Шанталь, или Корона против 2

Екатерина Боброва

ШАНТАЛЬ 2,

ИЛИ КОРОНА ПРОТИВ

Глава первая

Северный ветер бился в высокие стрельчатые окна, гудел в каминных трубах, скрипел неприкрытой дверью в конце длинной анфилады комнат. На витражах вспыхивали алые пятна о уходящего за горизонт солнца. С улицы тянуло стылой сыростью, и его величество плотнее придвинулся к горящему камину, с раздражением вспоминая, что днем опять шел снег, а весна в этом году, точна ветренная дева, никак не хотела приходить.

– Фракания… – мелькнуло в докладе секретаря, и император не смог избавиться от возрастающего недовольства. Говорили там, за морем, царило настоящее лето, цвели цветы, к завтраку подавали первую клубнику со сливками. А ему, Тадеус-Эрам-Шари, императору сильнейшей на трех материках державы, кто-нибудь подал клубнику к завтраку? Нет, традиционно там были скучные доклады, нелепые указы и справки. Точно император – не человек. А попросить, так фраканский посол мгновенно решит, что клубника – верный шаг к сердцу императора. Притащит ведро, а вместе с ним – свою персону. Придется лицезреть его смазливую рожу, слушать льстивые речи и намеки на долгое и успешное сотрудничество между странами, будто можно сравнивать Фраканию – плюнь и переплюнешь – и Роланию, где от одной границы до другой за десяток дней не доберешься. От одного вида этого человека клубника потеряет свой вкус, и император, в который раз за день, приказал себе забыть о собственных желаниях.

Полено в камине с треском выпустило сноп искр, секретарь вздрогнул и сбился. Император поморщился – очередной трус. Надо сменить, а стоит ли? Варгах писал, что через неделю возвращается с лечения на водах, лучше потерпеть и рядом снова будет верный, знающий его с детства человек.

– Ваше величество, к вам господин придворный маг, – в комнату, согнувшись, точно сломанная палка, заглянул второй секретарь. Очередной бесполезный трус, которых сотнями притягивала к себе власть трона, и чьей смелости хватало лишь на выбор себе хозяина. Этот, например, подрабатывал аж на пятерых. Шари держал его из интереса – сколь долго тот сможет водить за нос своих нанимателей. К тому же из парня вышел прекрасный источник распространения информации. Обронил слово – и можешь быть уверен: к вечеру о нем будут извещены три министра и два промышленника.

– Пригласи, – кивнул император, жестом отсылая секретаря с ежевечерним докладом прочь. Самое важное он услышал, остальное прочтет утром.

Звук шаркающих шагов заставил императора улыбнуться. Вся столица считала магистра – дряхлым стариком, доживающего последние дни. Но проходили годы, а старик все так же шаркал по коридорам дворца, иногда неделями не выходя из своей лаборатории. Дошло до того, что раз в год среди придворных начинали упорно курсировать слухи о смерти Чернобородого – так мага прозвали за черную, в контраст седоволосой шевелюре, бороду. Столь необычное сочетание заставляло многих верить, что знаменитая борода и есть источник силы. И никто, кроме императора, не знал, что цвет бороды – это след проклятия, которое магистр так и не смог снять за эти годы.

– Проходите. Выпьете? Есть неплохой коньяк. Один умелец наладился делать. Прислал пробную партию для одобрения. Думаю, предложить ему стать поставщиком двора. Что скажете?

Император кивнул на столик, стоящий между кресел. В хрустальном графине темнела жидкость цвета янтаря.

– Скажу, если бы знал, не полз – бежал, – ухмыльнулся магистр, наливая себе коньяк в широкий бокал и вдыхая терпкий аромат напитка. – За здоровье нашего величества, – приподнял бокал, сделал первый глоток, прислушался и одобрительно крякнул, выдавая вердикт: – Дайте ему контракт года на три, позже все равно начнет шельмовать и портить.

Император согласно прикрыл глаза. Все они искали выгоду в отношениях с короной, будто та – дар небес: делать ничего не надо, деньги и блага сами сыплются сверху.

– Что-нибудь слышно о моем, – он паузой скрыл волнение, – кузене Леоне?

– Жив, – магистр Кортэн ВанТойшхас поднял бокал, посмотрел сквозь него на огонь, покрутил в руках и одобрительно пробормотал: – Умеют же, когда захотят.

– Ему сильно досталось, но мой человек виделся с целителем на борту парохода, тот заверил – угрозы жизни нет.

– А девушка? Как ее там? Шанталь?

– Шанталь ВанКовенберх. Приятно, знаете ли, сознавать, что иногда и я могу ошибаться.

– Неужели жива? – император подался вперед.

– Жива и вполне здорова, – магистр одним глотком наполовину опустошил бокал, – за последние дни я почти сроднился с ней, и знаете, какой вывод сделал? Боги хранят наивных, безголовых и отчаянных.

– Вас послушать, так на войне выживают лишь дураки, – хмыкнул император и попросил: – Мне тоже плесните. В бездну запрет целителя.

Бокалы были наполнены и подняты во взаимном уважении.

– А ведь поначалу вы хотели убить девчонку.

– Хотел, – согласился маг, – и все еще хочу. Посметь украсть единственный опытный образец и замкнуть его на себе! Все же было ошибкой, не ставить в известность вашего кузена об истинном значении охранной печати…

– Вы не знаете Леона… Он бы точно все испортил своим благородством. Признайте, магистр, девчонка оказалась настоящим подарком. Испытания прошли идеально. Сущность прекрасно справилась, защищая хозяйку. Ей хватило сил совладать даже со смертельным проклятием, а ведь мы о таком и не мечтали!

Император вскочил с кресла, в волнении заходил перед камином.

– И получили подтверждение тому, что испытания ведем не только мы, – заметил магистр.

– Если они только и могут, что делать активацию на смерти владельца, им до нас далеко, – отмахнулся император. – Когда я представляю десятки таких сущностей на поле битвы, – Шари замер, прикрывая глаза, – становится страшно.

Он вдруг широко улыбнулся, шагнул к креслу, поднял бокал и залпом осушил…

– А самое приятное – управлять ими могут обычные люди. Мы заставим нас уважать, магистр. Клянусь, весь мир будет нас уважать.

Маг молча покачал головой. Его давно перестала волновать власть. Все, что было действительно важно – это восстановление былых знаний о магии. Но что делать, если ради оплаты дорогих исследований приходилось создавать опасные игрушки, тем более его коллеги из других стран занимались тем же самым.

Нельзя остановить камень, несущийся с горы. Вопрос лишь в том, кто первым окажется на его пути.

– Завтра они будут здесь.

– Я отдам распоряжение о встрече.

– И как вы намерены поступить? – уточнил магистр, заметив опасный огонек в глазах императора.

– По закону, мой дорогой, исключительно по закону. Куда катится мир, если женщины становятся убийцами? Ее голову требуют родственники убитых, я не могу отказать подданным чужой страны. Придется ей ответить перед законом, но прежде вы успеете пообщаться. Исследования должны быть завершены.

– А ваш кузен?

– Я не дам согласие на его брак с преступницей. Пусть получит урок – нельзя за меня решать свою судьбу. Что касается семьи ВанКоверберхов… Посмотрим на поведение девчонки. Будет послушна – заслужит милости для своей семьи, но оставлять ее в живых – опасно. Мы и так дали много поводов для раздумий нашим противникам.

Я никогда не была в тюрьме и потому еще по дороге к трем автокарам напридумывала себе всевозможных ужасов от крыс до убийц в соседях по камере.

– Ведите себе хорошо, дарьета ВанКовенберх, – со значением произнес офицер, когда мы уселись во второй по счету автокар, – и проблем не будет.

Прошлая я сейчас едва бы сдерживала слезы, нынешняя со злостью прикидывала, что пятеро мужчин – многовато для тесного автокара. Двоих еще можно было попытаться одолеть, вытащив револьвер из кобуры, но пятеро – глупо даже пытаться, это я понимала, несмотря на всю силу своего отчаяния. Никогда бы не думала, что пожалею об отсутствии черепа, но как бы сейчас он пригодился!

Мои сопровождающие и не подозревали о кровожадных мыслях, что бродили в моей голове. Вряд ли им было известно о наших приключениях во Фракании. В их глазах я – слабая, избалованная дарьета, от которой ожидалась истерика – надо будет обязательно закатить – и ничего больше. Напряженные позы, встревоженные взгляды, бросаемые за спины – здесь боялись не меня.

Но почему тогда меня сопровождают в тюрьму, точно я – закоренелая преступница? Три автокара, каждый полный вооруженных мужчин. Неужели думают, я голыми руками тех троих убивала? Боятся – сбегу по дороге?

Нет, глупости. Причина столь усиленной охраны в женихе и дяде. Вот кого опасались солдаты. И все же сомнения остались…

Мама учила, дарьета должна быть вежливой при любых обстоятельствах, так что я решила начать разговор с вопроса.

– Скажите, пожалуйста, мы направляемся в Лоранию?

Сидящий напротив меня офицер покосился с неодобрением и промолчал. Зато мой вопрос разрядил обстановку, охранники расслабились, спрятали револьверы в кобуры.

Вот и ответ, Шанти. Тебя они не боятся.

Я попыталась отодвинуться от прижавшихся с боков мужчин – и тут же заработала окрик:

– Дарьета, я просил не дергаться.

– Мне жарко и душно, – простонала жалобно, – здесь воздуха мало.

Я демонстративно задышала ртом, попыталась обмахнуться ладонью, но ее тут же перехватили, а около моего носа закачался граненый ствол револьвера.

– Выбирайте, дарьета, я сейчас вас оглушу, свяжу и в таком виде довезу до столицы. Гарантирую, ни жарко, ни холодно вам не будет. Или вы молча, не дергаясь, смирно сидите и глаз от пола не отрываете. Понятно? – рявкнул он.

Я подпрыгнула, свела зрачки к маячившему около носа дулу револьвера и кивнула.

– Молчать, не дергаться, сидеть смирно, – повторила послушно, добавив, слегка понизив голос: – Они так же говорили, а потом раз – и умерли.

– Молчать!

Я испугалась, что он меня ударит, и зажмурилась, но мужчина сдержался и даже револьвер опустил.

– Много болтаете, дарьета, – проговорил, тяжело дыша, точно вместо разговора со мной занимался бегом, – а знаете, что происходит с такими болтушками?

Я не знала, но подозревала – ничего хорошего, а потому ответила вопросом на вопрос.

– А знаете, что происходит с теми, кто мне угрожает?

Кажется, офицер пожалел, что позволил мне говорить.

– Вы, я вижу, сделали выбор, – он демонстративно перехватил револьвер за ствол. Я тут же представила, как рукоять опускается мне на затылок, и отпрянула назад, вжавшись в спинку сидения.

Офицер довольно усмехнулся.

– Так-то лучше. Советую поспать, дорога долгая, – и он вытянул ноги, специально коснувшись сапогами моих ног, вынуждая поджать их. Ненавижу! А ведь это только начало. Сколько таких «офицеров» еще будет тыкать револьвером мне в лицо!

Осознание глубины ямы, в которую я падала, острым отчаянием полоснуло по сердцу. Как вышло, что в родной стране я стала убийцей? Что ждет впереди? Суд, приговор, казнь? А моя семья? Что станет с ними?

Внезапно я поняла, что с боков исчезло давящее присутствие. Мои сопровождающие сдвинулись, освободив вокруг меня кусочек пространства.

Так-так. Сколько времени в пути с Рильсгара до Лорании? Двое суток, если остановимся на ночь. У меня еще будет возможность произвести впечатление на охрану, надо набраться терпения и выждать удобный момент.

И почему именно сейчас мне вспомнилась Ракель с ее постоянными ругательствами? Нет, я не стану делать глупостей, но и сидеть в ожидании, пока меня спасут, не хочу.

Городской особняк ВанДаренбергов.

– Леон, когда ты вернулся?

С мраморной лестницы величаво спускалась женщина в черном, в пол, бархатном платье. Белый кружевной воротник, закреплённый брошью с крупным изумрудом, подчеркивал тонкую изящную шею. Волосы дарьеты были уложены вверх и, по последней моде, закреплены золотой сеткой. От затянутой в корсет узкой талии волнами расходился широкий подол.

– Только что, мама, – устало промолвил Леон, отдавая плащ слуге, – могу я, в свою очередь поинтересоваться, что ты делаешь у меня дома? Разве мы договаривались о встрече?

Ракель выразительно округлила глаза и приоткрыла было рот, дабы указать дэршану на неподобающее поведение с матерью, но охнула, получив тычок в бок от Хасселя.

– Ты с друзьями? – дарьета ВанДаренберг обратила свой взор на стоящих в холле людей, мигом вычленив из встречающих хозяина слуг и дворецкого чужие лица. Благожелательно изучила Хасселя, а вот на Ракель, одетой в мужскую одежду, ее спокойствие дало сбой. Дарьета сглотнула, побледнела, но все же нашла в себе силы улыбнуться:

– Добро пожаловать.

Хассель светски поклонился и, выпрямляясь, дернул Ракель за рукав. Та, опомнившись, изобразила кивок, потом шаркнула правым ботинком, а в конце присела в реверансе, кончиками пальцев ухватившись за штаны. У дарьеты ВанДаренберг дернулся правый глаз, она поспешно отвела взгляд от странной гостьи, целиком сосредоточив свое внимание на незнакомом дэршане.

– Если останетесь на ужин, я велю поставить приборы на стол.

– Не стоит, – Леон говорил на ходу, направляясь в кабинет, – мы поужинали в поезде. Мама, прости, много дел. Встретимся завтра и поговорим.

– Стоять! – окрик прокатился по лестнице, затих эхом на верхних этажах. Дарьета ВанДаренберг нервно поправила рукав, улыбнулась и шагнула с лестницы на мраморный пол холла.

– Прошу прощения, мне с сыном надо срочно обсудить важные семейные дела, – смотрела она при этом исключительно на Хасселя, – вы можете пока отдохнуть с дороги. Вам приготовят комнаты. Сын, жду тебя в кабинете.

Быстрым шагом прошла мимо Леона, и тот, извиняясь, развел руками.

– Иди, – беззвучно проговорил Хассель и, ухватив Ракель за талию, подтолкнул девушку к лестнице, – а мы пока разместимся и приведем себя в порядок, а то твоя мама нервный тик заработает при виде нашей Ракель. И не шипи, разве я не прав? Женщина должна выглядеть как женщина, а не как матрос с судна. Леон, не знаешь, где можно быстро раздобыть одежду?

Дэршан повернулся к дворецкому:

– Тарлис, позаботьтесь о гостях и предоставьте им все необходимое, – распорядился он, поспешив в кабинет.

Дворецкий ответил глубоким поклоном, потом с кислым лицом окинул гостью неодобрительным взглядом и бросил пренебрежительно:

– Следуйте за мной. Вас разместят в крыле прислуге, а дэршана в гостевых комнатах на втором этаже.

Ракель фыркнула, одарила дворецкого убийственным взглядом, пробормотав себе под нос:

– Смелый, да?

И Хассель поспешно увлек ее по лестнице на второй этаж, спасая дворецкого от немедленной расправы.

Тарлис протер белоснежным платком вспотевший лоб, глубоко вздохнул, успокаивая зашедшееся сердце. А девка-то, ну девка! Ведьма! Взглянула – точно кинжал в сердце воткнула.

Что творится?! Совсем хозяин забыл о своем положении. Притащил домой невесть кого, а ему возиться. И при всем уважении, если гости одеты как бродяги, то место им на черной половине дома со слугами, а не в гостевых покоях на втором этаже. Поддерживать порядок в доме можно лишь соблюдая правила, а если их нарушать, во что превратится благородный дом? Был бы жив старший ВанДаренберг, разве допустил бы он подобного безобразия?

Дворецкий покачал головой, на всякий случай достал из кармана амулет от сглаза и нарочито медленно двинулся следом за странной парой.

– Ты понимаешь, что творишь, безголовый мальчишка?!

Дарьета ВанДаренберг шагнула к Леону. Рвано вздохнула, выдохнула и замерла, вглядываясь в лицо сына.

– Вижу, не понимаешь. Упрямец! Во что ввязался?

– Мама, я разберусь. Не вмешивайся.

– Не вмешивайся? – терзаемый дарьетой платок не выдержал и треснул. – Ты так ответишь императору? Не вмешивайтесь, ваше величество? Веришь, он послушает?

Леон побледнел, на скулах заиграли желваки.

– Что он тебе сказал? И когда?

Из дарьеты словно весь воздух выпустили, она прошла к дивану, села, держа по привычке спину ровной, а подбородок высоко поднятым. Утомленно прикрыла глаза.

– Вчера днем мне приказали, – взгляд Леон наполнился яростью, – прибыть во дворец. Его величество указал на твое плохое воспитание и недостаточное уважение к его монаршей особе. Я не понимаю, – Фэльма ВанКовенерх беспомощно посмотрела на сына, – ты столько сделал для страны, неужели нельзя было пойти навстречу, – ее голос сорвался на крик: – И одобрить эту бездной проклятую помолвку!

Она перевела дыхание, расправила надорванный платок и продолжила:

– ВанКовенберхи – не идеальная, но приемлемая партия. К тому же я слышала, средняя дочь хороша собой и не пустышка. Я знаю, ты предпочитаешь умных женщин, потому и связался с ВанДаргмейр, но поверь, я готова на любую невестку, только не на Роалину. А теперь можешь объяснить, почему Шанталь ВанКовенберх признана неподходящей партией для тебе?

Леон не выдержал, отвел взгляд. Дошел до кресла, пододвинул его к дивану, сел, вытянул ноги, остро жалея, что в присутствии матери нельзя налить что-нибудь крепче чая.

– Шанталь арестована.

– Что? – Фэльма округлила глаза и даже рот приоткрыла. – Но почему?

– А вот это я и хотел выяснить у своего венценосного родственника, – со злостью выговорил Леон, – за последнее время у меня к нему накопилось мно-о-ого вопросов.

– Ничего не выйдет, – покачала головой Фэльма. – Его величество внес тебя в список нежелательных персон для двора. На сколь долгий срок – не знаю, но пойдешь завтра – только на посмешище себя выставишь.

– Я должен, мама, должен. И вытащу ее из тюрьмы, чего бы мне это не стоило.

Дарьета по-новому посмотрела на сына. Отметила утомленный вид, синяки под глазами и лихорадочный взгляд, который так не вязался с маской невозмутимости на лице. Впрочем, сейчас сквозь истаявшую маску были различимы и решимость, и болезненное упрямство, и боль.

Фэльма скорбно улыбнулась – неужели ее сыну не повезло влюбиться? Столь плачевное чувство для тех, кому нельзя выбрать себе пару. А если – ее сердце болезненно сжалось – он не смирится? Пойдет против императора, против правил высшего света и женится на той, кому уже закрыт путь в благородные дома?

– Пойду я, – она встала, – но ты должен быть готов ко всему. Знаю, нелегко это принять, особенно, если девушка невиновна, но ты не хуже меня знаешь, его величество всегда ставит интересы страны выше любых браков или чьих-либо чувств.

Глава вторая

Мои мысли были столь далеки от мыслей благородной дарьеты, что впору было идти, нет, бежать на покаяние в ближайший храм. Например, в тот, мимо которого мы сейчас проезжали: простой, деревенский с выкрашенной в синий – цвет неба – краской. Бедный храм с покосившимся забором был под стать деревеньки: пара десятков домиков, грязный снег на обочине, глубокие лужи на дороге и проезжающие по ней три автокара – жители еще месяц нас обсуждать будут.

К моему удивлению, мы свернули с главного тракта почти сразу как выехали за город, и наш путь превратился в сплошные потрясывания, подбрасывания и подкидывания нижних частей тела с жестких сидений автокаров. Не знаю как мои тюремщики, но я отбила себе все, что могла. Давно уже были забыты приличия, и мы с соседями по очереди заваливались друг на друга. По началу еще извинялись, смущались – исключительно я, а потом перестали. По мере нашего продвижения к столице, усталость все больше опутывала липкой паутиной, превращая нас в бледные тени самих себя.

Мне был любопытен выбор маршрута, но офицер на мой вопрос лишь непочтительно усмехнулся, а когда я поинтересовалась: кого он так боится, что прячется по деревням, избегая удобного тракта, посоветовал не лезть во взрослые дела. Еще и намекнул, что кляп у него всегда под рукой – в левом кармане, а в правом – револьвер.

Пришлось замолчать и сделать крайне неутешительный вывод из столь бесцеремонного поведения. Я могла сколь угодно надеяться, что арест – ошибка. И стоит мне появиться во дворце, как добрый и мудрый император выслушает объяснения, все поймет и отпустит, но внутри зрело твердое убеждение – нет, не отпустит. И обвинение в тройном убийстве не случайно, как не случайно и то, что меня арестовали, стоило ступить на родной берег.

И где справедливость? Где милосердие? Разве я преступница?

А кто выпустил череп? Кто испортил охранное заклинание своей кровью? Кто наделил сущность жаждой убийства? Разве этого мало для обвинения?

И за что мне это? Ну сколько можно расплачиваться за один глупый поступок?

Шанти-Шанти, если твои домыслы верны, то расплата наступит скоро. Аристократов у нас расстреливают. Аристократок тоже. Могут, правда, заменить казнь на пожизненное заточение в монастыре, но, боюсь, это не мой случай. Мужчины свято уверены – женскую болтливость только могила исправит.

Череп, проклятие, магия… Со всем этим определенно связаны маги. Но как такое возможно? Маги занимаются целительством, помогают с погодой и урожаями, развлекают публику фокусами. Любая иная деятельность под строгим контролем государства. Да и не слышно о магах давно. Иллюзионисты еще мелькают в печати, остальные – точно вымерли. А скольких я встретила во Фракании? Трех! Больше, чем за свою прошлую жизнь. И двое – явно не в иллюзиях были сильны.

Я снова и снова прокручивала бой на пристани. Ощущение чужой силы. Жуткое чувство, когда жизнь перестает принадлежать тебе, когда перехватывают нить, и ты понимаешь – еще чуть-чуть – и она оборвется, открывая дверь в бездну.

Ненавижу магов еще больше сторожевых псов. Внутри до сих пор холодеет при воспоминании о битве. Неужели маги снова набирают силу? Хотят вернуть те жуткие времена, когда все подчинялось им?

Нет, невозможно. Мир изменился. У нас появились порох, оружие, двигатели. Какие-то безумцы пытаются освоить полеты в небо, чтобы распугивать там птиц. Да и медицина не стоит на месте. Мы все меньше нуждаемся в чудесах, так что же случилось во Фракании? Только ли попытка овладеть военными кодами?

От всех этих размышлений у меня разболелась голова. О Леоне я запретила себе думать, потому как сердце при мыслях о женихе начинало ныть, а на душе становилось так тоскливо, что впору о петле думать, а не планы на побег строить.

Я хотела и боялась того, что он меня освободит. Больше всего пугало то, что попытка добиться моей свободы разрушит его жизнь. Вряд ли на расстрел, но в ссылку наш император вполне может отправить. Не хочу, чтобы Леон пострадал. Ему и так досталось из-за меня. Если сбегу – не будет ли лучше исчезнуть? И больше никогда его не увидеть?

От накатившей горечи в глазах защипало, и я поспешно их прикрыла, скрывая слезы от тюремщиков.

Шанти, прекрати. Ты прошла через столько испытаний, так почему простой арест ввергает тебя в отчаяние? Может потому, что ты считаешь его предательством? Но эти люди, пусть они и твои земляки, выполняют приказ. Вопросы надо задавать тому, кто его отдал.

– Тормози.

Наш автокар засигналил, и мы остановились на окраине поляны. Хлопнули дверцы, тюремщики, не скрывая облегчения, выползали из машин размяться.

– Эй, дарьета, – офицер просунул голову в салон, – вас проводить до кустиков или сами дойдете?

– Дарьета ВанКовенберх, – поправила, искренне сожаления, что правила высшего общества запрещают опускаться до уровня обидчика. А значит, ни чая в лицо, ни такого же «Эй, дэр», офицер не получит.

– Справлюсь, – стараясь сохранить достоинство и не морщиться, я выбралась из машины.

Апрель. Где-то поспела клубника, цветут цветы, а у нас среди деревьев лежат сугробы, небо хмурится серыми тучами, и березняк стоит голый. И как приличной дарьете найти здесь «кустики»? Разве что набросать валежник и спрятаться за ним?

Рыхлый наст не держал, и я шла, проваливаясь по щиколотки. Снег попал в ботинки, так что мокрые ноги мне были обеспечены. В лесу сугробы выше, но упрямство вело меня дальше, к группе елок.

– Эй, – за веревку, привязанную за талию, меня дернули назад, и я вынуждена была ухватиться за ствол березы, чтобы удержать равновесие.

– Долго еще?

Отвечать не стала. Подняла подол и шагнула дальше. Сзади выругались, но дергать перестали.

Да-да, меня, точно козу на привязи, сопровождали в лес. Стыдно так, что от злости холода не чувствовалось.

До елок добралась с мокрыми ногами, мокрым подолом платья и плаща, заранее предвкушая прелесть дальнейшего путешествия и простуду, которая ко мне привяжется.

Ничего, Шанти, простуду скоро вылечат. Выстрелом в сердце.

Нырнула за елку, выбрав самую разлапистую. Мой тюремщик остался метрах в пяти. Вроде и далеко, но вопиюще близко, а уж про приличия стоит набрать полный рот снега и промолчать.

Я с тоской оглядела лежащий впереди лес. Не смотря на снег, в воздухе пахло весной. Весело перекликались птицы, белели пушистыми комочками почки вербы, и там, впереди, меж белых с черными полосками стволов, лежала свобода. Недоступная для меня свобода, потому как бегаю по сугробам я не быстро. И побегом лишь согреюсь, да тюремщика повеселю.