Серость. Про то, как будет

Глава 3. Поиски себя

Меня устроили в больницу системным администратором, теперь у меня была какая ни какая зарплата, свой закуток с кучей старых компов и интернет со скоростью улитки, бюджетники мать его… но это было лучше чем ничего. Теперь свободное время я проводил в поисках себя в интернете. Я думал, что должен был оставить о себе и своей прошлой жизни какие то следы, странички в социальных сетях, публикации, фотографии. Даже поиск по моему фото ничего не дал. Проштудировал сайты по пропавшим людям, ужаснулся их количеству, но так и не нашел себя в списках тех кого ищут. Значит меня либо не потеряли, либо некому искать, так я решил, но время от времени все же заглядывал туда снова и снова и вглядываясь в лица искал сходство с собой, но нет. Потом я пробовал просмотреть в социальных сетях участников групп обучавшихся в технических вузах страны, те которые я для себя выбрал исходя из своей квалификации программиста, но никто мне не показался знакомым. Я исходил из того, что поступил в ВУЗ сразу после школы, а мой сегодняшний возраст должен находится в коридоре 30—35 лет, мне примерно столько давали мои знакомые. Хотя мой прошлый образ жизни мог наложить свой отпечаток на внешность. и снова ничего. Были мысли совершить что-нибудь грандиозное и попасть в новости на главный интернет канал страны, но ничего не приходило в голову, что бы могло меня прославить, а то что приходило было трудно реализуемо или стиралось очередным беспамятством. Время играло против меня, мне все чаще приходилось просматривать дневники и писать новые. Это отнимало уйму времени. Я не хотел попасть в психушку, но дорога туда при таком развитии мне была заказана. Как ни странно моя прошлая популярность в больнице сыграла мне на руку, студентки медички и медсестрички заглядывали ко мне по поводу и без повода, подкармливая меня и угощая домашней выпечкой получая в замен мою приятную компанию. я был приятен, можно сказать даже симпатичен, не смотря на свои гипотетические 35 лет. Многие из них не брезговали интимной близостью со мной, оставив свои прямые обязанности утаскивая меня в заранее приготовленный закуток где-нибудь в подсобке отделения или ординаторской на приятное время препровождение. Я не чувствовал себя неловко в объятиях очередной прелестницы, потому что был свободен, полон сил и не помнил своих последних похождений. Все было у меня как в первый раз, и мои многочисленные женщины любили рассказывать о своих ощущениях и сравнениях с прошлыми разами, что было для меня источником дополнительной информации, а для них просто приятными воспоминаниями. Конечно все они догадывались, что не одни у меня, но зная что я ничего не помню не вменяли мне это в вину. Я был как султан, у которого был свой собственный маленький гарем. У меня не было особых предпочтений, и поэтому я принимал ласки и от полных и от худых, от красивых и некрасивых женщин, хотя последних как известно не существует. Моя толерантность сыскала уважение и в кругу мужчин больницы, так как я избавил их от излишней назойливости дурнушек. Я был сыт и доволен. Как писал Владимир Вишневский -«А скольких медсестер вернул я к жизни». Но моя странная болезнь прогрессировала, я забывал уже совсем не давние события, но руководство закрывала на это глаза, старалось не замечать. Все же я делал свою работу, только мне приходилось ее повторять по несколько раз. Уколы для улучшения памяти, которые делали мне со всей любовью мои медсестрички прямо у меня в коморке, совсем не действовали и я перестал их принимать. Однажды я окончательно забыл себя, кто я, и что тут делаю. Меня обнаружили на лестничном пролете рано утром, я лежал, свернувшись калачиком, прижав колени к груди и плакал, скорее даже рыдал. Моя речь была не связная, все подумали, что я сошел с ума. Сначала меня перенесли в отдельную палату пристегнув ремнями к кушетке, в ожидании главврача и очередной комиссии. А потом, вызвав неотложку, со слезами на глазах медсестер проводили до кареты скорой помощи, двери которой захлопнулись за мной, как и все то хорошее, что было со мной до этого в больнице. Так у меня началась новая, не менее интересная жизнь, но определенно в худших условиях, но я не мог помнить и сравнивать, так как покинул свое временное пристанище налегке, без моих записей и дневников, без моего планшета, без моих воспоминаний. В психушке меня давно ждали, и главврач довольно потирая ладони поприветствовал меня фразой – «добро пожаловать, теперь вами займутся профессионалы». Впрочем, я этого не слышал или не помню что слышал. Меня завезли в палату, где были еще три человека, которые прижались к спинкам своих кроватей когда меня привезли, я окинул комнату взглядом и увидел что коек всего три, а нас пациентов четверо, но вскоре один из постояльцев выскочил в проем двери и скрылся в коридоре. Меня подкатили к опустевшей койке и переложили с каталки на постель. Постель была темно серого цвета, как и робы у пациентов, поэтому сливаясь с постелью они казались не живыми серыми мумиями если бы только не их нервные подрагивания и покачивания из стороны в сторону. Я понял, что давно ничего не ел и у меня скрутило живот, теперь рядом со ной не было моих медсестричек с их пирожками и булочками, в прямом и переносном смысле. я почему то забыл слова, и все так же не понимал зачем я здесь. Я так долго боялся неизбежного, а когда оно наступило я был не готов, мой мозг был не готов. Санитар поставил мне укол какой-то дряни, после чего я уснул. Мне не снились сны, ни сегодня, ни за долго до этого, а может как и явь я их просто забывал. Очнувшись я увидел над собой две пары любопытствующих глаз моих сокамерников, они не показались мне страшными, а наоборот были доброжелательными и улыбались оголив редкие не здоровые зубы. я попытался заговорить, но не смог, моя язык как будто онемел, а все горло казалось настолько сухим и безжизненным что мне стало страшно. Я попытался присесть, я все еще был привязан к кровати. Сумасшедшие сообразив, что я хочу сделать, помогли мне присесть и отвязали одну руку, которой я тут же схватил с тумбочки стакан с жидкостью и начал жадно пить. И этого мне было мало, я хотел еще. Отвязав вторую руку и ноги, я сел свесив их с кровати. все тело затекло так как будто я пролежал целую вечность в одной позе. Комната казалась мне такой же как и была в момент моего прибытия, но что то в ней все же было не так. Это было солнце, которое светило сквозь зарешеченное окно, был закат. в коридоре послышались шаги, я не знал как отреагируют на мое освобождение и улегся в кровать сымитировав сон. В палату зашел рослый рыжеволосый молодой человек с некрасивым лицом квадратной формы, и я подумал что всегда представлял себе работника психушки именно таким, но я не мог помнить и видеть так как память моя отсутствовала, а глаза мои были закрыты. Но я уже отчетливо представлял кто сейчас войдет и что сделает. Это потрясло меня как никогда, и я списал это на интуицию и на действие препарата который мне вкололи накануне. я конечно не помнил, но подозревал, что укол был, он оставил свой сед на вене моей руки. Медбрат не удивился тому что я развязан, буркнув что то в сторону моих товарищей, а они казались мне товарищами после того как любезно меня освободили, жестом приказал мне повернуться на живот. Первое время я сделал вид, что не понял его приказа, но прочитав выражение его лица, или представив, что будет за неповиновение я все же повернулся на живот. Мне поставили укол в задницу, болезненный, горячий, но от этого укола я не провалился в безразличие, мне стало весело и позитивно, боль спешно прошла и я уже расхаживал по палате изучая интерьер и постояльцев. А потом мы гуськом пошли в столовую, откуда доносился запах подгорелой овсянки, который несомненно перебивал все другие запахи съестного. В столовой были еще люди. По углам стояли такие же здоровые медбратья как и рыжий, больные неуклюже и торопливо ели. Они казались мне узниками концлагеря, все одинаково худые, с изнеможенными морщинистыми лицами, молодых людей я не заметил среди них и это мне показалось странным. потом я непроизвольно соскочил с места и через секунду туда где я сидел, прилетела железная чашка с кашей, звеня по дереву лавки и разбрызгивая содержимое некогда находившееся в ней. Я как будто знал что это произойдет и вскочил с места. За моей спиной стоял старик грозно вздымающий кулак к небу, тряся им и выпучив глаза пытаясь что-то говорить беззубым ртом, но я и так все знал, это было его место, и я занял его по незнанию. Это место было его уже несколько лет, и он каждый раз отстаивал свои права на него с приходом нового постояльца. Больные почти не общались, у них не было имен, но я чувствовал, что они как-то понимают друг друга. Может это просто казалось.. Один из соглядатаев увидев произошедшее подошел к старику и схватив его за шею сзади начал возить его лицом по разбрызганной каше, без единого звука. Закончив эту процедуру, он вывел старика из столовой и жестом предложил мне сесть на место. Я сел не смотря на то что на лавке была каша. С этого времени я решил играть роль сумасшедшего и не выделяться из толпы пока не будет ясна вся картина. Память больше меня не покидала, я помнил все дни что провел здесь, наверное лекарства которые тут давали делали свое дело. А возможно они делали и еще больше. Анализируя прожитые дни и события я пришел к выводу, что что-то во мне изменилось, нет это не щетина которая вылезла на целый сантиметр в виде редкой бородки и не отпущенные волосы, которые никто не подстригал, ни отросшие ногти на пальцах, которые я старательно обгрызал, что-то произошло внутри меня. Я изменился. Я наперед знал какие события сегодня произойдут, и чем дальше я здесь находился, тем дальше я мог заглядывать в будущее, как будто мой мозг компенсировал мои потери памяти, давая мне нечто большее, знания о будущем. Сначала я предвидел следующий момент, затем следующий час, день, неделю. и теперь я знал все что будет со мной через месяц и, даже через пол года, но мои знания не давали мне преимуществ, так как я был заключенным в этой пожизненной здравнице разума. мне было достаточно представить какой-то ориентир в будущем и я получал картинку и как будто получал информацию схожую с воспоминаниями, помните как дежавю в вашей жизни, когда нам кажется, что мы это уже видели и переживали. Я сам часто переживая дежавю в прошлом, старался поступить иначе, сказать или сделать нечто другое чем то как мне это представлялось за секунду до дежавю. Я видел, как меняются времена года, как умирают одни постояльцы и приходят другие, я видел когда вынесут вперед ногами старика, видел как жестоко накажут бунтарей голодного бунта, но я не видел своего освобождения, своего спасения. Наверное я не мог спозиционироваться на этом моменте, подобрать правильный ключ, правильный образ который приведет меня к нужному воспоминанию из будущего. А возможно ли вообще мое освобождение?. Все лечение сводилось к приему таблеток и получению уколов, от которых уже изрядно болела задница, и я чувствовал, что больше меня не от чего лечить, я здоров, и даже больше. Лечащий врач очень редко нас осматривал, смотрел зрачки, язык. Это была молчаливая больница, здесь никто не разговаривал. Здесь были необычные психи и я это понял давно, но не понимал в чем их необычность, пока на себе не испытал нечто невообразимое. Со мной заговорили прямо у меня в голове, сразу два голоса, оба принадлежавшие немолодым людям, они спросили, помню ли я с чего началась моя болезнь. Мне стало страшно и я зажмурился и напряг все мышцы, голоса не пропали, и кажется они исходили из самого центра моего мозга. они повторили вопрос и я отрицательно помотал головой, тогда они в третий раз задали тот же вопрос и я понял что нужно мысленно на него ответить, и я ответил -«нет». Тогда один из голосов сказал, что научит меня как все вспомнить, если я буду делиться с ними тем, что имею, а имею я и мало и много одновременно информациею из моего будущего. Так я приобрел невидимых партнеров в своей голове и избавился от гнетущего одиночества. Они не называли своих имен и не просили назвать мое, да я и не помнил как меня зовут, или звали. Я не понимал как такое возможно, но я и сам был необычным человеком, может это были исключительно мои способности которые кто то научился использовать. как бы там ни было я свыкся с мыслью что получу свою память назад.

Глава 4. Жизнь в психушке

Я стал высматривать тех кто мог бы быть из тех людей которые говорили со мной и кто скорее всего находился здесь среди этой серой безмолвной массы, на первый взгляд абсолютно нормальных ненормальных людей. Когда все постояльцы больницы собирались на завтраки обеды и ужины я пытался поймать чей-нибудь взгляд, в ожидании того, что они как-то выдадут себя. Но похоже я был здесь самым нормальным и никто не казался мне подозрительным. Кормили нас плохо, видимо поэтому практически все были худы и слабы, мой прошлый жирок быстро испарился, я бы сказал рассосался вместе с низкокалорийными продуктами которыми нас пичкали дабы мы не испустили дух. но не смотря на плохое питание я старался держать себя в форме, не привлекая внимания, я поочередно напрягал и расслаблял разные группы мышц лежа в кровати под одеялом пока их не начинало сводить судорогой. со стороны это наверное выглядело как конвульсии время от времени случающиеся у пациентов. так я проводил около пятнадцати минут три раза в день до еды. Сказал как по рецепту. Выходить из палаты было запрещено, в туалет ходили под присмотром санитаров, нужно было только постучать в окно, но это не приветствовалось, так как все здесь было по расписанию, в том числе туалет и личная гигиена. Как правило, перед едой по пути в столовою, нас заводили в нужник, в котором всегда воняло хлоркой, которая просто напросто перебивала другие запахи человеческих испражнений и что казалось, являлось лучшей альтернативой всем другим запахам. Мы усаживались на ряды низко посаженных унитазов даже не разделенных перегородками еще кажется советского образца. Была такая эпоха у нашей страны, страны советов, когда все было общее и ничье, где никогда не заморачивались с бытовыми условиями и не задумывались об удобствах и индивидуализме. По сути здесь почти все было создано в ту эпоху и не нужно было машины времени, чтобы воотчую увидеть и впитать атмосферу того времени, которое застыло в этих стенах и предметах наполняющих быт спецмедучреждения. Я мало где был, но в тех помещениях, где я побывал, начиная со своей палаты, столовой, санузла и прачечной, в которую мне посчастливилось лишь однажды проскользнуть, все было в одном безвкусном стиле серости и сырости казематного типа. Почему я сказал посчастливилось? Да потому что одни и те же маршруты изо дня в день, из месяца в месяц сводили с ума и любое отклонение от оных было как глоток свежего воздуха, который можно было впитать не как иначе, как припав к трубе приточной вентиляции, которая заходила в нужник со стороны стены у последнего унитаза, и находилась как раз на уровне моей головы. Нужно было только чуть-чуть привстать на цыпочки и втянуть прохладу, дующую прямо в лицо. По воздуху можно было определить был ли дождь или было сухо, насколько тепло или холодно за окном, а иногда из трубы тянуло сладковатым запахом карамели не весть откуда появляющегося и так же стремительно исчезающего у основания трубы. Долго наслаждаться ее дыханием не приходилось, как я сказал, все было по расписанию и под присмотром, и как правило последний унитаз к моему приходу всегда был занят, приходилось довольствоваться местом в середине или вообще на входе. и тогда можно было видеть всех заходящих выходящих не взирая на цель визита. я даже пытался запоминать и считать постояльцев и в столовой и тут, то как то тщетно. все были на одно лицо и вели себя одинаково. Пересчет по головам в столовой показал, что тех больных что я встречаю постоянно было около 30 человек, если конечно мы не обедали в несколько смен. Если бы я мог их отмечать краской или еще каким способом, чтобы не путать при очередном пересчете, да и какой в этом был смысл… Однажды я встретил достаточно странного больного, который отличался от других отсутствием обоих глаз. Его глаза всегда были закрыты, скорее всего, это была врожденная аномалия, он даже не пытался их открывать, как будто во сне. Да и глазных яблок в глазницах под веками не наблюдалось, они не выпирали. Но что поразительно, человек так ловко ориентировался в пространстве, что я бы не решился назвать его слепым. Каждый день приносил новые знания, которые вводили меня в задумчивость и давали пищу для размышлений. В палату вела только одна дверь с маленьким застекленным оконцем в которое часто смотрели санитары, но у меня было стойкое ощущение, что в палате все же есть скрытые видеокамеры, так как время реакции санитаров на нештатные ситуации в палатах было минимальным. Стоило лишь только буйным начать вести себя подобающе буйному, как тут же появились они и усмиряли чудодейственным уколом, предварительно заломив руки за спину и прижав к полу. Осознав это я стал внимательно вглядываться в те места где могли бы быть установлены камеры. Потолок и стены были грязно выбелены и напоминали цвет нашей робы, которую кстати меняли не так часто как мне хотелось, стирать одежду самостоятельно было негде и нечем. На моей памяти здесь ни разу не делали ремонт с момента моего появления, даже пол мыли не регулярно и небрежно. Мытье пола напоминало мне корабельный вариант, когда из ведра на палубу выливали воду и разтаскивая швабрами по всей палате собирали осевшую пыль, грязь и мусор, выжимали грязную воду обратно в ведро. Делали это всегда одни и те же люди, такие же как и я пациенты, которые могли держать швабры в руках и имели такие навыки. Я любил наблюдать за ними сидя на кровати поджав ноги. Их движения казались мне до автоматизма отточенными, как у роботизированного конвейера, собирающего из деталей автомобили, но это все же были люди. Мои соседи по комнате вели себя дружелюбно, не доставляя мне хлопот, часто расхаживая вперед и назад по палате, иногда делая непонятные мне пассы руками и движения головой. Но ни слова не сорвалось с их губ за то время что мы были вместе. Я вообще стал забывать как звучит человеческая речь. да и сам я никогда не пытался с кем то заговорить понимая, что мне все равно не ответят, только нечастые разговоры в моей голове спасали меня от одиночества и подсказывая что я еще жив, хотя возможно и сошел с ума. Нигде не было зеркал, и впервые посмотревшись в маленькое оконце двери, когда в комнате было светлее чем в коридоре, я не узнавал себя. На меня смотрел обросший старый человек с впавшими глазами и большим острым носом. У меня проступили морщины и стало много седых волос выбивающихся из общей массы бороды и волос на висках. Таким бы я вряд ли понравился женщинам. Разозлившись, я показал тому – себе в стекле язык, оскалив зубы и увидел, что мой язык, не смотря на мои усилия не высунулся изо рта, его как будто укоротили. Я запихал указательный палец в рот и нащупал его, язык был на месте, но я не почувствовал им прикосновения пальца, он как будто онемел. Теперь мне стало понятно почему я не чувствовал вкуса еды. Наверное, уколы и таблетки, которые я принимал, делали его таковым. И все мое окружение возможно именно поэтому молчало. но зачем и кому это было нужно, ради чего подавляются сигналы мозга идущие от языка и к языку. мне стало страшно что такое возможно. такое избирательное действие лекарств. таким образом наверное можно было бы отключить любой орган. Я больше не пытался показывать себе язык и заговорить, так как моя единственная попытка вылилась в мычание Герасима из «Муму». Шли долгие бессмысленные дни моего пребывания в психушке, в которые я углубился в изучение моих видений будущего. я называл их воспоминаниями будущего потому, что я как будто помнил их, а не знал что это наступит, я помнил что это будет скоро или не очень, как дежавю которое время от времени случается с обычными людьми. Воспоминания так же имели свой эмоциональный окрас и я мог испытывать те или иные чувства, когда они нахлынывали на меня. Все они касались моего пребывания здесь и мне было крайне не приятно когда я их вспоминал, а иногда даже страшно. тогда я пытался заглянуть в будущее не связанное со мной, но у меня ничего не получалось… видимо я мог видеть только то что будет со мной, а ни с кем другим. Скорее всего, таких воспоминаний в моем мозгу просто не было, и я не мог их помнить. Каждый день нас проводили по странному коридору, который разительно отличался от других помещений больницы. Он был узким проходом с глянцевыми черными стенами, полом и потолком и напоминал вывернутый во внутрь автомобиль американских спецсужб, в Американских же фильмах. Там был тусклый свет неоновой лампы с потолка и приятно теплый пол. я не любил этот странный коридор, потому что у меня сразу начинала болеть голова и мне становилось плохо. Но как только я проходил его, все симптомы тут же улетучивались и мне становилось лучше. в коридор заводили по одному, босиком, без предметов в руках, предварительно ощупывая тело под одеждой. Обратно мы возвращались другим маршрутом, минуя дверь в кабинет главного врача и поста санитаров, где они так же безмолвно коротали свои дежурства попивая чай и покуривая сигареты. Я замечал, что многие идущие впереди собратья улавливали ноздрями эти запахи чая и дыма, и поспешно с жадностью вдыхали те крохи которые им доставались в конкуренции с мощной вентиляцией, которая была смонтирована на потолке. Кабинет главного врача всегда был закрыт изнутри, снаружи не было даже ручки, только одинокая табличка говорила о назначении кабинета. Я там никогда не был, но мои воспоминания из будущего говорили о его зловещем назначении и я не хотел вспоминать эти воспоминания. Я точно знал, что и где стоит в этом кабинете, и рабочий стол врача, и чуть поодаль кресло с привязными ремнями, и компьютер на тумбе с торчащими из него проводами идущими к набалдашнику кресла и ремням. кресло напоминало электрический стул, но напротив не содержало металлических элементов и было мягким на ощупь. Я назвал его троном из за его размеров и великого, как мне казалось, предназначения. Когда я понимал, что мои будущие переживания скоро должны случиться как я это помнил, от этого становилось не по себе. Из-за огромных размеров кабинет больше походил на пещеру, где наверняка гуляло бы эхо, если бы я смог издавать звуки. Я никогда не курил и не знал как это делается и поэтому запах дыма меня не прельщал и я не старался приближаться к посту как можно ближе, а держался с противоположной стороны. Однако мой сопровождающий всегда непременно станавливался и приветствовал своих коллег кивком головы и жестом руки, закуривал и оглядев всех собравшихся выпускал клуб дыма из легких внутрь комнаты, сеесекундно сплевывая в урну стоящую рядом. это был как ритуал погонщика, прежде чем он продолжа гнать своих животных дальше по пустынным коридорам навевающих уныние и тоску. После прогулки мы принимали таблетки и наступал тихий час. У нас почти каждый час был тихий. Буйных было мало и везде царила тишина и покой. нас никогда не выпускали на улицу, да и теплой одежды у нас не было, за стенами наверное уже стояла глубокая осень. Иногда яркие вспышки мимолетных молний, да затухающие раскаты грома доносились сквозь зарешеченное окно под самым потолком палаты, но добраться до него не было никаких возможностей, а так хотелось увидеть небо. Поэтому однажды, когда с наружной стороны кто-то кинул камень в окно и разбил двойное остекление, в палату хлынул холодный свежий воздух, моментально наполнив помещение запахом осени и первого снега. это было событие первой величины, мы соскочили с коек и бросились к окну жадно вдыхая порыв ветра не смотря на разбитые стекла под босыми ногами. Праздник длился не долго, нас быстро вывели в коридор и проводили в соседнюю палату, где находился тот самый старик уже известный мне по столовой и еще двое больных. Мы скромно встали в углу не проявляя активности. Старик помани меня рукой и жестом предложил сесть на свою кровать рядом с ним. Я поколебавшись принял его предложение и сел рядом с ним. От него несло старостью и мочой, но это был привычный запах для этих мест. и тут в моей голове снова раздался знакомый голос. – «ты принимаешь мое предложение?» спросил голос. Я взглянул на старика и он слегка улыбнулся чуть приоткрыв почти беззубый рот, дав мне понять, что это он говорит со мной. Голос в моей голове звучал бодро и молодо, и это никак не вязалось с его возрастом. Как будто читая мои мысли он сразу изменил его на старческий сиплый, а через предложение на бесстрастный дикторский голос Левитана и снова слегка улыбнулся. Я понял что он так шутит и возможно ему ничего не стоит заговорить со мной женским или даже детским голосом. Но как он узнал что я могу быть ему полезным, и с чего он взял что я действительно полезен? Секунду помолчав, он ответил отведя глаза – что мы давно знакомы с ним и то, что я здесь уже не первый раз. Наблюдая за моими побегами отсюда он всегда встречал и мои возвращения не помнящего, потерянного, и все начиналось сначала. Мои видения будущего, наше знакомство, подготовка к побегу, дружба, восстановление моей памяти. и каждый раз как в ретрофильме «день сурка» с интервалами в несколько лет я раз за разом просыпаюсь на своей больничной койке, возвращенный из очередной реальности в настоящее. А потом он сказал, чтобы я окончательно поверил в его искренность и слова, что мне нужно заглянуть под свою койку, и там на стене я увижу отметки дат прошлых моих пребываний здесь. Через мгновение за нами пришли. Санитары вставили новый стеклопакет и мы смогли вернуться в свою палату. В палате все еще было свежо и от этого на душе стало легче. Дождавшись когда они покинут палату, я как бы случайно уронил банку с таблетками на пол и она закатилась под кровать. Я незамедлительно полез ее искать. Еще было светло и на серой стене под кроватью проступали штрихи начертаний в виде палочек в строку, всего три столбика. Мне следовало начать чертить в четвертом. и я корябнул краску ногтем, снова и снова, пока краска не поддалась и не появилась неровная черта, означающая первый день начала отсчета. Теперь я стал доверять старику, хотя он не представился. Да и зачем? Я все рано не мог ему ответить тем же, ведь я не помнил своего имени, и он видимо тоже. В следующие дни он отвечал на мои вопросы о его жизни здесь, и как он научился разговаривать без голоса. Я слушал и запоминал все детали его рассказов, особенно которые касались наших с ним предыдущих встреч. Он рассказал что второй голос который я слышал в первый раз принадлежит еще одному нашему другу, который всегда помогал мне в моих побегах и которому удалось отсюда выбраться. Именно он разбил мое окно, чтобы наша встреча со стариком состоялась, поэтому я проникся к ним уважением и дружбой. Старик не торопил меня с моими ответами касающихся будущего, но просил как можно тщательнее описывать детали, пусть хоть сколь маленьких событий и фактов, и я охотно переживал свои воспоминания о будущем чтобы как то ему угодить двигаясь от даты к дате, особенно знаменательными какими либо событиями. Наградой за мой труд должна была быть информация о моем прошлом, которой он владел с его слов. И он знал как мне вернуть свою память, а значит вернуть себя. Только тогда я еще не понимал всю ценность моих сведений для старика, но задумывался о первопричинах его любопытства.