Это был тот самый случай, когда заходишь в социальные сети «на пять минут, максимум», а указанные пять минут как-то незаметно становятся равными полутора часам. Я листала новостную ленту и наткнулась на объявление о наборе авторских произведений в сборник, посвящённый космосу. Пред мысленным взором замелькали учебники, массы, расстояния «от» и «до» и превеликое множество цифр с бесконечным количеством нулей, стыдливо скрытых степенью десятки. «М-да, – подумала я, – и об этих световых годах и мудрёных названиях отважные составители решили создать сборник стихов и прозы? Что ж, удачи им и терпения. Жаль, что мне не удастся принять участие». Начала листать дальше и совсем забыла об этом.

Прошло несколько недель. Мне написал старый (и вовсе не старый в том смысле, в каком мог бы подумать уважаемый читатель) друг и собрат по перу с просьбой (и довольно-таки лестной, не буду скрывать) написать рецензию на коллективный сборник, над которым сейчас работает. «Конечно, не вопрос, – написала я в диалог, – высылай макет, я почитаю и напишу».

Присланный мне макет был именно макетом сборника о космосе. Я стала читать. Изначально собираясь лишь выборочно ознакомиться с несколькими произведениями, я не заметила, как прочла все. Даже инстинктивно потянулась перелистнуть дальше. Продолжить чтение. И только тогда поняла, насколько сильно ошибалась. Космос, который я обнаружила в данной книге, был вовсе не безжизненным, холодным и далёким пространством сухих цифр и звёзд. В нём есть жизнь, поняла я. Жизнь, люди, чувства, тепло, свет. Магия. И много ещё чего.

Сначала я пыталась написать рецензию. Сухую, чёткую рецензию, в которой бы указывались и освещались всякие скучные формальности вроде количества страниц, географического охвата участников, соотношения прозы и поэзии, дизайна обложки (как будто его можно не заметить) и всего, что полагается писать в таких случаях. Но я не смогла. Получилась бы неуместная и пустая вставка, лишённая и лишающая смысла. Пусть лучше будет отзыв, решила я и написала это вступительное слово, которое Вы сейчас читаете.

Разумеется, я спросила, можно ли ещё принять участие в этой уникальной межгалактической экспедиции, и успела запрыгнуть в улетающий звездолёт! Чему несказанно рада, так как мне посчастливилось занять уютное местечко на капитанском мостике и стать старпомом. Такой космос мне очень-очень по нраву. И кто сказал, что я никогда особо не любила астрономию?..

Шевченко Елена Евгеньевна,

член Союза писателей России

«Собаки восходят над хатой…»

Анна Акчурина

Небесная геометрия

Взгляни, как мерцают в воздухегеометрические фигуры:Эдакие квадратики и шестеренки,мысленные призмы,хрустальные диски Поликлета,плывущего в водах беспамятства до-бытия…Недоказанные теоремы,пронизывающие воздух Эдемского сада, —Пространство и Времяперебрасывают их друг другу,через голову Небытия,балансируяна острие бесполезной иглысхоластики…Вызванные к жизни для тебя,они не боятся противоречий, —(не бойся и ты.)Так же легко-безупречноскользя по отвесной плоскостижилища, обитого крепом,они снуют во времени и пространстве,не гнушаясь материи.Твой дом весь в снегу.…Только часы в нем – стоят.

Вне

За слезной, жгучей пеленойНесбывшееся – темной рыбойсадов таинственных Магрибадрейфует надо мной,пересекая Млечный крен,блистающий тяжелой сетьюживых роящихся соцветий.Но ей не страшен плен.Взломай же ставень ледяной.Пусть, невесомостью играя,звезда дробится голубая —стальной волной.

Авалон

Вот печаль из самых бесполезных:вьюжит, дышит льдом – вино Кометы,в хороводе огненного спектраРигель, Каф и рдяный Бетельгейзе.Что с того, что холст судьбы в порезах!Звезд без счету и в утробе смертной.Ночь идет, как слава – Призрак-крейсер,а в петлице – ржавая Электра.Всё в одну слепящую прореху:медь… махра… кристаллы льда и страха…Где печаль? Где тризна? Сыпь до верху:не убудет, Gloria[1], от праха.

Поверх реалий

«Пролетели, улетелиСтая легких времирей…»Велимир ХлебниковЛишь сумерек кров отвори —и нет больше блёклого лета:всё вновь, всё иного цвета,в Стожарах[2] цветут времири,бежит электричество в жилах,шипит на запястье снежок,грозы кислородный ожог —и тот отменить не в силахпространства озноб. Кометы,грифоны, мирьяды миров…Но Ангел Плеяд суров:смахнул всё, дохнул – и нету.

«Словотворчество – враг книжного окаменения языка и, опираясь на то, что в деревне около рек и лесов до сих пор язык творится, каждое мгновение создавая слова, которые то умирают, то получают право бессмертия, переносит это право в жизнь писем»

Велимир Хлебников.

«Пока существует такой язык, как русский, поэзия неизбежна»

Иосиф Бродский.

Ольга Андреева

«Идти туда – или уйти отсюда?»

Идти туда – или уйти отсюда?Уйти в себя – или сбежать наружуи, безмятежный общий сон нарушив,спасти из плена времени минуту?А Время – миг. Зачем оно дробитсяна годы, на века, на поколенья?И рыженьким котёнком на коленипылающее солнце громоздится…

Планете

Говорят, ты прекрасна из космоса.Я не помню. Я скоро увижу.Неизвестное, вечно искомоестанет лишним, зато станет ближе.Ясным морем разлитый Ответнавсегда отменяет вопросы.Счастья нет. Смысла нет. Только свет.Я – никто. Знаю – всё. Только проза.Я увижу – и не задохнусьот восторга, любви. Не заплачу —уловлю световую волнуи пойму, что решила задачу.Разбегаюсь лучами раскосыми,обретая спокойствие Будды.Говорят, ты прекрасна из космоса.Я тебя никогда не забуду.

Марсианские хроники

С этой красной пожароопасной планетойпостепенно от нас отдаляется лето.Кстати, кто-нибудь знает, а сколько парсековот меня до глядящего вдаль человека?Красноватой звездой заболели закаты.У луны свет янтарный, слегка бесноватый.Так близки – но сближенье коварнее дали,потому что похожее не совпадает,потому что последняя капля терпеньяизлилась в красноватое излученье.То ли что-то из воздуха просится в душу,то ли что-то в душе, задыхаясь, – наружу.Пять столетий подряд в нас бродил этот вирус —жаль, мы жить не умели и словом давились.Даже если решимся, споём в стиле ретро —мы – побочный продукт эволюции ветра…Что в нас вечного? Разве что эта тревога,что мешает уснуть нам, не верящим в Бога…Но под каждым течением – антитечениеи за каждым решением – муки сомнения.Я привыкну к себе. Это трудности роста.Обрывать пуповину – кому это просто?Бог войны заскучал в марсианской пустыне,по земным плоскогорьям скитается ныне.Оттого-то жара наседает седая —видно, и у него что-то не совпадает.Громыхала гроза, ливень как ни старался —не сумел погасить полыханье на Марсе.Красно-жёлтые лилии[3] стали кострами,на восток семена уносили мистрали…

«Что касается звёздного неба над нами…»

Что касается звёздного неба над нами —так ему фиолетовы наши законына отшибе галактики. Тьма ледянаяржавой медью бликует сквозь летние кроны,растекается время, и слово не значитничего, кроме графики вольно-волнистой,и придётся учиться тебе, не иначе,если уж не смирению – то компромиссу.Что касается звёздного неба над нами —мы не видим его, города ослепилиМлечный Путь – и Орла, и Тельца с Близнецами, —но глядим и глядим, оторваться не в силах,тают звёзды в тумане, что сахар в стакане —и уводят умы от сознания тлена,невозможность приблизиться давит, как камень,золотой Керулен – воробью по колено,только небо способно вместить твою волюи спасает тебя от унынья закона —наливная покатость пшеничного поля,шар скользяще-летящий за кронами клёнов,там, где нимб городов недоступен для зренья —не балована признанными именамипод белёсой косой дышит миром деревняи касается звёздного неба над нами.

Влада Цепеш

Мириады

Сегодня мне опять снились яркие, неизвестные созвездия, и я плакала от страха, закрывая голову руками.

Змееносец – дуга от лезвий.Нестерпимо искрится Лира…Я внезапно боюсь созвездийНад таким беззащитным миром.Я шатаюсь под весом небаНа пылинке своей планеты.Милый Арктур, привычный Лебедь…Холод космоса… километры…Страх бездонного лезет в душу.Мириады уколов спицей.Я вжимаюсь лицом в подушку,Только знаю – опять приснится.Я до дрожи боюсь тех далей,Из которых, мерцая, смотрятГалактические спиралиОбезличенным взглядом мертвых.

Игорь Куншенко

Отец

На самом деле ничего уж очень страшного он не совершил: школу не поджег, туалет не взорвал, окно в столовой не разбил, даже не подсунул под дверь директора дохлую крысу. Одним словом, вел себя чинно, благородно и замечательно. Подумаешь, уронил какой-то там цветочный горшок. Пустяк, казалось, а миссис Звеневра так взъелась, что Господь спаси и помоги, мозги сушила на протяжении добрых десяти минут. А десять минут для одиннадцатилетнего шалопая – вечность.

Поэтому не надо удивляться, что юный Том Соливан в тот вечер был обижен на весь этот проклятый мир и ни на что не обращал внимания. Настроения просто не было. К тому же прямо из-под носа уехал автобус, так что пришлось на остановке стоять еще минут семь. Та еще, сказал бы вам Том, пытка.

Итак, в тот момент, когда стучал в дверь, Том думал, что мама сделает из него два Тома, из-за того, что он опоздал к ужину на целых пятнадцать минут. Дверь открылась, и Том в ужасе зажмурился. Он ждал чего угодно.

Но не того, что случилось. Совершенно. Мама молча пустила его в дом, погладила по голове и куда-то ушла. Поразительно!

Если бы мальчишка не был так расстроен произошедшим в школе, он, несомненно, задумался бы о том, что это с мамой творится. Но в тот миг его охватила такая радость, что он тут же побежал кушать. В тот вечер мама приготовила сырную запеканку. Том не сильно-то любил подобные штуки, но его радость была столь велика, что он умял сырную гадость за обе щеки. Тут бы самая очередь миссис Соливан удивиться. Но она даже глазом не моргнула. Шмыгнула носом, и все! Поразительно!

Потом она поцеловала сына в лоб и попросила пойти наверх и поиграть там. Он обратил внимание на то, что у мамы странно красные глаза, но не придал этому значения и побежал в спальню. Там его ждала огромная мозаика, которую он собирал весь месяц. Работа уже подходила к концу. Том надеялся завершить ее в этот вечер.

И завершил!

Ничего дальнейшего не произошло бы, если бы он этого не сделал. В тот вечер на него нашло прямо-таки вдохновение. Вот Том и уложился в каких-то там полчаса.

Он так обрадовался! Так, что даже забыл про мерзкую миссис Звеневру. И сразу же побежал вниз. Надо же, чтобы мама и папа посмотрели, какой он молодец!

На его восторженный крик из кухни вышла мама. Было видно, что она недавно плакала. Одна слезинка все еще текла по ее щеке. Том увидел все это. И понял… Все, что надо, сложилось, как в той мозаике. Понял.

Он кинулся к маме. Та обняла его и стала целовать: в лоб, в щеки, в нос. Голова у него кружилась. Он не хотел в это верить! Не хотел!

И тут Том заплакал. И мама тоже. Так они и стояли посреди холла и рыдали, рыдали, рыдали.

А потом юный Соливан вырвался из маминых объятий и закричал:

– Почему ты отпустила его без меня?!

Том никогда не кричал на маму. Она не позволила бы. Но в тот последний и единственный раз она не только позволила, но даже и ответила:

– Мы тебя ждали, но ты опоздал из школы.

– Нет! Поганая Звеневра! Нет!

И Том тут же вылетел, словно пуля, на улицу. В темноту. Мама кричала, чтобы он остался. Но он, конечно, ослушался.

Ему надо успеть! Во чтобы то ни стало!

Том бежал по ночной дороге. Он кричал и бежал. И молчаливые звезды освещали его путь. Проклятый звезды! Гадкие, мерзкие звезды! Они хуже даже миссис Звеневры!

Маленькое сердечко сильно билось в мальчишеской груди. Но мальчишка не обращал на это внимания. Его мысли были совсем в другом месте, далеко отсюда.

Конечно, Том Соливан не успел бы. Минут через девять выдохся бы и вернулся назад, чтобы плакать вместе с мамой. Рядом с ним затормозил автомобиль.

– Парень, спешишь куда? – спросил седовласый водитель.

– Спешу, – ответил Том.

– Подбросить?

– Ага.

И Том назвал место назначения. Водитель удивленно пожал плечами, но дверцу открыл.

– Мне не по дороге, но все равно подвезу, – сказал он.

– Огромное спасибо, мистер.

И они поехали. Прямо, как ветер. Разумеется, Том не смог бы так быстро бежать. А теперь у него появилась надежда успеть.

Только бы успеть! Только бы…

Ехали они минут пятнадцать. Не больше. Водитель, которого, кстати, звали Гарри Миллз, все время пытался задавать вопросы. Точнее, успешно их задавал, но вот ответов-то не получал. Мальчик игнорировал любопытство мистера Миллза. Он всю дорогу молчал и пробудился от своих мыслей, только когда они приехали. Быстро поблагодарил водителя и побежал по направлению к темному зданию.

Том уже бывал здесь. Два раза. Поэтому знал, куда надо свернуть, чтобы его не остановили вежливые молодые люди в форме со звездочками на погонах. Сейчас он спешил. А ему могли помешать успеть.

Действительно, его не остановили в темном зеве высокой арки. Он благополучно пробежал мимо огромных красных труб и выбежал на гигантское поле, поросшее травой. То, что трубы были красные, он, конечно, не мог увидеть – слишком уж темно было под аркой, – зато отлично помнил. При первом же посещении он обратил на них внимание, образ этих труб намертво врезался в память. Особенно, их цвет.

Но сейчас Тома это не волновало. Он бежал по влажной траве к длинной бетонной дорожке. На ней стояла огромная темная громада – цель этого безумного спринта.

В боку кололо, легкие горели. Он бы остановился. Но – нет! Ему надо было успеть! Иначе жалеть будет всю жизнь.

Успеть!

Его волосы тронул прохладный ветерок. Где-то печально пиликал кузнечик. Том не обращал внимания ни на что. Он рвался вперед. А на его глазах наворачивались слезы. Ведь мальчик понимал, что не успеет.

И на самом деле не успел!

Громада двинулась, вздрогнула. Она медленно поехала вперед по дорожке.

– Нет!

Его никто не мог услышать. Никто.

– Нет!

Все это глупости. Том упал в траву и заплакал, все еще пытаясь кричать:

– Нет!

Загорелись кроваво-красные дюзы, и корабль взмыл вверх. К звездам.

– Папа…

Папа улетал в неведомое никуда. Он летел навстречу мечте. За его плечами оставалось взлетное поле. Может быть, он и хотел повернуться и в последний раз посмотреть на него. Но не мог. Ему надо было следить за датчиками. Ему надо было наблюдать за бегущими по экрану циферками. Он был занят.

– Папа…

А его сын валялся в траве вблизи взлетной полосы и рыдал.

– Папа…

Папа вернется. Обязательно. Вот только это случится всего через восемьдесят лет. Всего…

Дожить бы…

Александр Соболев

Отрывок осенней ночи

…скатилось за кайму – и съедено кайманом,и ночь сошла ко мне…На россыпи светил, подёрнутых туманом, —сгорающих камнеймгновенные следы. Под шелест монотонный,с мерцающим «прости!..»,летят к пустым садам осколки Фаэтонапо Млечному Пути.Не могут погодить, на час угомонитьсякусачие шмели,кусочки на лету разбитой колесницыровесника Земли.И доблестно, под стать сеньору из Ламанчи,навстречу мчимся мы,а свет окрестных звезд неярок и обманчив,и скоростью размыт…

«…Всё – за гранью речённых фраз…»

…Всё – за гранью речённых фраз:мощно, грозно – и слишком много…Видишь это, как в первый раз,как ребёнок, открывший Бога —светят млечные рукава,льют запоздавшее к нам былое.Вдох – и кружатся голова,степь и неба гиперболоид…Время звёзд… Запрокинув лицо,отстраняя ум прозорливый,смотришь в То, Что было Яйцомпрежде времён, до Большого взрыва,когда – себе и папа, и мама —лежало в нём эмбрионом скорченным, —и впору зарезаться «бритвой Оккама»,набраться всклянь из Медведицы корчика…Было ли Слово, венец венцов,что раскололо вселенной дрёму,произведя истоки концов,первопричины и палиндромы«ovo», «око», «оно» и «боб»,плюс – светил драгоценное просо?..Чёрная курица, знак хаоса,зрелым зерном набивает зоб,чтобы потом яичко снести…Жадно лакает галактик лужицыЛев июля… И не вместитьсладкий ужас… А небо – кружится!..Множатся стрелы – и блики зерцал[4],чёрные дыры – и горняя Слава!И, называющее Отца,в сердце звучит арамейское «Авва» —звеньями звонов, музыкой сферпод молоточками ксилофониста,нотой знамений, идей и вер!Светел полуночный склон кремнистый,блещет неогранённый щебеньв теле тёмного кимберлита…Как лучезарен, велик, волшебенМир!.. Но превыше всего – сокрытое.Зримые искры – бренные суть…Близок крупитчатый Млечный путь,летним теплом створоженный,шёпот звёзд не даёт уснуть…Два ковша – беспредельности жутьльют из пустого в порожнее…

Год спокойного солнца

В палевой дымке на тихом Донце,не ослепляя прищуренных глаз,падает в пойму солнце,светлый латунный таз.Воды сверкают, как гладь солонца.В очередной из бесчисленных развалится в плавни солнце,жёлтый прозрачный страз.Загустевает дневная ленца,бледно лучится заоблачный газ,спелое манго-солнцевовсе уйдёт сейчас.Но на медовой заре – до конца,может быть, в профиль, а может – анфаслик умилённый солнцаласку струит на нас…Убраны в темень ночного чепцапротуберанцев роскошные космы,над головою – Космосс запахом чабреца.Там, огневой бахромой шевеля,сонно, рассеянно и благосклонносмотрит Светило, как блёстка-Земляследует по небосклону.

Людмила Гонтарева

«Солнце встало над землёй…»

Солнце встало над землёй,словно глаз Большого Брата.Бел туман скользит змеёй,зыбким облаком обрата.Удивительный паркетозера натёрт до блеска.Обещал парад планетМлечный Путь, седой и дерзкий.Отшагают свой маршрут,оживив движеньем вены,и Юпитер – милый плут,и безрукие Венеры,и несносные юнцы —сыновья июльской тучи…И сорвёт свой купол циркжестом ловким и могучим.Чёрной ниткой мулинелакированные птицывышьют небо ришелье,очертив его границы.Заморочат все ходыкоролю, взломав пароли:тесно правилам игрыв чёрно-белых клетках поля.Разольются парусапо ветрам крылатой гладью,острой солью набросавутонченность летних платьев.Чтоб вовек не перестатьколеса глухого скрипу,к звёздам выпустят десантжелторотых звонких скрипок.Звук подарит торжествоскромным нотам-недотрогам,возомнят себя листомузкие ладони слога.В увяданьи лепестка —траектория полётаснежной пыли на вискахвечного круговорота.Отстучит в окно февраль,март, апрель, обед и ужин.Пожелтевший календарьсединой ночей простужен.Упадёт на темя крышхлопьями больничной ватыперепуганная тишьс сердцем чёрного квадрата.Пульс аорты у гитарс вечера закат настроити закроет до утрасолнца яблоко глазное.

Сергей Стрелков

Башня

Я проснулся внезапно и лежал некоторое время, не понимая, где нахожусь. В окружающей темноте всё ещё проступали силуэты города, странная изломанная картинка не отпускала… С чего же всё началось? Шаг за шагом я вернулся к истокам сна и стал перебирать всё привидевшееся, мучительно пытаясь убедить себя, что всё это было лишь сном, обычным сном… Таким ярким?!

Самое любопытное – всё в этом сне выглядело, как аниме. И люди, и дома, и предметы – всё было нарисованным. И сам я тоже был персонажем аниме. Я ясно это понимал, но был не зрителем, а находился внутри, был активным участником событий и относился ко всему происходящему очень серьёзно. Видимо, во сне это было абсолютно естественным – жить во вселенной аниме.

Большой современный город, мегаполис, снова разворачивался передо мной. В центре, на главной площади – огромное древнее сооружение – Круглая каменная колонна, или, скорее – башня. С одной стороны наверх поднимается лестница из красного кирпича. Ступеньки крутые и очень узкие, так что по лестнице может идти только один человек. К тому же, нет даже намёка на перила. Вообще всё сооружение больше напоминает жертвенники древних ацтеков.

Наверху башни – круглая ровная площадка диаметром метров десять. В центре площадки стоит каменный трон. На нём сидит странное живое существо. Тело у него явно человеческое, рост – около двух метров, но лицо одновременно напоминает лицо человека и морду змеи. Или, возможно, ящерицы. Но ничего страшного и отталкивающего в этом лице нет, оно кажется очень спокойным и величественным, по-своему даже красивым. Кожа Существа гладкая и абсолютно лишённая волосяного покрова, переливается зеленовато-голубыми оттенками. Не могу вспомнить, есть ли на Существе какая-то одежда, но почему-то знаю, что оно мужского пола. Жители города очень любят это Существо, при этом почему-то все считают его инопланетянином. Все знают, что оно сидит на вершине башни уже три тысячи лет.

Всё, что находится на площадке – и трон, и сидящее на нём Существо – заключено в большой прозрачный кристалл. Местные жители называют его Льдом, хотя, конечно, это не лёд. По крайней мере, не лёд в привычном, земном смысле слова. Скорее, какой-то минерал вроде кварца, только очень прозрачный и чистый.

Сейчас весь город замер в ожидании великого события. Все знают, что пройдёт ещё один день – и чудесным образом кристалл разлетится на мелкие осколки, которые поднимутся в воздух, а Существо спустится в город к людям. Они ждут его, как нового Мессию. Они повторяют: «Он отменит все болезни». Именно так – «не вылечит», а «отменит все болезни». Странно. Будто болезни можно отменить, как устаревшие или жестокие законы.

Мне кажется, я не родился в этом городе, а когда-то приехал в него. Тем не менее жил я здесь уже очень давно. И был я, как ни странно, врачом. И даже, на удивление, единственным врачом во всём мегаполисе. (Вот интересно, почему именно врачом? Говорят, во снах мы реализуем наши неосуществлённые желания. Но я точно знаю, что НИКОГДА не хотел быть врачом. Ну, нет у меня так необходимого для врача сострадания. К тому же врожденная повышенная брезгливость. И ещё: я абсолютно не выношу вида крови – даже на мясном рынке запросто могу рухнуть в обморок. Да и вообще с детства к представителям этой профессии отношусь с недоверием).

А ещё в этом городе жила моя любимая женщина. Конечно, это была И. Правда она не очень была похожа на реальную И. Но всё равно узнать можно. Те же чудесные солнечные глаза. Такая же трогательная короткая стрижка. Как и все горожане, И с нетерпением ждала дня, когда Существо спустится с башни.

И вот пришел великий час, и тысячи людей собрались перед башней, заполнив и площадь, и прилегающие к ней улицы. Раздался мелодичный звон, кристалл рассыпался на мелкие осколки, и они, стремительно вращаясь, как воронка смерча, взмыли в небо. Мессия выпрямился во весь рост и легко и стремительно, едва касаясь лестницы, спустился с башни. Он окинул площадь равнодушным взглядом, мимоходом полоснув по моему лицу, и я в ужасе вздрогнул, будто мне только что вынесли смертный приговор. А он уже медленно двигался по одной из улиц, постепенно становясь неразличимым в приветствующей его ликующей толпе. Видимо, шёл «отменять все болезни». В этой полной энтузиазма толпе я один, похоже, не был счастлив. Теперь я точно знал, что приближается катастрофа.

Я знал, что всеобщее счастье продлится только один день. Я видел – осколки Льда, поднявшись в небо, замерли в какой-то точке. Немного помедлив, кружась, сперва неторопливо, но с каждым часом всё быстрее, они начнут обратный путь. Ровно через сутки они опустятся на вершину башни и, не найдя там никого, брызнут злым острым дождём во все стороны, сметая всё на пути. И будет конец света… Во всём мире это знал лишь я один. И ещё я знал, что существует единственный способ это предотвратить. До того, как кусочки кристалла лягут на площадку на верху башни, кто-то должен сесть на трон. Тогда осколки вокруг него вновь сложатся в кристалл и катастрофы не будет. По крайней мере ближайшие три тысячи лет. За этой страшной картинкой пришло понимание, что занять это место должен я. Просто некому, кроме меня.

Не спрашивайте меня, как я всё это узнал и почему только я один. Об этом я не имею никакого представления. Ведь это был сон. Разве Те, Кто Снят Нам Сны, сообщают причины происходящих во сне событий? Я просто знал – и всё.

А ещё я знал – и это было намного, намного страшнее – что я не могу, не должен, не имею никакого права никому рассказывать о грядущем Апокалипсисе и мотивах своего поступка. Никому. Ни одному человеку. Даже И. Особенно И. Если я кому-то расскажу, то ничего уже не получится и всё будет намного хуже. Хотя сложно представить, что может быть хуже, чем Апокалипсис.

Конечно, я сразу пошёл к И. Когда я сказал ей, что должен оставить её, чтобы подняться на башню и сесть на трон – навсегда, она ответила: «Ну, конечно. Раньше ты был врачом, ты был необходим этому городу, тебя все уважали и любили. Теперь пришел Он, болезней больше нет, и ты чувствуешь себя никому не нужным. Того, что ты нужен мне, тебе, видимо, мало. Ты придумал эту глупую затею, чтобы занять Его место и стать объектом всеобщего поклонения. Никогда не думала, что ты так тщеславен». Она помолчала и добавила: «И бессердечен». Я смотрел на неё и молчал. Конечно, она поняла бы, но как же я мог ей рассказать?

1 2 3 >

На страницу:

Перейти

1 из 3