Чёрное. Белое

Елена Сергеева

Чёрное. Белое

Не бывает черное черным.

Не бывает белое белым.

Ни в решении злом, очерствелом…

Ни в порыве безумном, влюбленном…

В мире множество разных оттенков,

Как в душе человеческой пятен…

И бывает превратной оценка,

Если вдруг экземпляр непонятен…

1 глава. Предложение.

Черное-белое. Плохое-хорошее. Я с детства привыкла разделять свою жизнь, свои поступки, окружающих людей в соответствии с этой градацией. Наверно, не прошло бесследно неоднократное чтение в нежном возрасте родителями известной книги Маяковского «Что такое хорошо и что такое плохо», а если серьезно, то моя мама – учитель русского языка и литературы, коренная петербурженка, и к вопросу воспитания единственной дочери подошла очень серьезно, и я всегда придерживалась четких понятий, что может себе позволить, а что нет интеллигентная девушка.

На глазах появляются слезы. Теперь это происходит всегда, когда я думаю о ней. И хоть моя мама далеко не самый легкий человек на свете, я люблю ее безоговорочно, просто потому что она моя мама и потому что она мой единственный живой родственник. А месяц назад к моей любви присоединилась стайка перепутанных чувств, где боль, сострадание и тревога были на первых ролях. Я узнала, что она серьезно заболела и я могу ее потерять…

– Банк рассмотрел вашу заявку, но в настоящее время не может дать вам положительный ответ, – отрывает меня от размышлений приятный голос миловидной девушки с приклеенной улыбкой на губах.

Смысл ее слов проникает в сознание и постепенно инфицирует кровь попавшим в нее ядом отчаянья, с каждой секундой приводя меня в ужас: мне отказали. Я словно лечу в пропасть и понимаю, что скоро разобьюсь. Эти деньги нужны мне как воздух, которого внезапно стало резко не хватать. Вернее, не мне, а маме. А сейчас оборвалась последняя надежда. Вонзаю ногти в ладони, чтобы по-детски не разреветься, одновременно хлопая ресницами, отчаянно прогоняя набежавшую влагу из глаз, и неворочающимися губами бормочу:

– Почему?

– Банк не дает пояснений, – сухо заявляет она и, отворачиваясь, начинает копошиться в бумагах, ясно давая понять, что я больше не вправе воровать ее драгоценное внимание.

В другое время, при других обстоятельствах я бы тотчас ушла, гордо вскинув голову, но сейчас…

– Я не понимаю… Я попросила немного… И в залог готова предоставить квартиру…

– Девушка! – раздраженно произносит та, но, встретив мой тонущий в океане слез взгляд, неожиданно смягчается и отвечает:

– Поймите, вы студентка, не работаете…

– Я ищу работу… и квартира… – забывая обо всех правилах приличия, перебиваю я и тут же краснею, вспоминая маму. Она словно сидит в кресле напротив и, поджав губы, недовольно качает головой, давая понять, что я веду себя невоспитанно.

– Поймите, банку не нужны суды!

В этот момент приходит осознание того, что все эти разговоры уже бесполезны. Какой-то равнодушный человек уже принял решение, что я неплатежеспособна и мне не стоит давать деньги взаймы, несмотря на то что я указала, что они нужны мне на лечение матери, и готова предоставить залог, многократно превышающий запрашиваемую сумму.

Заставляю себя оторвать свое отяжелевшее тело со стула и, поднявшись, иду к выходу. В груди разрывается на ошметки мое измученное сердце так, что хочется не просто плакать – выть. Скользящим взглядом смотрю на людей вокруг. Им, естественно, нет никакого дела до моих проблем, и неожиданно для себя самой горько констатирую, что все мы припеваючи живем, пока однажды в нашу жизнь не врывается безжалостная, страшная болезнь – рак. От него не застрахован никто: ни самый большой начальник, ни обычный клерк. Он может поражать как стариков, так и детей. Это монстр, настигающий нас в самый неожиданный момент и делающий нас беспомощными…

Эмоции, сжав меня до дикой боли, все больше застилают глаза пеленой, и я в полуслепом состоянии пытаюсь найти выход на улицу, чтобы там, не стесняясь, выпустить их наружу. Только дойти до выхода без происшествий не получается – я налетаю на кого-то яркого и явно пахнущего приятным селекционным парфюмом и, не ожидая столкновения, не удерживаюсь на шпильках, и больно приземляюсь на пятую точку.

– Девушка, осторожнее! – слышу приятный, но недовольный женский голос и через секунду более мягкое продолжение с нотками явного удивления: – Ася, ты?!

Сильно моргаю, чтобы, не касаясь руками, не размазывая тушь, окончательно освободить глаза от слез и разглядеть ту, которая назвала меня по имени. Явно дорогие красные туфли с красной подошвой, стройные длинные ноги, обтянутые нейлоном, яркое платье выше колена, сексуально облегающее потрясающую фигуру, темные практически глянцевые прямые волосы, ярко-красный рот, изогнувшийся в улыбке и приоткрывающий ровные белые зубы. Поднимаю глаза выше и, встретив веселые голубые глаза, замираю, выдохнув то ли вопрос, то ли утверждение:

– Надя?!

Она протягивает мне свою руку и, смеясь, произносит:

– Так изменилась?!

Я киваю, встаю и честно выдыхаю:

– Да.

Надя Андреева – моя бывшая одноклассница и приятельница в моей памяти была симпатичной, но обыкновенной девушкой и в подметки не годилась той, что стоит сейчас напротив и излучает кричащее благополучие.

– Что случилось? – спрашивает она, смотря на мое заплаканное лицо.

От напоминания о моем фиаско непроизвольно начинают подрагивать губы, и я отвечаю дребезжащим голосом:

– В кредите отказали.

Ее взгляд становится изучающим.

– Зачем тебе деньги?

Сглатываю разрастающийся ком в горле, мешающий говорить, и выталкиваю из себя:

– Маме на лечение…

Слезы предательски опять начинают скользить по щекам, как я ни стараюсь их сдержать, поражая меня тому, насколько я сегодня эмоциональна. Я вообще редко плачу! Да, я проплакала несколько часов, когда узнала о болезни мамы, но потом, сжав зубы, я около месяца держала себя в руках, фонтанировала надеждами и позитивом, чтобы поднять ее дух и не раскиснуть самой, а сегодня, похоже, выдохлась, или отказ банка на меня так подействовал…

– Пойдем со мной, – произносит девушка и, взяв меня за руку, разворачивается, и идет к двери вместо того, чтобы продолжить свой путь в операционный зал банка.

С прикосновением ее теплых пальцев в меня проникает робкая практически иллюзорная надежда на волшебное разрешение моей тупиковой ситуации, и я послушно семеню за ней.

Надя приводит меня в кафе, находящееся в том же здании, и, любезно улыбнувшись расшаркивающемуся перед ней молоденькому парню-официанту, изящно садится на диван, и эффектно кладет ногу на ногу. Я вижу, как парень прослеживает это движение, но потом, встретив ее взгляд, смущается и протягивает меню. Она, не открывая его, произносит «капучино» и, переведя взгляд на меня, спрашивает:

– Ты что будешь?

Я, мельком взглянув на кусающиеся цены на напитки, откладываю меню и бормочу:

– Я воздержусь.

– Два капучино, – говорит девушка и, поймав мой протестующий взгляд, тихо добавляет уже мне:

– Не вопи. Я угощаю.

Чувствую себя ужасно противно, но поспешно проглатываю свою гордость и выжидающе смотрю на бывшую одноклассницу. Она, понимая, что разговоры о погоде будут лишними, сразу приступает к сути:

– Сколько ты хотела получить в банке?

– Шестьсот тысяч.

Надя задумывается, а потом признается:

– Столько я тебе не могу дать.

Я резко лечу с небес на землю, но ее следующая фраза, словно раскрывшийся парашют, останавливает меня где-то на полпути:

– Я несла положить на счет двести тысяч. Могу их одолжить тебе, если объяснишь, как и когда вернешь?!

В висках начинает стучать «двести тысяч! двести тысяч!», и я, понимая, что от того, насколько я буду убедительной, зависит скорая операция мамы, поспешно объясняю:

– Я как раз сейчас ищу работу.

– Ты учишься?

– Да, но…

Она хмурит свои идеальные, геометрически выверенные брови и беспристрастно сообщает:

– Ася, я очень хочу тебе помочь, но я так же хочу быть уверенной, что деньги ты вернешь обратно. Мне не сыплются они с неба!

– Я верну! – тут же горячо восклицаю я и гляжу в ее глаза прямо и честно, но, похоже, она не верит.

– С таким раскладом я их долго не получу. Если вообще ты сможешь когда-нибудь сделать это.

Заметив, что я собираюсь заверить ее новыми клятвами в своей честности, девушка, внимательно изучая ту часть меня, что видна из-за стола, спрашивает, опережая меня:

– На что ты готова, чтобы получить деньги?

Все также, не разрывая наш зрительный контакт, я произношу твердо и уверенно:

– На все!

Она еще пару секунд раздумывает и ошарашивает меня своим признанием:

– Я работаю в стриптиз-клубе.

– Ты стриптизерша?! – едва выговариваю я не в силах скрыть своего шока.

Надя морщит свой хорошенький напудренный носик и восклицает:

– Я актриса стриптиза, и не путай меня с представительницами другой, более древней, профессии.

В это время подходит официант и ставит перед нами заказанные напитки, давая моей голове время воспринять полученную информацию. Отвечая на вопрос, что готова на все, я не заходила в своих мыслях так далеко…

Пока я, прикасаясь губами к краю чашки, делаю глоток молочной пенки, слышу продолжение:

– Я знаю, как обычно реагируют люди, узнав, чем я занимаюсь, но все равно считаю, что в моем занятии нет ничего плохого.

Я все еще молчу. Я не знаю, как реагировать на признание девушки.

– Более того, это прибыльнее и интереснее стандартных офисных должностей.

Она отпивает свой воздушный напиток и произносит важную для меня информацию:

– Завтра у нас будет кастинг. Приходи. Если тебя возьмут, я дам тебе деньги в долг.

Мне сложно вот так сразу проанализировать обрушившееся на меня предложение, поскольку оно не влезает в мои рамки допустимого, так как не слишком нравственно, но это не мешает задать мне практичный вопрос:

– И сколько можно заработать… стриптизом?

– У нас есть «гарантия».

Надя замечает растерянность в моих глазах и объясняет:

– Полторы тысячи за ночь – это за выход, если я работаю не меньше четырех дней в неделю и выхожу в зал в положенное время полностью готовой.

Я киваю и слушаю продолжение:

– Но это не основной заработок. Больше всего я получаю чаевыми и исполнением приватных танцев, где только от тебя зависит, сколько ты заработаешь!

– И сколько зарабатываешь ты?

– Двести – двести пятьдесят в месяц, – снова ошарашивает она меня и поспешно добавляет: – Но ты губу не раскатывай. Я два года работаю, и контингент у меня есть свой. Но тысяч восемьдесят первое время сможешь заработать, если будешь следовать моим рекомендациям.

Я смотрю на нее огромными глазами. Я даже не догадывалась, что профессия, не требующая ни высшего образования, ни умственных способностей, ни эрудиции, может приносить такой доход. Словно прочитав мои мысли, девушка заявляет:

– Легких денег в стриптизе нет. Дорогие подарки клиентов в виде машин и квартир остались в девяностых. Что касается заработка за ночь, то ты можешь получить половину зарплаты твоей мамы, если многие клиенты закажут твой приватный танец, или получить только гарантию. И есть еще штрафы!

Я снова киваю, подтверждая, что поняла ее, а Надя бросает взгляд на отсутствие маникюра на моих пальцах. Заливаюсь краской, убираю руки с чашки на колени и слушаю дальше.

– Сама понимаешь, что выглядеть надо идеально: маникюр, педикюр, никаких волос на теле, макияж, прическа. Это расходы!

Я в который раз киваю, как китайский болванчик, и хоть я еще не договорилась сама с собой, что готова, позабыв о всех нравственных составляющих своего воспитания, пойти завтра на кастинг, впитываю в себя новую информацию, как губка.

– Еще понадобятся костюмы для выступлений и стрипы…

Увидев, как я хлопаю глазами, услышав незнакомое слово, она объясняет:

– Сценические туфли.

Девушка делает новый глоток и резюмирует:

– Я не буду грузить тебя сейчас всей необходимой информацией. Возьмут – вот тогда все объясню подробно.

Выдавив «угу», отдираю приклеившийся к небу язык и задаю волнующий вопрос:

– А что надо делать на кастинге?

– Понравиться внешне, – произносит Надя, откинувшись в кресле с усмешкой, возможно вспоминая свой кастинг. – Очень придирчиво смотрят на грудь. Если с ней плохо, то не возьмут. Причем я не про размер говорю. Грудь может быть как большая, так и маленькая. Главное, хорошей формы.

Девушка смотрит на меня, словно под блузкой может оценить, подходящая ли она у меня, и заканчивает свое повествование:

– Раздеться под музыку и поговорить. А то вроде неплохо танцуют и выглядят, но открывают рот – и хочется убежать.

Видя, как я напряглась, Надя с улыбкой пытается меня успокоить:

– Думаю: у тебя ни с чем проблем не возникнет. Я просто так никого не стану рекомендовать.

В голове все перемешивается: радость оттого, что я, возможно, получу часть денег и высокооплачиваемую работу, чтобы рассчитаться с долгом; воскрешая надежда, что я смогу отправить маму на операцию и последующие химиотерапии и она поправится; неприятие всем своим существом роли танцовщицы стриптиза; обреченность от осознания, что я скорее пожертвую своими принципами, чем жизнью любимого человека, и обычный человеческий страх перед неизвестностью…

Добравшись до дома и войдя в квартиру, ощущаю, что во мне совсем померкли радужные составляющие Надиного предложения, и сомнения с новой силой замаячили на горизонте. Перспектива стать стриптизершей вызывает в моем существе естественное отторжение.

Тяжело вздохнув, я скидываю туфли и, тихо пройдя по коридору, заглядываю в комнату матери. Она лежит на кровати, но, услышав мои шаги, приподнимается и медленно садится. Мама пытается растянуть губами улыбку, но выходит это так неестественно, впрочем, как и моя ответная улыбка.

– Голодная?

Я мотаю головой.

– Ася, ты совсем не ешь.

– Перекусила в институте с Оксаной, – не краснея, вру я просто потому, что не хочу ее огорчать, что у меня совсем нет аппетита. От этой безобидной лжи чувствую новый укол совести. Я все больше изменяю себе.

Взгляд падает на тумбочку возле кровати, и я замечаю, как стремительно уменьшилось с утра количество обезболивающих таблеток. Эта картинка одним махом убивает все сомнения, что бултыхались в моем сознании, и я окончательно убеждаюсь, что пойду на завтрашний кастинг и еще куда угодно, лишь бы срочно заработать деньги и попытаться спасти жизнь матери.

– Ложись, – бормочу я ей, подходя ближе.

Мама послушно выполняет указание, а я, поддаваясь внезапному порыву, ложусь к ней под бок и ощущаю, как она прижимает меня к себе, как в далеком детстве. Вдыхая ее запах, возвращающий меня в счастливое беззаботное время, внезапно думаю, что, наверно, всегда у идеальных родителей рождаются неидеальные дети вроде меня, возможно, природа устает, создавая совершенство, и отдыхает. Не все могут быть такими… сильными, правильными. Я знаю, что моя мама никогда бы не одобрила это мое сегодняшнее решение. Она бы провалилась сквозь землю, сгорела бы заживо, но не согласилась бы на то, на что я мысленно дала себе согласие.

2 глава. Кастинг.

Надя встречает меня у входа в стриптиз-клуб и уверенно ведет за собой. Я машинально следую за ней, но все еще не могу догнать происходящее. Неужели это правда действительность?! Я интеллигентная, принципиальная, разумная, домашняя девушка, взволнованная до трясущихся рук, с учащенным пульсом и бешеными глазами семеню за бывшей одноклассницей, чтобы пробовать себя в стриптизе… Точно что-то из ряда вон выходящее! Может быть, это просто сон?! Щипаю себя за руку – больно. Это точно мне не снится!

Спутница заводит меня в какую-то комнату и сует в руки пакет.

– Надень это.

Я киваю, даже не заглянув туда, и растерянно смотрю на нее. Она же оставит меня одну или хотя бы отвернется?!

– Переодевайся! – с нажимом произносит Надя и судя по взлетевшим бровям недоумевает о моем замешательстве. Да, действительно глупо! Девушка, собирающаяся раздеваться в зале, полном людей, преимущественно мужского пола, смущается взявшей ее под крыло подруги.

Торопливо скидываю свитер, джинсы и, оставшись в нижнем белье, вытаскиваю содержимое пакета. Бюстгальтер, усыпанный пайетками, ниточки стринг телесного цвета, безумно коротенькая блестящая юбочка и шифоновая кофточка, завязывающаяся на животе. Больше всего места в этих обрезках ткани занимают туфли на высоченной подошве и с умопомрачительно длинными каблуками, которые называются как-то своеобразно.

Под прицелом Надиного взгляда я снимаю с себя остатки своей одежды, одеваю то, что она мне дала, и жду дальнейших указаний.

– С грудью и фигурой у тебя все отлично. В общении ты адекватная, так что если по-прежнему хорошо двигаешься и не станешь смущаться, то проблем не будет, – заключает она и, отойдя к какому-то шкафчику, вытаскивает бутылку коньяка и стопку. Наполнив ее доверху, девушка протягивает мне.

Я вылупляю на нее глаза и мотаю головой.

– Тебе нужны деньги? – повторяет она вчерашний вопрос.

Я киваю.

– Тогда послушай меня и выпей.

Я беру стопку и запрокидываю ее в себя так, как, видела, делают это в фильмах. В ту же секунду у меня перехватывает дыхание, и пожар, опалив горло, спускается вниз, разливая по внутренностям приятное тепло. Я усиленно моргаю, пытаясь удержать слезы, набежавшие на глаза, и не испортить макияж, на который убила не менее получаса.

Надя еще раз оценивающе разглядывает меня и командует:

– Пойдем.

Едва я делаю несколько шагов, как начинаю, подобно любому предмету, потерявшему опору, притягиваться к полу и только благодаря подхватившей меня девушке остаюсь стоять на ногах.

– Стрипы не предназначены для ходьбы, в них реально двигаться только у пилона. Тебе надо будет купить Pleaser единички, модель kiss, очень устойчивые и удобные.

Мы подходим к выходу на сцену, к нескольким пытающимся поймать удачу за хвост претенденткам вроде меня, и девушки мгновенно, оценивающе просканировав мое тело, отворачиваются. Судя по мрачным лицам и молчанию, они видят во мне очередную конкурентку.

Оглушающая музыка стихает, и доносятся голоса. Спустя несколько минут мимо нас проходит раскрасневшаяся девушка со слезами на глазах и исчезает в коридоре.

Я поднимаю глаза на Надю. Она равнодушно пожимает плечами.

– Ты же не раз участвовала в танцевальных конкурсах и должна понимать – побеждает не тот, кто лучший, а тот, кто умеет лучше продемонстрировать себя на паркете! Тут аналогично!

Вздыхаю и отворачиваюсь. Мама отдала меня на бальные танцы, чтобы было куда выходить энергии ее неугомонной дочери, весь день готовой носиться с мальчишками и всегда предпочитающей брюки платьям. Энергия получила свой выход, я научилась пластично двигаться, полюбила красивые платья и стала пользоваться внешними данными, что дала мне природа, но спокойной, воспитанной и уравновешенной девушкой оставалась только снаружи и только для радости мамы. Если говорить языком танца, европейской программе я всегда предпочитала латинскую.

От моих мыслей меня отрывает властный женский голос, вызывающий на сцену какую-то девушку, и я смотрю в спину отправляющейся на сцену новой претендентке.

Сердце в груди отбивает чечетку от осознания того, что скоро наступит моя очередь.

«Что я делаю?!» – снова поднимает восстание внутреннее «я», но я заталкиваю его обратно воспоминаниями о маме, о ее натянутой улыбке на усталом лице, потухших глазах, об исчезающих обезболивающих на ее тумбочке. Она лучше меня осознает, что, когда придет ее очередь на операцию, она уже не будет для нее актуальна. Похоже, мама смирилась с преследующей ее старухой с косой, но я – нет! Она мой единственный родной человек! Моя связь с детством. Отец бросил нас, когда я была еще маленькой, и я даже не помню его. Нет! Я не готова так рано остаться одной!

Закрываю глаза, чтобы абстрагироваться и успокоиться, как делала всегда перед выступлениями на соревнованиях. Не получается! Сейчас как никогда хочется спрятаться от проблем и побыть маленькой девочкой, а мне приходится быть взрослой и самой решать непосильные проблемы. Хотя разве мы можем знать заранее, что по силам нам, а что нет?! Все всегда надо пробовать!

– Анисимова!

Чувствую, как в бок меня толкает Надя.

– Ася, твоя очередь.

Слышу раздраженный женский голос, повторяющий мою фамилию, по-прежнему вися взглядом на подруге. Вот и время принятия решения! Идти на сцену, опустив гордость и принципы ниже плинтуса, или трусливо сбежать. Понимаю, что, если бы обстоятельства не приперли меня к стенке и не довели до отчаянья, меня бы здесь не было, я бы уже убежала, но поскольку сценарий событий уже написан, и он плачевен для меня, мне ничего другого не остается.

«Многие танцуют стриптиз и не чувствуют угрызения совести!» – говорит во мне кто-то другой, не я. Я, не разрешающая поцеловать себя парням раньше третьего свидания и имеющая всего одного сексуального партнера в свои двадцать один, такого не могла сказать!

Все! Хватит! Надо! Отворачиваюсь, вскидываю голову и аккуратно, чтобы не упасть, иду на сцену.

Дойдя до второго пилона, останавливаюсь и встречаюсь с недовольным взглядом женщины неопределенных лет с большими, плотно обтянутыми тканью формами и ярким макияжем на неестественном лице, и, не отрываясь, смотрю на нее. Пока я шла на сцену, с меня слетели все обрывки волнения, и остались только непробиваемая решимость и упорство добиться поставленной цели.

– Вы готовы?! – все также раздраженно спрашивает она.

Не знаю: то ли я так ей не понравилась, то ли это была ее привычная форма общения с претендентками, но я постаралась не зацикливаться на этом, тем более рядом с ней находился приятный мужчина, который поддерживающе улыбался мне, и я кивнула.

Вчерашние сомнения, усталость и апатия не позволили мне продумать линию танца, и я решаю просто полагаться на мое врожденное чувство ритма и импровизировать.

Раздается музыка, я закрываю глаза, пропуская ее под кожу, пропитываясь ей, как земля влагой, и начинаю двигаться, вспоминая некоторые чувственные движения румбы. Сексуально двигая бедрами, трясь о пилон, как об партнера, я отдаюсь танцу, как, наверно, отдаются любовнику – без остатка и не понимаю: в чем причина, когда в середине композиции музыка обрывается.

– Ты раздеваться собираешься?

Краска опаляет мое лицо, ее раздраженный вопрос, словно пощечина, бьет по моему самолюбию, и на какое-то время я теряюсь, несмотря на то что я знаю, что танцевала хорошо. Не понимаю, что я сделала этой мегере?! Почему она так негативно ко мне относится?!

– Раздевайся! – рявкает она снова, и я влетаю в действительность из облаков своих мыслей. Хочется поддаться бараньему упрямству и вместо этого сделать то, что не делала никогда – невоспитанно показать средний палец и, вскинув голову, уйти, но это слишком большая роскошь, когда ты зависим…

Одеревеневшими пальцами я развязываю узел на животе и снимаю тонкую просвечивающуюся кофточку. Все также холодно смотря на стерву, оценивающую мое тело, завожу руки назад и отстегиваю крючки сверкающего бюстгальтера, и кидаю его на пол в прозрачную лужицу. От обнявшей меня прохлады по плечам и груди пробегает озноб, а я все также молча, но грациозно освобождаю себя от одежды.

– Спасибо. До свидания, – заключает она.

– Это означает нет?! – не двигаясь, спрашиваю я, поражаясь откуда-то взявшейся во мне смелости.

«Ася, это точно не ты?! Может, это говорит коньяк, путешествующий в твоей крови?!»

– Да. Вы нам не подходите.

Злость затмевает другие более важные чувства, и я, усмехаясь, с вызовом спрашиваю:

– У меня плохая фигура или я плохо двигаюсь?!

– У тебя отличная фигура и ты сексуально двигаешься, – раздается откуда-то мужской голос, и пока я глазами пытаюсь найти человека, похвалившего меня, слышу его требование: – Расскажи о себе.

Прежде чем ответить, я успеваю подумать: какой невероятный у него голос… Низкий, бархатный, обволакивающий, словно теплая кофта в прохладу, своим очарованием…

Существуют голоса, которые можно слушать бесконечно, в которые можно влюбиться, даже не видя человека. У мужчины, сделавшего мне только что комплимент, именно такой голос, и я, не видя его, только послушно поддаваясь тембру его звучания, пробирающего до мурашек, осознаю, что он запишется в моей подкорке и еще долго будет звучать во мне приятным воспоминанием о его поддержке.

– Я учусь на третьем курсе в университете… – наконец произношу я и замолкаю, увидев вышедшую на свет фигуру и направляющуюся к моим экзаменаторам.

У него широкие плечи, крепкая грудь, такая, что даже ткань блейзера не скрывает его мощи. Почему-то появляется желание прикоснуться к ней и проверить ее на ощупь: настолько ли она каменная, как видится моим глазам?! Заставляю себе опомниться, выгнать из головы странные мысли и поднять взгляд на лицо приближающегося человека. Поднимаю, замираю и сглатываю.