Матка

…

/Переключение на визуализацию. Изображение большого, выше человеческого роста, гладкого округлого яйца с цветными разводами темных оттенков/

По-моему, это какой-то несуществующий минерал.

…

Из любопытства я все-таки решил взять пробу. Так и знал, что не следовало этого делать. По игле ударило с невозможной силой, хорошо, что руку не оторвало. Резать по этому камню определенно не придется.

Вообще-то он похож на органическую материю. И чувствуется внутри какое-то движение.

…

Переехал жить в мастерскую, чтобы без меня тут не случился какой-нибудь эксцесс.

…

С яйцом творится что-то странное.

/Изображение причудливого объекта вроде огромного мотка каменных нитей, по периферии кольцами застывших в воздухе, как проволока, а в глубине намотанных плотно, как бинты/

Надо же, как его развезло.

…

Оно линяет. То есть, я имею в виду, цвет как-то побледнел.

…

Кокон стал белым, как молоко. И нитей как будто прибавилось. Более крупный моток получился. В остальном никаких изменений.

…

Теперь я понял, что мне все это напоминает. Если предыдущая стадия была яйцо, то теперь это, надо полагать, личинка или куколка. Вообще я не силен в энтомологии. Но думаю это кокон, в котором должна сформироваться окончательная особь, вроде имаго у насекомых.

Поверхность стала гладкой. Но на ней появились отверстия, из которых течет какое-то вещество двух типов. Похоже на густую тягучую версию меда и молока. И на вид, и по запаху, только запах очень острый и какой-то дурманящий. В мастерской из-за него невозможно работать, впадаешь в прострацию. По-моему, это наркотик. До смерти хочется попробовать, но неизвестно, насколько я тогда отключусь, как бы не навсегда.

/Изображение большого, выше человеческого роста, гладкого кокона, покрытого белыми и золотистыми потеками, с несколькими отверстиями диаметром в руку/

…

Я таки попробовал штуку, похожую на мед, и, действительно, отключился не знаю на сколько. Но было круто.

…

Снова стал ночевать в мастерской. Как-то привык к этому кокону, не хочется его оставлять. Да и запах теперь не кажется таким уж навязчивым. Ко всему привыкаешь.

…

«Молоко» оказывает совсем другое действие, вроде энергетического напитка. Питательная штука. Полезная, конечно, хотя мед забавнее.

…

Из кокона перестало что-либо литься. Теперь вообще никакого движения.

…

Прошло несколько суток. Ничего.

…

Ничего. Вообще никаких изменений.

…

Оболочка стала застывать. Не чувствуется ни движения, ни дыхания. Отверстия остались, но чтоб я провалился, если туда сунусь, а в остальном – совершенно непроницаемый каркас, и он с каждым днем все больше снова напоминает каменный. Если там внутри что-то и есть, то я об этом не знаю.

…

/Несколько следующих друг за другом изображений кокона, который обретает все более грубую фактуру и тусклый цвет, в итоге превращаясь в черный с едва заметным темно-зеленым отливом/

…

То, что я вижу в данный момент, больше всего на свете напоминает габбро. Хоть сейчас иди облицовывай мостовую.

…

Из книги Чероны-Бели «Открытие памяти»:

Следующая запись отца относится к периоду спустя около года. Метаморфозы кокона в конце концов привели Тасманова в такое неуравновешенное состояние, что он перестал вести дневник, а после появления Матки он вообще на немыслимо долгий для себя срок забросил работу и вернулся к исследованиям уже в совершенно изменившихся обстоятельствах. Представленные записи – единственный источник информации о рождении Матки; обстоятельства ее появления в человеческом мире и подробности ее отношений с отцом были известны только им двоим, и о событиях, произошедших до следующего возобновления записей отца, ничего не могу сообщить даже я.

Глеб.

Первое мгновение после пробуждения, как это с ним часто бывало в последние несколько недель, у Тасманова возник провал в памяти. Показалось, что ему восемнадцать лет и он снова в мастерской в одном из сумрачных столичных переулков, он только удивился, что вместо окон прозрачный потолок.

Потом из темноты послышался скрежет, словно водили камнем о камень, и Тасманов вспомнил, что именно этот звук разбудил его, а следом в память вернулись и предшествующие события. Шорох доносился из кокона, который последние несколько недель не подавал никаких признаков жизни.

Тасманов окончательно проснулся и с трудом поднялся с кушетки. Судя по ночному небу, видневшемуся сквозь прозрачный купол над мастерской, время было позднее, но Тасманов уже давно пребывал в своего рода забытьи, непрерывно дежуря возле кокона и погружаясь в тревожную полудрему, только если совсем не оставалось сил. Не то чтобы он заставлял себя совершать трудовые подвиги, просто не мог успокоиться; к тому же им владел предрассудок, что чем сильнее он будет переживать, тем вероятнее окажется благоприятный результат.

Тасманов устало поднялся и сделал несколько шагов к кокону, когда изнутри последовал удар, совсем не похожий на прежний робкий шорох; от нового удара по каменной поверхности побежали трещины, и в следующее мгновение верхняя часть кокона разлетелась на куски. Над проломом стремительно развернулись огромные многослойные полупрозрачные крылья, появилось несколько длинных тонких конечностей, поднялась причудливая зубчатая корона, и с пронзительным шумом и стрекотом неизвестное существо, мелькнув ажурным черным силуэтом на фоне ночного неба, заложило под куполом такой ирреальный вираж, что Тасманов на мгновение потерял его из вида; потом тварь со стуком приземлилась на стену, стремительно обежала по ней часть комнаты и скрылась за столами с оборудованием. Все стихло; Тасманов нерешительно огляделся. Неожиданно существо появилось со стороны, противоположной той, где скрылось; теперь оно уверенно бежало прямо к Тасманову, и он успел разглядеть неясные очертания паукообразной фигуры: несколько ног с зазубренными костяными когтями, сложенные вдоль туловища веерообразные темные крылья, как у мотылька, огромные распахнутые клешни, как у богомола, и отливавшие в темноте золотом волосы, волнами ниспадавшие вдоль неестественно неподвижного человеческого лица.

Не добежав до Тасманова несколько шагов, существо неуловимым движением поднялось с пола; оно перемещалось такими плавными и в то же время молниеносными движениями, что за ним невозможно было уследить. Выпрямившись, оно поджало две средние пары ног вокруг корпуса, а потом аккуратно вытянуло их вдоль тела; задние конечности, вывернувшись в суставах, превратились в обычные, если не считать когтистых ступней, ноги, а передние конечности, развернувшись локтями назад, стали похожи на человеческие руки. Последние шаги слегка раскачивающейся, словно танцующей походкой сделала состоявшая из черного с темно-зеленым отливом камня изящная, стройная, полногрудая женщина. Темно-золотые волосы с тихим перезвоном рассыпались по ее плечам. Тасманов взглянул в ее лицо. У нее были чеканные и в то же время чрезвычайно характерные, даже вульгарные черты, недвусмысленно выражавшие безоглядную самоуверенность, беспощадную жестокость и развратную чувственность: широкие скулы, полные губы, выпуклый лоб, упрямый подбородок, вздернутый нос и каменные, абсолютно гладкие, как у статуи, глаза. Впрочем, когда она со стрекотом пошевелила челюстями, Тасманов понял, что ее состоявшее из плотно пригнанных каменных фрагментов лицо только казалось человеческим: на самом же деле вокруг ее пухлых губ располагались по меньшей мере восемь жвал разного размера, острых, как бритва. Ее голову полукругом обхватывала причудливой формы темная каменная корона.

Хотя глаза твари ровным счетом ничего не выражали, Тасманов понял, что она смотрит на него, как вдруг она небрежным жестом уперла кулак в бок, отставила точеную округлую ногу и сказала хриплым голосом с отчетливым призвуком, похожим на мягкий перестук камней:

– Чего уставился? – она нетерпеливо развела второй сверху парой конечностей и посмотрела по сторонам. – Может, приведешь кого-нибудь пожрать? – предложила она с оттенком раздражения.

От потрясения Тасманов даже не попытался задуматься над смыслом ее слов; однако гостью недопонимание явно не устраивало – не дождавшись реакции, она хладнокровно размахнулась и крепко ударила Тасманова по лицу.

Пощечина в самом деле привела его в чувство; во всяком случае, у него начало формироваться конкретное отношение к происходящему. Его в жизни никогда никто не бил; на всех он производил такое гипнотическое впечатление, что ему подчинялись беспрекословно. Бывало лишь, что перед лицом смертельной угрозы жертвы пытались бороться, и сопротивление всегда возбуждало его, но с беспомощными пленниками ему не составляло труда немедленно удовлетворить и ярость, и страсть. Теперь же в неизвестном каменном создании он ощутил не только нечеловеческую физическую силу, но и непримиримую властность, равную его собственной, а быть может, и превосходящую.

От хлесткого удара каменной руки у него зазвенело в ушах; пошатнувшись, он схватился за край стола, и одновременно со вкусом крови на губах почувствовал острое вожделение; но осознание, что какие-либо притязания на подчинение каменной твари своей воле абсолютно бессмысленны – новое, неизвестное ощущение – что-то незаметно, но необратимо изменило в его жизни.

Он обернулся и снова взглянул ей в лицо.

– Ты оглох? – недовольно спросила тварь. – Или отупел?

Тасманов молча развернулся и неуверенно направился к двери.

– Побыстрее ногами переступай! – крикнула ему вдогонку гостья.

На пороге к нему вернулась способность рассуждать.

– Слушай, я не понял, тебе, собственно, чего? – поинтересовался он, обернувшись в дверях.

– Жертву… кретин! – устало пояснила тварь. – Или ты предпочитаешь, чтобы я съела тебя?

– Нет, – быстро сориентировался Тасманов. – Я понял.

Выйдя из мастерской, он некоторое время в растерянности стоял на лестничной площадке. Все произошедшее казалось игрой воображения. Потом он сообразил, что вряд ли твари понравится долго ждать, и стал машинально спускаться по ступенькам, пытаясь на ходу разобраться в сумбуре своих мыслей и чувств.

Пленники при виде него застонали, кто-то выкрикивал ругательства – привычный шум; Тасманов вспомнил, что не взял с собой ни подручных из числа зомби, ни каталку, поэтому выбрал среди пленников хрупкую, болезненную девушку, которую можно было легко вынести из подвала на руках, и, ударив ее в лицо кастетом, рассеянно отстегнул цепь.

Когда он втолкнул каталку с бесчувственной девушкой в мастерскую, там уже никого не было; он огляделся по сторонам, раздумывая, привиделась ему тварь, спряталась или убежала, как вдруг громоздкая черная фигура бесшумно обрушилась с потолка, и в следующее мгновение в воздухе мелькнуло подхваченное с каталки тело жертвы.

Тасманов с трудом перевел дыхание.

– Я заикой сделаюсь, если ты будешь падать на меня с потолка! – рявкнул он.

Сверху послышалось чавканье, а затем мастерскую словно из шланга окатили кровью.

– Поаккуратнее нельзя? – процедил Тасманов; к нему быстро возвращалась его обычная требовательность.

Сверху свалилось несколько кусков мяса и снова послышалось чавканье.

– Еще пригони, – жуя, невнятно попросила тварь.

Тасманов взглянул на нее; она висела на потолке на одной ноге вниз головой и всеми свободными конечностями держала куски жертвы, по очереди ловко заталкивая их в обрамленную хищно шевелящимися жвалами пасть.

– И выражайся повежливее, – посоветовал Тасманов, – от тебя не убудет.

Непрерывный поток замечаний наконец привлек внимание твари; она оторвалась от еды и с усмешкой взглянула на него с потолка, а потом, стрекоча крыльями, прочертила в воздухе плавную дугу, опустилась на землю и неторопливо приблизилась к Тасманову. Глядя на улыбку на окровавленных каменных губах, он, конечно, понимал, что тварь вполне может закусить им предыдущую жертву, просто не привык уступать.

– Пожалуйста, – раздельно произнесла, усмехаясь, тварь и, не отводя от Тасманова взгляда, принялась обгладывать мясо на оторванной девичьей ноге, как куриную косточку.

Тасманов, помедлив, направился к выходу.

– Еще немного, и тебя можно будет представить английской королеве, – похвалил он.

– Да ты сам с ней не знаком! – фыркнула тварь.

– Тоже верно… Тебе сколько? – крикнул он с лестницы.

– Штуки три…

На этот раз Тасманов позвал зомби и велел им нагрузить каталки мужчинами помассивнее; мотаться туда-сюда за добавкой ему не улыбалось.

Тварь снова висела на потолке.

– Интересные создания, – заметила она, проследив за зомби одобрительным взглядом.

Тасманов не ответил.

– Если вот этому, – указала тварь сверху вниз, – вживить добавочную нить над левым ухом по веерному принципу, он прослужит еще с полгода.

– Да ему от силы неделя осталась, – возразил Тасманов.

– Попробуй, – отозвалась тварь.

Она принялась за еду несколько более разборчиво, чем в первый раз, но все равно чрезвычайно решительно; Тасманов не слишком приглядывался к тому, что она там делала, просто, задумавшись, сидел за столом, пока в воздухе не замелькали непонятные серебристые нити. Тасманов поднял голову и увидел, что тварь, размахивая конечностями, плетет нечто вроде паутины, распыляя клейкое вещество из отверстий на брюшке. Неуловимыми движениями крутанув нить несколько раз вокруг себя, она зависла невдалеке от пола и развалилась в получившейся полупрозрачной сетке, как в гамаке. Осмотревшись кругом, она довольно поболтала конечностями.

– А вообще у тебя тут неплохо, – заключила она. После еды ее настроение заметно улучшилось.

– Спасибо, – холодно отозвался Тасманов.

Покачавшись в гамаке, тварь указала одной из клешней на пол.

– Если заменить покрытие на обсидиановое, поглощение сигнала будет лучше, – сообщила она.

– Учту, – процедил Тасманов.

Тварь сложила две средние пары конечностей на брюшке и задумчиво покачалась туда-сюда. Ее темно-золотые каменные волосы тонко зазвенели по плечам. Она взглянула на Тасманова, как ему показалось, с укором.

– Ну, ты так и будешь сидеть в стороне? – надула она губы и подперла сиявшую золотистым светом голову верхней рукой. – Тебе что, совсем не интересно… как бы это сказать… рассмотреть меня поближе? Ну, нет никакого исследовательского любопытства? – поддразнила она его, перевернувшись на живот и свесившись с края гамака. – Изучить, так сказать, результат селекции со всех сторон…

– Тебя, пожалуй, изучишь, – улыбнулся Тасманов.

– Ну, попытка не пытка… – тварь засмеялась – словно холодный каменный перезвон скрежетал одновременно с мелодичным женским голосом – и протянула к нему точеную руку с длинными, заостренными и зазубренными на концах пальцами.

Тасманов подошел, чувствуя, как его обволакивает знакомый запах – крепкий, терпкий, неестественно острый медовый аромат, от которого кружилась голова. Он обошел гамак. Тварь снова перевернулась, следя за ним насмешливым взглядом. Подойдя поближе, он заметил под ее ключицами небольшие отверстия, из которых сочилось медообразное вещество. Он погладил пальцами ее округлую грудь и коснулся края отверстия.

– А это для чего?

– Для кормежки расплода… но тебе тоже хватит, – засмеялась она и кокетливо склонила голову к плечу. – Хочешь?

Обхватив ладонями ее тихо вздымавшиеся гладкие бока, Тасманов уселся верхом на ее бедра.

– Что-то у меня не особо оптимистичные ассоциации насчет того, как некоторые… ээээ… паукообразные самки поступают с самцами, – высказался он.

Тварь снова рассмеялась своим соблазнительным и холодным смехом, откинув голову.

– Да брось ты, я вроде уже наелась, – беспечно проговорила она.

Тасманов с улыбкой снова провел руками вдоль ее тела; она была гибкой, теплой и шелковистой наощупь. Склонившись, он слизнул с нее несколько медовых капель и провел языком по краю отверстия.

– Ой, щекотно! – хихикнула тварь и поежилась. Он не удержался и поцеловал ее в губы. Они оказались упругими, бархатистыми и нежными, как лепестки цветов. Она ответила на поцелуй, обвив его каменными руками; от поглаживания ее когтистых пальцев по его позвоночнику пробежала дрожь наслаждения.

– Подожди… послушай, – с трудом проговорил он, отстранив ее, и взглянул ей в лицо. – А кто ты? Я имею в виду… как мне тебя называть?

Некоторое время тварь молчаливо изучала его, а потом произнесла:

– Я – главная самка. Матка. Не имеет значения, как ты будешь меня называть.

Она приподнялась, чтобы снова притянуть его к себе, но он остановил ее.

– Я не могу называть тебя «Матка», – возразил он. – Это все равно что из учебника анатомии.

Матка усмехнулась.

– В таком случае ты можешь выбрать любое имя по своему вкусу.

Тасманов провел ладонью по ее скуластой щеке и коснулся легких, звонких, отливавших в темноте золотым светом волос.

– Тогда Златка.

Матка удивленно засмеялась.

– Вот необычное имя! – воскликнула она. – А почему именно так?

– Ну… это такое теплое, светлое имя. Потому, что ты как второе солнце. Самая совершенная.

Матка довольно усмехнулась, а потом внимательно взглянула на Тасманова.

– Ты необычный человек, Причудник, – задумчиво проговорила она.

Когда Тасманов проснулся, над куполом мастерской светило полуденное солнце; он выпутался из паутины и стряхнул с себя куски слюды – осколки со стуком посыпались на пол. Матки нигде не было. Не требовалось долгих раздумий, чтобы догадаться, что она, вероятно, отправилась на поиски еды, так что Тасманов сразу спустился на подземные этажи и не ошибся.

Все помещения, в которых содержались пленники, изменились до неузнаваемости. Потолки покрывали поблескивающие слюдяные разводы, и повсюду, то группами, то по одному, располагались полупрозрачные коконы с застывшими в них человеческими фигурами.

Пленники, подвешенные вниз головой к потолку, вели себя как-то странно: нечленораздельно мычали, словно у них отнялся язык, и не шевелились, как парализованные, однако время от времени по их телам пробегала судорога, как будто их что-то раздирало изнутри. Насколько Тасманов успел заметить, пока шел через подземелья, многие жертвы оставались в сознании; они провожали его осмысленными взглядами, полными страдания и непонятной мольбы, а их застывшие руки со скрюченными пальцами тянулись с потолков, словно молчаливо звали на помощь. Тасманов заметил, что у каждого на животе, в области солнечного сплетения или чуть ниже пупка, расплывалось темное пятно: сквозь слюду трудно было определить, но он догадался, что это рана, какое-то отверстие. Нередко попадались и трупы; лица их были так же страдальчески искажены, пальцы судорожно сжаты, но раны на теле располагались по-другому: несколько небольших отверстий в области жизненно важных органов – сердце, легкие, печень.

В принципе, Тасманов видел увечья и похуже, но сейчас вид обработанных по какой-то неизвестной ему, но, как он догадывался, эффективной системе жертв произвел на него гнетущее впечатление. Тасманов понимал, насколько реальна для него теперь перспектива на себе испытать участь жертвы, но его тревожило другое. Он привык видеть в насилии деструкцию, что-то неестественное, всего лишь средство преодолеть границы привычного и прикоснуться к иному миру. Здесь же, в за одну ночь преображенном застенке, как в самом настоящем осином гнезде, на всем лежала печать деловитости, хозяйственности, расчета и какой-то совершенно чуждой человеку, непостижимой жизни.

Задумавшись, Тасманов заметил Матку, только когда услышал над головой характерный шелест трущихся друг о друга каменных пластин. Сидя на стене, тварь скребла задними конечностями по крыльям, счищая с них слюду. Потом она потерла клешни друг о друга, потерла брюшко и неторопливо поползла на потолок.

При виде ее ленивых и точных движений Тасманову вспомнилась прошедшая ночь, и он вновь ощутил непреодолимое вожделение. У нее было самое соблазнительное тело и самый неистовый нрав на свете, ни одна человеческая женщина не могла даже сравниться с ней. Однако прежде всего следовало узнать, в каком она настроении.

– Эй, спустись с небес на землю, – окликнул он ее.

Матка бесстрастно взглянула на него и свесилась с потолка на одной ноге, по-видимому посчитав, что так она вполне достаточно приблизилась к полу.

– Что это ты с ними сделала? – Тасманов кивнул в сторону коконов.

– Оплодотворила, – скучающим тоном пояснила она.

– Что, всех?! – Тасманов поперхнулся. – И… когда ждать… прибавления?..

– Сутки – трое, – равнодушно обронила Матка, покачиваясь под потолком.

– Ты что, детей любишь?..

На этот раз Матка взглянула на него с нескрываемым изумлением и даже, описав в воздухе полукруг, встала перед Тасмановым, уперев кулак в бок, чтобы было понятнее.

– Я – Матка, придурок, – холодно проговорила она. – Главная самка. Мне нужен рой. Или, может быть, ты всерьез считаешь, что ты, один, способен как следует обо мне позаботиться?..

Возразить было нечего, и Тасманов промолчал. Матка, считая тему исчерпанной, небрежно прошлась по комнате.

– Кстати, надо бы перекусить, – с энтузиазмом заявила она.

Тасманов вздохнул и сел на корточки, прислонившись спиной к стене – скамеек в подвалах не было. Матка пошарила взглядом по нескольким нетронутым пленникам в дальней части комнаты и неровной раскачивающейся походкой направилась к ближайшему из них.

– О, нет, – простонал, заметив ее движение, черноволосый парень лет двадцати пяти и, поднявшись, попятился к стене. Он вскинул руку, словно пытаясь защититься, и метнул на Тасманова отчаянный взгляд. – Умоляю вас, уберите это от меня! – крикнул он. Тасманов мрачно наблюдал за ним. – Только не позволяйте ей…

Голос парня прервался. Матка ловко вцепилась в его тело несколькими конечностями, обвила ногой его талию, парень еще несколько раз прерывисто вздохнул, потом по его телу пробежала судорога, и он начал оседать на пол. Матка разжала хватку, застрекотала крыльями и, подхватив обмякшее тело, потащила его под потолок. На животе пленника зияла глубокая рана – видимо, где-то в теле Матки скрывалось жало, которого Тасманов вчера не заметил. Парень нечленораздельно хрипел, остальные пленники шумели, кто-то заплакал.

– Еда у тебя тут хорошая, вся отравленная, – сказала Матка не совсем понятную фразу, обращаясь к Тасманову и одновременно подвешивая парня на клейкой нити. – Материал доведен до нужной степени восприимчивости. Думаю, во всех цивилизованных обществах согласились бы со мной, что главное – не количество мяса, а качество жизни в целом! – вдохновенно заключила она.

Тасманов устало опустил голову на руки, как вдруг какой-то особенно страдальческий стон жертвы заставил его вздрогнуть и снова взглянуть наверх. Матка, широко разведя жвала, вонзила их парню в ребра, затем с чмоканьем отцепилась и впилась еще раз возле поясницы. По кольцам слюдяной нити на теле парня соскользнули несколько капель прозрачной темно-зеленой жидкости и, шипя, задымились на полу. Комнату наполнил незнакомый едкий запах.

– Это еще что за хрень? – вырвалось у Тасманова.

– Чего-чего, – довольно проворчала Матка и поудобнее устроилась на теле парня, снова обхватив его несколькими конечностями, – кислота! Смотри, как хорошо действует, – мотнув головой, она брызнула кислотой в сторону сбившихся возле стены пленников, зашипела обожженная плоть, и кто-то закричал раздирающим голосом, остальные заметались. Тасманов невольно вскочил на ноги. – Если ввести внутрь, получается отличный супчик, – удовлетворенно добавила Матка и выпустила из-под жвал четыре длинные присоски. Опустив голову к груди парня, она молчаливо впилась в оставленные жвалами отверстия, и сквозь темные полупрозрачные стенки присосок стало видно, как в пасть к ней потянулась кровавая масса.

Тасманов содрогнулся. Ему пришло на ум, что недавно те же самые губы касались его лица, и от этой мысли его по-настоящему замутило. Схватившись за стену, он развернулся и вышел из комнаты. Ему нестерпимо захотелось выйти из подвала, вообще выйти из здания. Он заставил себя, неверным шагом огибая гроздья коконов, пройти обратно через все гнездо, но когда поднялся наверх и распахнул дверь на улицу, в глазах у него потемнело. Не чувствуя земли под ногами, он машинально сошел по ступенькам, упал на колени, и его начало рвать.

II. Матка

4. Невидимый город

Официальный портал Божиярского края

Божиярский городской сайт

Здравствуйте! Добро пожаловать на сайт нашего замечательного города Божиярск! Наш город по праву считается жемчужиной Среднего Урала. Современная индустриальная цивилизация соединяется здесь с поэзией прекрасной уральской природы. Наш портал расскажет вам о Божиярске и его жителях.