Колдунья из Треугольного переулка

Нина Гравицкая

Колдунья из Треугольного переулка

Часть I

Глава 1. Избавление от водяного плена

Сонное солнце, пробившись сквозь горизонт, лениво поднималось над спящим городом, и последние звёзды тихо гасли на его посветлевшем небосклоне. Одинокий солнечный луч, заглянув в одесский двор, хотел спуститься вниз, но запутался в гроздьях белой акации и во дворе по-прежнему царил полумрак.

– Просыпайтесь! Солнце встает! – в поддержку лучу прошелестел лёгкий ветерок и Марыська, приоткрыв один глаз, лениво потянулась. Она всегда просыпалась рано утром, чтобы не пропустить торжественный момент зарождения нового дня, ведь в жизни бездомной кошки бывает не так уж много интересных событий. Впрочем, для этого была и вполне прозаическая причина: на крышу сарая, где была разложена для просушки вишня, в это время слетались голуби, и чтобы не остаться без завтрака, следовало быть начеку. Марыська собралась запрыгнуть на стенку колодца, где находился её наблюдательный пункт, но тут из колодца неожиданно показалась чья-то голова, и кошка оторопело присела на задние лапы.

– Это ещё что за чудо такое? – изумилась она. Голова с любопытством огляделась вокруг, затем, приподнявшись над колодцем, ловко перебросила через него ногу, спрыгнула на землю и оказалась обыкновенной девочкой, промокшей до мозга костей и посиневшей от холода, однако без малейших признаков страха, будто пребывание в колодце было для неё самым обычным делом. Увидев перепуганную кошку, девочка отряхнулась и весело рассмеялась.

– Чего ты испугалась, глупая? Я же Маня, я своя! Я вернулась! Представьте себе, что, мирно заснув в своей постели, вы просыпаетесь от того, что в ваш рот, нос и уши неожиданно хлынула холодная вода, и вы чувствуете, что ещё минута – и вы захлебнётесь. Именно таким было ощущение Мани Безымянной, когда к ней вернулось сознание после перемещения из Неведомого мира. Память о том, что с ней случилось накануне, вернулась не сразу, и девочкой овладела паника. Она не понимала, где находится, почему вокруг неё сплошная вода и судорожно билась, стараясь вырваться из водяного плена.

Маня постаралась воссоздать в памяти события своей жизни и первое, что она вспомнила, было подземелье Мёртвого города, куда они с Эриком неудачно переместились из реки Ста водопадов. Тогда она тоже до смерти была напугана окружавшим её со всех сторон чернильным мраком. С этим воспоминанием к ней вернулась память, и она вспомнила все, что случилось с ней накануне. Вот она плывёт к островку, затерянному в море, и видит там странных рыб с белыми выпученными глазами, в которых узнает существо из колодца во дворе семьи Картамышевых.

– А ведь это был вовсе не домовой, – догадалась Маня, – а обыкновенная рыба! Тогда получается, что я нашла новый Ход?! А рыбы просто перемещались из одной реальности в другую?!

Смело открыв глаза под водой, девочка увидела вокруг себя каменные своды.

– Подумаешь, колодец! – желая придать себе смелости, заметила Маня, – бывало у нас и похуже. Прекратив бесполезные метания, она вскинула руки и целеустремлённо устремилась вверх. Когда её лёгкие уже готовы были взорваться от недостатка кислорода, девочка, наконец, вынырнула на поверхность и с жадностью глотнула воздух. Рядом, отчаянно работая лапами, металась Джулька, тщетно пытаясь по скользким камням вскарабкаться наверх. Мане хватило одного взгляда, чтобы трезво оценить своё положение: оно было отчаянным, но не безнадёжным. Верёвка с ведром, по которой она запросто могла бы подняться наверх, здесь отсутствовала, но зато ствол колодца был достаточно узким, чтобы по нему можно было подняться наверх такой тренированной девочке, как она, а, следовательно, шанс выбраться отсюда у неё был. Долго раздумывать времени не было и Маня, облокотившись спиной о стенку колодца, согнула ноги в коленях, уперлась ими о другую стенку и, переставив их на несколько сантиметров вверх, одновременно продвинула вперёд спину. Камень был влажным и скользким, это как-то облегчало подъём, но всё равно кожа на спине от трения стала здорово ныть. Увидев, что хозяйка удаляется от неё, Джульетта Вторая отчаянно заголосила.

– Фу, Джульетта, – опустив голову, строго прикрикнула на неё сверху Маня, – как тебе не стыдно? Надо ждать и терпеть, поняла? Ждать!

Джулька поняла и горестно вздохнула. За её плечами был немалый опыт совместных тяжёлых испытаний, и она привыкла доверять своей маленькой хозяйке полностью и безоговорочно. Раз та сказала ждать, значит, надо ждать. И, чтобы удержаться на поверхности, Джульетте ничего не оставалось, как продолжать добросовестно перебирать лапами.

Вода в одесских колодцах или, как их называли в то время фонтанах, в черте города была соленой на вкус и для питья непригодной, за хорошую воду в Одессе приходилось платить по 20 копеек за пару вёдер, а ведь это был фунт отличного свежего мяса! Наглотавшись солёной воды, Маня чувствовала, что противная тошнота, вывернув желудок наизнанку, уже подходит к горлу. Она тоскливо взглянула вверх: когда же он, наконец, закончится, этот ужасный колодец! К счастью, грунтовые воды в Одессе залегают не на очень большой глубине, поэтому мучениям Мани вскоре пришёл конец. Поднявшись наверх, она, несмотря на предрассветные сумерки, сразу узнала место, где оказалась: это был он, двор дома, где жили родители её друга Серёжи Картамышева! Сюда, незадолго до своего перемещения в новый мир, она приезжала вместе с Лёнчиком и его отцом доктором Капилло, и при виде знакомых очертаний деревянной лестницы, ведущей на галерею второго этажа, где жила семья учителя, у девочки от волнения перехватило горло.

– Я вернулась домой! – прошептала она, не веря своему счастью. – Боже мой, неужели это случилось, и я всё-таки вернулась домой! – слёзы радости ручьём потекли по её мокрому лицу. Сколько бессонных ночей провела она, думая о доме, сколько слёз пролила! Надежда на возвращение домой со временем превратилась в эфемерную сказку, сладкую, но такую недостижимую, что Маня даже перестала об этом мечтать. Слабые звуки, раздавшиеся из колодца, вернули ее к реальности и, схватив ведро на верёвке, стоящее рядом, она принялась энергично спускать его вниз.

– Джульетта Вторая, ты меня слышишь? – звала она четвероногую подругу. – Ложись животом на ведро, поняла? Да лежать же, Джулька, что ж ты такая бестолковая, я тебе еще раз повторяю – лежать! – командовала сверху Маня. До смерти перепуганная Джульетта Младшая взгромоздила передние лапы на ведро, которое тут же перевернулось и больно ударило её по голове. Собака обиженно заскулила, силы её были на исходе, а жажда из-за солёной воды, которой она уже успела вдоволь наглотаться, становилась просто нестерпимой.

– Да не так, Джуля, ты животом ложись, животом! – продолжала отдавать команды Маня. Из последних сил Джульетта Вторая растопырила лапы по обе стороны верёвки и послушно легла животом на ведро, при этом веревка больно врезалась ей в нос.

– Молодец, девочка, так и держись! – обрадовалась Маня и, пробуждая энергию, подняла вверх руки, глубоко вздохнула и, упершись ногой о стенку колодца, с силой нажала на вертящуюся ручку. Джульетта была крупной собакой, а ведро уже успело доверху набраться водой, ни одной девочке в мире было не по силам поднять такой тяжёлый груз, но Маня не была обычной девочкой. За годы своего невероятного путешествия по землям Неведомого мира она приобрела такой опыт выживания, что всегда выходила победительницей из самых необычных и сложных обстоятельств. Кроме того, не надо забывать, что Маня Безымянная прошла обучение в школе Неведомого мира, уровень которой современный человек до сегодняшнего дня постигнуть не в состоянии.

– «Дайте мне точку опоры, и я переверну Землю!» – когда-то, согласно легенде, воскликнул Архимед.

– Дудки, – мысленно возразила древнему философу девочка, продолжая крутить ручку колодца. – Ничего бы ты не перевернул, Архимед. Во-первых, Земля не плоская и не неподвижная, как ты думал, а имеет суточное абсолютное вращение. А во-вторых, ни один рычаг в мире не может обладать такой достаточной жёсткостью и прочностью, чтобы не сломаться в основании такой большой опоры.

Во Дворце Знаний их учили пользоваться не только физической, но и психической силой, благодаря которой человек обретает поразительные, поистине фантастические возможности.[1]

– Вы можете добиваться невероятных результатов за счёт своих эмоций и мыслеобразов, – убеждал их Учитель, – потому что каждая ваша мысль и каждое чувство – энергетичны, это и есть психическая энергия, излучаемая в пространство человеческим сознанием. Запомните: воображение и самовнушение – вот ваши основные инструменты для управления психической энергией!

И Маня представила себе, что вместо полного ведра с провисшей на нём Джульеттой она поднимает наверх маленькое ведерко, лёгкое, как пёрышко.

– И-раз, – командовала она себе при этом, – и-два! И вот уже над колодцем показалась растерянная морда Джульетты Второй, на которой было написано истинно человеческое страдание. Ещё до конца не веря своему счастью, несчастная собака буквально вывалилась на землю.

При виде её Марыська зашипела и прогнула тощую спину. Она не знала, что ей следует предпринять: дать дёру на крышу или принять неравный бой. «Это мой двор, и моя территория, – возмущённо подумала она, – почему я должна уйти?» И Марыська решительно подняла хвост в боевую стойку. Непрошеная гостья не оставила без внимания боевые намерения отважной кошки и, отряхнувшись, послала той в ответ обворожительную улыбку, которую люди приняли бы за угрожающий оскал, но животные гораздо лучше понимают друг друга, чем люди, поэтому Марыська сразу успокоилась и уселась неподалёку, чтобы иметь возможность следить за дальнейшим развитием необычайных событий. «Что ни говори, а жизнь может быть очень интересной» подумала она.

– Ну, что, Джулька? – восторженно воскликнула Маня, обнимая свою подругу. – Мы сделали это, мы вернулись! Ты рада? Но Джулька лишь уныло опустила уши.

– Чему радоваться? – было написано на её унылом собачьем лице. Всё вокруг, даже сам воздух был здесь для неё чужим. Она чувствовала, что это совсем иной мир, чем тот, где она выросла и родилась, и её сердце сжималось от плохого предчувствия. Опустив голову, Маня бросила взгляд на свои голые ноги: идти по городу в таком виде было верхом неприличия, и она быстро пробежала взглядом по галерее. Ага, вот то, что ей нужно!

Возле крайней двери на верёвке сушилось чьё-то бельё, и девочка стремительно взлетела по лестнице на второй этаж. Женской одежды здесь, увы, не оказалось, так что пришлось довольствоваться тем, что было. Среди белья она выбрала мальчуковые штаны и рубашку с длинными рукавами. Снизу за её действиями пристально наблюдала Марыська.

– Я всё верну, – пообещала ей Маня, стремительно напяливая на себя рубашку, – я обязательно все верну. Одежда была на неё слегка великовата, поэтому она закатала на себе обе штанины и рукава, а волосы спрятала под воротник. – Ну, хоть так, – одобрительно заметила она, спускаясь вниз и, бросив последний взгляд на сонные окна, бодро скомандовала:

– Вперед, Джульетта Вторая, теперь только вперед! Дом по-прежнему спал, и когда они покидали двор, ни одна занавеска не дрогнула и ни одно окно не открылось.

Выйдя на улицу, девочка тут же остановилась в крайнем изумлении: местность вокруг ей была совершенно не знакома! Она разительно отличалась от того, что было здесь прежде: пустыри исчезли, а на их месте стояли двух и даже трёхэтажные красивые дома, а рядом с ними росли заботливо обкопанные молодые деревца. С недоумением Маня уставилась на булыжник[2] под своими ногами, ведь перед ее перемещением в Неведомый мир камнем были вымощены всего лишь два спуска к морю: Херсонский и Карантинный, для чего из-за границы тогда выписали гранит по большой цене. Остальные улицы в городе в ненастную погоду превращались в непроходимую местность из воды и грязи, и для того, чтобы повозки и экипажи могли в дождь проехать, вдоль них выкапывали канавы для стока воды. Правда, очень быстро экипажи своими колесами разрушали эти канавы, и дороги снова превращались в непроходимое болото. Со временем стали пробовать выкладывать улицы щебнем из местного известняка, но он оказался совершенно непригодным для мостовых, поскольку быстро крошился и превращался в пыль. «Может, вся эта красота, – озадаченно подумала Маня, – только последствия перемещения и мне всё это кажется? И ничего этого, на самом деле, нет?»

Она даже протерла глаза, но нет, ничего не исчезло, и они с Джулькой в полной растерянности медленно продолжили свой путь. Улица, где жила семья учителя Картамышева, называлась Польской.

Начиналась она от приморского обрыва, и затем переходила в улицу Дерибасовскую. Свое название улица получила не случайно: в первой половине XIX века польские шляхтичи строили здесь хлебные амбары, в которых хранилось зерно для дальнейшей транспортировки в Средиземноморские страны**. Когда некоторое время спустя хранить зерно в центре города стало нецелесообразно, амбары превратились в доходные дома, но название за улицей сохранилось, и она так и осталась Польской.

– А если я попала в другую реальность? – всполошилась Маня. – Может, это вовсе не моя Одесса, а какая-то другая, где нет ни мамы, ни Лёнчика? – с тревогой думала она. – Но с другой стороны, колодец, из которого она только что выбралась, находился, вне всякого сомнения, именно во дворе Картамышевых, ведь она хорошо его помнила!

– Не буду больше гадать, – решила девочка, – вот добегу сейчас до того места, где должен находиться театр, и тогда точно буду знать, Одесса это или не Одесса. И, не отвлекаясь больше на встречающиеся ей по пути незнакомые постройки, Маня стремительно рванула вперёд.

Однако на углу Ришельевской и Ланжероновской при виде незнакомого двухэтажного здания напротив она вновь застыла, как вкопанная, и растерянно прошептала:

– Неужели это действительно другая реальность? Ведь она прекрасно помнила, что раньше на этом месте находился скромный домик из четырех комнат, где жил герцог Ришелье, губернатор Одессы вплоть до своего отъезда[3].

– Значит, это все-таки не моя Одесса?! – в отчаянии воскликнула Маня, но переведя взгляд вправо, увидела театр и с облегчением вздохнула: театр стоял на прежнем месте, ничуть не изменившись с тех пор, как она видела его в последний раз. При виде изящных колонн и портиков, которые она часто вспоминала в другом мире, ее сердце наполнилось теплом, а сомнения тут же рассеялись. Это ее Одесса! Она дома! Однако оглядевшись, она поняла, что прежним остался разве что театр, а сама Театральная площадь разительно переменилась. Справа от театра, если стоять к нему лицом, вдоль всей улицы вплоть до Дерибасовской, как грибы, выросли многочисленные постройки**, из которых ей было знакомо только одно здание: резиденция графа Ланжерона, который сменил герцога Ришелье на посту губернатора Одессы. Это был двухэтажный дом с портиком и четырьмя колоннами, построенный на месте дома Волконского***, одного из первых зданий, появившихся в Одессе.

Разглядывая его, Маня вспомнила слова Королевы о том, человек по имени Ланжерон должен что-то знать о ее отце, и подумала, что в ближайшее время она должна обязательно встретиться с губернатором.

Джульетта со страхом оглядывалась вокруг. Как отличалось то, что она видела, от ее родных мест! «Куда я попала?!» с ужасом спрашивала себя несчастная собака.

– Не бойся, девочка, все будет хорошо, вот увидишь, – почувствовав ее волнение, ласково обратилась к ней Маня, и преданная собака послушно поплелась вслед за своей хозяйкой.

Постепенно убыстряя шаг, Маня перешла на бег. Её движения, чёткие и размеренные постепенно становились все стремительнее, и вскоре ускорение достигло такой степени, что редкие прохожие с удивлением оглядывались на едва различимый силуэт, стремительно летящий над мостовой подобно комете. Корпус девочки был наклонен вперед, и со стороны казалось, что ее ноги не касаются земли: так ее учили бегать в мире, в котором она провела много лет.

– Когда вы стоите прямо, – будто наяву слышала она слова учителя, – то сила гравитации давит на ваше тело вдоль центральной линии. Но стоит вам только наклонить его, как центр тяжести сместится вперед относительно точки контакта с землей, и тогда гравитация сама будет толкать вас вперед вдоль горизонтальной линии.

Была у нее еще одна хитрость, позволяющая ей при беге развивать большую скорость, и это касалось уже не техники, а психики, точнее, воображения: нужно было представить себе, что ты поднимаешься на пару сантиметров вверх и скользишь над землей. Сопя, и едва поспевая за хозяйкой, следом за девочкой огромными прыжками мчалась Джульетта.

– Во дает, пацан, – с восторгом уставился на Маню грузчик, выкатывая из телеги бочку с маслом.

– Домой! Домой! – пела душа, и радость от скорой встречи с родными переполняла ее сердце. Добежав до начала улицы Херсонской, Маня в замешательстве остановилась. Она совсем не устала, будто и не было продолжительного стремительного бега по одесским улицам, но сердце от охватившего ее волнения готово было выскочить из груди и помчаться навстречу тем, с кем она была в такой долгой разлуке, и кого любила больше собственной жизни. Медленно двинулась она по знакомой улице, и воспоминания, как живые люди, обступили ее со всех сторон, пробудив в ней картины ее далекого детства.

Задумавшись, она едва не пропустила городскую больницу[4], где родилась, выросла и где жили родные ей люди. Но раздавшийся откуда-то сверху колокольный звон заставил ее поднять голову, и она увидела часы, которые помнила с раннего детства. Украшенные барельефом, эти часы были установлены на фронтоне портика главного корпуса городской больницы и каждый час играли мелодию, напоминающую колокольный звон. По ним обитатели больничного двора ориентировались во времени.

– Какая же я рассеянная, ей богу! – обругала себя Маня. – Присмотревшись, она поняла, почему не заметила больницу: исчез старый железный забор, вдоль которого после смерти Ромео несли службу Джульетта и курица Галина, а на его месте выросла изящная ограда с парадными чугунными воротами. Перед глазами сразу всплыла картинка из прошлого: кот Прошка, ворюга и убийца, со всех ног мчится к заборной калитке, спасаясь от гнева Джульетты, преследующей его с боевым трофеем в виде откусанного хвоста в оскаленной пасти.

Улыбнувшись своим воспоминаниям, Маня толкнула ворота и со смутным чувством внутреннего беспокойства нерешительно вошла на территорию больницы. Радостное ожидание того, что скоро она окунется в свою прежнюю, пусть бедную и не всегда сытую, но такую счастливую жизнь, померкло: на территории больницы тоже многое что изменилось, и дурное предчувствие неприятно сжало сердце девочки. Само двухэтажное здание больницы с шестиколонным портиком осталось прежним, зато территория больницы полностью изменилась. Она превратилась в величественную площадь, вымощенную камнем и украшенную огромной клумбой с цветами всевозможных оттенков. Конечно, территория больницы стала намного лучше, наряднее, но… какой-то чужой.

Без прежнего энтузиазма Маня нерешительно двинулась вперед. Обогнув здание больницы, она попала на больничный двор и убедилась в том, что и здесь тоже произошли перемены. На месте песочной кучи, где любили принимать песочные ванны Джульетта со своей подругой курицей Галиной, появилось небольшое двухэтажное здание, и Маня вспомнила, как однажды мать, указав на песочную кучу, сказала, что здесь идеальное место для лаборатории. На фронтоне над главным входом нового здания был установлен горельеф из белоснежного мрамора с изображением женщины, держащей змею.

– Гигиея…, – догадалась Маня, – дочь Асклепия…, – и вспомнила, как мать часто сетовала на то, что в больнице не соблюдаются необходимые правила санитарной гигиены[5] и утверждала, что причиной послеродовой горячки, такой распространенной в то время у многих рожениц, является инфекция, которую приносит сам медицинский персонал из инфекционного и патологоанатомического отделений больницы, поэтому смертность при родах в больнице намного превосходила смертность при домашних родах. Действительно, врачи часто принимали роды прямо после вскрытия, просто вытерев руки носовыми платками.

– Это неправильно! – возмущалась Анна. В конце концов, ей удалось привлечь на свою сторону фельдшера Натанзона, который убедил доктора Капилло обязать персонал больницы перед манипуляциями с беременными и роженицами в обязательном порядке обеззараживать руки окунанием их в раствор хлорной извести. Маня хотела направиться к флигелю, где родилась и прожила всю свою маленькую детскую жизнь, но ноги сами понесли ее к окну на втором этаже, где находилась квартира доктора Капилло. Размахнувшись, она бросила в окно своего друга Ленчика маленький камешек.

Это был их условный знак с раннего детства, и окно тотчас же распахнулось. В проеме окна показался женский силуэт, и Маня вспомнила, как накануне ее первого перемещения в Неведомый мир мать Лени, Лизавета Христовна, высунувшись из этого окна, наговорила Мане много неприятных слов. По привычке девочка испуганно втянула шею в плечи, но тут же, устыдившись своего малодушия, с вызовом подняла голову и вдруг узнала в женском силуэте… свою мать!

Это было так необъяснимо, что не поддавалось никакой логике, и Маня буквально застыла. Два взгляда, матери и дочери встретились, и тотчас же раздался звук падающего тела.

– Мама! – отчаянно крикнула Маня и стремглав бросилась в дом.

Прежде, чем продолжить рассказ о Мане Безымянной, нам придётся ненадолго прерваться, чтобы вернуться в прошлое, а именно в тот самый роковой день, ровно семь лет назад, когда Маня вместе с Джульеттой и доктором Загребельным покинула свой мир.

Глава 2. Отец и дочь

Анна не спеша шла по направлению к Треугольному переулку, наслаждаясь свежестью раннего утра и приятным чувством беззаботности: по еврейскому календарю сегодня был первый день Нового года, и молодая женщина думала о том, что отныне у них с дочкой начнётся новая счастливая жизнь, ведь недаром же говорят, что Рош ха-Шана[6] знаменует собой начало новой жизни.

Дом банкира Гуровича находился относительно недалеко от их больницы, и Анна рассчитывала, что управится ещё до того, как проснётся дочка. Она представляла себе, сколько радости принесёт Мане неожиданное известие и её материнское сердце трепетало от радости: ведь её бедная девочка даже мечтать не могла о том, что сможет учиться в лучшем учебном заведении Одессы! Кто же он, этот их неизвестный и великодушный благодетель? И удобно ли будет в качестве благодарности вручить ему свои нехитрые гостинцы? Анна прижимала к груди свёрток с ещё тёплым маковым штруделем, от которого исходил аппетитный аромат свежеиспеченной выпечки, и сомнения одолевали её душу: не обидит ли господина Гуровича её подарок?

Для неё самой он был бесценным, ведь это было единственное, что осталось от её прошлого, но достаточно ли он будет хорош в качестве благодарности за столь щедрое благодеяние? Медальон с цепочкой, который Анна заботливо завернула в холщовую тряпицу и положила рядом со штруделем, хоть и был золотым, но всё же, далеко не новым. Погружённая в свои мысли, молодая женщина не заметила, как дошла до нужной ей улицы и в недоумении остановилась перед домом №3, не ожидая увидеть такой скромный и ничем не примечательный дом.

– Странный он всё-таки человек, этот Гурович, – подумала она, разглядывая дом. – Богатый, а живёт бедно. Делает чужим людям дорогие подарки, а сам не может себе приличный дом купить. Постояв некоторое время в нерешительности, Анна робко постучалась. Дверь приоткрылась, и из неё вначале показалась морда здоровенного чёрного кота, а за ним в приоткрытую щёлку выглянуло недовольное лицо старой женщины.