Мой ХХ век. Как это было

Отец прогуливался по аллеям санатория, когда к нему подошла незнакомая женщина лет 55-ти и говорит:

– Мужчина, вы меня извините, хочу вас спросить: вы случайно не Коля Егоров?

– Да, я Егоров… а вы кто?

– А я жена вашего двоюродного брата Николая. Я тоже из деревни Никифорцево, но вы меня вряд ли помните. Вы тогда с моим мужем уже взрослые были, а я ещё маленькая была.

– А где ваш муж?

– Да вон он стоит! Мы когда мимо вас прошли, я вас узнала (через 40 с лишним лет!). Сказала мужу, а он говорит, что не может этого быть, ты, мол, ошиблась.

Подошёл брат Коля. Обнялись после долгой разлуки, стали расспрашивать друг друга, что случилось за эти годы. Вкратце, с братом Колей дело обстояло так.

С началом войны в 1941 году его призвали в армию рядовым. С тех пор он постоянно воюет. В перерывах между войнами получил высшее военное образование, генерал-майор, Герой Советского Союза, Герой Кубы. С 41-го года получил 18 ранений! Много лет работает военным советником на Кубе у Фиделя Кастро. Считается его личным другом. В настоящее время (1982 год) воюет в составе контингента кубинских войск, посланного Фиделем на помощь в Конго для борьбы с агрессией из ЮАР. Сейчас в отпуске, после чего возвращается на Кубу, а оттуда опять в Африку. Но, видимо, это будет последний, как он выразился, «сезон», так как уже 61 год и пора немного отдохнуть. Вот такие мужики были из этой деревни.

Вот это практически всё, что я знаю о родственниках по отцовской линии.

Глава 2

По маминой линии дело обстоит сложнее. Мама в разговорах всегда уклонялась от этой темы. Кое-что слышал от неё о дедушке (моём прадеде). Андрей Егорович Кособрюхов родился, жил и был похоронен в городе Холм (Новгородская область, тот же Валдай).

Я в своё время поинтересовался, откуда такая странная фамилия. Оказывается, в старину «кособрюхими» называли плотников, потому что профессиональные плотники никогда не расставались с плотницким топором. Такую же привычку имели и финские лесорубы. Они везде, даже не на работе, ходили с топором за поясом. Это был своего рода фирменный знак этой профессии. Зимой же, когда поверх кафтана надевался полушубок, топор, скрытый полушубком, визуально несколько искривлял стройную линию плотницкого живота – поэтому в народе их прозвали «кособрюхими». Видимо, кто-то из предков был плотником.

До 30 лет я почти ничего не знал о маминых родителях, тем более дедах и бабках. Но один раз при встрече в Краснодаре отец подробно рассказал мне про один удивительный случай, когда он узнал всё о маминой родне.

В начале 50-х годов отца (он тогда был подполковником) перевели с Урала в Москву в Генеральный Штаб. Там в то время служили только боевые офицеры, прошедшие войну. Они безоговорочно доверяли друг другу. Такой замкнутый, недоступный для посторонних, круг военной элиты. Доносительство среди офицеров-генштабистов каралось смертью.

Однажды за столом в любимом ресторане «Пекин» офицеры-генштабисты заговорили о предвоенных сталинских репрессиях. И отец пожаловался своему начальнику отдела, генералу, что его в 39-м году в Холме по непонятной причине несколько раз вызывали на допрос в городской отдел НКВД и интересовались, что он знает о родственниках своей жены Валентины. Отец ничего не знал, но его продолжали вызывать на допросы. И это длилось несколько месяцев, пока он добровольцем не ушёл в военное училище.

Генерал сказал, что он выяснит в чём дело. Дело было ещё при Сталине.

Прошло несколько месяцев. Однажды в конце дня, когда опечатывались все сейфы и кабинеты до утра, генерал, начальник их отдела, позвал отца в свой кабинет. Вытащил из сейфа толстую папку, дал отцу и сказал, что по его запросу наш родной НКВД под руководством тов. Берия провёл большую и успешную работу по сбору всех возможных сведений о родственниках подполковника Егорова по линии жены. «Вот тебе папка, ключи от кабинета, ключ от сейфа и бутылка коньяка, чтобы запивать особенно горькие моменты истории. Записей никаких вести нельзя, запоминай – память у тебя генштабистская. Утром закроешь папку в сейф и, пока я жив, никому о ней ни слова, особенно жене».

Отец за ночь досконально изучил секретную папку и сделал для себя удивительное открытие: оказывается, его жена Валя с одной стороны является дочерью Холмского дворянина Николая Алексеевича Шеляпина, а по линии матери она внучка холмского миллионера, купца второй гильдии, Андрея Егоровича Кособрюхова. Отец мне рассказал, что в этой секретной папке было множество документов про купца Андрея: свидетельство о присвоении ему звания купца 2-й гильдии, дипломы лоцмана, договора на поставку товаров, договора на перевозку зерна и других грузов по внутренним российским рекам, накладные, фотографии зданий, где были его конторы, а в конце была его биография, составленная органами НКВД, и даже фотография его могилы в Холме. Умер он от инфаркта в 1918 году. Ему было 40 лет.

Отец рассказывал мне это и добавлял, что он просто восхищается этим человеком. Этот Андрей начал работать на речных судах простым матросом-рулевым. Потом стал лоцманом, проводил грузовые пароходы и буксиры с баржами по Волге. Потом каким-то образом организовал своё дело, стал закупать товары в южных районах России, перевозить их по Волге и по её притокам в северные города, вплоть до Холма. Андрей был хорошо образован, а тогда это много значило. Да и законы, как мне рассказал отец, при царе были такие, что любой грамотный, честный и предприимчивый человек мог развить свой бизнес. Уже тогда отец хорошо понимал, что при царе государственная политика была правильная.

Андрей быстро разбогател. В основных портовых городах на Волге он построил однотипные двухэтажные дома-конторы: в Нижнем Новгороде, в Самаре, в Царицине, в Саратове. В этих домах на первом этаже помещалась купеческая контора со служащими, а на втором этаже была гостиница для приезжих клиентов и поставщиков товара.

Его дочь Мария, моя бабка по матери, вышла замуж за дворянина Николая Шеляпина, который служил в Холме делопроизводителем при уездном градоначальнике (так это, кажется, называлось). Причём Андрей Кособрюхов был против этого брака, потому что Шеляпин хоть и был дворянином, но не был богатым и жил только на своё жалование. Но Мария всё-таки настояла на своём и вышла за него замуж.

Я как-то попробовал найти в интернете что-нибудь о деде Шеляпине. И в 2008 году кое-что обнаружил. Был в своё время такой проект: «Памятные книги губерний Российской Империи». Авторы проекта Антон Вальдин и Алексей Коноплёв. Памятные книги – источник, в котором переписывались при царе все наиболее значимые чиновники и прочие гражданские лица, имеющие определённое положение в обществе (surname.litera-ru.ru/about.asp). Там под номером 223024 есть запись «Шеляпин Николай Алексей, Памятная книга Новгородской губернии. 1914». Это он.

Всё было хорошо до 1917 года. Потом произошла наша знаменитая социалистическая революция, которая, как предполагалось, должная была принести счастье и свободу трудовому народу. Банковская система рухнула, а с ней и весь бизнес. Андрей успел юридически передать некоторым свои детям часть недвижимости (Марии ничего не досталось) и умер в 1918 в возрасте 40 лет от сердечного приступа.

В 1991 году я по делам своей фирмы был в Москве в Московском институте инженеров водного транспорта. Хотел взять у них в тайм-чартер (в аренду) учебное судно типа река-море, которое простаивало из-за общего развала в стране в результате «Перестройки» (похоже на 1918-й год!). В беседе с ректором института упомянул своего прадеда по фамилии Кособрюхов. Ректор остановил меня и сказал, что он припоминает эту фамилию. Вроде бы она встречалась ему в старом учебнике по истории российского речного флота. Потом что-то вспомнил и повёл меня в музей речного флота, который был при институте. И показал мне висящую на стене фотографию, если не ошибаюсь, 1908 года. Там были сфотографированы группой лучшие капитаны и лоцмана волжского речного бассейна. Под фотографией имена и фамилии, в том числе и Андрей Кособрюхов. Ректор начал отсчитывать этих людей слева направо согласно списку. А я только глянул и сразу понял где мой прадед: среднего роста стройный молодой человек с усиками в лоцманской фуражке, лицом и фигурой удивительно похожий на моего старшего брата Лёву в молодости.

Очень жалею, что не попросил тогда ректора сделать с этой фотографии ксерокопию. А может быть у них тогда и ксерокса не было.

Уже в этом, 2021 году отыскал в интернете сайт под названием «АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ ФАМИЛИЙ И ФИРМЪ купцовъ, промышленниковъ, торгово-промышленныхъ обществъ и товариществъ». Там в столбце отделов «Фабрики и заводы» и «Торговые предприятия» напечатано под номером 2000 следующее:

«Кособрюхов Андрей Егорович, г. Холм, ул. Псковская, сб. д. (собственный дом). Вид. деят. «Колониальные и гастрономические товары и фрукты».

Там же, кстати, указан Кособрюхов Иван Егорович, г. Холм, ул. Ловатская, сб. д. (видимо, брат Андрея).

Потом указан какой-то Кукин Иван Петрович, а затем, что очень интересно:

Шеляпин Пётр Петрович, г. Холм, ул Троицкая, сб. д. (я так думаю, родственник моего деда Шеляпина Николая).

Больше в этом городе при царе предпринимателей не было.

Ну и в заключение должен сказать, что в «Книге памяти жертв политических репрессий Новгородской области» перечислено 18 (!) человек из города Холма с фамилией Кособрюхов, которые были репрессированы. Андрей Кособрюхов к тому времени умер сам, ему повезло.

Ещё раз, спасибо товарищу Берия и особенно товарищу Сталину за наше счастливое детство.

Итак, моя бабка Мария Кособоюхова вышла замуж за моего деда Николая Шеляпина. Дед закончил в своё время гимназию, это по тем временам было очень хорошее образование. Служил на царской службе чиновником в Холме. Поэтому у него был казённый дом, экипаж, кучер, лошади и всё такое. В Ленинграде у тёти Зины, когда я учился в морском училище, видел старую фотографию, примерно 1909 или 1910 года. На ней были ещё молодые и счастливые дед с бабкой, на руках маленькая девочка – первая их дочка Зина (мамина старшая сестра). Потом у них до 1918 года родилось ещё несколько детей, всего их было семеро. В живых осталось только пятеро. Двое детей умерли от голода в 1930 году. Оставшиеся в живых по старшинству: Зина, Николай, Александр, Люба и моя мама Валентина 1918 года рождения.

В гражданской войне Николай Шеляпин участия не принимал и эмигрировать тоже не собирался. Хотя его более богатая родня, которая владела лесопилками и хорошими домами, поняли, что из России надо тикать. Добровольно посдавали своё имущество Советской Власти под детские дома и школы, забрали ценные вещи и потихоньку, без лишнего шума переехали разными путями во Францию. Благо все говорили по французски. В контрреволюцию никто не пошёл. А Николай Шеляпин остался.

В 1920 году весной его призвали в Красную Армию. И стал он кавалеристом в армии Будённого. В этом же году эта армия под общим командованием Тухачевского устремилась в сабельный поход на Варшаву. Но к концу лета того же года потерпела сокрушительное поражение от поляков. Много русских там погибло, никто их не считал. И дед Шеляпин тоже сгинул в Польше. Долгое время его считали погибшим. Но оказалось, что он жив. Выручило его, как я думаю, знание польского языка. Дело в том, что его отец и дед по отцу оба были женаты на польках и дома для практики часто говорили на польском языке. То есть, мой дед Николай был на три четверти поляком.

После разгрома армии деда с лёгким ранением подобрала какая-то польская молодуха и спрятала у себя на хуторе. Видимо, решила что молодой красноармеец в хозяйстве пригодится. Что там у них было, я в подробностях не знаю. Знаю только, что звали эту польку тоже Марией, что у них родилось двое детей, мальчик и девочка. И эта польская Мария умерла примерно в 31-м году от воспаления лёгких. Николай остался с двумя детьми на руках и без жены. И вот тут он совершил, я считаю, геройский поступок. Не знаю уж каким путём, но он сделал себе новые советские документы и со своим двумя маленькими детьми, нелегально перейдя границу, снова появился в Холме.

К этому времени старший брат моей мамы, Николай, был уже почти взрослым и содержал всю семью. Жили они очень трудно. В 20-м году, после того как дед пропал в Польше, их выселили из шеляпинского дома. Точнее, оставили им там одну комнату на всех. В их доме поместили Холмский исполком горсовета. Бабушка, ей тогда было немного за тридцать, работала в этом исполкоме уборщицей за мизерную плату и исполкомовский паёк. Носила красный пролетарский платок и всячески отрицала своё непролетарское происхождение. Только иногда, когда они с моей мамой проходили по улице Псковской, бабушка показывала маленькой Вале большой двухэтажный каменный дом своего отца и говорила, что когда-то давно жила в этом доме. Когда была молодой девушкой, здесь устраивались балы. Приходили в гости молодые кавалеры, они танцевали с ней и угощали красивыми конфетами из разноцветных коробок.

Город Холм до революции. Улица Псковская, где был дом Андрея Кособрюхова

Понятно, что бабке Марии с семерыми маленькими детишками пришлось пережить за те годы, пока не было мужа. Двое маленьких просто умерли от голода. Старший сын Коля чуть ли не с 12 лет стал работать, чтобы остальные выжили. Был сначала учеником столяра, потом столяром-краснодеревщиком.

Когда внезапно появился отец с двумя маленькими детьми, Николай-младший был категорически против его возвращения в семью. Его можно понять. Десять тяжелейших лет на грани выживания не прошли для детей и их матери просто так.

Город Холм, паром через реку Ловать

Дед Шаляпин уехал со своим детишками в Старую Русу, это совсем недалеко от Холма. Устроился там бухгалтером на лесопильном заводе. Я знаю от своего старшего двоюродного брата Володи Шеляпина, что у деда было много родственников Шеляпиных. Все они были помещиками, жили в Новгородской и Тверской губерниях, многие из них занимались торговлей лесом, имели лесные угодья и лесопильные заводы. У моего деда не было поместий, он не был богатым, поэтому он не иммигрировал, как все его родственники, а остался в Холме. Думаю, что работа лесопильного завода была немного знакома моему деду, и это помогло ему устроиться бухгалтером в Старой Русе. К тому же он был человеком очень грамотным, тогда таких было единицы.

Бабушка Мария была не прочь бы сойтись со своим мужем. Она два раза ездила к нему в Старую Русу и брала с собой 12-летнюю дочку Валю (мою маму). Мама это хорошо помнила и рассказывала мне, что очень стеснялась своего отца: когда он пытался с ней говорить, пряталась за мать.

В конце концов, брат Коля немного успокоился, бабка с дедом договорились, что они будут жить вместе в Старой Русе, потому что в Холме деду появляться было опасно: его могли опознать. Тогда уже начались репрессии против бывших дворян и царских чиновников. Но восстановить семью было не суждено. Следующей встречи уже не получилось. Дед заболел воспалением лёгких и умер. Было ему тогда чуть больше сорока. Дети его польские попали в детский дом.

Так бабушка Мария опять, во второй раз, стала вдовой одного и того же мужа.

Ближе к войне жить стало немного легче: старшая Зина вышла замуж и помогала чем могла. Николай стал мастером- краснодеревщиком, моя мама тоже вышла замуж за моего отца. Вроде жизнь налаживалась, но это длилось недолго. Отец мой вынужден был уйти добровольцем в военное училище в 1939 году (это отдельная история) и встретился со своей женой только через три года на фронте.

22 июня 1941 года началась война. Немцы в начале войны наступали очень быстро. Да и польская граница была совсем недалеко от Холма. Мама рассказывала, что прошло буквально несколько дней – и через Холм пошёл поток беженцев с западных районов на восток. Мать не знала что делать. На руках у неё был маленький ребёнок (мой сводный брат Виталька пяти лет), да и свою мать она не решалась бросить. Старшие братья Николай и Александр уже были призваны в армию. Сестра Зина жила в Ленинграде. А медлить было нельзя, ещё день-два – и немцы займут Холм.

Выручил, как всегда, товарищ Сталин. В те дни он отдал приказ в обязательном порядке эвакуировать из прифронтовых районов, которые могли оказаться под немцами, всех жён офицеров и их детей. Причём родителей и других родственников это не касалось. Это, конечно, было правильное решение, если вдуматься.

Однажды утром к их дому подъехал грузовик. В нём уже сидели несколько женщин с детьми. Из кабины выпрыгнул офицер и приказал, чтобы мать быстро собрала самые необходимые вещи, документы, продукты на пару дней и садилась с сыном в машину. На всё три минуты. Мама попробовала взять с собой бабушку Марию, но офицер категорически отказался. Мама быстро собралась, офицер закинул вещи и Виталика в кузов грузовика. Валя попрощалась наскоро со своей мамой, сказала, что будет пробираться в Ленинград к сестре Зине. И они расстались, как оказалось, навсегда.

Дальнейшая судьба моей бабушки неизвестна. Город Холм оказался в центре боевых действий, несколько раз переходил из рук в руки. И это длилось очень долго, больше года. Немцы даже прозвали этот город «Снежной крепостью Гитлера». За время боёв от города практически ничего не осталось. Все жители, которые не успели уйти, погибли. Ни одного живого человека и ни одного дома. Ни одного дерева на прибрежном бульваре. Мама после войны ездила в Холм, пыталась навести справки о своей матери, но никаких следов не нашла. Даже могил погибших жителей не было. И спросить было не у кого, ни одного живого свидетеля. Мама с трудом нашла то место, где стоял их дом. Бабушке тогда было чуть больше пятидесяти лет. Не сохранилось ни одной фотографии, кроме той, что был сделана в Ленинграде. Это была первая потеря в нашей семье в ту войну, но не последняя. Война прошлась по стране как ураган, потери были настолько огромны, что мы чувствуем последствия до сих пор.

К примеру, скажу, что в Холмском уезде перед революцией в 1901 году жителей числилось 90 593 человека. В том числе в Холме (известен как город с 1471 года) почти 7 тысяч человек. По тем временам это был большой город. В 2020 году, через 75 лет после войны, там живёт всего 3359 человек. Статус города за Холмом сохраняется только из соображений исторической справедливости.

Глава 3

Отец мой, Егоров Николай Алексеевич, родился 22 октября 1918 года в той же деревне Никифорцево. Закончил в 1933 году 7 классов в школе-интернате в Бежецке. По тем временам для крестьянского парня уже это было равносильно подвигу и считалось очень хорошим образованием. После этого он поступил в медицинский техникум в том же Бежецке. Не потому, что имел большую склонность к медицине (это пришло позже), а потому, что больше учиться негде было. Ехать в какой-то дальний город возможности не было. Время было тяжёлое и голодное. Отец рассказывал, что каждую субботу он сбегал из техникума с последних уроков, становился на лыжи и бежал по лесу и полям около 40 километров до дома в деревне. Благо в те времена снег на Валдае лежал с начала октября до конца мая. Прибегал поздно вечером, уже затемно. Мать его кормила. Спал всю ночь до обеда. Опять ел. Брал с собой кое-что из еды в котомку, становился на лыжи и обратно 40 километров до Бежецка. Видать, здоровье было хорошее. Из современных пацанов кто-нибудь такое выдержал бы?

Город Бежецк до революции

Учили их в медтехникуме, я думаю, очень хорошо. Отец до конца жизни прекрасно разбирался в медицине, причём во всех её областях. Свободно владел медицинской латынью. Это ему в жизни часто помогало.

В июне 1936 года в неполные 18 лет он закончил техникум и работал некоторое время фельдшером в сельской больнице в селе Любегоши, а затем – заведующим амбулаторией в сельской больнице в селе Вауч Весьегонского района Калининский (Тверской) области. Принимал роды, дёргал зубы, сам делал несложные операции.

Работал, видимо, хорошо, потому, что в декабре 1937 года, когда ему было только 19 лет, Калининский облздравотдел командировал его в Ленинградский институт усовершенствования врачей на полугодичные курсы организаторов здравоохранения. Интересно, что здание этого института находилось (и сейчас находится) на Заневском проспекте 3, рядом со зданием моего морского училища им. Макарова на Заневском 5 – там мы жили и учились, начиная с третьего курса.

Отец рассказывал об одном интересном случае, произошедшем с ним в то время в Ленинграде. Как-то в выходной день решил он пойти посмотреть на колыбель нашей Великой Социалистической Революции – Смольный, где располагался Ленинградский обком партии ВКПб, а в октябре 1917-го года был штаб Ленина и Троцкого. Подошёл отец к решётке и воротам Смольного, несколько минут стоял и любовался историческим зданием, где работал сам Ленин. Это не ускользнуло от внимания бдительных охранников из органов НКВД. Отца тут же арестовали и в «воронке» отвезли на дознание в ЧК. Сутки допрашивали, выясняли, а не является ли он пособником империализма и английским шпионом, засланным с целью взорвать цитадель пролетарской революции. Отец настаивал, что он простой советский фельдшер, безмерно предан делу мирового пролетариата и примкнувшего к нему беднейшего крестьянства. На следующий день, в понедельник, чекисты привезли его в институт, предъявили в учебную часть на опознание и отпустили. Этот случай научил папу, что в свободной Советской России, где жизнь привольна, широка и с каждым днём всё радостнее жить, нужно вести себя немного осторожнее.

В это же время, после техникума, отец женился в первый раз. Тогда люди вообще рано заводили семьи. Жизнь была настолько тяжёлой, что выжить в одиночку было очень трудно. Подробностей о первой его жене почти никаких не знаю. Отец сказал мне об этом только один раз. Видно было, что он с большим трудом заставил себя рассказать мне кое-что об этом.

Поначалу всё было как у всех: любовь, ухаживания, счастье и всё такое. У них родился мальчик. Но оказалось, что мать этой девушки – потомственная шизофреничка и находится в сумасшедшем доме. Отец этого не знал.

Девушка была сначала совершенно нормальным человеком, и отец даже ни о чём не подозревал. Но после родов болезнь резко проявилась: случилось буйное помешательство и она сошла с ума. Отцу было 18 лет, он, конечно, любил её. Но ему пришлось самому отвезти её в сумасшедший дом. Потом она несколько раз сбегала оттуда и пыталась убить отца. Малыш, который у них родился, остался в больнице, где работал отец. Когда мальчику было несколько месяцев, он вдруг умер без всякой видимой причины. Надо сказать, что детская смертность в то время была очень высокая и смерть младенца, конечно, огорчила, но никого особенно не удивила.

Но оказалось, что умер мальчик не просто так. Через много лет, уже после войны, отец случайно на каком-то вокзале встретил старую медсестру, которая работала у него в той больнице. Эта медсестра получила медицинское образование ещё до революции и разбиралась в вопросах медицины лучше многих врачей. Она призналась отцу, что по каким-то признакам поняла, что мальчик унаследовал болезнь. Она без ведома отца сделала мальчику инъекцию большой дозы морфия, и мальчик умер.

Старая медсестра плакала и просила прощения у отца. Этот грех (или не грех?) мучил её все эти годы. Она была рада рассказать об этом отцу и облегчить тем свою душу. Отец не стал её упрекать, успокоил и сказал, что время было такое тяжёлое, что, может быть, это был лучший выход для всех. К тому же, пройдя войну, Сталинград, повидав столько смертей, сам оставшись чудом в живых, он уже по-другому смотрел на вопрос жизни и смерти. А те довоенные события вспоминались как очень давно минувшее прошлое.

Отцу было далеко за пятьдесят, когда он рассказывал мне об этом. С виду он при этом оставался спокойным, но в глазах стояли слёзы.

В 1938 году, после окончания курсов в Институте усовершенствования врачей, отца в неполные 20 лет назначили заведующим райздравотделом в городе Холм. Сейчас такое кажется невероятным, но он справлялся со своей работой и, видимо, очень неплохо. В том же году в Российской Федерации состоялся конкурс на лучшее состояние профилактической работы среди районных отделов здравоохранения – и отец оказался лучшим. Сам «всенародный староста» Михаил Иванович Калинин наградил отца почётной грамотой, личным служебным автомобилем марки «Форд» и выделил ставку зарплаты для личного водителя. А в то время автомобиль вообще был редкостью. Полтора года проработал отец на этой должности.

Там, в Холме, отец познакомился с моей мамой. У неё уже был ребёнок от первого брака (мой старший брат Виталий). О её первом муже знаю только, что он был много старше её. Из «бывших». Промышлял тем, что с сообщниками играл в карты в пассажирских поездах. Короче, карточный шулер. Но говорят, что он был очень красивым мужчиной. Как-то раз он играл в городском притоне несколько суток. Старший мамин брат Николай, потеряв терпение, явился туда и потребовал объяснений. Этот «бывший» что-то грубо ему сказал. Тогда Николай пошёл к нему домой и забрал свою сестру Валю с ребёнком к себе. А этот муженёк через некоторое время куда-то канул, и до сих пор его никто не видел.