ЛоГГ. Спасти императора. 3-я часть триптиха

Райнхард затих, не заметив, как его глаза сами закрылись. Он уже не чувствовал, как миледи осторожно и внимательно трогает губами его лоб и виски, а затем аккуратно поправляет волосы.

– Спит, выдохся сильно, – деловито сообщила она Миттельмайеру. – А это даже и неплохо, вдруг придётся делать виражи, я уже ни за что тут не ручаюсь сегодня. Тоже отхлебни, и двинем, – она совершенно мальчишеским жестом протянула ему фляжку со своим гербом. – Твоё кресло вон там, разберёшься, вдруг ещё стрелять придётся по люциферитам.

– Кто это такие, чёрт возьми? – не выдержал тот. – Анархисты, что ли?

– Хуже гораздо, – скривившись, проворчала Катерозе, – тоже мне, государственные деятели, а кто такие сатанисты по сути и как обзываются, не знаете, – она проворно застегнула какой-то проклепанный ремешок на лбу у своего венценосного гостя. – Они за его кровью пришли, и драка там явно из-за его волос идёт вовсю уже – а я боюсь при его состоянии дёрнуть в петлю Нестерова, неизвестно, что будет с его головой.

– Это что, вариации на тему культа Земли? – расстроившись, пробормотал Миттельмайер – он только что от души заценил напиток, которым пользовалась хозяйка.

– Культ Земли – это довольно безобидно даже было, – грустно усмехнувшись, сообщила Катерозе, вставая и направляясь к своему креслу, больше напоминавшему плотный кокон с множеством цветных ремней. – Он слишком заметен по сравнению с другими изобретениями той же конторы, чей начальник – сатана. Ладно, проскочим как-нибудь, – совсем буднично продолжала она, устраиваясь на своём месте и не спеша застёгивая на себе разные секции. – Архистратиг пусть скажет за тобой – один клинок на сотню небожителей, – задорно пропела она вдруг, будто дежурную фразу или кодовые слова, – я не вступаю в безнадёжный бой, я собираюсь выйти победителем, – и ушла в себя, приникнув ко всем датчикам и приборам.

Миттельмайер метнулся к своему месту пребывания – и, быстро просмотрев систему ведения огня, остался ею вполне удовлетворён. «Кабы нам с Ройенталем в капитанскую пору приходилось работать на этом, побыстрее бы мы выслужились, – не без удовольствия подумал он, устраиваясь. – Ах, да, миледи – с детства пилот истребителя, поэтому у неё всё подогнано под руку и поменьше за счёт того, что она летает одна, гонять кого-то по коридорам и наблюдать за дисциплиной ей вовсе не нужно… Но всё же, на редкость удобная система – раздвигается на двух пилотов, как ножницы, легко».

– Волк, тебе там удобно? – буднично, но заботливо осведомилась Катерозе, не отрываясь от работы.

– Вполне! – деловитым и довольным одновременно тоном ответил Миттельмайер. – К полёту готов!

– Ты знаешь, эта магнитная буря тут весьма некстати, мне кажется, – задумчиво произнесла она. – Не эфир, а помойка, да и чревато подсветкой фюзеляжа – ночью такое счастье врагу пожелать. Я скверно различаю кто где, а потому двинем-ка на самое видное место – вот там точно никто не увидит, и до утра отсидимся нормально, а то оперировать надо бы сейчас уже.

– Пробуй, – подражая интонациям Оберштайна, ответил напарник. – Нынче ты капитан.

– Да-да, конечно, – тихо и бессодержательно ответила она, а затем густым и низким голосом протянула несколько слов, будто поднимая вверх меч перед спаррингом. – Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его, и бегут прочь от лица Его все ненавидящие Его! – руки в белых перчатках запорхали над приборной панелью, и вскоре «Изольда» отозвалась лёгкой дрожью встающей на след охотничьей собаки. – Ну, шеф, подмогай уже, не за себя просим… – это она прошептала и вовсе едва слышно.

Изольда взмыла над лесом и тихо пошла по неизвестному Миттельмайеру курсу. В эфире сразу же началась дикая шумиха – по всей видимости, миледи из тех пилотов, что предпочитают слышать всё – опять-таки привычка истребителя… Но если до того там просто царил абсолютно дикий гам, ругань и невнятная околесица, то почти сразу большая часть орущих притихла, и несколько голосов произнесли почти одновременно что-то вроде: «Смотрите, это же… Он Сам уходит… всё зря». Раздалось несколько звериных воплей – таких, что было трудно поверить, что их издают людские глотки, затем кто-то командирским воем отдал приказ «стрелять на поражение, любой ценой!!!». Леди фон Кройцер улыбалась ледяной улыбкой, шепча себе «ча-ча-ча, без кольца и шоссе». «Изольда» чуть качнулась, будто желая пригласить кого-то за собой, и Миттельмайер услышал голос её капитана у себя возле виска:

– Волк, веером, по всем ракетам пли.

Миттельмайер спокойно выжал гашетки – должно быть, красивое со стороны-то зрелище было, успел он подумать. Да и стреляют враги как-то недостаточно чётко, этак через такие залпы можно идти особо не напрягаясь. Что миледи успешно и делала, даже не давая себе труда подпрыгивать – с земли-то оно и вовсе сурово и солидно выглядит, неужто вправду боятся, хотя вроде визжать ещё истошней начали? Он успел дать ещё два залпа, спокойно отбивая чужие атаки, как тут впереди по курсу обозначился чей-то борт похожих габаритов, и он явно намекал, что не собирается их пропускать…

– Ага, самый вредный из всей толпы козлищ вылез, то-то он в кустах ждал всё время, – процедила сквозь зубы Катерозе, – ну, вот мы и встретились, подстилка Бафомета, без тумаков ему – как без пряников.

Миттельмайер забеспокоился – таран ему вовсе не нравился, но тут из эфира раздалось нечто очень злобное рычащим тенором и явно в ответ на её слова:

– Рыжая, не смей, он наш! Отдай по-хорошему!!!

– А по-хорошему с вами я не общаюсь, недомерки, – холодно усмехнулась Катерозе, не спуская с лица той же ледяной улыбки. – С дороги, криволапые, импотентами сделаю навечно.

«Изольда» чуть приподнялась, не меняя скорости, и Ураганный Волк уже подумывал о том, чтоб вмешаться, как вдруг увидел, что по помехе кто-то открыл огонь справа, смеясь добродушным баритоном в ответ на яростный недоумённый рёв.

– Сначала со мной пообщайся, облезлый, это ж моя земля-то! – с мальчишеской бесшабашностью проговорил кто-то новенький, и эти интонации очень напомнили ему голос его императора, когда они развлекались в битве при Мар-Адетта… – Потом будешь мечтать, чтоб разговаривать с моим сеньором! – и стало видно, как под ними чужой корабль просто унесло в сторону от атаки неизвестного флагмана, за которым ринулись ещё какие-то мелкие посудины, очень напоминавшие собой как раз корабли исчезнувшего Союза…

– Что за чёрт, – ошарашенно молвил кто-то в эфире, – имперец во главе строя мятежников! Откуда они тут вообще и кто это???

– Ах ты резвая псина, – с тёплыми нотками в голосе похвалила атакующего Катерозе, – успел-таки и сюда уже…

– Спасибо, милая, я скоро за тобой, – совсем спокойно пропел новый голос, очень напоминавший тот, который был нынче весь вечер на связи, – ты даже не успеешь и соскучиться. Я не вступаю в безнадёжный бой…

– Ты просто в – бой, а дальше – как получится, – подхватила тем же тоном миледи. – Быть по сему, прикончи их.

– Слушаюсь, командор! – задорно прогремело в ответ. – Белая лилия, вперёд, отутюжим ублюдков, что служат отцу лжи!

Внизу началась натуральная свалка – с земли взмывало то и дело некоторое количество чёрных кораблей, пытаясь атаковать пришельцев, те же явно получили разрешение не жалеть боекомлект… «Изольда» плавно уходила прочь, в темноту ночи, проходя насквозь редкие облака. Довольно скоро в эфире остался только треск помех и редкое шуршание возмущенной ионосферы планеты. Сонный Один под ней даже не особо мерцал огнями, будто потерял интерес к одинокой рукотворной ночной птице. А та вдруг осторожно, но крепко взяла кривую огромного радиуса, и пошла по ней, неторопливо держась, чтоб не завалиться в сторону.

– Что это ты делаешь? – не удержался от недоумённого вопроса Миттельмайер.

– Я не хочу пройти под зоной, где течёт девяноста мегаампер, – спокойно ответила Катерозе. – Нам с тобой ничего, выпьем пару кружек кофе потемнее, и баста, а вот у кого голова болит, тот может микроинсульт заработать спокойно. Или ещё какую пакость, вроде остановки сердца. А взлетать выше её – ловить лишнюю радиацию над плоскостью пачки магнитосферных суббурь, к чёрту такое удовольствие.

– Прости, – только и нашёлся он, что сказать.

– Да ладно, твоя фамилия ведь не Акасофу, – добродушно фыркнула леди фон Кройцер, – ты не обязан это помнить.

Через несколько вполне себе тихих минут Катерозе почти неслышно щёлкнула блоком связи:

– Пауль, что там делается без нас?

– Мастер-класс твои парни показывают, любуемся все, – тут же отозвался Оберштайн вполне себе невозмутимым тоном. – Им хватает работы – ощущение, что сюда свалилась вся мразь с целого сектора центральных систем, за месяц они собирались незаметно, что ли.

– А я говорила, что это возможно, – не сдержалась она. – Ладно, тогда я ухожу вовсе на нейтральную полосу с букетом, как и планировалось поначалу. Появитесь, когда отмечусь сама, не доверяю я местным коновалам.

– Что, совсем скверно?! – не сдержался уже Оберштайн. – Отмечайся чаще в таком случае!

– Не совсем, но мне нужно поработать, – деловым и медлительным тоном ответила Катерозе. – Не нервничай понапрасну.

– Хорошо, – бесцветно бросил тот и отключился, но Миттельмайеру показалось, что собеседник был рад услышанному.

«А разве я был бы не рад? – подумал Ураганный Волк. – Он прав, без миледи мы бы уже все пропали тут, ни черта толком не успев». Катерозе едва-едва, но различить всё же было можно, напевала себе под нос, полностью увлечённая работой:

– На клинке меж адом или раем, как канатоходец на краю, что пою – давно не выбираю, выбираю то, что не пою, – потом, поле паузы в несколько секунд. – Начерно тасуется колода, крапленые карты у судьбы, если где мерещится свобода – вслед за ней появятся гробы. Ага. Помещаемся… Хорошо, – заметила она самой себе.

«Изольда» плавно, но по-деловому неумолимо пошла вниз, куда-то к ночным аллеям и лужайкам, в темноту. Ещё через несколько минут она совершенно ровно встала, едва заметно дрогнув. Оставив включенным сканер, что показывал обстановку в этом месте, её капитан едва ли не мгновенно выскочила из оплёток кресла и метнулась к спящему гостю. Снова проверив губами его лоб и виски, она вздохнула с некоторым облегчением.

– Спит крепко, хуже ему не стало, это главное, – усталым тоном сообщила она Миттельмайеру, тоже подоспевшему со своего места. – Но предстоит муторная возня, и надо торопиться, иначе не соберём Райнхарда в прежнем виде, – она проворно достала откуда-то из-под ковров внушительного объёма походную сумку, а затем подошла просмотреть данные сканера. – Порядок, – задумчиво помолчав, подвела она итог. – Сейчас выдвинемся, снимай свой плащ, понесём его на нём вместе. Так будет быстрее и логичнее.

Они вдвоём очень осторожно уложили спящего на алый плащ адмирала, вместе со всей подушечно-ременной экипировкой, которую Катерозе возвела вокруг раненого. Райнхард пару раз тихо стонал во время этих приготовлений, но на измученном лице вполне себе заметно поселилась улыбка. Кровавые ссадины на шее и порванные губы уже взялись затягиваться от впитавшегося в ткани геля, но оттого были даже более заметны своей чернотой. А сам император выглядел сейчас совершенно беззащитным, хоть и по-прежнему величественным. Катерозе, будучи под этим как раз впечатлением, скинула с себя плащ Ройенталя и аккуратно накрыла им спящего, как будто от возможной простуды от ночной свежести – возможно, она сама так и думала в этот момент. Они молча переглянулись с Миттельмайером, и взялись за это подобие носилок – она спиной к раненому, со стороны его головы, он – лицом, со стороны ног, чтоб в случае чего удобнее было принять тело полностью на себя.

Оказывается, миледи действительно обладала недюжинной физической силой для дамы её комплекции – ничего не указывало на то, что она прижата серьёзной нагрузкой, и двигалась она чуть ли не бегом по аппарели и дальше, по мощёной дорожке, ведущей к какому-то масштабному сооружению, не особо видному в ночной темноте, а светляки в цветах по окраинам дорожки были кстати только, чтоб не споткнуться. В воздухе разило ночными фиалками, чем-то ещё почти пряным, и всё тонуло в дымке ещё только зарождающегося тумана, пропитанной запахом белых лилий. Ступени какого-то парадного крыльца, это не совсем помеха, конечно, но рассмотреть, что это за особняк – или даже что-то покруче явно, с такой-то высотой потолков, присущей разве что дворцу, не было никакой возможности. Массивные старинные двери, явно вычурная спесь высшей гольденбаумской знати, открылись едва ли не сами – на самом деле, от помощи сапог Катерозе, но Миттельмайера уже стала интриговать обстановка, показавшаяся ему странно знакомой, даже очень знакомой. Безлюдный спящий старый дворец – что за поместье, судя по всему, почти или совсем нетронутое, с убранством старой гольденбаумской эпохи, в полутьме коридоров усыпано цветами белых лилий – как будто нарочно приглашало идти куда-то, но при этом света внутри почти не было, только несколько слабых светлячков скупо лило слабый свет у дверных проёмов. А вся обстановка тонула в ночном сумраке, но, однако, окна тут были такие, что впору балы устраивать самого крупного масштаба. И лилии, в избытке валявшиеся прямо на полу по обе стороны их пути, явно нарочно кем-то уложенные здесь – однако никакого намёка на присутствие этого кого-то пока не проявлялось совсем. Они прошли уже приличное расстояние внутри, но людей не ощущалось вовсе – здесь явно было пусто, если кто и был, то совсем недавно удалился отсюда. И всё же Миттельмайер не мог отделаться от ощущения, что он уже бывал здесь, и не раз, когда-то давно. Но когда, зачем? Об этом можно было гадать, да ещё спросить миледи, но она явно торопилась и вряд ли желала разговаривать – а может, это само убранство интерьера не располагало к какому-либо обмену словами? Наконец они свернули в какое-то помещение, прошествовав перед этим, кажется, ещё через огромную залу с высоченными сводами – пару раз стукнув по полу каблуками случайно, по звуку можно было определить, что пространство было более чем солидно.

А место прибытия оказалось вполне себе готовой к обитанию спальней – и даже кровать была расстелена до белых вышитых простыней. Здесь действительно была старая, по старой гольденбаумской моде выдержанная, обстановка, даже с какими-то явно антикварными и дорогими подсвечниками. Кровать была с вычурным балдахином, расшитым ещё гербами с орлом в короне – и самое любопытное, что по углам её кто-то заботливо наставил букетов в старых же вазонах – от лилий сегодня можно свихнуться, решил про себя Миттельмайер, помогая Катерозе укладывать их ношу на эту кровать. Здесь ощущение знакомого чего-то пропало – видимо, именно в этой комнате ему бывать не доводилось. Кроме того, спальня-то спальней, а кто-то совсем недавно пользовался её частью в качестве кабинета – и несколько уютных кресел, и стол у стены с подмигивающей сигнальной подсветкой планшеткой, явно для серьёзных выкладок, и даже что-то под огромной салфеткой на другом столе, явно съедобное, раз бутылка высовывается. Интересно, что за намёки, что гостей ждали, и с почтением? Катерозе первым делом отправила на кресла оба их плаща, затем подтащила к кровати низкий столик, на который взялась вытаскивать содержимое сумки, что прихватила на «Изольде». Первым делом оттуда появился хирургический халат, который она расположила на себе поверх кожанки, отчего-то не желая её снять. Потом разные ящики с нужными инструментами, салфетки и прочая…

– Ступай туда, – Катерозе указала напарнику на дверь в ванную, – на тебе пыль могла остаться, освежись и отряхнись, да там ещё халат должен быть, надень. И будешь помогать, а пока я свет ставлю.

Миттельмайер постарался, чтоб его ждать не пришлось, но прежде чем вернуться в странную спальню, которую миледи успешно превращала сейчас частично в операционную, глянул-таки в зеркало. На него смотрело его лицо, но измождённое, как в пору возвращения от погибшего Ройенталя, не иначе… Оказывается, юность когда-то куда-то исчезла, никого не поставив об этом в известность, и сейчас отражению было даже не сорок, хотя это было бы логично, пара лет за два часа сгорела где-то, а ещё дважды по два с лишним года намотали эти ужасные получасы неизвестности. Сколько же лет сгорело одной вспышкой у императора в этом аду? И что за нервы у миледи, если она чувствовала его боль, как свою, и вместо истерики сейчас надевает перчатки хирурга – шить на живую у Ройенталя, предположим, у него бы получилось, но прикасаться с этим к Императору… А если ещё и резать, эх, постарел я, постарел, с такими страхами, видать, перенервничал слишком, да и не заметил ещё. Или миледи права – чем доверять кому-то, лучше взять дело на себя? Пожалуй, выбора точно нет, соглашусь. Пусть командует – раз я только ассистент, что, себя в руки не возьму, хоть ценой ещё пары лет? Помнится, когда они пять лет назад сидели всем штабом в тоске и ужасе, ожидая смерти Императора, кто-то в истерике даже выдвинул идею поменяться оставшимися годами жизни – скинувшись все вместе, могли бы одолжить сюзерену на жизнь, кабы можно было это осуществить… А ещё Мюллер как-то рассказал, как Император на Урваши приказал им всем спрятаться за его спину, и сам вышел к убийцам, дабы поинтересоваться, кто самый смелый и выстрелит первым – выстрелил какой-то капрал, да только очередью, да по своим же подельникам… Но то – беготня под выстрелами, к которым все они привыкли, а тут – пытки… Да, бежать и мстить врагам гораздо проще – вот, видать, отчего сейчас этим заняты какие-то явно совсем молодые ребята, а у нас и пострашнее дело при внешней-то его простоте. Всё, хватит бояться, Волк, не то Ройенталь рассердится и будет прав. Император страдал ради нас всех, уж точно мог бы договориться с врагом, чтоб облегчить свою участь – да не в его это характере, тебе ничего этого не досталось, двигай уже…

Катерозе успела вполне со всеми приспособлениями, нужными для хирурга, но сейчас стояла у края кровати на коленях, закрыв глаза и сложив ладони в молчаливой молитве. Балдахин у неё вполне сгодился в качестве крепления для света, и сейчас безжалостное белое сияние лилось на неподвижную фигуру императора, лежавшего на боку. Он словно пытался улыбнуться во сне, но не смог, и рассыпавшиеся по подушке пряди его золотых волос стали почти пепельными, будто поседевшие, от мысли об этом в горле мгновенно возник ужасный твёрдый комок. Страшное впечатление, что сейчас дела мало отличаются от кошмара, что был пять лет назад, усиливал ещё проклепанный ремешок, что остался сейчас на голове, перетягивая лоб, и то, что волосы были отрезаны хоть и не выше затылка, но явно указывали, что не самым аккуратным способом. И уж явно не самым приятным, настойчиво думалось себе внутри. Рубаха, которую они надели на раненого в плену, уже успешно покрылась широкими кровавыми пятнами на спине, да ещё зияли колотые раны на запястьях – слишком глубокие, чтоб их мог быстро взять заживляющий гель, уже припухшие – вполне достаточно для бессонницы, например. И ещё эта чернота под глазами, которую уже не спишешь на случайные тени. Миттельмайер почувствовал острый дефицит самообладания и отвернулся, якобы затем, чтоб надеть перчатки и маску. У него одновременно засаднило, застучало и заухало где-то в том районе, где располагалось сердце. Катерозе, видимо, закончила молитву и вскочила на ноги. Она внимательно посмотрела на Миттельмайера, тому показалось, что поняла всё, что он чувствует. Её белый убор на волосах и маска на лице полностью преобразил её, и хотя она вовсе не излучала сейчас уверенность, какое-то тепло, совершенно неуловимое, появлялось от неё сейчас внутри.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.