Искренне и нежно: заметки о вере и любви

Придя домой, я затеваю праздничную готовку, которая завершается перед самым приездом мужа-диакона из Москвы. Скоро у него начнётся ответственный выпускной курс, но пока что мы проживаем одни из самых безмятежно-прекрасных летних каникул, наполненных фильмами, фруктами, игрой в бадминтон и нарды и, конечно же, ожиданием встречи.

Преображение 2021

Я пою «Отче наш», стоя на улице с коляской. Сын бьёт пяткой по ботику уже маленькой люльки. Над нами голубое небо, а впереди – жизнь.

Я не знаю, каким будет следующий год. Наверняка появится что-то новое, а что-то старое исчезнет навсегда. Может быть, наша семья станет больше, а может быть, меньше… Я не знаю, что будет дальше. Знаю лишь, что сегодняшний день не повторится никогда.

Поэтому я щекочу мягкую, ещё не познавшую ходьбы пяточку. Поэтому я говорю вернувшемуся из Москвы мужу очередное, но не утратившее своей сладости «люблю». Поэтому я стараюсь быть здесь и сейчас.

Религиозное невежество

Должна признаться, что мне искренне нравится моё поколение. В частности, за то, что оно стремится к образованности.

– А я вот тут с Гомером познакомилась, – говорю я.

– Да, великий автор… – слышу я в ответ.

Нет-нет, у меня нет иллюзии, что образованность может уберечь человека от падений, но, по крайней мере, она свидетельствует о его борьбе с ленью, что уже кое-что значит.

Ещё больше я ценю в своих сверстниках умение признавать свои ошибки.

– А я вот тут с Гомером познакомилась, – говорю я.

– Да, прикольный мультик, – слышу я в ответ.

– Вообще-то я про древнегреческого писателя.

– Да? А такой есть?

И после изучения статьи в гугле мой собеседник легко и просто говорит: «Надо же, как интересно! А я и не знал». И это «не знал» совершенно не унижает человека, потому что всего знать невозможно, ведь так?

Да, я очень ценю образованность и умение признавать свои ошибки. Но почему-то эти два прекрасных качества имеют свойство отключаться, когда речь заходит о христианстве.

– Ну, удачи в борьбе с демонами, – говорит мне давняя знакомая, когда узнаёт, что я по-прежнему хожу в храм.

Вздыхаю и обещаю себе молчать. Краем глаза наблюдаю, как она наслаждается удачностью произнесённой фразы. Не выдерживаю и всё-таки говорю.

– Послушай, ну ты же явно некомпетентна в этих вопросах. Я не лезу в твои компьютеры, потому что ничего в них не смыслю. Зачем же тебе – умной девчонке – выставлять себя дурой, размышляя о богословии?

Закусываю губу. Да, зря я так грубо… Но знакомая смотрит на меня, как на ничего не понимающего ребёнка, и ничтоже сумняшеся говорит:

– Компьютеры можно понять, а Бога – нет, так что всем можно о Нём размышлять.

Дальше она, конечно, говорит о средневековой инквизиции и попах на Bentley. А я иду и удивляюсь. Нет, не тому, что язычник-Гомер удостоился большего уважения, чем вся христианская цивилизация. А тому, что права моя знакомая: каждый из нас может рассуждать о Боге. Потому что Он уважает нашу свободу.

Даже если мы хотим быть невеждами, не признающими свои ошибки.

Между двумя

главными заповедями

Ты знаешь, как устроен сноуборд? Нет? Ну, не беда, я сейчас всё объясню. Сноуборд – это гладкая доска, которая идеально скользит по наклонной снежной поверхности. Настолько идеально, что если не хочешь сломать шею, то лучше на неё не вставать. Но если всё-таки очень захочется, то ты обнаружишь на боковых частях доски металлические зубчики, которые называются кантом. Именно они, цепляясь за снег, позволяют сноубордистам управлять своим транспортным средством.

Когда едешь на переднем канте, то ты стоишь на носочках, смотришь вверх и видишь перед собой небо и снежную вершину. В этом есть свои плюсы: отсутствие страха, прекрасные виды, возможность увернуться от врезающихся в тебя новичков. Но есть минус: ты можешь сбить того, кто едет сзади тебя.

Когда едешь на заднем канте, то ты стоишь на пятках, смотришь вниз и видишь перед собой трассу и окружающие её ущелья. В этом тоже есть свои минусы и плюсы: тебе страшно от высоты, на тебя могут налететь неопытные катальщики, но зато ты сам никого не собьёшь и сможешь заметить тех, кто нуждается в помощи.

Эти нехитрые наблюдения я сделала, сидя на заснеженном склоне Эльбруса. Пока мои товарищи наслаждались спуском, а я – акклиматизацией, мне в голову пришла мысль: «А ведь это чем-то похоже на две главные христианские заповеди». Кто-то возвышенно смотрит вверх, на Бога, но почему-то сбивает с ног своих ближних. А кто-то не возвышенно смотрит вниз, на несовершенный мир, но зато помогает людям…

Конечно, как и любое другое, моё сравнение получилось несовершенным и неполным, не учитывающим множество разных «если».

Но стоит добавить одну важную деталь: настоящие сноубордисты чередуют два канта…

Зона комфорта

Моя зона комфорта похожа на космический корабль. Она довольно большая, в ней есть всё необходимое вроде запаса провизии и кислорода. Конечно, я ощущаю границы и периодически бьюсь головой о низкий потолок, но всё-таки мне нравится чувствовать себя в относительной безопасности. А на красоту звёзд и планет можно и в иллюминатор полюбоваться.

Иногда в космическом корабле загорается красная кнопка непредвиденных событий. Мои коллеги-космонавты начинают надевать скафандры. Я тоже надеваю, но медленно и неохотно, как валенки на прогулку во двор детского садика. Но не потому, что я не умею одеваться. А потому, что мысли о выходе в открытый космос жизни меня пугают.

– Заболела? Я не могу заболеть, у меня завтра десять встреч и два концерта!

– Пойти в поход? Жить неделю без душа в компании незнакомых людей? Нет, спасибо, я дома посижу.

– Извиниться? Переступить через свою королевскую гордость? Ни-за-что.

– Освоить новую профессию? С нуля? Вы издеваетесь?

Кажется, что открытый космос проблем и непривычных ситуаций разорвёт меня на мелкие кусочки. Но выбора у меня нет. Прыжок! Я зажмуриваюсь и… лечу. Оказывается, что я могу принять и осмыслить самый невероятный космос.

Одна проблема: за время полёта я выросла. Теперь мне нужен новый космический корабль.

Православные девочки

Когда мне говорят о том, что православные девочки – наивные и не приспособленные к жизни на этой планете существа, я скептически молчу. А потом не менее скептически говорю: «Наверное, такие есть». В порядке аномального исключения.

Да, православные девочки верят в Бога. Но когда их знакомые, пересмотрев передачи про пришельцев и экстрасенсов, начинают гадать на кофейной гуще, то православные девочки скептически говорят: «Хватит переводить продукты!» Потому что настоящая вера спасает их от суеверий.

Да, православные девочки верят в любовь. Но когда к ним приходят подружки и начинают жаловаться: «Мы живём вместе с парнем 4 года, как думаешь, когда он сделает мне предложение?» – православные девочки скептически думают про себя: «Честно? Думаю, никогда. Если бы он хотел, то уже сделал бы, разве нет?»

Да, православные девочки бывают разные. Но большинство из них вполне себе сформировавшиеся и социализированные личности с глубоким внутренним миром и навыками критического мышления. Хотя…

(Скептически смотрю в зеркало).

Преемственность

Меня всегда очень радовали слова апостола Павла о молчании женщин в Церкви. Я видела в них не запрет или ограничение, а желанное освобождение от непосильной ноши. «Ты под защитой, тебе не надо воевать, доказывать и спорить», – читала я между строк и с радостью соглашалась на это. Теоретически.

На практике же вся моя жизнь до поступления в Московскую духовную академию была наполнена разговорами о Боге. Инициаторами этих бесед были мои ищущие, а иногда и откровенно смеющиеся над верой товарищи. И я, как умела (скорее, как не умела), держала удар.

Особенно мне доставалось от одноклассника-интеллектуала, который любил смущать меня каверзными вопросами в стиле: «Может ли Бог создать камень, который Он не сможет поднять?» Пока он с победным видом наслаждался моей растерянностью, внутри меня накапливались тоска и чувство одиночества.

Однажды этих чувств накопилось так много, что я, обыкновенно краткая и сдержанная, без особой надежды на помощь рассказала на исповеди о своих горестях. Священник задумчиво выслушал меня и задал всего один вопрос: «Какая фамилия у твоего одноклассника?» А услышав мой ответ, улыбнулся: «Похожий почерк. Я учился в школе с его папой».

Всего одна фраза. Но какое же утешение она подарила моей неуверенной детской душе. Неужели над батюшкой – таким взрослым и мудрым – когда-то могли смеяться? Неужели тот мальчик, каким он был, смог вырасти в такого уверенного взрослого? Неужели я тоже однажды смогу расправить плечи, не получая в спину смешки о своей вере?..

Всего одна фраза. Но она превратила меня из неуклюжей одинокой девочки в преемницу Истины.

Спасибо, Господи, за слова, которыми Ты утешаешь нас друг через друга.

Игра в ассоциации

Давай поиграем в ассоциации? Я скажу тебе слово: «Литература». О чём ты подумаешь?

Может быть, о Пушкине, который «наше всё». А может быть, о русской поэзии серебряного века – противоречивой и надломленной. А почему, собственно, обязательно о русской? Мало, что ли, на свете других стран? Гомер и Гёте, Данте и Диккенс, Шекспир и Шекли, Ремарк и Роулинг – называй любое имя и будешь прав. Потому что наверняка про литературу можно сказать только одно – она разная. И если кто-нибудь скажет: «Неправильно, литература должна ассоциироваться со школьным кабинетом на третьем этаже», – ты сможешь вполне резонно ответить: «Сударь, при всём уважении, это – ваше частное мнение».

А теперь я скажу тебе слово: «Христианство». О чём ты подумаешь?

Может быть, о его богатейшем культурном наследии – пении и иконах. А может быть, о его святых. Может быть, о страстях, а может, о добродетелях. А может быть, ты, оказавшись в меньшинстве, подумаешь о Христе. Полуразрушенные храмы русского севера или римские катакомбы, украшенные драгоценными камнями потиры или изданные на дешёвой бумаге Евангелия, заповеди и таинства – это тоже христианство. Такое разное и многоликое. Способное утешить и малограмотную старушку, и интеллигентного учёного.

Что бы ты ни сказал, ты будешь прав. Ведь не бывает неправильных ассоциаций.

Просто если бы нас подслушивал спрятавшийся за дверью психолог (нет-нет, не переживай, я никого не приглашала, это так, фантазия), то он бы сказал, что твои ассоциации – в первую очередь не о христианстве, а о тебе самом. Такие уж психологи люди – вечно что-нибудь говорят…

Целомудрие

Целомудрие до отношений – это собирание костра.

Это время, когда ты, полный радостного интереса к удивительному миру вокруг, накапливаешь жизненный опыт. Соединяя веточки открытий, ты вьёшь свой внутренний мир. Осторожно выбираешь прутики, чтобы не вплести в свою душу гнилые. Ведь когда в твоём костре гнилое или пластмассовое, то бывает режущий глаза дым.

Идя по увлекательной дороге самопознания, ты открываешь в себе силу своего пола. Ты замираешь, любуясь на свою спящую мужественность или женственность. Благодаришь Бога за то, что она – такая удивительная и прекрасная – в тебе есть. Укрываешь её махровым одеялом, чтобы не тревожить хрупкий сон. Ведь огонь – это не ручной котёнок, с которым можно поиграть.

Ты относишься к людям с доброжелательной открытостью. Многие из них становятся твоими друзьями. Но некоторые протягивают жадные руки к спящей внутри тебя силе. Ты говоришь им твёрдое: «Нет». Потому что знаешь: они – не те, с кем ты захочешь сидеть у костра в страшную безлунную ночь.

Но однажды в твоей жизни появляется особенный друг. Тот, с которым так хорошо говорить, что хочется растянуть разговор на несколько вечностей. Чья ладонь такая тёплая и родная, что не хочется выпускать её ни на минуту. Тот, с кем хочется сидеть у костра всю жизнь.

***

Целомудрие в отношениях до брака – это предотвращение пожара.

Между вами возникают все возможные на земле притяжения. Ваши души и тела готовы сплестись в унисон, но вы – бездомные скитальцы. Стены вашей крепости, защищающей от сквозняка любопытных взглядов, ещё не воздвигнуты. И как бы ни были желанны объятия, вы стоите друг перед другом на расстоянии вытянутой руки.

А если кто-то, на секунду забывшись, переступает невидимую черту, то другой бережно останавливает его:

– Поверь, для меня нет ничего желаннее жизни с тобой. Но мне невыносимо думать, что эти взгляды станут смотреть на тебя осуждающе. Я никому не позволю смеяться над тобой. И сам никогда не посмеюсь. Я хочу сохранить твою тайну. Я хочу уберечь тебя от боли. Я хочу подарить тебе сказку.

Вы счастливы от встречи и несчастны от разлук. Вы, любящие до несвойственного жадной страсти разумия, бережёте друг друга от пожара. Вам до смешного мало сгореть до тла! Вы хотите долгую и счастливую жизнь с вдохновляющей работой и собранной за большим столом семьёй.

Вашему огню нужны стены. Не чтобы заточить в тюрьму, а чтобы защитить от ветра.

***

Целомудрие в браке – это поддержание огня.

Вероятность, что порыв страсти сожжёт вас до тла, уходит в прошлое. Костёр любви горит ровно, утешая и согревая не только вас, но и собравшихся вокруг детей и друзей.

Вы, как и мечтали, идете по одной тропинке, ведя разговор длинною в несколько вечностей. Ваши дни проходят в радостном труде собирания ветвей для очага.

Вы знаете страшную историю о том, что бывают лживые наваждения, когда чужой костёр начинает казаться лучше своего. Заболевший наваждением берёт голыми руками свою половину горящих дров и переносит их к другому кострищу. Несущий обжигает свои руки и сердце. Оставшийся пытается поддерживать огонь, но некогда устойчивая конструкция поленьев рушится. Плачут дети, оставшиеся без света. Мёрзнут друзья, оставшиеся без тепла.

Вы бережёте костёр любви, радуясь, что заложенная Богом сила приносит удивительный плод. Как закалившееся мужество служит опорой и защитой. Как расцветшая женственность дарит утешение и покой.

***

Целомудрие – это когда тебе хватает мудрости не разбиться на осколки.

Про грех

Знаешь, друг, раньше во мне жили слова «грех» и «нельзя», а теперь они заменились на «несчастье» и «больно».

Раньше я бы сказала: «Жаждешь запретной любви? Нельзя. Всё-таки решил в неё нырнуть? Грех». Теперь я говорю: «Жаждешь запретной любви? Как же ты одинок и несчастен. Всё-таки решил в неё нырнуть? Как же тебе больно и тошно от самого себя».

Раньше я думала, что Бог, живущий на небе, ревнует к нашему земному счастью. Иначе зачем Ему заточать сладкие поцелуи в оковы тяжеловесных обязательств? Почему Он не одобряет такой романтичный выход в окно, когда все они, стоя у гроба с белыми розами и трагичной музыкой на фоне, наконец-то оценят четырнадцатилетнюю меня по достоинству? Почему Он отвлекает меня от прогулок и фильмов, заставляя произносить непонятные по грамматике и смыслу слова? Или какое Ему дело до съеденного мной в пятницу мороженого?

Теперь я знаю, что поцелуи человека, не готового тебя приручить, оставляют на коже ожоги. Что после выхода в окно остаётся кровавая лепёшка на асфальте и несмываемое многолетними слезами горе ни в чём не виноватых людей. Что молитва – это свидание с Любящим, который печально и терпеливо ждёт, когда Его назовут Любимым. А что до мороженого… Впрочем, заболтались мы тут с тобой.

В общем, друг, я не хочу грешить. Не потому, что «Бог накажет» или «в аду горячие сковородки». Просто мой опыт говорит, что христианство – это разумно и счастливо. Вот и всё.

Слуга закона

Ты приходишь ко мне с расправленными плечами и аккуратной причёской. Открываешь книгу, в которой чёрными буквами по белой бумаге написано о том, как должно быть. Начинаешь читать. Я, сгорбившись и запустив пальцы в запутавшиеся волосы, слушаю твой спокойный беспристрастный голос.

Ты говоришь, что всё должно быть правильно. И я соглашаюсь: как же ещё, если не правильно? И ты, одобрительно кивнув, продолжаешь. Читаешь Символ веры, цитируешь отцов, ссылаешься на катехизис. И я соглашаюсь: хорошие источники, достойная аргументация, кристально-точная логика.

Тогда ты приводишь мне подробную классификацию грехов. Рассказываешь, чем блуд отличается от прелюбодейства, а лихоимство – от сребролюбия. Холоднокровно заключаешь: «Царства Божия не наследуют». Ждёшь соглашения и, не дождавшись, подозрительно смотришь на меня: «Уж не из этих ли ты, которые…» Я поднимаю на тебя красные от слёз глаза.

Ты отшатываешься, забираешь книгу и бормочешь: «А я-то думал… И эта обманулась…» Уходишь. Я смотрю тебе в след с благодарностью и жалостью, ведь тебе – служителю веры – предстоит отпускать грехи и решать, над чьей головой произносить «аксиос».

Ты уходишь, а я остаюсь плакать, надеяться и любить.

Моя некомпетентность

Если честно, нет ни одной области, в которой я бы чувствовала себя хоть мало-мальски компетентной.

Богослужебный устав? Явно нет. Да, я смогу вовремя ответить «Тебе, Господи» на возглас диакона, но аще случится какой-нибудь эдакий случай вроде престольного праздника в Великий пост, то я задумаюсь. Крепко так задумаюсь. Задумаюсь о том, а что я, собственно, тут делаю, когда на земле есть настоящие профессионалы.

Музыка? Ха-ха-ха. Да, человеку, никогда не державшему в руках гитару, я могу показаться маэстро. Но когда среди тонкочувствующих эстетов мне придётся стать свидетелем сравнения двух исполнений арии Петра из оратории Баха, то я буду удивлённо молчать. Потому что при всём желании не услышу никакой разницы между «высокодуховным» и «всего лишь страстным» исполнением и почувствую себя безнадёжно потерянной. Это чувство будет усугубляться тем, что ВСЕ, кроме меня, эту разницу услышат. И я буду долго думать и не понимать: это из серии «а король-то – голый» или у меня действительно такое чёрствое сердце?

Литература? Я вас умоляю! Куда уж мне тягаться с литераторами, которые говорят о Пушкине так, как будто вчера общались с ним тет-а-тет? Я всего лишь любитель литературы, а не её знаток.

Ну, может, хотя бы духовная жизнь? Тут-то какие проблемы? Но я бы сказала, что они здесь только начинаются. Вплоть до того, что мне – проучившейся три года в духовном центре Руси – режет слух фраза «я молился». Серьёзно? Ты говорил лицом к лицу с Богом? Расскажи, каково это? Правда, что слаще этого нет ничего на земле?.. А, ты имел в виду, что вычитывал правило? А я-то уж подумала…

Но удивительным и непостижимым образом, несмотря на всю мою некомпетентность, я нужна. Потому что отец Матфей (Мормыль) один, а храмов – много. Потому что гениальный Пушкин жив, пока его читаю негениальная я. Потому что, слыша моё вычитываемое по слогам правило, Бог улыбается.

Мой талант

Однажды в умной психологической книжке я прочитала совет для тех, кто не может найти своё дело: «Вспомните, что вы любили делать в детстве». Хоть особых проблем с выбором пути у меня не было, совет показался мне весьма любопытным. Поскольку память надёжно припрятала от меня детские воспоминания, я при первой же возможности ненавязчиво спросила у мамы: «А что я любила в детстве?» И мама ответила: «Собирать пазлы».

Я, признаться, ждала чего-то более романтичного и несколько разочаровалась в самой себе. Тоже мне, дело жизни. Ерунда какая-то. Но чем больше я думала над этим, тем лучше понимала себя и свой подход к жизни.

На первый взгляд собирание пазлов трудно назвать творчеством, ведь итоговая картинка уже нарисована Художником. Но зрителю это станет очевидным только тогда, когда найдётся человек, способный собрать тысячи маленьких деталек в единое целое. И этот человек, собирающий рассыпанное, – я.

Я снова и снова забываю годы жизни Пушкина, путаюсь в научных терминах и краснею в ответ на вопрос: «А смотрела ли ты это всемирно известное кино?» Но из своих скудных знаний я умею собирать удивительные словесные картины. И хоть они нарисованы не мной, а Художником, я радуюсь им, как своим.

Они действительно мои. И ваши тоже. Не потому, что мы их создали. А потому что Художник рисовал для нас.

Творческое бытие

Мне очень обидно, когда творческое начало сводят до отдельных видов искусства. «Ты пишешь стихи? Вау, да ты творческий человек!» Да, я творческий человек. Но не потому, что пишу стихи. Точнее, не только поэтому. Я верю, что словосочетание «творческий человек» можно сократить до простого «человек». Потому что творчество есть в каждом.

Есть оно и в тебе. Потому что творчество – это выделять цветными маркерами темы в конспектах. Это вышивать гладью бабочек на воротнике рубашки. Это покупать синие тарелки вместо белых, потому что они лучше подходят к интерьеру кухни. Это сокращать тяжеловесную дробь до изящной единицы. Это танцевать музыку руками. Это вкладывать в слова молитв свои смыслы. Это играть с ребёнком в придуманную вами игру.

Не бывает высоких и низких творчеств. Бог сотворил бескрайний космос, но не забыл про смешную черепашку, живущую в панцире. Потому что великое и масштабное было бы пустым без маленького и уютного.

С какой же лёгкостью ты ежедневно творишь этот мир! Творишь свою работу, легкую для тебя и загадочную для большинства людей. Подобно героям романов, творишь свою любовь. Творишь единственное и неповторимое детство своих детей.

Какая же это сладкая ответственность – творить своё бытие.

Знание – убийца красоты?

Каждый знает чувство очарованности: ремеслом, искусством, человеком. Оно случается тогда, когда мы впервые встречаем что-то таинственное и до слёз прекрасное.

– Я сегодня была на службе. Там красиво пел хор, а ещё были священники, и свечи горели. Сказочно!

– Представляешь, музыка – это набор семи нот! Какая же это загадка…

– Он так интересно говорит! Кажется, я влюбилась.

Некоторые знают чувство разочарования и скуки. Оно приходит тогда, когда мы вдоль и поперёк изучили ремесло, искусство, человека.

– Я сегодня была на службе. Хор завалил стихиры, диакон не попадал в тон, священник возгласы путал, алтарники свечи не могли вовремя вынести. Бардак.

– Слушать уже не могу эту музыку. Доминанта, тоника, три четверти… Ничего нового человечество уже не придумает!

– А он всё говорит и говорит…

И только немногие знают чувство удивления и детской радости, которое приходит после того, как все учебники прочитаны и все вопросы заданы.

– Я сегодня была на службе. И благодарила за это Бога.

– Вчера девочка в песочнице напевала что-то необыкновенное… Одним словом, посмотришь мою новую песню?

– Да что тебе рассказать… Попривыкли мы друг ко другу.

И знаете… Только когда тусклое стекло очарованности разбивается, рождается Любовь. Та, которая сорадуется истине. И истинной красоте.

Смиренная

радость принятия

Мы привыкли, что настоящая христианская любовь – это отдавать. Причём желательно отдавать нужное нам самим: время, когда его в обрез, помощь, когда валимся с ног, сочувствие, когда у самих внутри цунами, конфету, когда она последняя (ведь если не последняя, то это уже не любовь, а так, сама собой разумеющаяся мелочь). Но любовь – это многогранная полнота. И эта полнота немыслима без глагола «принимать».

Ох, как же мы далеки от умения принимать. Особенно принимать с благодарностью. С улыбкой и сияющими от счастья глазами. Без уничижительного «я не достойна». Без холодного «у нас нет денег». Без сварливого «а я ждала чего-нибудь получше», невысказанного словами, но сквозящего во всём.

А ведь отдающий видел нашу грусть и хотел исполнить евангельское «друг друга тяготы носите». Он думал о нас, искал «то самое» на многочисленных полках магазина и подбирал ленточку под цвет. Но мы малодушно испугались показать свою слабость (ведь, принимая, мы признаёмся, что бедны) и не дали ему испытать радость дарения. Наши грусть и тяжесть оказались важнее, чем живой человек рядом.

Когда хозяйка старательно печёт пироги, неизвестно, кому это больше нужно: семье, чтобы вкусно поесть и почувствовать заботу, или ей, чтобы получить благодарный взгляд от мужа и услышать от детей: «Спасибо, мамочка, а можно ещё?»

Когда Бог прислушивается к нашему молитвенному лепету и смотрит на посвящённые Ему храмы, то Он похож на отца, присевшего на колени рассмотреть построенный из кубиков замок. Он – Создавший и кубики, и нас – не нуждается ни в чём. Но раз за разом с царственным смирением принимает наши поделки. Принимает, чтобы подарить радость дарения.

Спасибо, милая хозяйка, за твои вкусные пироги. Спасибо, товарищ-книголюб, за твои интересные книги. Спасибо, мой неромантичный друг, за твой неромантичный, но такой практичный конверт. И спасибо, Господи, что мы – такие бедные – всё-таки имеем возможность дарить.