Капитан Никитин. Минское антифашистсое подполье в рассказах его участников

Капитан Никитин

Минское антифашистсое подполье в рассказах его участников

Евгений Иоников

© Евгений Иоников, 2021

ISBN 978-5-0055-3778-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

22 октября 1942 года в районе города Торопца (тогдашняя Калининская область) через линию фронта в советский тыл вышла бригада капитана Никитина – шесть отрядов, около четырехсот партизан. Бригада была создана в июле – сентябре 1942 года и состояла в основном из бывших красноармейцев – бежавших из лагерей военнопленных и оставшихся на оккупированной территории окруженцев. Она прославилась не только многочисленными стычками с противником, но и широко распространенной партизанской вольницей, сделавшей ее узнаваемой по обе стороны от линии фронта – у населения на немецкой стороне и у партизанского руководства на нашей.

Их хорошо встретили в Белорусском штабе партизанского движения (БШПД; сформирован в полосе Калининского фронта, там же, в деревнях Шейно и Тимохино Торопецкого района до ноября 1942 года располагались многие его службы1). И это при том, что привыкшие к вольготной жизни партизаны, оказавшись в нашем тылу, расслабились. Как позже рассказывал начальник БШПД Петр Калинин, «… требования у них к… штабу, были очень большие, а у нас положение было тяжелое. А они пришли и думали, что их встретят с цветами, поставят по литру спирта, а у нас самих ничего нет. Народ был отборный и требования были очень большие»2.

Впрочем, спустя короткое время, партизан Никитина поставят на место и с вольницей будет покончено. А пока руководство бригады написало отчеты, отправило в партизанские штабы основные документы бригады – книгу приказов и дневник боевых действий, а также карту боевого пути, по которому бригада выходила из немецкого тыла; трофейные ценности были оприходованы и сданы в соответствующие инстанции3. Отличившихся в боях партизан представили к наградам.

Разумеется, была проведена проверка личного состава. Первоначально она ограничивалась собеседованиями с руководством бригады, а также с отдельными рядовыми бойцами. Беседы проводились в Белорусском штабе партизанского движения. Позже по их результатам были сделаны выводы. Некоторых партизан отправляли в тыл, на отдых и лечение, других в армию, на фронт4. Отдельными лицами заинтересовались органы госбезопасности.

***

В начале декабря 1942 года руководство бригады вызвали в Центральный штаб партизанского движения (ЦШПД), в Москву, к Пономаренко. Там чествование героев продолжалось еще некоторое время: для них были организованы встречи с работниками ЦК КП (б) Б, с белорусскими писателями и поэтами, которые расспрашивали партизан о жизни населения на оккупированной земле и о борьбе народа с врагом5.

А 3 декабря 1942 года в кабинете у Пантелеймона Пономаренко капитан Никитин был арестован6.

Капитан Никитин

Его арест ударил по всей бригаде. В ходе следствия в вину комбригу стали вменять сотрудничество с немецкой разведкой, по заданию которой он, якобы, сформировал лжепартизанскую бригаду для проведения ее силами грабежей и убийств мирных граждан, поджогов населенных пунктов – в целях дискредитации партизанского движения7. Это бросало тень на всех его бойцов. В том же декабре, чуть позже Никитина были арестованы комиссар и начальник штаба бригады, а также командиры подчиненных Никитину отрядов. В январе 1943 года такая же участь постигла нескольких рядовых бойцов, которые в силу обстоятельств, о которых пойдет речь в нашем повествовании, оказались в той или иной мере причастными к «преступной» деятельности комбрига.

Месяцем позже Никитина, 18 ноября в советский тыл вышла группа минских подпольщиков; в ее составе находился член Минского подпольного горкома Алексей Котиков. 6 декабря он также был вызван в Москву. Сначала, утром, с ним беседовали в БШПД8, потом вызвали в НКВД СССР, откуда он уже и не вышел, был арестован9. Отныне его судьба имела немало общего с судьбой капитана Никитина: считалось, что именно Котиков, являясь немецким агентом в минском подполье, поручил тому создать лжепартизанскую бригаду для проведения озвученных выше провокаций против мирного населения10. (Подробнее об Алексее Котикове см. <<здесь>>)

***

Его звали Берл Штейнберг (Штейнгарт). Он родился 24 декабря 1907 года в Сморгони (Виленская губерния Российской империи, в пределах черты оседлости, сейчас – Гродненская область Беларуси) в бедной еврейской семье. Как сообщает военный обозреватель американской русскоязычной газеты «Новое русское слово» Марк Штейнберг (дальний родственник Никитина, его троюродный племянник), глава семейства Мендель Штейнберг был балагулой (извозчиком), зарабатывал в крохотном городке немного, его доходы едва покрывали расходы на содержание семьи – жены и восьмерых сыновей.

Во время 1-й Мировой войны, с приближением в 1915 году линии фронта к местам их жительства Мендель Штейнберг перебрался в Минск, где некоторое время работал грузчиком на железной дороге, но, опасаясь погромов, в 1918 году перевез семью в Самару11. Спустя несколько месяцев, в 1919 (по другим данным – в 1920) году Мендель Штейнберг умер и его семья оказалась в отчаянном положении: в преддверии разразившегося в Поволжье голода нависла прямая угроза для ее выживания. Герой нашего повествования, тринадцатилетний Берл Штейнберг оказался без надзора родителей и ушел самостоятельно искать себе пропитание.

Покинув дом, мальчик бродяжничал. Осенью 1920 года с группой других беспризорников его задержали во время облавы чекисты и устроили в один из детских домов Москвы.

Так рассказывала об этом периоде истории их семьи его дочь Галина в написанной 23 декабря 1966 года биографии отца. Тогда же, по ее словам, Берл Штейнберг получил новую фамилию и новые имя и отчество – был зарегистрирован в детском доме как Никитин Николай Михайлович.

Впрочем, существует несколько других версий того, как Берл Штейнберг стал Николаем Никитиным. В частности, белорусский историк Эммануил Иоффе со ссылкой на фонды Белорусского государственного музея истории Великой Отечественной войны утверждает, что Николаем Никитиным Берл Штейнберг стал уже в Минском подполье где ему «сделали» паспорт на это русское имя12.

Марк Штейнберг в посвященной Никитину статье также говорит, что руководитель подпольного Военного совета партизанского движения в Минске капитан Рогов «… снабдил Штейнберга документами на имя Николая Михайловича Никитина.» В этой же статье, чуть ниже, несколько противореча самому себе, автор уточняет, что Берл Штейнберг стал Николаем Михайловичем Никитиным с момента организации партизанской бригады: согласно установке Центрального штаба партизанского движения, еврей, который командовал нееврейским отрядом или соединением, не мог носить еврейские фамилию, имя и отчество13. Такая негласная установка ЦШПД, возможно, и существовала, однако, в момент формирования отряда (весна и начало лета 1942 года) ни капитан Никитин, ни отправлявшее его в леса минское подполье в лице горкома партии не имели связей с партизанским и партийным руководством в Москве и, следовательно, не могли угадать их указание на этот счет даже в том случае, если оно имело место быть.

Кроме того, эта красивая гипотеза (превращение Берла Штейнберга в Николая Никитина в период нахождения его минском подполье) вызывает ряд других, не менее серьезных сомнений. Во-первых, сам Никитин на допросе, состоявшемся в ходе его реабилитации в 1956 году, утверждал, что «… Рогов достал мне советский паспорт на мое имя…»14, то есть, надо полагать, на имя Николая Никитина, которое он в момент встречи с Роговым считал своим. (Снабжать подпольщика документами на имя Берла Штейнберга было бы неразумно, если только тот не предполагал легализоваться на территории гетто.)

Кроме того, во-вторых, не известно ни единого случая, когда бы конспиративное имя подпольщика, на которое он имел фальшивые документы в период оккупации, сохранялось бы за ним и после освобождения Минска, чтобы под этим фальшивым именем он получил бы свою долю почестей и наград, либо был бы репрессирован: любой из таких вариантов категорически невозможно представить. (И Исай Казинец (пришел в Минск с паспортом Юрыгина, позже ему «сделали» документы на имя татарина Мустафы Деликурды-оглы), и Иван Ковалев (Стрельский, Невский), и Иван Кабушкин (Назаров), и Алексей Котиков (Жаров) остались известными в истории минского патриотического подполья под настоящими фамилиями, а их конспиративные имена сегодня знают по большей части только историки). Наш герой и в собеседованиях в БШПД, и в документах органов НКВД/КГБ и военной прокуратуры о его аресте, осуждении, освобождении и реабилитации, других документах (например, в прошении о снятии судимости, отправленном Ворошилову из Магадана) фигурирует исключительно как Николай Михайлович Никитин15, что, ввиду сказанного, вполне подтверждает названные его дочерью Галиной время и обстоятельства смены фамилии в московском детдоме.

И, наконец, в-третьих. В апреле 1948 года из Магаданского лагеря в Минск он отправил письмо жене, которую лишь незадолго до того сумел разыскать. Они не знали о судьбе друг друга с июня 1941, после выхода в советский тыл он пытался найти ее, перед арестом даже давал объявление по радио, но безрезультатно. Он подписал это письмо коротко: твой Коля16, что также вполне свидетельствует о том, что супруга знала его с довоенных пор как Николая Никитина.

***

Как пишет Галина Никитина, в детском доме он прожил до 1922 года, а потом заботившиеся о судьбе беспризорных детей чекисты определили его в состав музыкальной команды в качестве воспитанника 37-го кавалерийского полка17.

Сам Никитин уточнял, что в детдоме он находился несколько дольше, в музыкальную команду попал только в 1924-м году, а кавалерийский полк, при котором она существовала, входил в состав расквартированной в Москве дивизии особого назначения. В 1926 году, после того как эта команда воспитанников была расформирована, он отучился в ФЗУ (фабрично-заводское училище), по окончании которого его направили рабочим (специальность – слесарь) на завод «Коммунар» (позже – имени Кирова) в Минске. В 1928 году рабочий этого завода Николай Никитин вступил в партию.

Дальнейшая его судьба вполне соответствовала существовавшим в ту пору представлениям о счастливой жизни.

В июле 1931 года по мобилизации ЦК ВКП (б) его отправили по спецнабору (800 коммунистов) в Орловскую танковую школу18, которая готовила командиров танковых, автомобильных и мотоциклетных взводов. В некоторых источниках содержатся явно ошибочные сведения о том, что из школы его выпустили в звании старшего лейтенанта; этого, конечно, не могло быть по определению – выпускникам это учебного заведения (оно, кстати, не давало даже общего среднего образования), даже после преобразования его в училище при выпуске присваивались звания лейтенантов19.

Николай Никитин окончил школу в 1932 году. Военная карьера складывалась ровно, без падений и взлетов – с выслугой лет он получал новые звания и занимал новые должности: в 1932 – 1934 годах командовал взводом во 2-й танковой бригаде, в 1934—м в той же бригаде получил должность командира роты20. К тому времени он женился на своей землячке из Сморгони Зинаиде (Зельде). Их дочь Галя (автор его биографии) родилась в 1931 году21.

До 1933 года часть, в которой служил Николай Никитин, дислоцировалась в Киевском военном округе, затем была переведена на Дальний Восток, что обусловило его участие в событиях на озере Хасан в 1936 году. Позже бригада была переброшена в Белорусский военный округ (Станьково в районе Дзержинска). К этому времени Никитин дослужился до капитана и командовал танковым батальоном, с которым принял участие в походе 1939 года в Западную Белоруссию22.

Война застала его в должности командира отдельного 21-го автотранспортного батальона подвоза 13-й стрелковой дивизии, стоявшей у города Замбров – в составе дислоцировавшейся в Белостокском выступе 10-й армии.

22 июня поднятые по тревоге войска вышли на границу, на второй день войны он получил приказание командира 13-й СД генерал-майора Наумова: пропустить отступающие части и взорвать склады в Замброве, после чего присоединиться к дивизии в Белостоке.

В Белостоке, однако, капитан Никитин дивизии уже не застал. Дальше он отступал самостоятельно, при этом, в меру возможностей старался вести подчиненный ему автобат по предполагаемому маршруту отхода дивизии – на восток южнее Минска. Во время отступления ему неоднократно приходилось выполнять распоряжения старших по званию командиров чужих частей – главным образом он прикрывал отход их войск и вел борьбу с небольшими десантами немцев. В районе Слуцка остатки его автобата подчинило себе командование 20-го механизированного корпуса и дальше он отступал уже вместе с частями этого формирования. Березину форсировали в районе Рогачева. Там всему командно-начальственному составу скопившихся в результате отступления войск поступил приказ явиться в Гомель, в штаб 21-й армии.

В отделе кадров 21-й армии Николай Никитин получил назначение на «непрофильную» для него должность помощника командира 63-го корпусного артиллерийского полка, дислоцировавшегося в том же Рогачеве.

После сдачи Гомеля, состоявшейся 19 августа 1941 года, 21 армия была оттеснена на юг, что повлекло за собой ее переподчинение сначала Центральному и Брянскому, а затем Юго-Западному фронту. В первых числах сентября армия вела бои северо-восточнее Киева (Черниговская область).

Там она попала под удар основных сил 2-й танковой группы Гудериана, которая по приказанию Гитлера наносила известный удар с центрального направления на юг, к Конотопу, результатом чего станет образование Киевского котла. 26 сентября 21-я армия была фактически разгромлена. За три дня до этого, 23 сентября 1941 года на переправе через реку Оржица (это уже Полтавская область Украины), капитан Никитин получил контузию и попал в плен. Десять дней спустя, 3 октября, он бежал из расположенного в районе Александрии (Кировоградская область) лагеря и начал пробираться немецкими тылами в Минск – там у него были родственники и знакомые23.

Одетый в рванье, в лаптях, голодный, грязный, скрываясь от всех и каждого, он долго скитался по деревням. В некоторых из них ему удавалось отдыхать – благодаря заводской специальности и умению работать с металлом: он ремонтировал и изготавливал для нужд крестьян самый разнообразный инвентарь, начиная от ведер и железных печей до ступ, которых никогда не видел в глаза. Это вызывало уважение местных жителей и позволяло ему ночевать и питаться в лежащих на пути его следования населенных пунктах.

В Минск Николай Никитин пришел в январе или даже в начале февраля 1942 года. О первых днях своего пребывания в городе он довольно подробно рассказал в упомянутом выше письме к жене Зинаиде, написанном и отправленном ей уже после войны, в 1948 году из ИТЛ города Магадана. Из письма видно, что, оказавшись в Минске, он пребывал некоторое время в растерянности. Никого из знакомых в городе он не встретил, посетил дом в Серебрянке, где проживала мать, затем через весь город прошел на квартиру к отцу, но никого там не застал, ночевать пришлось у соседей (из содержания письма совершенно не понятно, что подразумевал Никитин в последнем случае – его отец, как это было показано выше, умер в 1920 году в Самаре).

На следующее утро Никитин отправился в Станьково. Там он остановился у знакомых по довоенной жизни – сначала у Соловьева, а затем у соседки по Замброву, застрявшей тут после неудавшейся эвакуации учительницы Стекольниковой. В Станьково он привел себя в порядок, отмылся и «сбросил вшей». Но и здесь он прожил недолго, 5 или 6 дней, так как пребывание в бывшем военном городке капитана Никитина стало многим известно и к нему потоком пошли с расспросами о судьбе мужей жены его однополчан.

Он решил вернуться в Минск, но без надежной квартиры и без документов устроиться там было невозможно. Стекольникова дала ему два адреса: сослуживца по 13-й дивизии, начальника финотдела этой воинской части старшего лейтенанта Александра Чижика, и некоей Обуховой, супруги комиссара госпиталя в Замброве. Никитин поселился у ее матери. Позже он рассказывал, что эти женщины (мать и дочь), в сущности, спасли его в те дни: невзирая на риск, они приютили бежавшего из лагеря еврея и не только прятали его от чужих глаз, но относились к нему, как к родному24.

Александр Чижик к тому времени с помощью городского подполья сумел легализоваться в городе и открыто в нем проживал в качестве гражданского лица и местного жителя. Он поддерживал отношения с несколькими сослуживцами по 13-й стрелковой дивизии – интендантом 3-го ранга (это звание военно-хозяйственного состава РККА соответствовало армейскому званию капитана) Иваном Роговым и старшим лейтенантом Иваном Беловым. Рогов, по словам Никитина, служил начальником боепитания в артиллерийском полку 13-й дивизии, а накануне войны ушел на повышение и занял должность в отделе вооружения 10-й армии в Белостоке25. Белов в 13-й стрелковой дивизии служил помощником начальника штаба артиллерии.

Рогов и Белов, к слову сказать, оказавшись в оккупированном Минске, с помощью работавших в паспортном столе городской управы местных жителей (Лидия Драгун и Валентина Соловьянчик, подробнее о них смотри в очерке ВСПД. Рогов, Антохин и Белов), получили возможность обеспечивать паспортами и городской пропиской своих товарищей – скрывавшихся в немецком тылу командиров РККА. В сентябре 1941 года они создали подпольный Военный совет партизанского движения (ВСПД) – организацию, с помощью которой поставили на поток снабжение документами бывших военнослужащих, как полагают многие современные историки – для последующего их вывода в партизанские отряды.

Получив от Чижика информацию о нуждающемся в помощи сослуживце, Рогов и Белов не оставили ее без внимания. Через день или два после его появления в Минске капитану Никитину назначили встречу – у железнодорожного моста (и сегодня ведет через железнодорожные пути от улицы Московской на Чкалова). Встреча состоялась лишь с третьей попытки – до того Никитин дважды безрезультатно ждал на мосту своих бывших однополчан: вероятно они хотели сначала посмотреть на него издали – чтобы идентифицировать в качестве сослуживца. Наконец в очередной раз в назначенное время (10 часов утра) к нему подошел Белов. Они поздоровались и, молча, чтобы не привлекать излишнего внимания посторонних, отправились через мост в поселок железнодорожников (располагался между Чкаловской и Вирской улицами). Остановились у двухэтажного деревянного дома. Белов отвел его в квартиру на втором этаже. Там их ждал Рогов. В разговоре наедине тот расспросил однополчанина об обстоятельствах его появления в Минске. Никитин поведал свою историю. На вопрос, чем он намерен заниматься в оккупированном городе, тот заявил, что прибыл к ним за помощью. Рогову понравился его ответ, и в скором времени он предложил капитану Никитину возглавить разведывательный отдел Военного совета26.

Необходимое отступление. Генерал Наумов.

Уместным будет упомянуть, что в конце 1942 года в Москву начали поступать сведения о судьбе командующего 13-й дивизией генерал-майора Наумова. После создания Белорусского штаба партизанского движения там на самом высоком уровне проверялась информация об участии генерала в подполье и, в частности, о его возможном руководстве Военным советом партизанского движения.

В состоявшейся в ноябре 1942 года (после выхода в советский тыл) беседе с первым заместителем начальника БШПД Григорием Эйдиновым партизанский комбриг и бывший член ВСПД Николай Никитин подтвердил такую версию.

На вопрос Эйдинова относительно того, что ему известно о Военном совете, Никитин дал следующий ответ: данную организацию создал и возглавлял генерал-майор Андрей Зиновьевич Наумов – об этом ему сообщил на первой их встрече начальник штаба ВСПД Иван Белов. Перед самым появлением капитана Никитина в Минске, в феврале 1942 года Наумов был арестован (его выдал шофер, некий Коновалов)27, и только после этого Иван Рогов стал во главе этой организации.

Член Минского подпольного комитета Алексей Котиков уже после окончания войны, находясь в лагерном отделении №1 города Минска, в письме секретарю ЦК ВКП (б) А. Жданову сообщал, что в начале 1942 г. члены подпольного горкома обсуждали план освобождения генерала Наумова. Они намеревались подкупить охрану минской тюрьмы28. Следует отметить, что в историографии минского городского подполья имеется несколько рассказов о механизме проведения подобного рода операций. Как сообщал минский подпольщик, а с июня 1942 года партизан отряда Никитина Леонид Барановский, комитет неоднократно подкупал охрану, следователя или прокурора; стоимость такой акции составляла 100 рублей золотом. Людей, за которых был внесен выкуп, в момент отправления из тюрьмы на расстрел выпускали и вычеркивали из списков как расстрелянных29.

Золотом в подполье распоряжался Исай Казинец – он, по словам Котикова, доставал его в гетто. Большинство членов комитета высказалось в поддержку предложения об устройстве побега генералу Наумову, но Казинец воспротивился этому, полагая, что «… золото взять возьмут, а побег Наумову не устроят»30.

Большинство современных исследователей, впрочем, не поддерживает высказанную Никитиным версию создания генералом Наумовым Военного совета партизанского движения – возможно, их смущение вызывает тот факт, что после ареста, находясь в лагере для военнопленных, Андрей Зиновьевич Наумов начал сотрудничать с немцами, был освобожден, по линии ТОДТ занимал должность коменданта участка работ торфозавода «Белое Болото» под Борисовом, в октябре 1944 года вместе с семьёй перебрался в Германию, где устроился чернорабочим на трикотажную фабрику «Клаус». В начале мая 1945 года был освобождён американскими войсками. Через советскую военную миссию по репатриации в Париже Наумов был доставлен в Москву, арестован, и через пять лет приговорен к смертной казни. 19 апреля 1950 года он был расстрелян31.

***

В скором времени Рогов снабдил Никитина надежными документами: он достал ему настоящий советский паспорт на имя Никитина Николая Михайловича32. Фиктивная справка о том, что он, якобы, состоит хористом одного из соборов города Минска, позволяла обойти требование оккупационных властей о трудоустройстве. Другая справка (о лечении в минской больнице) давала возможность довольно свободно передвигаться по городу33.

Сразу после этого Рогов дал Николаю Никитину первое задание. Он поручил ему проконтролировать сбор оружия – этим занимались в окрестностях Минска связанные с ВСПД подпольщики. В марте месяце Никитин отправился в совхоз Русиновичи в районе Минска (Самохваловичский сельсовет) и там, на указанной ему явке (семья Акишиных) проконтролировать сбор боевого оружия. Прожив в Русиновичах некоторое время, Никитин установил, что это задание выполнялось довольно успешно: на местах летних боев 1941 года подпольщики устроили несколько тайников, которые постоянно наполняли винтовками и патронами34.

Член подпольного партийного комитета Алексей Котиков уже после войны засвидетельствовал, что первое задание Рогова Николай Никитин выполнял в Узденском районе. По его словам, в феврале 1942 года Рогов поручил ему сходить в одну из деревень этого района и выяснить, не проживает ли там его жена с детьми.

Никитин установил, что в Узденском районе действительно проживала гражданка по фамилии Рогова, но она не имела никакого отношения к руководителю Военного совета35.

Характер приказа, выполнявшегося Николаем Никитиным за пределами Минска, впрочем, не имеет особого значения для нашего рассказа. А вот детали его возвращения в Минск после длительного отсутствия представляют особый интерес.

Судя по событиям, которые происходили в городе, это был самый конец марта. По договоренности с Роговым сразу после выполнения задания Никитин должен был явиться к нему для доклада. Перед тем, как идти на явку к Рогову, он заглянул к Обуховым и узнал, что минувшей ночью его разыскивали двое незнакомых мужчин; как предположил Никитин, это могли быть отправленные к нему Роговым или Беловым связные. Происходило что-то для него непонятное и это обеспокоило Никитина. До этих пор он побывал лишь на одной конспиративной квартире ВСПД, на Чкаловской улице, дом №3 (там проходила описанная выше встреча с руководством организации). Предполагая, что ночное посещение связных от Рогова (в том случае, если это были они) обуславливалось необходимостью предупредить его о возможной опасности, Никитин не решился появляться по тому адресу. Из других мест возможного обитания подпольщиков он знал лишь квартиру, в которой проживал Белов (улица Извозная, Грушевка). Никакого пароля для связи в Военном совете ему не дали, предполагалось, что он будет общаться только с лично знакомыми людьми, поэтому успех зависел от того, кто его встретит на этой квартире. К счастью, по дороге Никитина перехватила женщина, с которой жил Белов. Она сообщила ему страшную новость: прошлой ночью Рогов предал весь Военный совет, идут аресты, в том числе немцы схватили и Ивана Белова.