ЛоГГ. 17 мгновений лета. 1-я часть триптиха «Спасти императора»

– Ройенталь, я спросил тебя, сможешь ли ты идти со мной, а остальное мы можем и потом выяснить, если будет желание, – радушно, но твёрдо сказал Райнхард. – Даже не жди, что я оставлю тебя здесь – да и Миттельмайер мне бы этого никогда не простил. Твой сын играет с моим и уже хватал звезду с неба – что за чепуха вспоминать бред, навеянный лихорадкой, а?

– Мой император, – едва слышно прошептал Ройенталь в ответ и поник головой, – простите меня.

– Так, – Райнхард обнял его за шею и осторожно уложил лицом себе на плечо, – в таком случае я приказываю. Немедленно успокойся и ступай со мной, слышишь, Роейнталь? Всё, встаём, пошли, – он аккуратно поднялся на ноги, заставляя друга подниматься с колен. – Нечего тебе больше бояться – испугался невесть чего, вот тебя и схватили. Идём, – покровительственным, но добродушным тоном сказал император и подал руку своему адмиралу, но не ладонь, а предплечье и локоть. Тот, чуть помедлив – он выпрямлялся, принимая прежнюю осанку – поняв, что Райнхард не хочет обнимать его за плечи, чтоб не потревожить его раны, вежливо положил свою, и вовремя – это движение вызвало столь сильную боль, что Ройенталь против воли вскрикнул.

– Не стоило принимать мои попытки важничать столь всерьёз, – спокойно сказал Райнхард. – Я так же рехнулся после ухода Кирхайса, а тут ещё и сестра меня бросила, вот я и ляпнул чепуху. А ты мог бы извиниться даже после Урваши – и ничего этого не случилось бы. Так что оба хороши, знаешь ли. Держись крепче, и пошли.

– Мой император, – тихо сказал Ройенталь, однако ступая рядом с ним шаг за шагом, – это слишком великодушно с Вашей стороны, я недостоин… Мне лучше бы вообще не родиться…

– Молчи, дуралей, – сурово оборвал Райнхард, – кто бы тогда вытаскивал меня под Вермиллионом, или тебе весь список припомнить? Если твой отец был урод, это не повод воспринимать его слова как истину. А истина в том, что он после таких слов не имеет права называться твоим отцом – как и мой, ты знаешь, после чего. Я забрал тебя и у него и у Гольденбаума в тот вечер, когда ты пришёл просить за Миттельмайера, и не собираюсь ничего менять. Так что больше над тобой нет ничьей власти, учти, объявляю это тебе своим именем и именами наших сыновей.

– Повинуюсь, мой император, по своей воле, – негромко ответил Ройенталь, но после этого пол как-то подозрительно дрогнул. Это оба решили проигнорировать.

Они подошли уже почти к краю пещеры, когда в её проёме возник Трюнихт. Он смотрел на них с насмешливой брезгливостью, но загораживал проход ничем не хуже Шёнкопфа. Ройенталь заметно дрогнул, и Райнхард величественно кивнул ему:

– Это уже тоже не твоя забота, тихо. С дороги, господин торгаш, я не желал встречи и сейчас не желаю, – жёстко и безаппеляционно прикрикнул он на Трюнихта. – Прочь!

– Так я же не то, чтобы к Вам, Ваше величество, – слащаво до тошнотворности проговорил тот, не двигаясь с места и с нехорошим удовольствием потирая руки, – но дело в том, что я несчастная жертва произвола, и с моей стороны вполне логично требовать справедливости, будучи убитым без оружия, и вот я…

– Если требовать справедливости, – хмуро усмехнулся Райнхард, – то я скорее заинтересуюсь воплями тех, кого ты толкнул к гибели, заставив воевать против меня и моих вассалов. И тех, кого ты постоянно использовал и бросал на произвол судьбы – подробных сведений у меня хватает. И я не демократ, как известно.

– Ваше величество также обязаны мне – ведь я настоял на отдаче приказа Яну о капитуляции! – Трюнихт заметно удивился и потерял значительную часть своей самоуверенности, в его глазах промелькнул страх.

– Которого Ян ждал, как воздуха, не желая меня убивать, ага, – саркастически продолжил Райнхард. – Не лги уж, хоть это и твоя профессия. Ты видел, что Союз обречён, и искал путь выскочить в Империю, только и всего. Я бы сказал, что Ройенталь поступил с тобой максимально вежливо, учитывая все твои заслуги передо мной. С дороги, воплощение бесчестия! Зря я не бросил тебя в толпу, прибыв впервые на Хайнессен.

Трюнихт суетливо ретировался, но тут же из пустоты раздался прежний голос:

– Отдайте Ройенталя, Ваше величество, у меня есть, что Вам предложить.

Райнхард шагнул из пещеры, увлекая за собой своего вассала.

– Я не торгуюсь. Если мне что понадобится – беру сам. Предлагайте, я подумаю, что мне захочется взять ещё. Только республиканцев мне не нужно – пусть свою демократию у вас делают.

В ответ раздался леденящий душу вой, но отчего-то сейчас он совсем не воспринимался как опасность. Зато гнев и отчаяние читались там без малейшего труда. Когда оба вышли на тропу, Райнхард улыбнулся и помахал рукой ожидавшим его Оберштайну и Лютцу, затем посмотрел на Ройенталя. Тот смотрел на него глазами преданной собаки, которая слишком долго скиталась без хозяина.

– Вот так невероять – у него и это получилось! – только и смог проговорить Лютц, покачав головой.

– Да уж, ни один император ещё не спускался за своими подданными в преисподнюю, – задумчиво произнёс Оберштайн. – Что-то не припомню я такого в истории человечества. Похоже, это ещё не все чудеса, которые нас ожидают, в таком случае.

– Действительно, впечатляет, – услышали они чей-то дребезжащий голос. – Но не очень, честно говоря.

Обернувшись на голос, они увидели старика в форме исчезнувшего навсегда Союза, который опирался на внушительную трость и с любопытством глядел на идущих по тропе друзей.

– Это ещё что за хрыч? – бесцеремонно осведомился Лютц, поигрывая винтовкой. – Наглый, как все мятежники.

– А, так это знаменитый герой драки при Мар-Адетта, – пренебрежительным тоном пояснил Оберштайн. – Он отказался сдаваться, восхваляя демократию – дескать, дружба между хозяином и слугой невозможна.

– Ага, они в верности только этот маразм и видят – явно судят по себе, рабы своей тупости, – фыркнул Лютц. – Как известно, адмирал Кирхайс был другом детства нашего Императора – или это им тоже ни о чём не говорит?

– Просто они заткнули уши и глаза, не желая воспринимать реальность. Быть ущербами гораздо удобнее – можно всегда найти оправдание собственной злобы на весь мир.

Тем временем Райнхард тоже увидел Бьюкока и радушно кивнул ему, остановившись:

– Вы со мной, сударь? Так подходите тогда.

Старик отрицательно покачал головой.

– Республиканец не может пойти за самовластным правителем.

Райнхард независимо тряхнул головой – однако было заметно, что он уже равнодушен.

– Затвердил пустую мантру, – не сдержался Ройенталь. – Ты так ничего и не понял, старый дурак? Кто тебя здесь заставляет быть республиканцем? Вашу демократию породил ад, но вообще-то согласно её принципам Император легитимен – это понимали даже Минц и Ян!

– Это бесполезно, – ответил ему Райнхард. – Республиканец не уважает никого, в том числе себя, – повернувшись к Бьюкоку, он с лёгкой издёвкой пропел несколько фраз, глядя тому в глаза. – «Лбы разбиты до крови от земных поклонов, мы такие борзые, знайте нашу прыть – мы своих угробили тридцать миллионов, это достижение вам не перекрыть». Или не республика предпочла уничтожить собственного Чудотворца, а? Вы воевали за неё всю жизнь – так что в моих глазах подписались под всеми её преступлениями, и нечего кивать на Трюнихта!

– Вы безжалостны, император, – опустил глаза Бьюкок.

– А я вам ничего не должен вообще-то, или это никогда не приходило Вам в голову? Многие так удивляются, когда ведёшь себя с ними так же, как и они с тобой – вы не замечали этого разве, ослеплённые своими фальшивыми добродетелями? Хорошо, устранив меня, кого Вы предложили бы миллиардам моих подданных – вашего Трюнихта с гвардией головорезов из деструктивного культа, творящих любой беспредел? Отправляйтесь в ад с такими подарками – вот что Вам ответили бы, милейший. Или Вы берёте на себя ответственность уничтожить сперва эти миллиарды не согласных с Вами? Тогда нам точно не по пути, Вы правы, – Райнхард отвернулся от него, не обращая внимания на выражение ужаса на лице старика, и двинулся к поджидавшим Оберштайну и Лютцу.

– Именем демократии творятся любые мерзости, – проворчал Ройенталь, двигаясь рядом. – Главное – найти козла отпущения, потому что ни у кого нет ответственности ни за что. Скольких я наказал за настоящие преступления, а они были уверены, что им ничего не грозит при прежнем порядке.

– Ага, и вспомним, чем тебе за это отплатили, – в тон ему заметил Райнхард. – Это какая-то проклятая планета – столица этой республики. Даже Оберштайн там не очень преуспел, похоже, они вообще разучились нормально жить, и кроме как партизанить, ничего не умеют.

– Ах, а я ведь виноват перед Оберштайном – он ведь не желал мне того зла, которое я ему приписывал…

– Это тебе Ланг сказал? – улыбнулся Райнхард. – Такой хороший семьянин, по словам Кесслера…

– Я сам это понял через некоторое время после ранения на «Тристане».

– Почему не обратился напрямую ко мне? Все искали способ тебя вытащить живым – и я тоже. Мы бы даже придумали, как спасти твою репутацию – или до сих пор сомневаешься?

– Нет, не сомневаюсь, но… – он не договорил и рухнул перед своим императором на колени.

– Ладно, отставить, вставай, – потребовал Райнхард. – Сейчас я знаю больше чем достаточно. Тема закрыта.

Райнхард оставил Ройенталя поговорить с Лютцем и Оберштайном, а сам крепко задумался. Он странным образом ощущал сейчас, что остальные его погибшие адмиралы теперь совсем рядом с ним, но встречаться с ними ещё рано. Яна Вэньли он вообще видеть не хотел – во всяком случае, на данный момент точно. Решать тактические задачки ему надоело ужасно, разговаривать о демократии опротивело, а больше их ничего и не связывало, кроме дуэли при Вермиллионе. На ум пришли слова, брошенные как-то Кисслингом кому-то из его подчинённых: «Наш Император накануне драки отослал свою даму в безопасное место, а этот республиканский лоботряс не нашёл лучшего времени для помолвки, представляете? Экая пошлость и безответственность, право!». Да, но далеко ли мне удалось уйти от этого, ведь моя императрица теперь вдова? Эта мысль причинила настолько сильную боль, что Райнхард совсем неосознанно крикнул: «Кирхайс! Где ты?»

Что-то произошло – раздался некий рокочущий грохот, полутьма заклубилась каким-то густым туманом, твердь под ногами сильно задрожала. В нескольких шагах вдруг вспыхнул слепящий свет, и через некоторое время стало возможным различить на его фоне неясные ещё очертания какой-то фигуры. Она неторопливо отделилась от невыносимо яркого потока и приблизилась. Райнхард инстинктивно поднёс ладонь к глазам, чтоб лучше видеть – пожалуй, здесь это было бессмысленно, и сделал шаг вперёд, ещё ничего толком не рассмотрев.

– Спасибо за Ройенталя, Райнхард, – раздался столь знакомый бархатный голос, что молодой император ощутил, что задыхается от перенапряжения. – С ним было сложнее всего.

Сейчас Зигфид Кирхайс был ростом выше даже Биттенфельда, да ещё и в мундире белого цвета – такого при жизни не носил никто. Кроме того, этот странный серый плащ… да это же не плащ вовсе, а огромные мощные крылья! Райнхард застыл в немом восторге и только протянул руку к другу.

– Нет, Райнхард, тебе ещё рано со мной, – покачал головой тот, тепло улыбаясь. – Я заберу Ройенталя – он достаточно уже настрадался, и Лютца – он давно воюет здесь, хватит. А у тебя ещё много дел, мой император.

– Как это? – совсем растерялся Райнхард. – Что это значит? Я отправлюсь в преисподнюю теперь, стало быть?

– Ты всегда был требователен к себе, даже слишком, – вздохнул Кирхайс и снова улыбнулся. – Я сильно обидел тебя со своими упрёками, помнишь? Это было очень невежливо с моей стороны – обрушить на тебя Вестерленд и даже не поинтересоваться, чего тебе это стоило. Прости меня за это и не терзайся – не ты виноват в моей смерти, на то были совсем другие причины.

– Какие? – только и смог выдохнуть Райнхард. – Это же произошло из-за…

– Нет, – вежливо оборвал его Кирхайс. – Кроме того, останься я с вами, ничего бы не получилось вовсе, поверь. А так в память обо мне вы все сплотились и сохранили корону – и никто не справился бы с ней лучше тебя. Да и Аннерозе нужен другой человек, что бы она там себе не воображала в своих мечтах. Так что тебе ещё предстоит выдать её замуж и вырастить не только Александра Зигфида фон Лоэнграмма, – он задорно подмигнул другу, и Райнхард с удивлением увидел, что вместо пылкого юноши, каким он навсегда запомнил Кирхайса, перед ним солидный и суровый мужчина, намного серьёзней его самого теперешнего.

– За кого выдать? Как это возможно? – пробормотал Райнхард совершенно безотчётно. – Я же умер…

– Ещё нет, да ты и не болен даже, просто загнал себя до изнеможения, – терпеливо пояснял Кирхайс. – Сейчас ты ещё лежишь на постели и даже без пятен – время течёт по-разному в разных ситуациях. К тебе летят гости с далёкой планеты – они пятьсот лет с неё почти ни разу никуда не выбирались, но, узнав о том, что все ждут твоей смерти, стартовали несколько недель назад. Они тебе расскажут много интересного и важного, сам поймёшь всё. Наша брань – не только против плоти и крови, так что эпоха войн в космосе хоть и закончена, но это ещё не означает эры всеобщего благоденствия. Рай смертным построить не дано, но не допустить воцарения ада – главная задача. Так что увидимся попозже, Райнхард, тебе пора, а я должен забрать Ройенталя и Лютца. Кроме того, тебе ещё принимать присягу у Юлиана Минца, мальчик скоро превратится в мужа – просто напомни ему о нашей с ним встрече на Изерлоне и можешь рассказать об этом разговоре. Он поймёт.

Райнхард с сомнением покачал головой.

– Этот наследник Яна слишком предан его учению.

Кирхайс снова лучезарно улыбнулся, вежливо подавая руки подошедшим к нему Ройенталю и Лютцу.

– Яну ещё при жизни от него доставалось. Да и невесту Юлиана не стоит недооценивать – она сосватает ещё собственную свекровь за Мюллера, вот увидишь. Шейнкопфу повезло с дочкой – не каждая может отмолить такого папашу, но эта просто ураган. До встречи, Райнхард, – и троица начала быстро таять в потоке света.

– Подожди, – крикнул Райнхард, превозмогая какое-то странное головокружение и беспомощно протянув руку, которую уронил от изумления. – За кого я должен выдать Аннерозе?

– За Оберштайна, – услышал он и почувствовал, что стремительно падает куда-то.

1. Похмелье от смерти

Тесно, темно, больно. Вздохнуть, вздохнуть, срочно! Ах, что за душная тюрьма, ну где же это я, надо хоть что-то предпринять, чтоб уяснить происходящее. Шум, как будто лавина где-то вдалеке… Удар, где-то внутри, ещё, ещё, вроде вполне терпимо, уже даже не мешает, вздохнуть! Получилось. Так, ещё, ещё… Ага, вот в чём дело, это ж моя густая кровь еле течёт по жилам, я в себе и лёжа, как Кирхайс и говорил. Ух, как опять тяжело – голова будто свинцовая, ноги затекли неимоверно, даже пошевелить не получается. И темень ещё перед глазами – такой мрак, пожалуй, способен всерьёз напугать. Надеюсь, мне не придётся всю жизнь валяться беспомощным инвалидом, иначе какой смысл был возвращать меня сюда. Что там говорил Кирхайс, я не болен даже? Хорошо бы, но как же в такое поверить, после стольких месяцев лихорадки и её последствий. Хоть бы кто помог, право, я боюсь не справиться. Свет, свет, я его не вижу… Эй, кто там сказал странную фразу про свет, как тебя звали когда-то, Солнце Правды, да? Помоги, умоляю, я не могу ничего сам, особенно сейчас. Да ещё и больно… Всё тело звенит от боли. Позволь мне делать то, что я должен. Хотя бы это. Иначе кто же сделает это за меня? Помоги мне, я знаю, что ты есть, хоть и не знаю, где ты. Помоги, мне слишком больно, я этого уже не вынесу!

– Хильда! – ну и хриплю же я, и это мой голос? кошмар… – Хильда, любимая, где ты?

Да, я сдал… полностью. Чтоб когда раньше, да вот так, ещё и вслух… Впрочем, это же правда, чего её стесняться? Разве я не могу позволить себе сказать, что люблю? Ну и дурак же я, право, в таком случае…

– Хильда! Где ты, любимая? – так, правая рука поднимается, это уже что-то… попробуем иначе.

Ох, это было слишком резким движением, экий болевой шок оно вызвало… Райнхард беспомощно рухнул с локтя снова на спину. Хотелось заплакать от бессилия, кажется, даже слёзы услужливо навернулись…

– ХИЛЬДА! – кажется, в этот крик вся боль и вложилась полностью, силы подло оставили, впрочем, к этому было не привыкать. Райнхард остался лежать, тяжело дыша и ужасаясь давящему отчаянию – он не мог ничего

сделать с собой, но это одиночество в полной темноте было невозможно переносить. Если бы хоть что-то происходило, к нему вернулось бы прежнее мужество. Сколько прошло времени? Где он и что произошло – ведь раньше ему стоило только пожелать увидеть любимую, как это случалось само собой. Неужели с женой несчастье – он ведь не знает, как долго его не было…

– Хильда, я тебя люблю, вернись ко мне! – я готов прокричать это на весь космос, пусть, зачем я завоёвывал Вселенную, если со мной нет той, кого я всегда хотел чувствовать рядом? – Хильда, где ты?

Ему показалось, что он слышал какой-то стук или хлопок, но он умолк, утомлённый криком. Однако руку поднять и протянуть куда-то перед собой он мог. Его уже не смущало, что он выглядит беспомощно, тупо шаря ладонью в воздухе. Рука наткнулась на знакомую руку, которую он столько раз с благоговением сжимал…

– Райнхард, ты… – наконец услышал он голос, которого ждал всем своим существом и боялся не услышать больше. – Ты здесь, Райнхард! – он почувствовал прикосновение к волосам, запах её тела, а потом на щеку упала холодная капля.

– Да, Хильда, да, любимая, – говорить получалось с трудом, и он почти шептал, – я вернулся к тебе. Как ты?

Она не ответила, но он почувствовал, как она дрожит. Он хотел обнять её, и рванулся к ней совершенно инстинктивно – это не получилось, но левая рука смогла подняться и обхватить её за плечи.

– Не плачь, я сильно перепугал тебя, знаю. Обними меня, мне холодно одному. Только не бойся больше – нас ничего плохого не ждёт, поверь мне.

М-да, я идиот – желать, чтоб женщина не заплакала после всего этого… Она ж не железная, это понятно. Ну да ничего, не будет же она плакать вечно, а мне намного лучше, я даже могу утешать её, жаль, что так и не вижу ничего… Что, что она там несёт? Этого ещё не хватало…

– Хильда, умоляю, ну хоть не сейчас, не надо меня титуловать величеством. Я всего лишь мужчина, который тебя любит, и мне сейчас ничего не хочется знать, кроме того, что ты со мной. Мне плохо без тебя. Вспомни – стоит тебе уйти, и я начинаю погибать, это ведь всегда с нами было. Мне везде без тебя плохо, – добавил он уже с сильной горечью и крепко сжал объятья. – Я всё помню, сколько тепла я видел от тебя, когда замерзал – я же тогда только вернулся из… а потом на той утраченной крепости, и после, столько раз… Ну не корону же ты во мне видишь только, верно? – так, только бы тут не заплакать самому, это будет как-то неловко…

– Райнхард, ты жив!

– Да, благодаря тебе. Если бы ты не пришла сейчас, я бы снова умер. Останься со мной сейчас, пусть все подождут, я слишком долго тратился на Вселенную, – он наконец нащупал её губы своими и наградил её долгим нежным поцелуем. – Я плохой муж, и это нужно исправить как можно скорее.

– Но как? – она успокоилась, и к ней начала возвращаться её вечная рассудительность. – Ты ведь правда…

– Да, это так. Кое-что произошло, я обязательно расскажу. Пока просто побудь со мной – я ещё слишком плох и не могу без тебя дышать. А ты так нежно произносишь моё имя – жаль, что я не слышал этого раньше…

Сердце стучало немилосердно громко, да ещё и голова начала снова беспокоить – Райнхард почувствовал, что резко слабеет и падает на подушку, но разжимать руки он не хотел никоим образом, боясь провалиться в чёрное небытие, где нет ничего, кроме боли. Он попытался шевельнуть ногой – как ни странно, это получилось и он оставил колено согнутым, чтоб не лежать совсем пластом.

– Райнхард, я на всё готова, только…

– Нет, просто скажи, что любишь. Эти наши условности, сколько они украли у нас времени – я боялся ухаживать за тобой все эти годы. А после той ночи, когда ты ушла молча утром – тогда было хуже всего, разве ты не заметила? Я чуть с ума не сошёл от этого холода без тебя! – странно, до чего легко меня прорвало, ведь раньше я бы ни за что… м-да, стоило ради такого умереть, пожалуй…

– Райнхард, я очень испугалась после Урваши, очень, может быть, это как-то… Но я поняла, что люблю!

– Если бы ты… сказала это раньше, возможно, я бы не стал… ладно, не важно. Просто поцелуй меня, Хильда, и не плачь больше.

– Райнхард, ты целуешься так, будто хочешь сделать ещё одного сына!

Он услышал, как смеётся. Ему было просто хорошо, пока она оставалась рядом.

– Хорошая мысль, я над этим подумаю. Но может ведь быть и дочка, верно? А так – хороший комплимент для выходца с того света, согласен, – всё же, как хорошо быть просто мужчиной, забыв про всё остальное…

Где-то поблизости что-то упало с заметным грохотом. Ага, с досадой и озорством одновременно подумал Райнхард, конечно, всегда есть желающие мешать любым моим желаниям. Даже просто выжить.

– Не шевелись, – шепнул он жене. – Я не хочу сейчас ничем заниматься. Ты ведь устала, надо полагать, тебе тоже надо отдохнуть.

Он всё же услышал тихий шёпот: «Император жив???», но не узнал голос. Он лишь решил проверить, на что способно отдохнувшее тело – и на этот раз оно не обмануло ожиданий: от резкого рывка Хильда оказалась рядом с ним на постели, упав на спину. Молодой император приподнялся, отжавшись на одной руке, и, повернув голову на звук, громко и безапелляционно проговорил:

– Извольте меня не беспокоить по любым вопросам, будьте так добры. Имеет император право на отдых в этой Галактике хотя бы после смерти, а? Прочь до новых указаний! – и неторопливо рухнул снова, чтобы крепко обнять жену. – Хильда, ты тоже никуда не спешишь пока, хорошо?

Они оба не знали, сколь хорошо действуют друг на друга – и крепко заснули, обнявшись, на несколько часов. У них не было сил даже подумать о том, что творилось вокруг – хотя их никто не беспокоил, беспокойство вокруг достигло невиданных размеров. И кроме того, был ещё один значительный повод для беспокойства – когда в одну из комнат снова помчались врачи, и с ними собака. На боку ожившего Оберштайна была обнаружена странная повязка, напоминавшая оторванную полу белого плаща. Хотя в целом состояние пациента было тяжёлым, сомнений в том, что он выживет, уже не было. Было лишь неясно, откуда взялась повязка – ведь по всем данным, в эту комнату никто так и не входил.

Райнхард проснулся как будто самопроизвольно, но он очень хорошо понимал, что это не так и что-то не только уже происходит, но требует его личного вмешательства. Он безотчётно открыл глаза, потом, сообразив, что взгляд невидящих глаз легко напугает человека, неторопливо прикрыл их. Хильда так и спала рядом – он слышал её ровное дыхание у себя на левом плече. Он осторожно чуть отодвинулся и, подняв правую руку на локте, сделал приглашающий жест пальцами у своего виска. Послышался тихий шорох – кто-то приближался…

– Слушаю, Ваше Величество! – а, это Эмиль, что ж, я рад его осчастливить, этот будет мне рад любому…

– Шшш, Эмиль, очень тихо – мне нужно одеться, – шёпотом попросил император. – Если вдруг не найдёшь одного плаща – не пугайся, просто скажи мне об этом. И ещё позови сюда Миттельмайера, но одного и как можно тише, ладно? – он постарался улыбнуться как можно беспечнее, пусть пока считают блажью нежелание открывать глаза.

– Слушаюсь! – прошептал мальчик и кинулся исполнять.

Райнхард тем временем крепко задумался, потихоньку потягивая одну группу мыщц за другой. Вроде бы подозрений в беспомощности тела не появлялось. Почему это случилось с ним? Началось-то вполне безобидно, и когда? Мальчишеское желание завоевать Вселенную само довольно скоро уступило пониманию того, что империя – вовсе не игрушка, просто избавиться от республики под боком было жестом упорядочения, но хотелось сделать всё красиво. Так, вот тут я и споткнулся – когда вместо честной драки меня опрокинули хитреньким приёмом, подставив под прицел, и кабы на выручку не пришли вызванные Хильдой друзья… Именно накануне этого грустного кошмара я первый раз и рухнул с температурой, помнится. Да, с республикой красиво нельзя – она это мне очень быстро доказала, и не раз. А некрасиво было противно, честно скажем… Дальше – пока занимался этой проблемой, болел, однако приступы учащались, стоило приблизиться вплотную. С другой стороны, остальным было гораздо хуже – Фаренхайт вот погиб, потом ещё двое, кабы не погибли все, оттого я и лез всё сделать сам, но… Ещё я снёс истукана на Хайнессене – безотчётно, но из-за этого сам там дважды чуть было не сгорел и потерял Ройенталя – а ну как он погиб вместо меня, а? Не сжёг ли я себя вовсе не войной, а тем, что занимался слишком опасным делом, не отдавая себе в этом отчёта? Объявить болезнь неизвестной – чего уж проще, но я и сам уникум, скажем честно. Если мне нравится воевать – это ещё не означает, что я помешан только на войне. Я не могу быть один – когда погиб Кирхайс, я был рад, что кто-то всё время есть рядом. Но разве это ненормально? «Нехорошо быть человеку одному» – разве не Бог сказал это когда-то? Захоти я всерьёз умереть – уж нашёл бы в себе силы остаться один, это у меня получалось. Райнхард вспомнил, как одиноко сидел на ступенях залы в погибшей крепости, где произошло непоправимое, как жаловался погибшему другу, что во Вселенной холодно, как никогда. Потом, когда пришла пора всё же выйти – никого из адмиралов и офицеров не было, куда они все делись, он не подумал, потому что перед ним очутилась Хильда с чашкой горячего кофе… Он тогда понял, что принадлежит уже ей, но приходилось делать вид, будто это не так. Доделал, что умер. Ах, ведь всего лишь хотелось поскорее покончить с этим всем… Ага, вот в чём дело – я же простыл от этого холода, вот что. Холод – он тоже обжигает, как и огонь. Боже, помоги мне. Если не я, то кто? Ещё столько не сделано, и я… боюсь этой черноты, очень.