Полная версия
Беспризорница Юна и морские рыбы. Книга 2. Белый Ворон приходит сам
Заяц встал. Нагнувшись, поднял с земли палку, шагнул к котелку и потыкал картошку. Потом расчистил ногой место у костра.
– Здесь, прямо за деревней, болото.
Он прочертил палкой волнистую линию.
Быкмедведь откачнулся от сосны. Встал и подошел.
– Тут мы вошли. – Заяц рисовал на земле.
– Сразу забрали далеко на озера. – Тут повернули. Это вы шли. По сторонам болтались – это чтоб обойти. Чтоб вниз не спускаться. Я за вами. След держал. Вот здесь… почти обратно к деревне вышли.
– Получается круг. Вот второй, поменьше. И третий внутри. Так ищут. Что-то. Тут мы сейчас. – Заяц поставил крест. – Если напрямик до деревни – полдня ходу.
Быкмедведь, присев, упершись в колени ладонями, впивал чертеж глазами.
Заяц стер нарисованное ногой.
И кинул палочку в огонь.
Быкмедведь поднял голову.
– А если не найдут?
Заяц подумал и предположил: – Новый круг начинают?
– И что он искал? Твой Карлос.
Заяц сел. Посмотрел на пса.
– Я спросить-то могу, – сказал он. – Он же не ответит. Он зверь же. Как те, в лесу – я с ними не разговаривал. Я их понимал. Потому и ловил. А его я не понимал. Я даже не знаю, зачем я ему… был. Он здесь самый сильный, самый быстрый, в этом лесу… – Он поискал слова. – Лучший. – Я его отпустить хотел. Когда хотел… когда с вами. Но что-то времени не случилось. А он, видишь, сам. – Заяц хлопнул себя по лбу:
– Он с ним разговаривал! Вспомнил!.. Там, в доме, ты спал – может, слышал? Я за дверью был.
– Так, – коротко завершил Быкмедведь. Встал. Кивнул на реку: – Там что?
Заяц посмотрел.
– Там я не был, – сказал он. – Это не наша сторона.
В этот момент они услышали голос.
Голос доносился от реки, из-за деревьев. Он повторял – нараспев:
– Лодка, лодка, и полян —
Лодка-лодка-лод-ка!
Сначала, вверх-вниз, как лодка на волнах:
– Лодка-лодка, ип-по-лян…
И, забрав чуть повыше – вниз до самого конца:
– Лл-ооо-дка лодка ло-дка!!!
Пёс зашевелился. Выбрался из-под девушки и встал. Потянулся, как самая обыкновенная собака, и потрусил в кусты.
Девушка заворочалась и тоже наконец села. Повела головой в сторону голоса. Но потом глаза ее снова вернулись на поляну.
А Белый Ворон через минуту вышел к ним сам.
Облака разошлись, и солнце светило, и где-то неподалеку тихим свистом обнаруживала себя мелкая птица, – когда он появился из-за деревьев.
Он был голый по пояс. Мокрые куртку с рубашкой он держал в руках. Волосы, тоже мокрые, висели вокруг лица, и с них капало.
Бросив куртку на куст, так что она повисла на нем, он приблизился к огню, нагибаясь на ходу и подбирая палки и ветки. Снял с костра котелок – вода в нем выкипела совсем – и поставил рядом:
– Человек живет-живет, – сказал он.
Ест и пьет, садится на табуретку, делает всякие вещи. Говорит «до свиданья», заводит часы, прыгает в длину, стоит на своем и потом раскаивается в этом. А однажды он ложится спать.
Просыпается – что такое?..
Он лежит на каких-то ветках. Прямо ему в глаз светит солнце. Между солнцем и им – листья.
А вокруг него сидят люди. Он никогда даже не думал, что у людей могут быть такие красные от солнца и комариных укусов лица. Или солнце и комариные укусы тут ни при чем, а всё это красная глина? И что это за перья? Все сидят и молчат и смотрят на него, как будто хотят его съесть.
Но на самом деле они не хотят есть. Они ждут. Они ждут, что он скажет.
Белый Ворон откинулся назад, уперся в землю ладонями, и вдруг вскочил.
– И-и-иинде я? – вскричал он.
– И тут он становится индейцем.
Поначалу он никак в это не верит, и не хочет делать ничего, только ходит и пристает ко всем с дурацкими вопросами, но постепенно у него это проходит. Постепенно он начинает понимать, что он индеец; и что он, в общем-то, всегда был индейцем, только не понимал; и тут уже рукой подать и до того, что все индейцы, только не все понимают.
– И тут он становится таким индейцем!.. – сказал Белый Ворон.
Он перестает задавать их (вопросы). Он вообще перестает разговаривать. К этому времени он как раз и видом становится схож с остальными, и обмазывается красной глиной для спасения от комаров, и, хочешь не хочешь, начинает делать всё, что полагается, – а иначе не проживешь, здесь, где нет никаких шкафов и вешалок для посуды. Он ловит рыбу, сидит у костра, и курит трубку, от которой поначалу его тошнит. Одной девушке он приглянулся; и они начинают с ней жить, и в их типи заводится утварь, которой удобно найтись под руками. А однажды утром, когда он уже все забыл и привык, и ему кажется, что все, что было раньше, – было с кем-то другим, у них появляется новый человек.
Индеец встречает его вместе со всеми индейцами, и потом два дня скачет, хохочет и кувыркается через голову; и с важностью ходит, не отвечая на вопросы. И на второй вечер они сидят уже все; и индеец краем глаза смотрит на новичка (не подавая, разумеется, виду, а вместо того закуривая трубку).
И тут он понимает.
И он говорит себе: хочу домой.
Вокруг него сидят такие, как он, и ничего не изображается на его лице – ведь недаром он стал настоящим индейцем. Он сидит, и вокруг все сидят, и спокойные лица, непроницаемые, как сосны.
И в этот момент кто-нибудь начинает петь.
Он поет, и потом другой начинает петь, а потом третий, а первый тогда подпоет, – и кто-то еще потом начинает новую песню. Все равно, про что – все подтянут. Кроме новичка, пожалуй; но никто ему ничего не скажет. Да и что они могут ему сказать?
– Я сказал, – сказал Быкмедведь.
Он смотрел на Зайца. Как будто никого, кроме них, не было на поляне. – Домой, – приказал он просто, как будто бы псу.
Заяц оглянулся.
Все на местах.
Все, кроме пса.
Пёс как ушел, так и нет его.
Быкмедведь наблюдал за ним вполглаза. – Устал я, – обронил он. – Драться устал. А придется.
Заяц встал.
– А я вот тебе счас как дам! – сказал он. – Как д… дам тебе, с руки, чтоб голова не качалась! Это ты, сам, откуда-то взялся – пришел! кидался тут на всех. Дом мне развалил!
Быкмедведь не пошевелился. Он сидел у костра. И смотрел на Зайца снизу вверх. С каким-то новым выражением в глазах.
– Ну, – сказал он. – Еще раз по лбу? Давай, смелей. Я тебя не трону.
Заяц постоял. – Ты сказал – драться.
– Передумал, – сказал Быкмедведь.
Заяц в растерянности не знал, встать ему или сесть.
В этот момент он увидел пса. Быкмедведь не мог его видеть – пёс был в кустах, вон за той сосной. Быкмедведь также не мог знать, что пёс делал. Это мог знать только Заяц. Никакой ошибки. Пёс делал стойку.
И тут же Белый Ворон ответил:
– Я вижу. – Хотя Заяц ему ничего не говорил.
– Туда, – скомандовал он.
Туша Быкмедведя находилась в полном покое.
– Опять врешь, – бросил он безразлично.
– Нет, – сказал Заяц. – Не врет. Это пёс. Он не врет. Надо за ним.
Быкмедведь воздвигся вертикально. А десять минут спустя они пробирались в кустах – Белый Ворон, нацепивший на себя мокрую одежду, маячил где-то белым пятном. Заяц опять отставал; в руке тащил меч – про который не вспомнил, когда собирался драться, и сейчас зарекался, что больше не забудет. Он также прихватил шлем Быкмедведя с картошкой, и на ходу пытался запихать ее, еще горячую, в рюкзак – что-то подсказывало ему, что они не вернутся.
И пробкой выскочил из кустов на ровное место.
Из освобожденной от снега земли, возле реки, на солнце, где теплее, – лезла зеленая трава. Над тем берегом, заросшим ивами – они торчали из воды, нависали над ней, – солнце опускалось к лесу. Оно слепило глаза. Все были тут. То есть тут были Быкмедведь и Белый Ворон.
Заяц, выходя, треснул веткой. Белый Ворон обернулся.
– Где она?
В тишине вслед за этим стало слышно, как, сотней тихих голосов, неразборчиво говорит река; как плеснул под берегом водяной крот. Лес стоял безмятежный, словно в нем во всем не было никого крупнее кошки, – кроме этих троих, стоявших у самой границы травы и воды.
Белый Ворон повернулся и исчез обратно в кустах.
– Я другое хочу спросить, – голос Быкмедведя был спокоен: – где Карлос?
Заяц шагнул вперед. Он присмотрел в траве ямку, куда поставить котелок – чтобы не таскать его больше и сразу найти потом, на ровном месте, – когда они сюда вернутся. – Стоять, – велел Быкмедведь.
Приставив согнутую ладонь козырьком, он вглядывался в тот берег. Заяц тоже увидел. Лодка.
Скрытая среди ив. Будь на них листья, вряд ли кто ее заметил бы.
– Твоя? – сказал Быкмедведь, поворачиваясь к нему всем туловищем.
– Я тебе что, – сказал Заяц, – рыба?.. Она – где? Я – где?.. Ну, что ты на меня так смо…
Прежде чем он догадался оглянуться, цепкие руки сдавили ему горло.
Котелок выпал, картошка покатилась по траве. Заяц взмахнул мечом. Падая, он услышал рев Быкмедведя:
– ИЗМЕНА!!..
Но тут на Зайца накинули мешок. И больше он уже ничего не видел и не слышал.
Часть 2. ТУМАН
1. На той стороне (На великих холмах)
Заяц проснулся.
Он проснулся от холода.
Ему было холодно. Он попытался, не открывая глаз, натянуть на себя то, что бы то ни было, чем укрывался.
И
ни-
че-
го у него не получилось.
Во-первых, он не смог пошевелиться. А во-вторых, выяснилось, что он вообще стоит.
Тут он удивился и приоткрыл один глаз. А затем и другой.
Будь у него их целая дюжина – и тогда бы толку вышло не больше. Перед глазами, сколько он ни таращил их и наоборот сужал для резкости, оставалось белым-бело.
Тогда он понял. Вот что он понял: что находится во сне, и единственный способ прервать его – подождать, пока он кончится сам. С этой мыслью Заяц закрыл глаза и заснул обратно.
Но вскоре он проснулся окончательно. Было холодно. И он стоял. И не мог пошевелиться. Мог только моргать. Ног и рук он не чувствовал, словно их не было вовсе. Еще мог кричать. Наверное. Но он решил пока не кричать.
Вместо этого он стал моргать. И это принесло кое-какие результаты!
Белая мгла перед глазами потихоньку рассеивалась. Проступали сквозь нее какие-то очертания. Вот темнеет впереди что-то длинное. Уходящее вверх. Заяц решил, что это дерево. И он не ошибся. Ведь он был в лесу.
Он попробовал пошевелить головой – и это получилось! Но как только у него это получилось, из шеи в затылок шарахнула такая молния, что он зажмурился.
Неизвестно, сколько он так простоял – наверное, полчаса, а может час или больше. Головой он теперь старался не вертеть. Меж тем время было, видно, послерассветное, потому что туман – а это был туман – рассеивался чем дальше, тем быстрее, и вскоре уже можно было определить направление его движения. Часть его поднималась вверх с воздухом, а остальная часть стекала вниз.
Потому что это были холмы.
Они вставали впереди, поросшие прямым и высоким лесом, а там, где лес был пореже, просвечивало белое – снег! И сам Заяц стоял на холме: не самом высоком – туман еще бродил здесь, колыхался у его ног. Леса здесь не было, только отдельные деревья. Или может, это было что-то вроде поляны, а внизу..? Ничего не видно было. Туман там был. Он спускался, и сгущался, уплотнялся, оседал и располагался, похоже, надолго; и солнцу, которое наконец поднялось – бледным шариком на белесом небе, – вряд ли под силу было разогнать эту муть. Скорее, оно само через час исчезнет, затянувшись белой пеленой.
Но пока оно не исчезло, Заяц произвел расчет. Он прикинул, оценил, разложил, сложил и разделил – и все это не отходя от оси координат: от дерева! К которому был привязан, – он уже знал это; и то, что у него получилось, он тоже знал, еще до того, как у него получилось. Холод наконец пронял его до костей; и он стоял привязанный и дрожал, и смотрел на холмы, которых не было и быть не могло. На той стороне реки. – На той? Теперь она была – та. А та – эта. Он тут стоял.
Неподалеку от себя он услышал знакомое сопение – и, забыв про шею, вывернул голову влево до отказа!
Быкмедведь, словно какая-нибудь туша, которую приготовили нести из леса, был крепко-накрепко перетянут и прикручен ремнями, которые Заяц сразу узнал… Откуда? Оттуда, что он эти ремни собственными руками складывал в собственный рюкзак, вот откуда! – Но не к дереву, а к толстому столбу, в поперечных красных и черных полосах.
Котелок без рогов сполз ему на лоб, вымазав его сажей. Один глаз заплыл и сиял фиолетово-черным фонарем. Другим он смотрел на Зайца.
Щетина на лице шевельнулась, рот открылся:
– Доброе утро.
Заяц ответил так же и отвернулся. Некоторое после этого время они провели в созерцании величественного зрелища, раскинувшегося перед ними.
– …Что мне не нравится, – хрипло сказал Быкмедведь, – что шапку нельзя поправить.
Он вдруг так странно завозился, что Заяц оглянулся опять: Быкмедведь, свекольно красный, дулся и тужился – но добился только того, что котелок съехал ему на нос.
– А что мне жаль… – сказал он оттуда замогильным басом. – Что парни мои не умели спать на льду, ходить по углям, играть на трубе и смотреть на солнце открытыми глазами.
– К-к… то их этому учил, – сказал Заяц.
Быкмедведь с силой тряхнул головой, передвинув шлем на затылок.
– Правильно говоришь. – Он прищурил тот глаз, который оставался на это способен: – Сами должны. А иначе не выйдет дела.
– И не вышло, – заключил он.
Издалека донесся – может, за десять холмов отсюда – долгий тихий звук.
– Слышал?
– Волки.
– …
– Я не видел. А м-мне рассказывали. У нас б… были. В-в… лесу. П… потом оленей потравили, они яблони ходили есть, зи… мой. Они ушли. А за ними в… волки.
– Не трясись.
– Я не трясусь.
Если земля – вода. То стоишь на плоту на гребне огромной горки. И, если постараться, можно услышать низкий и медленный гул – от медленно, неуловимо глазом, катящихся волн, покрытых лесом? Но слышно стало лишь ветер, который, упав на лес, побежал по верхушкам… Сейчас здесь будет. И – невидимый, неуловимый, хлестнул в лицо и плечи – и вот уже сзади, полетел от дерева к дереву. Дрожь Зайца унёс. Он стоял, спокойный, как столб – будто туловище его стало одно целое с тем, к чему был привязан.
– А тут даже дождя не было. Снег лежит.
– М-м. А я б поглядел… на оленей.
– …У нас еще так говорили: ворону ветром прибило к земле – ворона говорит: мне как раз сюда и надо было.
– А так у вас не говорили: дураку всегда праздник, всегда чему-нибудь смеется и болтает.
– Такого не слышал. А слышал: домашняя дума в дорогу не годится.
– Ну?.. – Я б тебя сменял… на пару умных… а пожалуй на всех. Махнулся бы не глядя.
– А ты в городе был?
– А ты хотел бы?
– Раньше – нет, а сейчас – не знаю. А что там?
– Сортиры теплые. П а л и к м а х е р с к у ю я б посетил. Постричься не успел. И ФФХХХХХПФФФФЫ-ы-ы-э-э-хх!..
– Не получится, – сказал Заяц. Почти не глядя: – Это мои. Крепкие.
– Не суйся… под руку… – пропыхтел Быкмедведь.
Что-то треснуло.
Неужели лопнули прочные, из дубленой кожи, ремни? А может это Быкмедведь что-нибудь порвал себе в животе? Или столб не выдержал напора – и сейчас выскочит из земли с корнями – и, не устояв на ногах, Быкмедведь кувыркнется с ним вместе – туда, вниз, в туман?
Ничуть не бывало. И ни столб не шелохнулся, и Быкмедведь не сдвинулся ни на полпальца.
Но железная шапка свалилась у него с головы и, ударяясь оземь, подпрыгивая и переворачиваясь, покатилась туда.
Вниз. В туман.
2. Дорога птиц
Однако долго катилась: уже казалось – точка; а это была – кочка; и снова слышался шелест и треск, впрочем, едва уловимо.
Но, прежде чем туман проглотил последний звук, там, далеко внизу, шапка обо что-то ударилась еще раз.
И все стихло.
Но лишь на одну минуту.
Туман ожил. Там, внизу, раздался возглас – и в ответ ему три. Одинокий хлопок – и сразу какая-то беготня, – но прежде чем шум превратился в базар, из тумана вынырнул человек. Молча он бежал вверх по склону, срывая на ходу с плеча – Зайцу безошибочно показалось – в движении или в самом предмете – нечто знакомое. Это был мултук!
Так сказал бы он, если б его спросили; на самом же деле это было ружьё.
Итак, тот сорвал с плеча ружьё и на бегу наставил на них; они и так-то стояли неподвижно, тут и вовсе дышать перестали. Но ружьё не выстрелило, а человек добежал и, кажется, успокоился, остановился и стал заглядывать в дуло, – а уже снизу появлялись еще и еще люди, так что вскоре перед столбами, к которым были привязаны двое наших, набралась порядочная толпа.
Они стояли и глядели. Некоторые перебрасывались словами и улыбками; зубы у них были чрезвычайно белые. Все они были вроде бы молодые, хотя сказать так сразу было бы трудно на вид. Даже имелась пара-тройка детей: вот та рыженькая девчушка с краю – на вид не больше пятнадцати… или может это был мальчик?
В этот миг вздох или шепот пронесся от задних рядов к передним. Зайцу почудилось что-то вроде: «Накуртка… Накуртка». Собравшиеся расступались вслед за звуком, пропустить из задних рядов в передние подошедшего снизу еще человека – чтобы сомкнуться вдвое плотней.
Человечек был невелик.
Не выше той девушки с краю – что теперь можно было легко проверить, поскольку она очутилась в центре, как раз по левую руку от него, и этой левой рукой он огладил ее по плечу, – он и фигурой своей напоминал щуплого подростка. И странное чувство испытал бы любой, взглянув после этого в лицо, где черные, блестящие, как антрацит, глаза окружала сеть мелких морщин, – а резко очерченный нос и скулы натягивали кожу туже, чем на барабане; и рот с такими же, как у всех, белыми зубами мог смыкаться в ровную, как стрела, черту.
На голове у человека был капюшон, а на плечах куртка: пятнистая, болотно-зеленая.
Это и был легендарный Накуртка.
Искрящиеся глаза остановились на привязанных. Человек повернулся.
– Кто это сделал?
Толпа заволновалась. Никто больше не улыбался. «Крыса, Крыса», – раздалось повсеместно; после чего впереди появился парень, извлеченный из задних рядов доброй дюжиной рук. Ему, похоже, это не очень понравилось: он шипел и огрызался, оглядываясь на все стороны. С ним тоже особо не церемонились.
– Ты, Крыса, – сказал человечек. – Всегда. И не один. А я ведь предупреждал вас. Доигрались? Ну, колись.
Назвать его Крысой – значило оскорбить благородное животное. Какой-то желтый, с всклокоченными редкими волосами, – казалось, одни зубы у него были здоровые, зато уж торчали вкривь и вкось: видно это становилось то и дело, так как он приподымал верхнюю губу в гримасе, словно что-то внутри причиняло ему неясную боль… Не отвечая, бросал по сторонам косые взгляды, – как будто намеревался вместо этого повернуться и броситься вниз, припадая к земле, где и скрываться, в тумане, перебегая от дерева к дереву… И вдруг, словно поняв, что пути к отступлению отрезаны, вскинул глаза – и этот бросок был столь быстр, что кого хочешь заставил бы подумать над тем, что, может быть, умнее было лишний раз его не тревожить: – Мы поехали… все знают, куда.
Последние слова он смял, а взгляд, словно сам себя испугавшись, метнулся вбок.
Толпа – как один – перевела дыхание, – но через мгновение тишина восстановилась, потому что:
– Крыса, – сказал человечек. – Я тебе брат или враг?
– Брат, Накуртка, – быстро ответил Крыса. Но глаза его продолжали лазать между корнями, пока не прыгнули на ствол сосны, где, похоже, окончательно влипли в смолу. Тогда не спускавший с его лица взгляда, от которого испарился бы самый густой туман, открыл рот:
– У тебя нет братьев. Ты – Великая Крыса, и я перед тобой преклоняюсь. Но братьев у тебя нет.
Человечек отвернулся – то есть повернулся. К толпе.
– Боевая Крыса молчит, – сказал он. – Я бы на его месте тоже не стал открывать рот. Почему всегда Крыса должен за всех отвечать? Где Горелая Спичка? Тухлый Помидор? Еще не проспались? Лучи На Повороте? Дает соловьям уроки художественного свиста?
– Он спит. – Это сказал Крыса. Глаза всех присутствующих обратились на него – и лицо Накуртки, чьи губы, изогнутые в роде лука, казалось, не произносили, но лишь придерживали всегда готовые сорваться в свой короткий путь слова – хлесткие, как прутья, и легкие, как петля, – вдруг изменилось, – еще за секунду до того, как взгляд Крысы к нему прыгнул:
– И боюсь, что он не проснется.
Все оледенело на холме.
Люди стояли не шевелясь. Словно никогда не были живыми, а были просто приманки – чик-тук – чучела птиц, – или еще так: стоят деревья, самой поздней осенью, когда уже нечему удивляться и нечего больше терять.
Только беспощадный ветер – Приносящий Снег.
Когда жалобно отшумели после первого порыва ветки, Накуртка разомкнул рот. Тихо-мягко, как пух, который держа в ладонях и присев, чтоб не рассыпался, положил на землю:
– Говори, – сказал он. – И Крыса заговорил: озираясь и щерясь, словно ежеминутно ожидая удара – хотя никто и ничем не препятствовал ему в его рассказе, – и вдруг срываясь в отчаянном устремлении, и тогда всё сыпалось у него изо рта, перегоняя друг друга. Одновременно бросаясь вперед, спотыкаясь и падая:
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Шутка. Дик – так в этих местах назывались дикие кабаны. «Иди к дику» – значило «ступай лесом, куда подальше».
2
Так охотники говорят. Вместо леса, они называют «в поле». Это чтоб звери не подслушали, куда они собираются, и не разбежались. В деревне даже другое слово обозначало охотников: полевничий.
