Запах смерти

– А что та женщина с ребенком? – спросил я. – Почему не забирает терьера?

– Она насчет той ночи жутко переживает. Клянет себя, что оставила щенка с умалишенным. Но они тогда перебрались в отель. Она и не думала, что он выкинет что-либо подобное, и… В общем, у них с сыном сейчас весьма затруднительное положение: на подвесе меж двух домов, и сейчас им откровенно не до собачек.

– Что ж, ее вины в этом не вижу.

– Подозреваю, что своему сынишке о том, что произошло на самом деле, она не рассказала. Им и так пришлось несладко, не хватало еще дополнительно травмировать бедного ребенка… – Пол пожал плечами. – Мне она сказала, что, может, возьмет другого щенка из первоначального помета, когда они более-менее обоснуются на новом месте: чтобы ребенок типа поверил, что это та же самая собака. Я же подозреваю, что после произошедшего она боится, что у собаки появятся какие-нибудь отклонения: повреждение мозга или другой какой дефект…

Мы вышли из углового кабинета Пола и направились в южную часть здания, где расположен питомник. Чикагский центр по контролю и уходу занимает пять тысяч квадратных метров на Юго-Западной авеню. Эта служба работает как приют и может одновременно содержать в отдельных вольерах более пятисот животных. Это также командный центр для бригады сотрудников по контролю за животными, с парком из двадцати грузовиков и спецфурой, оборудованной для выездных приемок и вакцинирования.

Из своих друзей близкими я считаю всего нескольких, а Пол среди них занимает центральное место. Он любит собак, а насколько я могу судить, в нашем безумном мире существует лишь два типа людей – те, кто их любит… и просто гуаноиды. Пол старше меня на десяток лет; ему уже под сорок, он исправный католик, и у него четверо или пятеро детей то ли дошкольного, то ли школьного возраста (уж простите мою забывчивость). Жена Пола, Шарла, чертовски хорошо готовит: растущая талия Пола тому подтверждение. Как глава службы, он всегда при костюме и галстуке, в то время как меня вы никогда не застанете вне джинсов, берцов и умеренно свежей футболки. В целом Пола можно назвать ухоженным: к концу дня он никогда не бывает всклокоченным, прическа на подстриженной в салоне голове сидит волосок к волоску. Для меня же вскрывать разовую упаковку с жилеттовским станочком или прореживать после душа пятерней свою каштановую гриву – уже изрядный напряг душевных сил.

– Ну что, твой заход? – сказал Пол, открывая металлическую дверь в один из многочисленных коридоров с решетчатыми вольерами по бокам. Чикагский центр по контролю и уходу содержал в основном собак и щенков, кошек с котятами, хотя иногда среди его постояльцев попадались и койоты, и еноты.

– Мой. – Я кивнул.

По обе стороны длинного коридора, крепко пахнущего мехом, собачьим кормом, звериной мочой и дезинфектантами, тянулись вольеры высотой в полтора метра. Вольеры состояли из клеток – квадратов по метр двадцать, с толстой цементной прокладкой по бокам и сплошной задней стеной из бетона (за все время из питомника не произошло ни одного побега). Прямоугольная щель внизу позволяла просовывать внутрь миски с едой и водой. Перед клетками тянулся узкий слив восемь сантиметров глубиной, идущий в канализацию и облегчающий промыв клеток шлангом.

Как-то раз я критически прошелся насчет тюремного вида всех этих клеток в питомнике; Пол взбеленился, и в итоге мне пришлось быть слушателем десятиминутной лекции о годовом бюджете и острой нехватке волонтеров. Один из них сейчас, кстати, маячил в дальнем конце коридора: проверял животных и наполнял миски из лейки. На полпути по коридору, возле крана, ждало своего часа мятое жестяное ведро – до него черед непременно дойдет, лишний раз доказывая, что без помойного ведра реально никуда.

Коридор полнился разномастным рычаньем, лаем и повизгиванием, звонким тявканьем и скулежом – эдакий швейцарский йодль на все собачьи лады. Интенсивность была несколько слабее, чем в другие мои посещения, хотя все равно довольно бойко. Всякий раз, когда муки совести перед Полом вовлекали меня в волонтерские смены, я находил способ отключаться от шума – по большей части врубая в «ушах» что-нибудь типа «Линирд скинирд»[3].

Всем известно, что собаки десятки тысяч лет назад произошли от волков. С их одомашнивания все и началось, но где-то в пути псовая лингвистика попала на развилку – собаки стали лаять, а волки продолжили выть или молчать. Волчата, само собой, тявкают, но взрослым особям ведомо, что в случае опасности лучше просто умолкнуть и затаиться, пока угроза не минует. А вот лучший друг человека имеет обыкновение на угрозы лаять, пока те не исчезнут.

Однажды по телевизору я застал передачу, где мямлилось что-то о способности по звуку собачьего лая различать шесть различных эмоций – типа гнев, страх, блаженство и всякое такое, хотя мне кажется, что на самом деле этих оттенков гораздо больше.

Новоявленный постоялец Центра находился во второй клетке справа – вероятно, по указанию Пола его разместили ближе к двери. К центру каждой клетки на уровне живота крепились пластиковые пробирки-футлярчики. В них легко вставлялся листок с основными сведениями о транзитере: кличка, пол, возраст, вес, сделанные прививки, темперамент и т. п. Насчет нашего нынешнего героя указывался только возраст – «девять недель +», – и ничего больше.

Я расстегнул свою сумку, достал коврик для йоги и развернул его перед клеткой, подстраховавшись, чтобы тот краешком не обмакнулся в желоб стока (знаком не понаслышке, что за субстанции текут по этой нечистотной речке). Работать с собаками – всегдашний болезненный вызов твоим коленям, поэтому причиндалы вроде коврика и строительных наколенников – мой неразлучный профессиональный антураж. Я растянулся на животе перед клеткой, таким образом поравнявшись глазами с новым обитателем питомника, а Пол, скрестив на груди руки, прислонился к металлической двери и наблюдал.

Я уставился на золотистого ретривера. Несмотря на гам и сдержанную ярость коридора с его ворчанием территориальных споров, лаем приветствий, скулежом тревоги или страха, воем тоски или несчастья, новый жилец лежал неподвижно. Девочка. Бедняжка: свернулась сиротливым калачиком в дальнем конце конуры. Миски с кормом и водой выглядели нетронутыми. Ушастая голова лежала на передних лапах, один глаз тоскливо смотрел в мою сторону. Бедный дитенок – отнята от матери, братьев и сестер; затем бурная акклиматизация в новой чужой семье, быстро завершившаяся тем, что какой-то псих пытался ее удушить…

Какое-то время мы молча изучали друг друга.

– Привет, малышка, – ласковым голосом сказал я спустя минуту. – Меня звать Мейсон Райд, а для друзей я Мейс. Пол все мне о тебе рассказал: как все случилось и как это стремно и чертовски обидно – ведь я вижу, что ты красотулька и заслуживаешь себе лучшего друга.

Из сумки я достал банку арахисового масла и выхватил вкусняшку, которых в моей сумке в изобилии. Печеньку «Милки боун»[4] я обмакнул в масло и сунул в клетку – процедура, которую я проделывал тысячу раз. Отказаться от «молочной косточки», да еще в арахисовом масле? Для животины такое немыслимо.

Щенок даже не пошевелился.

– Я просто оставлю это здесь, можешь угоститься, когда захочешь, – сказал я. – Хотелось бы, конечно, чтобы вкусняшки залечивали все раны, но, к сожалению, так не бывает. – Я покачал головой. – Как бы то ни было, Пол молодец, что позвал меня. Он хороший парень, даром что в блек-джек играет как трехлетка. Ты не поверишь: однажды он продул, имея на руках пару десяток – бесспорный выигрыш; даже гребаный дилер пытался его отговорить.

Реакции ноль; чтобы как-то заполнить пустоту, пришлось дорассказать историю о проигрыше директора Центра в казино.

Пол у двери пожал плечами:

– В тот вечер мне везло.

– Мне было не по себе даже сидеть рядом с человеком, выкинувшим такое. Но Пол тем не менее позвонил, потому что знает, что мне нужен новый лучший друг. Видишь ли, у меня был англичанин-спаниель по кличке Эми…

– «Пьюэ прэйр лиг»?[5] – отвлек вопросом Пол.

– Ага.

– Но это же не кантри.

– Американский кантри-рок, – сказал я. – Я фанатею не только по кантри. Помнишь Джуда, мою австралийскую овчарку?

– Отличная кантри-группа, почти «Битлз».

– Пол хороший парень, – повторил я, – но его познания в кантри вполне умещаются под хвостиком у хомячка. – Я снова сосредоточился на испуганном щенке, наблюдающем за мной из глубины клетки. – Так вот, Эми был спаниелем уровня академика, блестящей собакой-нюхачом. А потом он заболел – почечная недостаточность, ничего не поделаешь. Ему было всего девять. И… В общем, теперь мне нужен новый лучший друг.

К этому моменту голова ретривера приподнялась, и теперь его глаза пристально смотрели в мои.

– У тебя очеса как небеса, – сказал я и еще несколько секунд не отводил от него взгляда. – Эльвира.

– «Статлер бразерс»? – снова блеснул эрудицией Пол.

– Популярной ее сделали «Оук ридж бойз», но написал сельский сквайр по имени Даллас Фрэйзер[6].

Я просунул указательный палец в клетку и пододвинул лакомство на пяток сантиметров в сторону щенка.

– Поедешь ко мне домой – назовем тебя Эльвирой. Ты красивая лапулька, и усыновить тебя каждый будет рад. Бегала бы на выгуле, а вечерами, может, гонялась бы за фрисби. Кто-нибудь из ребятишек даже подворовывал бы для тебя со стола еду, хотя, подозреваю, не меньше времени ты проводила бы в такой же конуре, как эта. Знаю и еще одно собачье вожделение: наделать во дворе и наблюдать, как хозяин наступит в твою кучу. Но учти: такие фокусы удаются только раз, от силы два.

Щенок встал и пару раз тряхнул головой, словно отряхиваясь от паутины.

– Однако если б ты меня приняла, Эльвира, жизнь у нас пошла бы совсем иначе. Мы бы играли с тобой во множество игр – тренировочных, – и каждый раз, когда ты усваиваешь что-нибудь новое, я бы бросал тебе вкусняшку. Так мы бы развили и отшлифовали до блеска твой уникальный нюх.

Щенок сделал ко мне несколько шагов, наклонился и лизнул лакомство.

– Жить ты будешь со мной и еще несколькими друзьями. Уверен, что тебе понравится Сью, который мнит себя Кинг-Конгом. Есть еще пара короткошерстных колли – они, кстати, сестренки – Дельта и Мэгги Мэй. Эти залижут тебя до одури. Угадай, что произойдет еще? После наших тренировочных игр ты станешь СПО – собакой по поиску останков. Знаешь, чем мы зарабатываем на жизнь?

Я сунул обратно в клетку свой палец. Секунду щенок смотрел, а затем лизнул его.

– Поиском мертвых тел.

Часть II

Дни тренировок

У каждой собаки бывает свой день.

Джонатан Свифт

Глава 4

Через десять месяцев

Я подумал, что у нее припадок. Дрожа всем телом, она горбилась на куче битого цемента, обвалившихся кирпичей и прочих обломков. При крепком зажмуривании дрожь только усилилась. Ее трясло, словно в цепких объятиях кошмара.

– Вира! – громко окликнул я, встав на колено и поглаживая ей лоб, одновременно теплый и влажный.

Транс нарушился, ушастая голова дернулась в мою сторону. Глаза резко открылись, а затем она села (как я учил ее делать при всякой находке) и начала скрести под собой лапой по разбитому бетону.

Формально назвав собаку Эльвирой, я тем не менее сократил ее имя до «Виры», для удобства подачи команд. Кремово-желтый мех и круглые, ничего не упускающие любопытные глаза – Вира была теперь изрядно выше полуметра в холке, плюс двадцать семь кило неутомимого энтузиазма в мышцах.

Собаки в целом живут в мире обоняния и слуха, а поисковые собаки обучены обнаруживать человеческие останки по запаху соединений – специфических запахов, – выделяемых телами при разложении. Разлагающиеся человеческие останки выделяют почти пять тысяч различных химических соединений. Ученые все еще пытаются расшифровать, какое из многочисленных соединений действительно имеет значение для собак-поисковиков, но какой бы ни была химическая сигнатура, она присутствует в трупах – от свежих, вскоре после смерти, до скелетов, пролежавших несколько лет. Присутствует она и в различных тканях, таких как жир, кровь и кости.

Вира была обучена находить и следовать за запахом разлагающейся человеческой плоти, поднимающимся из почвы. Она обучалась и как ищейка, что следует по запаху, попавшему на землю, и как собака, способная улавливать запах разложения по ветерку и отслеживать его до точки местонахождения. Хорошая собака-поисковик может находить человеческие останки в развалинах землетрясения или пожара, или же внутри неглубокого захоронения. Она способна вынюхивать сложные и слабоуловимые запахи, такие как сухие кости или, скажем так, более влажные субстанции.

Вира, как и большинство ретриверов, умна, как Эйнштейн. Запахи она учуивала, примерно как моя бывшая меняла мужей – со страстью и быстротой. Но сегодня у Виры была первая охота – ее первый выход на поиск опочивших. По мнению некоторых, я начал натаскивать ее чересчур рано, но она прошла интенсивную подготовку и проявила себя превосходной ученицей в выявлении необычных запахов, независимо от того, где я их разместил, на поверхности или под ней.

– Что ты нашла, детка? – спросил я, натягивая кожаные перчатки.

Вира продолжала грести лапой по глыбе бетона.

– Хорошо, я сейчас.

На лапы своих собак я распыляю реагент, образующий защитную пленку для укрепления подушечек. Тешу себя надеждой: какая ни есть, а страховка. В тех местах, где нам доводится бывать, всегда навалом всякого мусора или обломков – режущих, колющих или жалящих, – на которые может наступить собака.

Сейчас я наклонился и покатил перед собой обломок бетона, словно снежок зимой… Тут-то и проглянула лодыжка женщины.

* * *

Его зовут Бархатным Чокером[7]: он похищает молодых женщин и держит их у себя, тешась на протяжении нескольких месяцев, пока они его не разозлят, – а это в итоге происходит неизбежно по той или иной причине. Тогда он душит своих пленниц куском веревки или бельевого шнура, надевает поверх следов удушения черное бархатное колье-чокер и оставляет тела для нас как часть своей извращенной игры.

Не уверен, что слово «мы» приобщает нас к полиции Чикаго. Моя команда поисковиков – сектор частный, а не государственный, и ЧУПу[8] мы помогаем только по запросу.

Время от времени (хотелось бы почаще, уж больно хорошо платят) мне выпадает поработать в Кинологическом центре ЧУП в Дес-Плейнсе. Там я занимаюсь в основном тем, что приучаю немецких овчарок искать пропавших или выслеживать подозреваемых, скрывшихся с места преступления. В полицейских подразделениях К-9[9] собаки используются для сопровождения патрульных или для вынюхивания наркоты и взрывчатки. Есть в них толк и при оказании помощи подразделениям спецназа.

Однако разыскные собаки – подвид совершенно иной. Их учат чуять смерть. И, в отличие от более распространенных патрульных собак, собаки-разыскники не используются ежедневно. Мы с Вирой вступаем в игру только в случае трагедии, как сегодня.

Своих собак по обнаружению людских останков я именую «Находчиками» и даже заказал бы футболки с этой эмблемой, если б мы участвовали в турнирах по софтболу или нас приглашали на корпоративы.

Моя собачья программа начинается как игра. По сути, этот свой режим тренировок я называю «трупными играми», и всякий раз, когда мои собачата слышат от меня эти слова, хвосты у них начинают вилять и они выбегают, азартно запрыгивая в пикап, в то время как я хватаю и гружу снаряжение. Своих собак я учу ассоциировать запах смерти – разлагающейся человечьей плоти, крови и костей – с одним из их теннисных мячиков или другой любимой игрушкой.

Для этого я использую искусственные нюхательные трубки для ряда запахов: недавно умерших, разложившихся и утопленников. Пускаю в ход и свою собственную кровь, но пока вы не начали думать, что я двинутый извращенец и похож на упыря, сразу скажу, что это не так; я не вспарываю себе запястье, выплескивая четверть чашки на землю, и надвигаю сверху камень. Нет; с помощью медсестры в местной клинике я время от времени отцеживаю пузырек, почти ничего при этом не чувствуя. Многие кинологи используют свою собственную кровь для придания охоте как можно большей аутентичности, как если б она разыгрывалась в реальном мире. В этот момент мы с собаками, по сути, играем в прятки со своими запашистыми игрушками на разных территориях, при свете дня или в темени ночи, при солнечном свете или под проливным дождем. И я учу своих собак мягко похлопывать лапой или садиться, когда они устанавливают источник запаха. При такой работе прыжки вверх и вниз или копание могут уничтожить улики… Кроме того, нет никакой реальной необходимости прокалывать мяч в штрафной зоне.

В начале недели северней Полиш-Виллидж была снесена старая колбасная лавка – теперь там готовилась открыть свои двери салон-парикмахерская; торжественная церемония намечалась на весну. Бригада строителей поставила вокруг участка ограждение от соседской детворы, чтобы не порасшибались, играя среди обломков, и от ворья, чтобы не растащили строительное оборудование. А когда нынче утром пришел на работу бригадир, то заметил два предмета, которых еще накануне вечером здесь не было.

Менее поразительным из обнаруженного было то, что кто-то ночью прорубился через сетчатый забор в задней части участка – уединенной стороне, окутанной лесом и крутым оврагом. А что действительно поражало, так это летнее платье – голубое, шифоновое с кружевами, примотанное к воротам на всеобщее обозрение.

Для тех, кто был в курсе насчет Бархатного Чокера (собственно, большинство чикагцев), голубое летнее платье являлось последним, что видели три с половиной месяца назад на Кари Брокман в день ее похищения. Но и на этом беды не исчерпывались: в прошлый понедельник, после школы, отправилась в магазин за косметикой шестнадцатилетняя Бекки Грол, да так и не вернулась домой.

Ржавый родительский «Форд Сатурн», на котором Бекки ездила в тот день, нашли брошенным на стоянке шопинг-молла. Описание Бекки Грол соответствовало почерку Бархатного Чокера, что не сулило ничего хорошего и для пропавшей Кари Брокман.

Бригадир строителей немедленно вызвал полицию. Через час из ЧУПа позвонили мне, и мы с Вирой помчались на всех парах.

* * *

Мы сидели на бордюре рядом с моим пикапом – восьмилетним «Ф-150» со спецкузовом для собак и полным приводом, чтобы можно было въезжать и выезжать из самых безумных мест, в которых нам приходилось шастать. Я легонько дернул Виру за хвост, а когда она посмотрела в мою сторону, почесал ее за ушами и начал повторять:

– Вира хорошая девочка.

Честно говоря, поведение моей юной воспитанницы ошарашивало. К тому месту, где было спрятано тело Кари, Вира подбежала едва ли не бегом, а затем, не считая своего минутного приступа дрожи (вероятно, от осознания, что на этот раз запах исходит не от теннисного мяча), начала общаться со мной своей сидячей позой и похлопываньем по земле, давая понять, что это определенно то самое место. Мы сидели у обочины и ждали, не захотят ли вдруг следователи сделать кратчайшее в мире заявление о том, что моя новоиспеченная находчица обнаружила первое в своей жизни тело за поразительные две минуты – просто рекорд!

Впрочем, можно было особо и не удивляться. Забрав Виру к себе, я через неделю-другую взял ее вместе с остальной своей бандой на показ новичкам в Шаумбурге. При проходе некоторых основных команд, нужных собаководам, я переключался между Мэгги Мэй и Дельтой. Сью стоял вблизи и взирал на аудиторию и животных с видом суперагента – не хватало только смокинга и темных очков. В то время как Мэгги и Дельта исполняли ряд команд – «рядом», «сидеть», «лежать», «ждать», – по помещению поплыли смешки. Я машинально провел рукавом по носу – не пристала ли там какая-нибудь бяка (слава богу, нет); но когда Мэгги начала показывать навыки переворота на спину, веселье в аудитории стало еще явственней. Я обернулся – и, конечно же, увидел, как там потешно переворачивается Вира. Ясно, что за моей спиной она в точности повторяла команды, которые выполняли Мэгги и Дельта.

– Похоже, у нас тут отсебятина, – сказал я классу, а к Вире наклонился, ласково потрепал и дал вкусняшку. – Молодец, Вира. – В тот момент я еще даже не начинал с ней работать, давая время освоиться в новой семье. – Просто супер.

* * *

Вира сердито гавкнула.

– Фу, – сказал я, рассеянно почесывая ей шею.

В середине дня я вел занятие по дрессуре в Баффало-Гроув, еще не располагая списком тех, кто уже проплатил, и тех, кто только зарегистрировался и еще не внес оплату. Все эти вопросы как-то смыло из-за спешки: сразу после звонка из полиции мы с Вирой запрыгнули в мой пикап – и вот теперь предстояло тащить задницу обратно в мой дом в крохотном местечке Лансинг, а оттуда выдвигаться обратно в Баффало-Гроув. Я мысленно прикидывал, какой маршрут быстрее.

Вира глухо зарычала. Я очнулся от своих внутренних экзерсисов и поднял глаза. Невдалеке стояли пять полицейских авто, пара машин с обычными номерами и «Скорая». Вскоре, похоже, должны были пронести тело Кари Брокман в черном мешке. На другой стороне улицы собралась небольшая толпа, сдерживаемая полицейским кордоном, и именно это сборище, казалось, было средоточием растущей встревоженности Виры.

– В чем дело, девочка? – спросил я, не вполне понимая, что происходит. Внимание людей на другой стороне улицы теперь было приковано к нам.

Рычание собаки стало прерывистым.

– Вира, я что-то упускаю?

Она посмотрела на меня долгим вопросительным взглядом, после чего снова обратилась на толпу зевак. Поднялась с тротуара во весь рост; тело ее напряглось, шерсть на загривке вздыбилась. Теперь она непрерывно лаяла на людское сборище.

Я снова посмотрел на толпу, выискивая движение, которое, черт возьми, ее так всполошило. И тут, вырвав у меня из рук поводок, Вира пушечным ядром прянула через улицу. Толпа разделилась пополам; Красное море из пешеходов раздалось в попытке укрыться от взбесившегося пса, упруго прущего вперед. Однако внимание Виры было сосредоточено на одном конкретном объекте – парне в темных джинсах и синей джинсовой рубашке, который споткнулся о собственные ноги и вскинул руку, когда Вира прыгнула к его горлу.

– Вира, фу! Стоять! – рявкнул я, бросаясь через улицу. Одной рукой ухватился за поводок, другой – за ошейник, пятясь назад в отчаянной попытке вытащить Виру из кровавой свары. С огороженной площадки высыпали санитары и понеслись ко мне и мимо, для оказания первой помощи бедняге, что корчился на тротуаре в наплывающей луже собственной крови.

По-медвежьи стиснув свою псину, я пятился к пикапу, превозмогая ужас, свидетелем которого сейчас стал.

Мой ретривер вырвал человеку глаз.

Глава 5

– У меня приказ на ликвидацию.

– Дай мне день, Пол, – сказал я. – Всего один.

– Если б «Скорая» не была уже на месте, Мейс, тот парнишка мог бы боты завернуть.

– Ты же знаешь, она не бойцовая собака. Без агрессивности, хищнических инстинктов, всякой там территориальной хрени… От бешенства привита, и не только. – Я покачал головой. – Здесь что-то не так, Пол. Она что-то увидела.

Он строго взглянул на меня через стол.

– Мы оба знаем о ее прошлом.

Я хлопнул себя по ляжкам:

– Так ей было всего два месяца от роду!

– А сегодня она в хлам ухайдакала того парня.

– В общем, так, – вздохнул я. – Дай мне сутки.

Мы с Вирой были неразлучны с того самого первого дня в питомнике Пола. Возможно, именно поэтому он со мной тогда и связался насчет щенка. Пол знал, каково мне было в тот период; знал, что мне нужен новый питомец, чтобы отвлечься. Вира не только помогла мне пережить безвременную смерть Эми – само по себе чувствительный удар. Но дело в том, что на той же неделе я наконец сдался и заявил, что все кончено, подписав бумаги о разводе со своей женой. На этом настаивала моя бывшая, Микки, которая после нескольких месяцев «испытательного полета» решила, что лучше расстаться на постоянной основе. И я чувствовал себя рыбой, заживо разделанной и брошенной в ведро с кишками – все еще дышащей, но непонятно как, – и тут вдруг появился этот маленький бедный кутенок, который отчаянно нуждался в моей помощи.

Как оказалось, я тоже в ней нуждался. Вместе мы выбрались из темной полосы. И вот бедняга снова оказалась взаперти…

– Послушай, Пол. Если я не смогу во всем разобраться, то я вернусь и… – голос у меня сорвался, – вернусь и сам ее усыплю.

* * *

– Вы же знаете, эти уроды любят стоять в толпе и упиваться своей работой, – сказал я. – Типа как в «Серийном убийце 101».

Я находился в полицейском участке по Южному Мичигану и разговаривал со старшим следователем по убийствам, темнокожим детективом Хэнсоном. Речь шла о Бархатном Чокере.

– Мы уже проверяли. Никаких совпадений. Парнишка водит школьный автобус и на полставки развозит пиццу, скапливая на колледж. – Хэнсон был порядком измотан; видимо, его затюкали со всех сторон из-за пробуксовки с делом Чокера. – У нас есть видеокадры зевак на местах преступлений, и он там не зафиксирован. Попытки найти его повторные появления в толпах ничем не увенчались.