Двадцатый век. Электрическая жизнь

Альбер Робида

Двадцатый век. Электрическая жизнь

Электричество… Могучая, но ещё не вполне прирученная рабыня

Часть первая. Двадцатый век

Глава I

Несчастный случай с большим резервуаром электричества под литерой N. – Искусственная оттепель. – Великий ученый Филоксен Лоррис излагает своему сыну средство, с помощью которого рассчитывает побороть в нем, неблагоприятное наследственное предрасположение. – Родительские увещевания по телефоносколу прерываются неожиданно.

Вперёд, без оглядки!

После полудня 12 декабря 1955 года, вследствие какой-то случайности, причина которой так и осталась невыясненной, над всею западной Европой разразилась страшная электрическая буря, – так называемое торнадо. Причинив глубокие пертурбации в правильном течении общественной и государственной жизни, буря эта принесла с собою много неожиданностей лицам, которых мы будем иметь честь вскоре представить читателю.

За две недели перед тем выпало много снега, покрывшего всю Францию, за исключением узкой полосы на самом юге, густым, великолепным, но чрезвычайно неудобным белым ковром. Министерство воздушных и земных путей сообщения, как и следовало ожидать, тотчас же предписало произвести искусственную оттепель. Техническая команда при большом резервуаре электричества под литерой N (в Арденнском департаменте), которой было поручено выполнить распоряжение министерства, успела, менее чем в пятичасовой срок, освободить весь северо-запад европейского материка от этого снега – белого савана, печально закрывавшего в былые времена по целым неделям и месяцам всю природу, и без того уже окутанную пасмурной зимней мглой.

Современная наука сравнительно лишь недавно снабдила человека могущественными орудиями, доставившими ему возможность победоносно бороться со стихиями. Благодаря ей он сумел подчинить себе даже беспощадную зиму, ледяную суровость которой должен был прежде выносить скрепя сердце, кутаясь и законопачиваясь у себя дома возле хорошо нагретой печи. Теперь метеорологические обсерватории не довольствуются уже пассивным записыванием перемен погоды. Имея под рукой все необходимое для борьбы с неудобными или несвоевременными капризами атмосферы, обсерватории эти берут на себя активную роль и, по возможности, исправляют недосмотры матери-природы, которая позволяет погоде слишком уже своевольничать.

Как только свирепые аквилоны начинают приносить к нам холодное веяние полярных льдов, наши электротехники немедленно противопоставляют северным воздушным течениям другие, более сильные течения в противоположном направлении, заворачивающие их в громадные спирали. Образованные таким образом искусственные циклоны посылаются в африканскую Сахару, или же в раскаленные азиатские пустыни. Там они нагреваются сами и, в благодарность за это, разражаются проливными дождями. С помощью таких остроумных приспособлений удалось возвратить земледелию бесплодные до тех пор пустыни в Африке, Азии и Австралии. Прежние раскаленные нубийские и аравийские пески стали земным раем, приносящим, благодаря обильному орошению, богатые жатвы. Зато, когда летнее солнце нещадно печет европейские равнины, доводя чуть ли не до кипения кровь и мозги злополучных горожан и крестьян, искусственные воздушные токи устанавливают освежающее сообщение между Европой и Ледовитым океаном.

Приборы для электрического улавливания воздушных течений и заведования дождями

Погода по прежнему старается поддержать свою репутацию ветрености, но её капризы, иногда столь вредные и разрушительные, не имеют уже теперь для человека значения приговоров судьбы, против которых немыслима никакая борьба. Человек не уподобляется более смиренному, робкому, запуганному насекомому, которое, чувствуя себя беззащитным перед слепою яростью стихий, безропотно предается воле рока. Для него не существует теперь безусловной необходимости выносить периодические ужасы долгих зим или скоропреходящие, но разрушительные порывы бурь, вихрей, ураганов и землетрясений.

Роли переменились. Природа, покоренная человеком, должна сама сообразоваться с разумною его волей, научившейся изменять по собственному усмотрению и по мере надобности вечный круговорот времен года. Принимая во внимание потребности разных местностей земного шара, каждой из них ежедневно отпускается надлежащее количество теплоты, прохлады, или орошения. Таким образом устраняются и чрезмерные засухи, и излишек сырости. Современное человечество не расположено без всякого разумного основания дрожать от стужи, или жариться в собственном соку.

Упорядочив времена года, их распределили также более выгодным образом. С помощью электрических приборов для улавливания дождевых туч получилась возможность по произволу управлять их движениями. Ливни, грозящие помешать уборке хлебов, перехватываются на пути и отводятся туда, где земледелие нуждается во влаге, чтоб напоить жаждущие нивы.

В 1953 году минуло всего лишь каких нибудь пятнадцать лет с тех пор, как науке удалось достигнуть таких дивных успехов, а между тем успехи эти во многих местностях совершенно изменили лицо земли. Слывшие почти необитаемыми, пустыни, покрытые до тех пор лишь бесплодными песками да выветрившимися каменными глыбами, среди которых с трудом прозябало малочисленное население, мучимое голодом и жаждой, расцвели пышной кипучей жизнью.

Древняя Нубия воскресла. Выжженные палящим солнцем персидские степи, усеянные развалинами, воспоминание о которых сохранилось лишь на скрижалях истории, оделись снова роскошным покровом зелени. Иссохшие было сосцы праматери народов Азии, опять обильно питают своим млеком вод человеческий.

Распорядительность метеорологической управы

Окончательное подчинение себе электричества, этого таинственного двигателя миров, дозволило человеку изменить казавшееся неизменным, преобразовать порядок вещей, существовавший с незапамятных времен, усовершенствовать созданное и переделать то, что, по-видимому, должно было остаться для людей навсегда недосягаемым.

Поработив электричество, человек приобрел себе в нем могущественного слугу. Дыхание вселенной, жизненная струя, пробегающая по жилам земным и пронизывающая эфир беспредельность пространства прихотливыми молниеносными своими зигзагами, – электричество было уловлено, заковано в цепи и приручено.

Оно выполняет теперь приказания человека, когда-то с ужасом взиравшего на проявления непонятного ему стихийного могущества. Оно смиренно и покорно идет туда, куда ему предписывают, работает и трудится для людей.

Электричество служит неистощимым источником тепла, света и механической силы. Порабощенная его энергия приводит в движение как громадные скопления колоссальных машин на миллионах заводов и фабрик, так и самые нежные механизмы усовершенствованных физических приборов. Оно мгновенно передает звук человеческого голоса с одного конца света в другой, устраняет предел человеческому зрению и носит по воздуху своего повелителя, человека, – неуклюжее существо, казавшееся осужденным ползать по земле, словно гусеница, не дожившая еще до превращения в бабочку.

Возрождение нубийских пустынь к новой жизни

Не довольствуясь тем, что является могущественным орудием производства, ярким светочем, рупором, передающим голос на какие угодно расстояния на суше, через моря и межпланетные пространства[1], электричество выполняет кроме того еще тысячи различных других обязанностей. Между прочим оно служит в руках человека также оружием, – грозным смертоносным оружием на полях сражений…

Раб, которого мы принудили доставлять нам так много разнообразных услуг, оказывается, однако, еще не вполне прирученным. Цепи, в которые он закован, недостаточно прочны для того, чтоб устранить всякую возможность неповиновения и бунта. За электричеством необходим строжайший неусыпный надзор, так как малейшее упущение, – ничтожнейший недосмотр, или невнимательность, могут доставить ему случай к неожиданному яростному нападению на беспечного своего властелина, или даже к грозному пробуждению свирепой энергии, способной вызвать стихийную катастрофу.

Как раз 12 декабря именно и произошло, к несчастью, такое случайное упущение, вызванное мгновенной рассеянностью кого-нибудь из дежурных электротехников, заведовавших искусственной оттепелью, которая так успешно производилась технической командой при главном электрическом резервуаре под лит. N. В то самое мгновенье, когда эта метеорологическая операция была уже благополучно окончена, обнаружилась течь в большом резервуаре электрической энергии. Это произошло до такой степени внезапно и с такой неудержимой стремительностью, что команде удалось из двенадцати запасных магазинов спасти только два. Вся электрическая энергия десяти магазинов вырвалась на свободу и произвела страшную катастрофу. Внезапное нарушение атмосферного равновесия неизбежно должно было вызвать опустошительную электрическую бурю, – грозное торнадо, не составляющее, впрочем, редкости в электрических центрах, которым, несмотря на все меры предосторожности и предусмотрительности, ежегодно приходится переживать по несколько таких бурь.

Надо поневоле мириться с этими катастрофами, точно также как и с тысячами крупных и мелких несчастных случайностей, которым мы подвергаемся, лавируя в хитросплетенных сетях нашей архинаучной цивилизации. Торнадо, исходившее из резервуара N (под № 17), распространялось сперва прихотливыми извилинами в линейном направлении. При этом, на пути торнадо, из числа разговаривавших по телефону, несколько человек были убиты наповал, другие же парализованы электрическим ударом. Затем свободный, или, как принято его называть, неправильный электрический ток, притянув к себе с непреодолимою силой соседние запасы электричества, находившегося в скрытом состоянии, приобрел быстрое вращательное движение, превратился в циклон, причинил множество несчастных случайностей в местностях, через которые пробежал и произвел ужасающие пертурбации в обычном течении частной и общественной жизни. Эти беспорядки неукоснительно привели бы к какому-нибудь страшному местному катаклизму, если б с первого же момента не были приведены в действие в угрожаемых местностях все приспособления для улавливания свободных токов. Электротехники, однако, не дремали и торнадо, наделав по обыкновению множество более или менее крупных бед, должно было рассеяться. Неправильный ток уловили и отвели куда следует, прежде чем он успел причинить особенно крупную катастрофу.

Несчастный случай в резервуаре под литерой N

В Париже, в великолепном доме ХLIІ общины на Саннуазских холмах, отец читал строгий выговор сыну как раз в то время, когда разразилось торнадо. Отец этот был никто иной, как знаменитой Филоксен Лоррис, – великий изобретатель, – известный ученый, – специалист по всем отраслям знания, – туз из тузов современной научной промышленности.

Лоррис совсем не был похож на прежних типичных робких и добродушных ученых, которые даже и с очками обыкновенно ничего не видали у себя под носом. Рослый, дородный, краснощекий и бородатый Филоксен – человек с самоуверенными решительными манерами, энергическими, быстрыми движениями и несколько грубоватым тоном голоса. Родители его, мирные простолюдины, жили изо дня в день, или лучше сказать прозябали, на какие-нибудь ничтожные 10.000 руб. ежегодного дохода. Он сам создал выдающееся свое положение в свете. Окончив первым, сначала Политехническую школу, а затем Международный Институт Научной Промышленности, он отклонил предложения группы финансистов, намеревавшихся его эксплуатировать общепринятым порядком и выпустил сам четыре тысячи акций по тысяче двести пятидесяти рублей каждая, для эксплуатации гениальных своих идей в течение ближайшего десятилетия. Благодаря громкой репутации, которою он пользовался уже и в то время, все эти акции были разобраны в самый день выпуска.

Заручившись таким образом пятью миллионами франков, Филоксен Лоррис тотчас-же построил большой завод по совершенно новому, заранее обдуманному и тщательно изученному плану. Барыши от этого предприятия оказались такими значительными, что, на обеспеченную себе по договору крупную их часть, Лоррис приобрел возможность еще до истечения четвертого года скупить все свои акции. С тех пор дела его пошли по истине блистательным образом. Он обзавелся превосходно организованной лабораторией для новых исследований, окружил себя сотрудниками из первоклассных ученых и последовательно пустил в ход дюжину колоссальных, необычайно выгодных промышленных предприятий, в основе которых лежали его собственные гениальные открытия и изобретения.

Объявление от Общества эксплуатации гениальных идей Филоксена Лорриса.

Слава, почести и деньги сыпались градом на счастливого Филоксена Лорриса. Деньги нужны были ему в качестве оборотного капитала для грандиозных предприятий: фабрик, заводов, лабораторий, пробных мастерских и бесчисленного множества контор, разбросанных по всему свету. Разрабатывавшиеся уже предприятия доставляли в изобилии фонды для осуществления новых предприятий, только что задуманных и не прошедших еще через горнило практического опыта. Что касается до почестей, то Филоксен Лоррис ими не пренебрегал. Он сделался вскоре членом всех академий и научных институтов, а также кавалером многочисленных орденов как старой Европы и зрелой Америки, так и юной Океании.

Сооружение линии прямого сообщения между Парижем и Пекином по пневматическим трубам из металлизированной бумаги доставило Филоксену Лоррису сан китайского мандарина с изумрудным шариком на папке и титул князя Тифлисского в Закавказье. К тому времени он был уже графом Лоррисом в Северо-Американских Соединенных Штатах (где несколько времени тому назад признано было необходимым узаконить пожалование дворянского достоинства за важные заслуги), бароном Придунайского королевства и т. д. и т. д. Более всего, разумеется, гордился он просто-напросто тем, что был Филоксеном Лоррисом. Это не мешало ему, однако, выставлять при случае длинную вереницу своих титулов, производившую всегда сильное впечатление в объявлениях и рекламах.

Само собою разумеется, что Филоксен Лоррис был по уши погружен в научные исследования и коммерческие предприятия. Несмотря на это, он, благодаря изумительной деятельности, находил время наслаждаться жизнью и доставлять кипучей своей натуре все истинные наслаждения, доступные в здешнем мире богатому человеку, пользующемуся здравым умом в здравом теле. Женившись в промежутке между двумя открытиями и изобретениями, он прижил от этого брака всего только одного сына, Жоржа Лорриса, которому, как уже упомянуто, и читал строгий выговор в тот самый день, когда разразилось торнадо.

Жорж Лоррис – красивый молодой человек лет двадцати семи, или двадцати восьми, наследовавший от отца крупный рост и крепкое сложение, обладал, в качестве особой приметы, длинными светло-русыми усами, придававшими его лицу характерное энергическое выражение. Он ходит взад и вперед по комнате, отвечая иногда приятным, звучным голосом на родительские увещевания.

Отец его в эту минуту находится, впрочем, в тысяче двухстах верстах от Парижа, в Каталонских горах, в доме главного инженера принадлежащих ему ванадиевых рудников, но является словно живой на зеркальной пластинке телефоноскопа, этого дивного изобретения, существенно улучшившего простой телефон и недавно лишь доведенного до высшей степени совершенства самим Филоксеном Лоррисом.

Это изобретение не только дозволяет вести на произвольно далеком расстоянии разговор с каждым из абонентов «Электрического сообщения по сети всемирных проводов», но также и видеть своего собеседника в той обстановке, в которой он на самом деле находится в момент разговора. Таким образом уничтожается до известной степени расстояние, к великому счастью семейных кружков, члены которых нередко разбросаны в наш деловой век по всему свету, и несмотря на то, могут теперь каждый вечер обедать вместе, хотя и за различными столами, отстоящими иной раз на несколько тысяч верст друг от друга, но тем не менее образующими в совокупности как бы один общий семейный стол.

В телепластинке, как сокращенно называют у нас телефоноскоп, был виден Филоксен Лоррис, тоже прогуливающийся по комнате, с сигарой в зубах и заложив руки за спину. Он говорил:

– Дело в том, любезнейший, что все мои попытки обработать и улучшить твои мозги остались тщетными. Вместо того, чтобы приобрести такого сына, какого я, Филоксен Лоррис, был вправе ожидать и требовать, т. е. усовершенствованного, утонченного культурой, одним словом самого высокопробного Лорриса, я получил… кого же, спрашивается?.. Жоржа Лорриса! – не спорю, славного малого, очень и очень неглупого… но… и все тут! Ты ведь теперь только поручик химической артиллерии, а между тем, скажи-ка на милость, сколько тебе лет?

– Увы, целых двадцать семь! – отвечал Жорж, обращаясь с улыбкой к зеркалу телефоноскопа.

– Я ведь, душа моя, не смеюсь, так и ты постарайся быть хоть немного посерьезнее! – с горячностью возразил Филоксен Лоррис, энергично пытаясь раскурить свою сигару.

– Она у тебя погасла, – заметил ему сын. – Надеюсь, ты извинишь за дальностью расстояния, что я не предлагаю тебе спичек?

– Видишь ли, – продолжал отец, – я в твои годы пустил уже в ход первые мои крупные промышленные предприятия; я был уже знаменитым Филоксеном Лоррисом, тогда как ты довольствуешься ролью папенькиного сынка и позволяешь своей жизни протекать в мирном бездействии… Скажи, чего ты в сущности достиг собственными твоими заслугами? Ты не ознаменовал себя решительно ничем; окончил все высшие учебные заведения, не выделяясь из толпы простых смертных, и теперь служишь в химической артиллерии в чине какого-то поручика…

– Что же прикажете делать! – возразил молодой человек, в то время, как его отец, в пластинке телефоноскопа, сердито оборачивался к нему спиной и уходил в противоположный конец своей комнаты. – Чем же я виноват, папаша, что ты открыл, изобрел и устроил решительно все, что было можно открывать, изобретать и устраивать! Я слишком поздно явился на свет Божий и нашел уже его отлично улаженным. Ты сам предвосхитил у нас все и поставил нас в невозможность придумать что нибудь крупное.

– Пустяки!.. Современная наука еще в младенчестве и только лишь начинает лепетать. В будущем столетии станут смеяться над нашим невежеством! Впрочем, мы с тобой отклоняемся теперь от дела… Милейший мой Жорж! Сожалею до крайности, что ты, благополучно отслужив срок воинской повинности, все-таки, кажется, не можешь с честью продолжать мои работы, т. е. заведовать большой моей лабораторией, – лабораторией Филоксена Лорриса, пользующейся столь заслуженной всемирной известностью, – и выполнять обязанности главного директора двухсот заводов и фабрик, эксплуатирующих мои открытия.

– Разве ты уже собираешься удалиться на покой?

– Ни под каким видом! – энергично воскликнул Филоксен. – Я имел только в виду приобщить тебя, как говорится, к моим работам, – идти вместе с тобою на поиски новых открытий, – заниматься новыми исследованиями и опытами… Как мало сделано еще мною по сравнению с тем, что можно было-бы сделать двум таким людям, как я, которые стали-бы думать и действовать сообща!.. К несчастью, друг мой, ты не можешь быть вторым Филоксеном. Жаль! Очень жаль!.. Я не обратил своевременно внимания на законы проявления атавистической наследственности и не собрал необходимых справок!.. Что ж делать, не даром ведь говорят: «молодо зелено»! Я хоть и вышел первым из Международного института научной промышленности, но все-таки оказался легкомысленным юнцом! Да, милый сынок, надо сознаться, что нельзя вполне возлагать на тебя ответственность за недостаточно научное строение твоего мозга. Кругом виноватой оказывается в этом твоя мать или, лучше сказать, виноват один из её предков… Я слишком поздно навел необходимые справки, а потому, пожалуй, часть вины падает также и на меня. Тем не менее я произвел строгое расследование и открыл в семье твоей матери…

– Что же ты открыл? – спросил очевидно заинтересованный Жорж Лоррис.

– Проследив всего только три предшествовавших поколения, я нашел там из рук вон дурную отметку, пагубный порок, страшную язву, способную передаваться по наследству…

– Язву?

– Да! Видишь ли, прапрадед твоей матери, т. е. твой пра-пра-пращур, был сто пятнадцать лет тому назад, приблизительно в 1840 году…

– Чем же он был? Что ты хочешь сказать? Ты меня пугаешь!..

– Художником! – воскликнул тоном глубокого соболезнования Филоксен Лоррис, бессильно опускаясь в кресла.

Жорж Лоррис не мог удержаться от смеха, вероятно, показавшегося его папаше не совсем почтительным. По крайней мере, Филоксен Лоррис, словно укушенный змеей, вскочил на ноги в пластинке телефоноскопа.

– Да, это был художник! – воскликнул он, – и к тому же художник-идеалист из школы тогдашних туманных романтиков, – мечтатель, вечно гонявшийся за призрачными созданиями своей фантазии, не имевшими прочной реальной подкладки! Ты понимаешь, что я навел на этот счет самые точные справки… Желая в точности определить размеры постигшего меня бедствия, я советовался с величайшими из современных художников, с фотоживописцами нашей Академии… Теперь я знаю, как нельзя лучше, кто такой был твой пра-пра-прадед!.. Небось, он не изобрел бы тригонометрии!.. По всему видно, что в его распоряжении имелись такие же легковесные ветреные мозги, как и твои, – лишенные, опять таки, подобно твоим мозгам, извилин серьезности. От него именно ты и наследовал недостаток способностей к точным наукам, который я всегда ставил тебе в укор. Да; тут положительно действует атавизм! Каким образом, спрашивается теперь, уничтожить влияние возродившегося в тебе пра-пра-прадеда? Как убить этого злодея? Надеюсь, ведь ты понимаешь мое решение бороться с ним и убить его во что бы ни стало…

Невыгодный предок

– Что-то мудрено убить человека, умершего более ста лет тому назад! – заметил улыбаясь Жорж Лоррис, – Предупреждаю тебя кстати, папаша, о твердом моем намерении защищать предка, горделивого твоего презрения к которому я вовсе не разделяю.

– Я тем не менее решил его уничтожить, разумеется, уничтожить нравственно, так как злодей, разрушивший мои планы, оказывается материально недосягаемым! Во всяком случае я намерен бороться с его зловредным влиянием и во что бы ни стало одержать над ним верх… Само собой разумеется, сын мой, что я не хочу от тебя отрекаться. Бедное дитя! Ты ведь не столько виноват, сколько несчастлив! Все таки ты же, ведь, моя плоть и кровь… Нет, я от тебя не отказываюсь!.. Правда, я не могу тебя переделать или хотя бы отдать снова, как это мне приходило было на ум, лет на пять, или на шесть в Интенсивно-научный институт…

– Благодарю покорно, я предпочту употребить эти годы иначе! – с ужасом воскликнул Жорж.

– У меня есть другой план, несравненно лучший, так как ведь ты, чего доброго, не особенно много вынес бы даже из этого института!..

– В чем же заключается этот лучший план?

– Я тебя женю и спасу нас всех этой женитьбой…

– Женитьбой? – с изумлением повторил Жорж.

– Пойми же, ведь речь идет о строго обдуманном разумном браке, в котором я позабочусь, чтобы все выгодные шансы были на нашей стороне. Мне необходимы четыре внука или внучки (я предпочел бы, впрочем, мужеский пол) – одним словом четыре отпрыска от Филоксено-Лоррисовского древа. Одного я сделаю химиком, другого естествоведом, третьего врачом, а четвертого механиком. Взаимно пополняя друг друга, они увековечат научную династию Филоксено-Лоррисов… Промежуточное звено между ними и мною я считаю неудавшимся…

– Покорнейше благодарю!..

– Совершенно неудавшимся! Это не имеющий рыночной ценности продукт, который остается только списать со счетов магазина. Не возлагая никаких надежд на промежуточное звено, я устраиваюсь так, чтоб передать дело из рук в руки непосредственно внучатам. В этом-то именно и заключается мой проект. Приступая к его осуществлению, я не намерен терять попусту время, а потому прежде всего должен женить тебя, любезнейший!