Лицей 2021. Пятый выпуск

Секретарь проводила Лену на рабочее место. Ей достался кабинет географии. Беллинсгаузен, Амундсен и Миклухо-Маклай печально смотрели со стены на зарешёченное окно. В шифоньере за зеленоватым стеклом лежали минералы и какие-то сомнительные окаменелости, образцы торфа и чернозёма. Кстати, а где же глобус? Впрочем, ответ она и сама знала.

Парты были составлены пирамидкой в углу, кроме трёх. За двумя на деревянных стульях уже сидели дамы в районе сорока, одетые как близнецы – в брюки со стрелками и темные трикотажные кофты, плотно натянутые на холмистые животы. “Кадровиков” Марину и Ирину наняли, чтобы оформить всю ту армию местных рабочих, которых Лене предстояло завлечь.

Они не сразу заметили, что кто-то вошёл, увлечённо занимаясь своими делами – Марина подрезала ногти канцелярскими ножницами, а Ирина – вязала крючком. Двое из ларца подскочили со своих мест и залебезили наперебой: “Ой, Елена… Фёдоровна, верно? А мы вас уже так ждём, так ждём”, “Вы хоть выспались, а то лица на вас нету?”, “А у нас тут всё готово уже, журналы завели, квоты по бригадам Григорий Палыч прислал”.

Лена не припоминала, чтобы кто-то её называл так почтительно, по имени-отчеству. Только гаишники, перед тем как вымогать взятку. Она сказала, что новых заданий пока не будет, нужно во всём разобраться и провести одну важную встречу. Ленина парта стояла у окна в самом углу кабинета. На ней было нацарапано: “Помни свои корни. Есть вещи на порядок выше”. Последний раз она сидела в классе после выпускных экзаменов. За окном моросил дождь, свет лампы резал глаза, ноги замёрзли. Её взяли в кольцо директор школы, учительница литературы и классная.

– Будешь сейчас писать под диктовку, раз своей головы на плечах нету.

– Это же надо. Три года её на медаль вели, пылинки сдували, а она такое выкинула.

– И где хоть капля благодарности? Его ведь в райотдел образования отправят, какой позор для школы.

Директор скомкал её выпускное сочинение, исчерканное красной ручкой. Тема, которую Лена выбрала из утверждённого списка, показалась бы травоядной даже самому строгому педагогу – “образ родины в лирике поэтов XX века”. Сочинение начиналось с эпиграфа: “Мы – лёд под ногами майора”. В цитатах, приведённых Леной, также встречались слова “говно” и “вертухай”.

– Ты понимаешь, что это всё низкий штиль? Это вообще не литература! Такие слова мог бы использовать писатель третьего ряда… Набоков!

Лена молчала. Она давно презирала их всех, но, стиснув зубы, достала чистый двойной листок.

На подоконнике рядом с Лениным рабочим местом лежал просроченный календарик с котёнком за 2011 год. Интересно, что сейчас делает Макар? Гоняет мяч, выцарапывает на обоях руны или греет уши под батареей? Она вытащила календарик и решительно зачеркнула сегодняшний день, 12 октября. Это придало сил. Каждую неделю Лена должна сдавать в Москву сводку о нанятых на стройку, а через полгода отчитаться перед комиссией, которую возглавит лично Корольков, о “завершении комплектации трудовыми ресурсами”.

За спиной висела зелёная грифельная доска. На ней Лена будет рисовать звёзды – за каждого нанятого рабочего, который приблизит её к свободе. Так рисовали звёзды на советских истребителях за подбитые самолёты врага. Вот и Лена ощущала себя высланной на фронт.

– Елена Фёдоровна, давайте перекусим. Я с собой колбаску принесла, печенье кокосовое, – Ирина опустилась под парту и зашуршала пакетиками.

Лена чувствовала себя оглушённой рыбой, ей не хотелось ничего. Только бы закончился этот день. А за ним следующий, и следующий.

– Нет, спасибо, что-то нет аппетита.

– Везёт вам, а я вот ем всё, что не приколочено. Может, хоть чайку? Марина чайник из дома специально везла.

– Чая, пожалуй, можно.

Лена открыла сумку и достала термокружку, которую купила на свою первую зарплату в “Нефтепромрезерве”. Она повертела её в руках, отскребла ногтем пятно на донышке, а потом всё-таки опустила на стол, резко, как будто поставила печать. Теперь всё. Она окончательно приняла правила игры. Своя кружка на работе будет поважнее, чем трудовой договор.

Перед тем, как пить чай, Лена решила помыть руки. Марина объяснила ей, как дойти до женского туалета. Едкий запах хлорки, впрочем, стал лучшим навигатором. Внутри не было кабинок, и только низкие бетонные перегородки отделяли унитазы, встроенные в пол. К такой близости с коллегами Лена была не готова.

– Вы не знаете, нет здесь обычных туалетов с дверями? Для учителей?

– А, все учительские остались на первом этаже, там, где “Мужской рай”. Но вы сходите, попроситесь к ним, может, пустят, – Марина раскладывала на тарелочке салями, кружочек к кружочку. Ирина разлила чай в три кружки. Ленин термос возвышался над двумя чашками в цветочек, как башня Москвы-Сити над спальным микрорайоном Камушки.

– А вы с Южного на чём добирались? – Марина закинула в чай три куска сахара.

– Откуда?

– Да это мы так Южно-Сахалинск называем.

Лена рассказала в общих чертах о своей одиссее на вездеходе.

– И мы на Коле ехали, он как дал гари, у меня чуть челюсть не отвалилась.

Выяснилось, что обе жили раньше в Южно-Сахалинске и работали в местном филиале “Нефтепромрезерва”.

– А семьи ваши там остались?

– Угу. У меня дочь взрослая уже, хоть мужиков и жалко было оставлять.

– Да, Маринка у нас мать троих мужей, со всеми в разводе. Я тоже своего на хозяйстве оставила, и деток. Сыну десять, дочке семь. Но мама там за ними приглядывать должна.

– Не скучаете?

– Скучаю сильно, но деньги-то хорошие. По пятницам буду домой ездить.

– А с собой взять не хотели?

– Нет, даже мысли не было. А что им тут делать? Дыра. Торговых центров нет, а куда их водить на выходных?

Глава 5

Лена допила чай и попрощалась. Сегодня у неё особая встреча, назначенная ещё на “большой земле” – знакомство с главой района. По дороге в администрацию Лена наконец начала встречать людей на улицах. Но все они, как и посетители магазина “Магнат”, таращились на неё в упор, нисколько не стесняясь. Лена не понимала, чем вызывает столько внимания, может, всё дело в твидовом пальто или в яркой сумке. Лучше бы в Москве её оставила. Но почему-то казалось, что дело вовсе не в одежде. Будь она хоть в ватнике и галошах или под плащом-невидимкой, её всё равно раскусили бы – чужая идёт. Она двигалась стремительно, тревожно, обгоняя прохожих, как моторный катер вёсельные лодки.

Лена вышла к главной площади и увидела издалека человек тридцать, столпившихся у серебристого памятника Ильичу. Сначала она решила, что это какой-то митинг или концерт, но, подойдя ближе, поняла, что представление больше напоминает цирковой номер. По клочковатому газону напротив администрации скакали овцы, а за ними, по этому же газону, буксуя и переворачивая дёрн, гонялся полицейский уазик. Со стороны пассажирского сидения из окна торчал громкоговоритель и вещал: “Гражданин Ким! Немедленно загоните своё имущество в грузовик! Вы нарушаете общественный порядок!” Овцы выбегали на дорогу, провоцируя, возможно, первую автомобильную пробку. Публика вокруг Ленина потешалась. “Гражданин Ким! Вы ответите за порчу зелёных насаждений!” Недалеко от клумбы с пожухшими бархатцами стоял припаркованный фургон, на котором, скорее всего, и привезли десяток шерстяных нарушителей. Рядом, в болотных сапогах и клетчатой рубашке, курил водитель фургона. “Нам придётся применить боевое оружие! Слышите? Гражданин Ким!” Невысокий кореец сплюнул сигарету, загасил её носком сапога, и за минуту с помощью длинного прута согнал овец к машине. Коренастый парень помог ему закинуть их в кузов, как мешки с картошкой, а потом запрыгнул сам. Двое полицейских хлопнули дверями уазика и вплотную подошли к корейцу. Один всё ещё не мог расстаться с громкоговорителем.

– Гражданин Ким, вы опять за своё. Придётся выписать штраф. Порча газона – это, знаете ли…

– Да выписывай. Хоть завыписывайся. Где же мне их пасти, если вы всё запретили? Я в своём доме, на своей земле не могу ни чихнуть, ни пёрнуть.

– Гражданин Ким! Попрошу…

– Что ты попросишь? Как маленький был, так впереди всех бежал – дядя Миша, дядя Миша, дайте молока из-под коровы. А теперь что? Вырос, погоны напялил, и всё – гражданин Ким? – кореец махнул рукой и быстро зашагал к кабине фургона и завёл мотор. Полицейские о чём-то зашептались между собой. Публика поцокала и начала расходиться.

Лена, так и не поняв смысла происходящего, зашла в Администрацию. Под одной крышей расположились кабинет главы района, совет депутатов, ЗАГС, отделение полиции и суд. Вахтёр в очках на пол-лица читал брошюру “Группы крови, типы тела, наша судьба”. Похожие очки носил Влад Листьев. Лена хорошо помнила, как по телевизору показывали его похороны. Она тогда спросила мать, почему дяденька с цветами лежит в очках, ведь глаза у него закрыты и он всё равно ничего не видит. Мать не нашлась, что ответить.

Охранник встрепенулся, попросил у Лены паспорт, хотя пару человек перед ней пропустил просто так. Он начал медленно, тщательно выводя округлые буквы, переписывать в журнал её данные со всех страниц. На листе с пропиской остановился, несколько раз перечитал, бубня себе под нос московский адрес: “Шипиловская, Шимиловская… хрен пойми”. Потом секунд пятнадцать, как таможенник в международном терминале, сличал Ленину фотографию с самой Леной и, наконец, выдал листочек, похожий на квитанцию – “посетитель № 13, Горохова Е.Ф.”.

Кабинет Юлии Михайловны, главы Крюковского района, находился на первом этаже. Лена дёрнула дверь приёмной, но она не поддалась, заперта на замок. Странно. Уже одиннадцать часов, даже одиннадцать ноль две. Набрала номер – вместо гудков заиграла “Лунная соната” в электронной обработке. Никто не подходит. Набрала ещё раз. На второй триоли из трубки раздался строгий голос:

– Слушаю.

– Это Елена Горохова, из “Нефтепромрезерва”, у нас встреча с вами в одиннадцать.

– А, вы уже приехали? Я подойду минут через двадцать, – и добавила со значением: – Срочные дела, сами понимаете.

– Понимаю.

Лена ненавидела, когда кто-то распоряжался её временем. Она вообще ненавидела ждать. Чаще всего приходилось ждать в районной поликлинике. Подростком она подолгу сидела в приёмной у терапевта, считала рваные раны на старом линолеуме, слушала, как лампы, перебивая друг друга, мерзко стрекочут на ржавом потолке. Перед ней в очереди обычно сидели три-четыре старушки, которые вежливо здоровались, интересовались её здоровьем и оценками в школе. Лена без труда угадывала нотки корвалола, котлет и жжёного сахара в запахе их шерстяных кофт. Дамы давно перезнакомились и ходили на приём к врачу как на светскую вечеринку:

– Нина, ты в этом году что сажать будешь, “Розетту” или “Пензенскую скороспелку”?

– “Розетту”. И ещё хочу “Ермака раннего” попробовать. Но боюсь, как бы колорад не пожрал. В прошлом году его, гада, еле собрала, потом лежала тряпочкой.

– А чего тебе колорад? Ты внуков попроси, пусть они жука собирают. Мои вон возятся с ним, лапы отрывают.

– А моих не допросишься. Они где сели, там и вокзал.

Когда наступал черёд Лены, она заходила в кабинет, бросала рюкзак у входа, садилась на краешек стула, стоящего боком к столу, и окликала врача:

– Привет, мам!

– А… привет, мышка, – женщина в белом халате отвечала, не отрываясь от собственных записей, больше напоминающих кардиограмму, – как в школе дела? Что за контрольную?

– Четыре.

– Четыре? Почему не пять? – мать поднимала на Лену глаза с нитками лопнувших капилляров.

Лена оправдывалась, что ей достался самый сложный вариант, что другие вообще схлопотали трояки и двойки, но мать всегда заканчивала разговор об оценках одинаково: “Неважно как все, важно как ты”.

Лена обещала, что будет лучше готовиться, потом брала на карманные расходы мелочь из маминого кошелька и мчалась за дошираком и кислющей жвачкой Center Shock. Лене было запрещено входить в кабинет “по блату”, не дождавшись своей очереди, даже за ключами или деньгами на обед.

Юлия Михайловна приехала через сорок минут. Она семенила по коридору как пингвин, сопела и расстегивала по дороге своё болоньевое пальто.

– Ну, проходите, – дама открыла ключом приёмную, а потом и свой кабинет, – я раньше на четвёртом этаже сидела, но потом решила переехать пониже, а то не набегаешься туда-сюда.

Перед входом висело прямоугольное зеркало, чтобы можно было посмотреть на себя, привести в порядок причёску перед тем, как попасть на аудиенцию. Стол в приёмной был завален бумагами, стопки разной величины напоминали тетрис, в который невозможно выиграть – даже если собрать одну строчку целиком, она всё равно не сгорит.

Юлия Михайловна выглядела то ли на сорок, то ли на шестьдесят. Точный возраст определить сложно. Полное лицо, почти без морщин, сразу врастало в плечи – шеи почти не было. Золотые серёжки с рубинами оттягивали крупные мочки ушей. На пальцах по несколько колец, как у жён арабских шейхов. Если муж прогонит – будет на что жить. Она вынула из сумки белый мешок и положила в маленький холодильник, стоявший в углу, потом села на стул и накинула висевший на нём синий рабочий пиджак. На лацкане – значок “Единой России” и герб Крюкова.

– Какие-то свиньи опять перед входом газон попортили, зла не хватает, – Юлия Михайловна, очевидно, не застала корриду с уазиком и овцами.

Лена в красках описала происходящее.

– Ким? Всё не уймётся никак, провокатор. Но ничего, суд разберётся.

– А что случилось?

– Наконец-то областное начальство обратило на нас внимание. Решили территорию вокруг реки объявить заповедником. То есть там ни строиться нельзя, ни хозяйство вести. Это всё заповедная зона. Мы экологию блюдём.

– А с Кимом что?

– А у него там ферма стоит. Ещё родители его строили. Он теперь по закону ничего делать не может. Ни землю копать, ни скот пасти.

– Кошмар какой. Я представляю, как ему тяжело.

– А что тяжело? Землю-то ему легко загрязнять. Там овцы, коровы, свиньи. Нечистоты, одним словом.

– Подождите, а наш завод? Ведь нам выделили под стройку территорию как раз вокруг реки. Получается, мы тоже на заповедной зоне?

– Ну, у вас же современное предприятие, современная очистка, – она забарабанила пальцами по столу, – это особый случай. Ну, вы понимаете.

Лена прекрасно понимала, и ей стало не по себе. Вряд ли местным понравятся такие привилегии для москвичей.

Кабинет Юлии Михайловны был заставлен горшками с комнатными цветами, прямо над столом склонилась поникшая пальма в квадратной кадке. На стене висел портрет президента и, видимо, главы Сахалинской области. Они смотрели в разные стороны, как двуглавый орёл. Здесь же висели благодарности, фотографии самой Юлии Михайловны: одна с губернатором, а другая – с юмористом Геннадием Ветровым, которого то ли по нужде, то ли по недоразумению занесло в Крюков. На гвоздике болталась связка медалей за победы на каких-то соревнованиях.

– А что это за медали у вас?

– А, это? У нас есть секция бадминтона. Иван Ильич уже двадцать лет ведёт, в первой школе. Ребята младшего возраста все областные соревнования выигрывают, наша гордость.

– А старшие что?

– А старших нет. Уезжают они. После девятого. Кто-то тянет до одиннадцатого, – она выложила на стол два телефона, раскладушку Samsung и айфон последней модели, – так что вы хотели?

– Вы ведь знаете, начинается стройка завода, я отвечаю за подбор персонала. Мы бы хотели пригласить жителей Крюкова на работу. Сможете помочь?

– На работу? Я вон секретаршу нормальную найти не могу, на место тёплое. А вы говорите – завод? Конечно, со стройкой всё решилось без нас, – Юлия Михайловна бросила быстрый взгляд на портреты за спиной, – мы люди маленькие. Но вот скажите, какая польза району от этого?

– Ну, как же. Люди получат работу, смогут обеспечить свои семьи, станут меньше уезжать.

– Ну, это люди, а район?

– Разве это не одно и то же?

– Конечно нет. Район – это дороги, дома, в конце концов, безопасность. Знаете, где я была сегодня? На рыбзаводе. Мы будем закупать десять тонн рыбы. А где изыскать средства? Налоги ведь в Москву пойдут от вашего завода, в лучшем случае – в область. Там всё съедят, а нам кость бросят.

– А зачем вам столько рыбы?

– Скоро зима. В прошлом году медведи задрали двух человек на окраине. И пять коров. Мы вынуждены раскладывать рыбу в лесу, чтобы обеспечить им “прикорм” перед спячкой. А то вот так пойдете гулять и встретите шатуна. И никто вам уже не поможет, даже они. – Она снова посмотрела на портреты.

На столе зазвонил айфон. Юлия Михайловна ответила:

– Да, Серёженька. Скоро приду, да. Нет, в магазине не бери ничего. Я рыбки красной принесу. Да. Дядя Паша передал. Ну всё, целую. Пока.

Лена улучила момент, чтобы съехать со скользкой темы:

– Подскажите, а как лучше рассказать людям про наш завод?

– Как-как. Можно развесить объявления на центральной площади, на остановках. Но вы видели, у нас стенды все поломанные? На остановках крыша течёт. Потом можем людей в ДК собрать, но там микрофоны плохие, колонкам по два-дцать лет уже. Народ придёт, будет время тратить, от своих дел оторвётся, их бы чаем напоить.

– Я поняла вас, Юлия Михайловна.

– Поняли, и славно. Я вам дам телефон своего помощника, Вани. Он всё сделает как надо. И людей соберёт, и с объявлениями поможет. Но вы тоже постарайтесь.

Лена кивнула. Она всю встречу невольно разглядывала портреты за спиной Юлии Михайловны, в массивных золочёных рамках.

– А, вам портреты понравились? Это я сама специально багеты заказывала. И фотографии выбирала.

– Хорошие фотографии, – Лена подумала, что губер ещё ничего, а вот президент как-то неестественно обрезан по локти.

– Я Ваню попросила, он их в фотошопе обделал. Всё-таки нехорошо, сейчас на всех портретах видно, что президент без кольца. А я думаю, неправильно это, что он развёлся и жену новую не показывает, как будто стесняется. Мы ведь его всегда поддержим, он нам как родной. Правильно?

Лена неловко улыбнулась, записала телефон помощника и пожелала хорошего дня. Безрукий Путин безразлично посмотрел ей вслед.

Глава 6

На улице Лена заметила стенд “Лучшие люди Крюкова”. С крайнего портрета на неё смотрела сама Юлия Михайловна, с шапкой коротких кудрявых волос и висками, стриженными под машинку. Лену охватила внезапная тревога. Погода испортилась. Облака проступили на небе, как грязная пена на говяжьем бульоне. Владимир Ильич, возле которого ещё недавно толпились люди, тянул руку в сторону супермаркета “Семёрочка” и васильковых куполов церкви-новодела. По центру пятиугольной площади прогуливались две женщины с колясками, мимо промчалась бездомная собака с обрубленным хвостом. Лена вспомнила столицу и тот день, когда она своими руками выстелила дорожку в эту дыру.

После разговора с Корольковым о Сахалине и виноградных лозах она была сама не своя. Даже кофе выпила всего чашку вместо положенных семи. У выхода из бизнес-центра её чуть не сбил с ног разносчик пиццы на самокате. Но вместо того, чтобы разозлиться, она долго провожала его печальным взглядом. Москва никогда не казалась ей городом мечты, но тогда Лену накрыла острая нежность потери. Ей хотелось обнять каждый фонарь, каждого голубя, каждое транспортное кольцо, прорастающее уроборосом. И вон того парня с напомаженными волосами, которые блестят сильнее, чем его дорогие оксфорды, и китайских туристов, парами переходящих дорогу, и улицы, укатанные в плитку, и шпиль дворца с триколором как из телевизионной картинки на Новый год. А вот домой ехать не хотелось. Пальцы сами потянулись к телефону.

– Эжен, нам нужно срочно встретиться. Кое-что случилось.

– Боже! Какой-то психопат сделал тебе предложение?

– Можно и так сказать.

В его голосе вспыхнуло радостное возбуждение:

– Через полчаса буду на Чистых.

С Женей Куропаткиным Лена познакомилась на заре своей HR-карьеры, пять лет назад. Их сблизил случай. Очередной новогодний корпоратив “Нефтепромрезерва” медленно катился к своему логическому финалу. Гости разъехались из ресторана, прихватив общественный алкоголь и столовые приборы. Лена сидела у барной стойки, отмечая боевое крещение. Кто-то похлопал её по спине.

– У вас там это… женщину забыли, – DJ Эжен, ведущий вечера, уже успел переодеться из смокинга в вельветовый спортивный костюм.

За колонками действительно полулежала длинноволосая брюнетка, но Лена понятия не имела, кто это. Она наклонилась и потрясла незнакомку за плечо.

– Валера, лапы убери.

– Девушка, праздник закончился, вам домой пора.

– Сдристни, сволочь. В отель не поеду.

Они побрызгали на неё воды, опять потрясли, пытаясь выяснить имя и адрес, но девица сквозь сон заявила, что никуда не собирается.

– И что дальше? – это было первое невменяемое тело, с которым Лене пришлось иметь дело. Она нервничала, как молодой интерн.

– Можно вынести её на мороз.

– Жалко, – уже через год она без единой капли сомнения выставит на улицу младшего юриста.

– Ладно. Тогда подождём, пока её не стошнит. Тут всё равно ещё убираться будут до утра.

Ждать пришлось долго. За несколько часов DJ Эжен пересказал Лене всю свою жизнь. Будущая звезда корпоративов появилась на свет тридцать лет назад в самом северном городе мира. Родители переехали в Норильск сразу после института. Они мечтали заработать денег и завести большую семью. Их план наполовину удался. В начале девяностых отец уже попал в менеджмент “Норникеля”. И с тех пор чета Куропаткиных стала коллекционировать квартиры в разных районах Москвы и Сочи. Надеясь, что когда-нибудь там поселятся их многочисленные потомки и они сами, когда выйдут на пенсию, наконец-то заживут по-человечески. Но после того, как родился Женя, мать так и не смогла выносить ни одного ребёнка. Четыре беременности оборвались на ранних сроках. Уже подростком сын уговаривал родителей вернуться на материк, но отец мёртвой хваткой держался за свою службу. Дурак. Женя жалел их за синдром отложенной жизни и ничего не мог поделать. Он отучился в нефтегазовом, но его интересовала не служба, а новый мир вокруг. Пёстрый и изменчивый, в отличие от затяжной полярной ночи. Он ни в чём не нуждался, менял сценические имена и просил, чтобы так его называли и в жизни, выступал на вечеринках, путешествовал и даже снялся в клипе Анны Семенович. Но, несмотря на быстрое чередование декораций и планов, в жизни Жени была одна постоянная, о которой Лена и сама догадалась. Он всё время держал руку на пульсе, боялся, что его разоблачат и оттолкнут. Особенно близкие.

Искренность за искренность. Лена рассказала, как мечтала когда-то стать театральным режиссёром, собирать полные залы и нехотя выходить на поклон – “ну, что вы, это всё актёры, им и аплодируйте”. А потом что-то пошло не так. Сначала мать категорически отвергла её поступление в театральный вуз – “Поднимись сначала на ноги, получи хлебную профессию. С твоими-то мозгами можно поступить хоть на юриста, хоть на экономиста. А массовиком-затейником ты всегда успеешь стать”. Был бы жив отец… Он один умел гасить это воинственное благоразумие. Двадцать лет назад он даже уговорил мать потратить последние деньги на лотерейный билет вместо тушёнки. Трое суток до зарплаты они ели только макароны.

Над Лениным рабочим столом ещё со школы висел постер – “Don’t stress. Do your best. Forget the rest”. Даже если бы она случайно угодила в раскалённую лаву, то изо всех сил старалась бы продержаться там дольше других. Но учёба на экономическом вовсе не была купанием в вулкане, а, скорее, заплывом через пресное озеро. Очень скоро Лена стала лучшей студенткой на курсе. На кафедре ей предложили отличную стажировку, потом работу в компании, о которой мечтали многие. Колея чужих ожиданий становилась всё глубже. Лена разучилась говорить “нет”. Ей ужасно не хотелось разочаровывать других, и в конце концов она разочаровалась в себе. “Может, я никогда и не была достаточно хороша для театра?”

После этих признаний случайному попутчику Лена чуть не стала жертвой сокрушительного сплина, но тут спящую пациентку всё-таки стало тошнить. Они довели её до туалета и по очереди держали волосы, пока брюнетка окончательно не пришла в себя. Потом вместе искали по полу её потерянный телефон и звонили Валере, чтобы “наконец-то забрал свою любовь из ресторана”.

В апреле Лена получила от Жени сообщение и чуть не подавилась кофе: “Ты не могла бы стать моей девушкой?” Она не думая ответила “нет”. Через пять минут он позвонил.

– Это всего на сорок минут. Понимаешь, у меня отец из Норильска приезжает в командировку. Так уж вышло, что ты теперь знаешь меня довольно хорошо. Ну, и ты занималась в театре.

– А если обман раскроется?

– Не будь занудой. Они так переживают, что я до сих пор не познакомил их ни с одной женщиной. Все их друзья уже с внуками. Я решил, что это немного приободрит стариков.