Недвижимое имущество в гражданском праве и сделки с ним

Недвижимое имущество в гражданском праве и сделки с ним

Светлой памяти безвременно ушедшего нашего коллеги и нашего соавтора Станислава Вячеславовича Николюкина посвящается

© Коллектив авторов, 2021

© Издательство «Прометей», 2021

Авторский коллектив

Глава 1. Горбунов Михаил Александрович, кандидат юридических наук, доцент, доцент кафедры частного права Государственного университета.

Глава 2. Кулаков Владимир Викторович, доктор юридических наук, профессор, ректор Российского государственного университета правосудия, профессор кафедры гражданского права Российского государственного университета правосудия.

Глава 3 и глава 16. Левушкин Анатолий Николаевич, доктор юридических наук, профессор, профессор кафедры гражданского права Российского государственного университета правосудия.

Глава 4. Свирин Юрий Александрович – доктор юридических наук, профессор кафедры гражданского процесса и организации службы судебных приставов Всероссийского государственного университета юстиции. профессор ФГОБУ ВО Финансовый университет при Правительстве Российской Федерации (Финуниверситет), Действительный член РАЕН, Почетный адвокат России.

Глава 5 и 6.

Николюкин Станислав Вячеславович – кандидат юридических наук, доцент, доцент кафедры гражданского права Российского государственного университета правосудия.

Глава 7. Казанина Татьяна Владимировна, кандидат педагогических наук, доцент, доцент кафедры гражданского права Российской таможенной академии; Шагиева Розалина Васильевна, доктор юридических наук, профессор, первый проректор Российской академии адвокатуры и нотариата, профессор кафедры частного права Государственного университета управления.

Глава 8. Голышев Вадим Григорьевич, кандидат юридических наук, доцент, доцент кафедры гражданско-правовых дисциплин Института права и управления Московского городского педагогического университета.

Голышева Антонина Владимировна, кандидат исторических наук, доцент, доцент кафедры гражданско-правовых дисциплин Института права и управления Московского городского педагогического университета.

Глава 9. Смирнова Вера Владимировна кандидат юридических наук, доцент, доцент кафедры «Административное право, экологическое право, информационное право» Российского университета транспорта (МИИТ).

Глава 10. Козлова Елена Борисовна – доктор юридических наук, доцент профессор кафедры гражданского и предпринимательского права Всероссийского государственного университета юстиции (РПА Минюста России).

Глава 11 и 15. Матвеева Мария Андреевна – кандидат юридических наук, доцент кафедры «Транспортное право» ФГАОУ ВО «Российский университет транспорта (МИИТ)», Мельникова Юлия Владимировна – кандидат юридических наук, доцент кафедры «Транспортное право» ФГАОУ ВО «Российский университет транспорта (МИИТ)».

Глава 12. Астафьев Максим Витальевич – соискатель Российской академии адвокатуры и нотариата; Ерофеева Диана Валерьевна – кандидат юридических наук, доцент кафедры фундаментальной юриспруденции и международного права Российской академии адвокатуры и нотариата.

Глава 13. Ведышева Наталия Олеговна – кандидат юридических наук, доцент, доцент кафедры экологического и природоресурсного права ФГБОУ ВО Московский государственный юридический университет имени О.Е. Кутафина.

Глава 14. Ефимова Ольга Владимировна – кандидат юридических наук, доцент, доцент кафедры нотариата и гражданско-правовых дисциплин Российской академии адвокатуры и нотариата, заведующий кафедрой гражданско-правовых дисциплин Института права и управления Московского городского педагогического университета.

Глава 17. Крохина Юлия Александровна – доктор юридических наук, профессор, заведующая кафедрой правовых дисциплин Высшей школы государственного аудита (факультет) Московского государственного университета им. Ломоносова.

Раздел I

Учение о недвижимости: общие вопросы

Глава 1

Правовое регулирование использования земельных участков (agri) в Древнем Риме

Присущее современному праву юридически значимое подразделение вещей на движимые и недвижимые в древнеримском праве не существовало, хотя уже в архаический период (VI–IV в.в. до н. э.), существовали более длинные, по сравнению со сроками в отношении других вещей, сроки давностного владения земельного участками. А позднее, в предклассический период, римские преторы устанавливали специальные виды интердиктов (interdictum retinendae possessionis, интердикт для удержания владения) для участков и зданий[1]. То есть понимание юрисдикционной значимости обьективных свойств недвижимости не повлекло создание вышеуказанной доктринальной систематики.

При этом исторически основным объектом недвижимости в Древнем Риме было пахотное поле (agri) – такой обьект, который в глазах людей того времени имел, в первую очередь сакрально-религиозное значение, производным от которого являлось и права на такие участки. Важно отметить и тот факт, что римское право даже самого позднего, постклассического периода, не знало деление на вещное и обязательственное право, хотя римские юристы и проводили различие между исками actio in rem (т. е. «иск к вещи»), и actio in personam (т. е. «иск к лицу»). В этот связи право использования земельных участков, в современном понимании систематики частных прав, относилось бы как к вещному, так, одновременно, и к обязательственному праву. В контексте же оригинального правопонимания людей того времени, оно относилось к праву лиц, представляя собой систему правил, которые должен соблюдать рачительный отец семейства по отношению к пахотному полю (agri).

Правами на agri в системе римского правопорядка были владение (possessio), право собственности (dominium), сервитуты (к который относится и право суперфиция), а также очень поздно возникшее право эмфитевзиса (II–III в.в. н.э). Некоторые из них, скажем, право земельных сервитутов, были механически заимствованы из права древнегреческих полисов[2], где они существовали много ранее, другие, например, владение и собственность, возникли в рамках римского правопорядка, но в их основе лежали религиозные догматы тех или иных древнегреческих философских школ, которым позднее было придано правовое содержание древнеримскими юристами.

О древнеримском праве владения (possession) современным ученым известно мало. Это один из самых загадочных институтом древнеримского правопорядка. Не подвергается сомнению лишь тот факт, что possessio представляло собой самостоятельное, отличное от собственности право, которое защищалось в особом, значительно упрощенном по сравнению с исковой защитой собственности, порядке.

Юридическая конструкция владения состоит из двух элементов: объективного (corpus possessionis) и субъективного (animus possessionis, animus tenendi). Одновременное наличие в действиях какого-либо субъекта права этих двух элементов рассматривалось как владение.

Что касается первого, объективного критерия владения (corpus possessionis, дословно – «тело владения»), то он, в представлении римских юристов, есть ни что иное, как видимая всем окружающим или легко в некоторых случаях презюмируемая принадлежность вещи конкретному лицу. Суть данного элемента максимально точно передает Павел, который цитирует Лабеона: «Владение было названо, как говорит и Лабеон, от места оседлости как место жительства, так как оно естественно удерживается тем, кто на нем поселяется, что по-гречески называется «катохе» (дословно – задержание, захват)» указывает он (D.41.2.1).

Что касается второго критерия, духовного момента (некоего метафористичного, абстрактного animus possessionis), то о нем практически ничего не известно, что до сих пор является неразрешимой загадкой римского права. И ответу на этот вопрос посвящена настоящая глава.

Институт possessio начал формироваться в Древнем Риме примерно в уже в V в. до н. э. в связи с частными владениями ager publicus в V в. до н. э. Однако сам термин появился много позднее. Так, профессор Дж. Никозия отмечает, что самым ранним, достоверно известным случаем упоминания понятия “possession” является 189 г. до н. э[3].

Когда Рим имел небольшую территорию и был окружен враждебными соседними племенами, вся пахотная земля была рядом с городскими стенами. Каждой семье римских граждан выделялся двух- югеровый надел. При этом через год по жребию происходил передел такой общественной земли. Режим использования такой земли, ввиду ее острого дефицита, был чрезвычайно строгим, регулировался изначально не столько правовыми, сколько религиозными нормами, содержание которых впоследствии так же вошло в содержание термина possessio. Для людей того времени agri представлялось как местообитание подземных богов, от расположения которых к людям зависит плодородие и урожай, и, следовательно, вся римская гражданская община. При этом формирование чрезвычайно жесткого, основанного на религиозных предписаниях режима землепользования и земельного оборота определялось так называемым аграрным вопросом, который раздирал римское общество более пятисот лет.

Суть этого конфликта заключалась в том, что некоторые богатые римские граждане, как правило представители патрицианских родов, действуя на свой страх и риск, захватывали и начинали обрабатывать землю, расположенную на значительном удалении от города, то есть такую землю, которая не имела статус общественной земли римского народа (т. е. ager publicus), а являлась землей ничейной, т. е. не принадлежащей ни римскому народу, ни соседним племенам. Подобные оккупации начались уже в VI в. до н. э. и изначально представляли собой огромный риск для оккупанта. Но размер таких оккупаций фактически зависел лишь от возможности оккупанта обрабатывать тот или иной размер земли, и изначально это не вызывало напряженности в римской общине. Но с течением времени, уже в начале IV в. до н. э., когда в результате войн с другими племенами эта земля стала контролироваться римской общиной, возникает высочайшая степень напряженности, вызванная желанием плебейского большинства, которое, в первую очередь, и несло тяжесть всех войн, ввести эти земли в статус ager publicus для равномерного распределения среди всех римских граждан. Однако представители патрицианских семейств, которые многие поколения обрабатывали эти участки на свой страх и риск, и, точно так же, как и плебеи, воевали за них, полагали что имеют право пользоваться такими землями. И их не смущал тот факт, что размер таких оккупаций мог в сотни и тысячи раз превышать установленный для всех граждан двух – югеровый надел. Более пятисот лет этого конфликта демонстрируют, что основным аргументом обеих сторон становится вопрос правильного, надлежащего землепользования, наличие которого в действиях того или иного лица, создает право на эту землю.

В этой связи начинает формироваться идея пользования земельным участком неким особым образом, когда такое пользование, с одной стороны, полностью соответствует исконным природным качествам земельного участка, и, при этом, с другой стороны, формирует у пользователя некие добродетельные качества характера, важные для военных дел и гражданской жизни одновременно. Данная идея возникла на рубеже V–IV в. в. до н. э. в Греции и прекрасно выражена в работе ученика Сократа Ксенофона Афинского (годы жизни 430–356 г.г. до н. э.) «Домострой» (греч. – Οἰκονομικός), который для ее написания использовал авторитет своего учителя.

Указанную идею землепользования Ксенофон обосновывает тремя взаимно дополняющими друг друга тезисами: 1) успешным опытом персидского царя Кира Великого, дававшего земельные участки своим войнам и самого занимавшегося земледелием[4]; 2) идеей о том, что человеку полезно иметь только те вещи, которыми он умеет управлять и правильно пользоваться[5]; 3) неразрывной зависимостью военной и гражданской жизни от земледелия[6].

Науку обрабатывать землю в соответствии с вышеуказанными принципами Ксенофон называет oἰκονομικός («экономикой»)[7], постоянно развивая мысль о том, что ей, в отличии от других наук, не сложно научиться потому, что земледелец постоянно находится в контакте с природой, которая мудрее человека, а также постоянно обменивается опытом с другими земледельцами[8]. При этом успешность хозяйствования является единственным и самым достоверным критерием добродетельности личных качеств хозяина для окружающих, при отсутствии которых хозяйствование не будет считаться успешным[9]. Самое важное, что цель такого хозяйствования, заключается не накоплении материальных благ, а в выработке особых качеств характера[10], которые обязательно исчезнут, если богатство перейдет определенные границы и станет чрезмерным[11], поскольку при этом неизбежно исчезнут добродетельные качества характера.

О степени влияния этой идеи Ксенофонта на римское общество можно судить хотя бы по восхвалению последнего Цицероном, поставившего Ксенофонта на недосягаемую для своих соотечественников высоту[12] и переведшего его произведения на латинский язык, восторженным упоминанием его же у Квинтилиана[13] и более чем высоким упоминанием – у Авла Геллия[14].

Наряду с вышеуказанной идей, которая с течением времени получила правовое содержание и стала одной из философских основ possessio, в его основе лежали так же идеи Древней Стои, которые, вместе с первой идеей, оказывали сонаправленное воздействие на формирование данного института. Представители Древней Стои постоянно озвучивали догмат о «симпатейи»[15] (συμπάθεια), то есть о мировой душе, связывающей души «пневмы» всего живого, частью которой являются и человеческие души; а так же догмат о телесности или «овеществлении» души и всех ее действий[16]. Последнее, то есть признание телесности души и ее действий, по мнению известных исследователей данной школы, образует суть стоицизма[17].

По мнению стоиков, некое руководящее начало человеческой души, так называемый «гегемоникон» – находится в сердце каждого человека и воздействует на все, с чем соприкасается человек. Он, в свою очередь, есть часть «действующего начала», некоей мыслящей силы, которая воздействует на все остальное[18], причем эти два начала, в представлении стоиков, друг без друга как бы не существуют. Признание этого руководящего начала телесным, автоматически влекло за собой признание того, что каждое качество имеет свое особое тело. И в этой связи не может не обратить на себя внимание соответствие данного догмата выделенной классическими римскими юристами конструкции владения, как единства материального и душевного элемента[19].

Для понимания содержания последнего важно принять во внимание идеи Аристотеля (384–322 гг. до н. э.), часть которых так же легла в основу possessio. Он всегда проводил различие между двумя видами человеческой деятельности, так называемыми поэзией и практикой[20].Те виды человеческих деятельностей (ενεργειαι), которые порождают результаты (εργα), которые в дальнейшем утрачивают связь с породившим их человеком, именуются поэзией, примером чего у Аристотеля может служить постройка дома архитектором.

Наоборот, те виды деятельности, цель которых не есть нечто, лежащее за пределами субъекта, а заключается в воздействии на самого субъекта, является, по терминологии Аристотеля, деятельностью практической[21].

А в современной философской традиции именуется нетранзитивным действием, иллюстрацией чего у Аристотеля служат зрение, размышления и, наконец, сама человеческая жизнь[22]. Иными словами, в то время, как в поэзии вещи производятся или делаются и по окончании производственного процесса существуют самостоятельно и независимо от самого процесса, практика отличается тем, что ее цель реализуется в самом процессе действия[23].

Указанный подход Аристотель проецировал и на процесс хозяйствования, выделяя в нем, в соответствии с вышеуказанным критерием, два вида: «хрематистику» (χρηματιστική, т. е. дословно обогащение, накопление денег)[24], обозначая этим термином некую науку об обогащении, искусство накапливать деньги и имущество, накопление богатства как самоцель. И второй вид, собственно «экономику», как такой вид деятельности, который направлен, в первую очередь, на развитие души человека. Разницу между «хрематистикой» и «экономикой» Аристотель проводит через наличие или отсутствие равновесности актов обмена. В случае «экономики» обмен продуктами и результатами труда всегда стремится к равновесию, следуя цели достижения соответствующих качеств характера, никто не обогащается за счет другого. При «хрематистике» происходит обратное: акты обмена данное качество утрачивают, один может обогатиться за счет другого, качества характера, совершающего эти акты, значения не имеют.

Переходя к связи вышеуказанных идей с римским владением, отметим, что посвященные вопросам земледелия римские трактаты точно воспроизводят обозначенную Ксенофонтом и Аристотелем логику противопоставления понятий «экономика» – «хрематистика». Об этом находим в первых строках «De Agri cultura» Марка Катона (234–149 г.г. до н. э.)[25], «Сельском хозяйстве» Марка хозяйстве» Луция Колумеллы (4–70 г.г. н.э)[26]. Наиболее сильно, как представляется, оно выражено у Варрона[27].

Наличие в уже римских трудах о сельском хозяйстве аристотелевской идеи противопоставления понятий «экономика»-«хрематистика» представляется чрезвычайно важным по трем причинам. Во-первых, оно показывает силу влияния идей Аристотеля и Ксенофона на процессы землепользования в Риме и позволяет, как минимум в общих чертах определить основные принципы и характерные черты такого землепользования в более ранний период. Во-вторых, оно дает основания для применения к римскому землевладению других воззрений Аристотеля на владение имуществом. И, наконец, в-третьих, оно усиливает ранее высказанную нами мысль о том, что догматы стоического учения являются философскими основаниями римского possessio.

В свете вышесказанного возникает вопрос: какие же еще мысли Аристотеля правомерно применить к римским землевладельческим поссессионам?

Представляется, что это, конечно, в первую очередь мысль Аристотеля о том, что владение выражает глагол «иметь»[28]. Выше Аристотель пишет, что глагол «иметь» употребляет многоразлично, выделяя далее два наиболее различных в количественном отношении[29]. Здесь надо отметить, что «Категории» – это первая часть Аристотелевского «Органона». Она закладывает терминологические, понятийные основы для всех последующих частей «Органона», является ключом к пониманию всех других работ и посвящена решению только этой задачи. Очевидно, что в силу специфики «Категорий» Аристотель не мог включить в содержание любой из двенадцати описанных им категорий что-то лишнее, несвойственное их содержанию. Равным образом, сложно представить, что описанные Аристотелем в данной работе понятия могут соотноситься друг с другом как-то случайно, таким образом, каким автор не мог предвидеть.

Седьмая (VII) описанная в данной работе категория именуется «Качество». По мнению Аристотеля, в первом своем значении это, прежде всего навык, к которому относятся знания и добродетели[30]. Если владеть домом или полем, для Аристотеля это обозначается термином «иметь», а иметь, в своем основном значении – навык, понимаемый, в свою очередь, как совокупность знаний и добродетелей, то владение вещами есть заключающийся в наличии душевных добродетелей владельца навык. Какую же добродетель имеет ввиду Аристотель, которая бы в наибольшей степени определяла навык владения?

Отвечая на данный вопрос, сложно ошибиться, поскольку в основных этических сочинениях Аристотеля указание на эту добродетель, заключающуюся в правильном отношении души к имуществу, буквально дублируется. Речь идет о понятии, которую Аристотель обозначает греческим словом “έλευθεριότης”, что в большинстве русских переводов обозначается как «щедрость»[31].

Для Аристотеля оно гораздо более емко, по своему содержанию, чем аналогичное слово в русском языке. Во-первых, это слово включало в себя безусловную обязанность владельца земли максимальным образом учитывать природные качества земельного участка, не допускать его бесхозного использования. В сохранившихся древнеримских источниках по сельскому хозяйству мы видим десятки указаний на такие вытекающие из природных свойств земли обязанности землевладельца. Они касаются приоритетов работ[32], технологии вспашки[33], запрягания волов[34], площади и глубины вспашки[35], нормы приплода скота[36], посева[37] и многие другие.

При этом так же, данное понятие включало в себя обязанность поддержания со своей стороны строгого равновесия во всех актах имущественного обмена, что в полной мере относилось и к пахотному участку (agri). На практике это сводилось к тому, что все выращенное и полученное на своем земельном участке владельцу необходимо было отчуждать через мену, где каждая вещь оценивается по результатам вложенного в нее труда. При этом, каждая сторона, зная меру своего и чужого труда, контролирует эквивалентность такого обмена. Распоряжение же доходами от владения через куплю-продажу было недопустимо, так как при последней возможны акты неэквивалентного обмена, которые имеют место всякий раз тогда, когда покупатель готов платить за вещь больше, чем она стоит на самом деле.

На основании вышеизложенного можно сделать вывод о том, что же в действительности представляло собой древнеримское possessio и его загадочный элемент animus possessionis. Последний понимался римлянами как некий рациональный, основанный на этических догматах греческой философии (Ксенофонт, Аристотель, Древняя Стоя), навык использования принадлежащего лицу плодородного земельного участка.

Данный навык, с течением времени, благодаря усилиям римских юристов получил правовое содержание, которое объективировалось природными качествами земельного участка и, одновременно, нравственной категорией «щедрости», понимавшейся как правильное отношение к имуществу и предполагающее личное участие хозяина в обработке участка; получение от него только такого размера доходов, которые поддерживают нравственные качества пользователя (равновесие души); распоряжение доходами от участка через равноценные акты обмена, к числу которых не относится купля – продажа, совершение которой при распоряжении доходами и приращениями от владения не допускалось.

Окончательно оформившись в начале II в. до н. э. possessio существовало до самого конца Западной Римской Империи, и, в дальнейшем, перешло в Византийское право (т. е. существовало более тысячи лет).

В конце II в. до н. э. в Риме возникает право собственности (ius dominium). Первое документально подтвержденное упоминание термина dominium датируется серединой первого века до нашей эры, это – упоминание о dominium в ответе юриста Алфена Вара или его учителя Сервия Сульпиция Руфа[38]. И про первого, и про второго хорошо известно о принадлежности к последователям Эпикура, идеи которого проникли и стали чрезвычайно популярными в римском обществе в конце II в. до н. э. До этого времени, как отмечает, например, Дженнаро Франчози, для обозначения эквивалента права собственности в виде выраженной принадлежности вещи использовались понятия власти (meum esse, potestas). Meum esse – выражение, которое использовалось в виндикации и манципации, причем властные полномочия иногда назывались mancipium, как по отношению к рабам, так и к манципируемым вещам в целом[39].

Хорошо известен тот факт, что главной сутью логического учения стоиков было отрицание Эпикуром познавательной способности человеческого мышления, что в сочетании с желанием обосновать свободную, само активную и победную человеческую личность привело к тому, что Эпикур провозгласил, в противовес стоикам, три критерия истинного познания: ощущение, понятие (т. н. «природные понятия», πρόληψις, «пролепсис») и аффекты[40]. При этом ощущения и аффекты Эпикур признает единственным источником всех знаний и наивысшим критерием истины[41].

Пролепсис же, понимался Эпикуром как некие «броски мысли».[42] Это некие природные родовые понятия, которые естественным путем образуются у всех людей. Они, как полагал Эпикур, суть абстракции, общие представления, являющиеся воспоминанием о многих однородных восприятиях внешних предметов, которым (т. е. пролепсисам) не соответствует никакая реальная сущность, но они то и образуют смысл слов, благодаря чему каждое слово и обозначает определенный предмет[43]. Иными словами, именно «пролепсисы» в канонике Эпикура есть связь между словом и объектом мысли. Необходимость последних нужна для достижения основной этической цели учения – погружение человека в состояние «самодовления», при котором человек становится подобен богам[44]. Посредством пролепсисов последователи Эпикура могли легко понять, в чем у них нет реальной необходимости и, тем самым, достичь состояния самодовления («автаркии»)[45], обеспечив своей душе уверенность в занятии повседневными делами, и, наконец, пролепсисы позволяли нивелировать влияния на душу нежелательного для эпикурейца чувства удовольствия, даруя последнему возможность «понимать точный объем своих потребностей»[46].