Не судьба

Алексей Анатольев

Не судьба

На самом деле жизнь проста, но мы настойчиво её усложняем.

Конфуций (孔子)

«Над вымыслом слезами обольюсь» – писал Пушкин. Великие писатели настолько правдоподобно изображают жизненные перипетии своих вымышленных персонажей, что сами готовы поверить в правдивость описанного. Простые смертные, пишущие про тех, с кем свела судьба, оказываются в иной ситуации. Прошлое каждого конкретного человека навсегда закрепляется в его памяти и потом фрагментарно оживает в ней в зависимости от обстоятельств. Давно известно, что прошлое никогда не всплывает в памяти человека как некое подобие кинодокумента, скорее оно видится нам в каком-то обработанном и препарированном виде наподобие отдельных мизансцен, причём почти всегда в чисто субъективной трактовке, которая никогда не бывает нейтральной, становясь то обличительной, то оправдательной. Недаром существует мнение о неизбежности отклонения от истины всех пишущих мемуары (не зря же появилось выражение «врёт, как мемуарист»), поскольку, по наблюдениям многих, никому из нас практически не под силу оживить прошлое в виде полностью объективного и последовательного хода случившихся событий, да ещё и непредвзято описать эти события. Все мы живые люди и поэтому все мы субъективны. К тому же и память иногда элементарно подводит, начинают хромать и хронология, и последовательность событий. Да и стоит ли стремиться вспомнить всё досконально? Задача ведь не в этом, а в том, чтобы дать более-менее интересную интерпретацию самого главного из всего того, что было, сделать правильные выводы и оценки, похвалить себя или, наоборот, задним числом отругать. Последнее случается крайне редко и Автору глубоко чуждо.

Какие именно воспоминания достойны описания? Что выделить и что затушевать? В каком свете представить себя и свои ошибки? Насколько прилично делать упор на собственные достижения и разумно ли заниматься самобичеванием? Автор считает, что события прошлых лет уместнее преподносить не на основе собственных нынешних оценок, а в таком виде, как они воспринимались тогда. Поэтому Автор не ругает себя за то, что он раньше воспринимал ошибочно. Вообще ругать или хвалить самого себя – последнее, на что готов решиться Автор, хотя он себя любит и не усматривает в этом ничего предосудительного. Ведь если не любить самого себя, тогда не следует заботиться о самом себе. А если о себе не заботиться, тогда зачем жить?

Но где же та золотая середина, которую в большинстве случаев выдают за объективность? И вообще, если вдуматься, можно ли вспоминать прошлое, исходя из объективности? Вся жизнь человеческая, все наши деяния и мелкие проступки, все стремления и помыслы – сплошной набор субъективных суждений. Если жизнь некоторых личностей получает в целом положительные оценки, это ещё не значит, что такие личности достойны подражания. Автор никому и никогда не подражал, для него не существует идеалов. Для него идеал – это прежде всего собственное Я с заглавной буквы. Не зря же в английском языке это местоимение всегда пишется именно с заглавной буквы. Нам бы такое! У нас же почему-то вошло в моду принижать своё Я и вообще унижаться перед окружающими. А если я считаю, что я лучше других и ни перед кем не хочу унижаться?

Когда пишешь, неизбежно заново переживаешь всё, что уже было. И по мере того, как вспоминаются до мельчайших подробностей прежние события и поступки, мысли, чувства, сомнения и эмоции, входишь, сам того вначале не сознавая, в некое странное состояние проведения судебного процесса над собственной прошлой жизнью, в ходе которого начинаешь отчётливо видеть, где ошибался, что надо было сделать иначе, кого следовало бы послушать и чьи советы было бы разумнее отвергнуть. Вместе с тем, как считает Автор, полностью превращать повествование в суд над самим собой не следует, потому что выносить суждение о жизни каждого из нас должны другие. Самое главное для Автора – чётко осознать, чего его главный герой первоначально хотел и чего он в конце концов достиг, кого на самом деле любил и кто по-настоящему любил его. Но когда вспоминаешь прошлое, с огорчением снова понимаешь, что ничего уже не изменить, а это, в свою очередь, даёт повод новым переживаниям.

Книга эта – плод переживаний автора, размолотый и размешанный в густом сиропе его противоречивых мыслей и сдобренный его фантазией. Что было и чего не было – вопрос не первостепенный, потому что и голая неприкрашенная правда, и полностью вымышленная история одинаково скучны. Автор предпочитает не слиться с главным героем, не возвыситься над ним, а раствориться в нём. Авторских оценок поступков главного героя и весьма странной главной героини, а также их осуждения вы не найдёте. К тому же явная симпатия Автора к двум главным персонажам его повествования неумолимо берёт верх, и Автор заранее соглашается со всеми обвинениями в субъективизме.

Такой же подход избран при упоминании иных событий, в которых главный герой не участвует. Их оценки даны с исключительно с его позиции, а насколько она совпадает с позицией читателя или большинства, автора мало беспокоит. Поэтому либо прекращайте чтение после прочтения предисловия, либо настройтесь на непривычные выводы и оценки. Если читатель не ханжа и мыслит нестандартно, ему понравится.

Итак, занавес поднят, мы начинаем.

1. Москва не стала родным городом

Наш главный герой Юрий Игоревич (назовём его так) родился в экологически неблагополучном индустриальном городе на Урале, где снег становился чёрным спустя два-три дня после выпадения. Родной город всегда казался Юре не нормальным населённым пунктом, а каким-то зловещим и представляющим угрозу жизни человеческой скопищем людей и строений, где жить нормально не представляется возможным, поскольку всё подчинено не интересам горожан, а гигантскому даже по мировым меркам металлургическому комбинату, где главное – шумное и грязное производство, а люди – всего лишь обслуживающие это производство обезличенные твари. Поэтому он примерно в возрасте 10 лет утвердился в мысли о том, что при первой же возможности покинет это ненавистное место и никогда не будет связывать свою судьбу с каким-либо заводом. Ещё Юрий решил, что не стоит после окончания школы выбирать какую-либо профессию, так или иначе имеющую отношение к промышленному производству. И причиной такого решения стал именно город, в котором наш главный герой родился и прожил первые 13 лет и куда после отъезда решил никогда больше не возвращаться. Это решение он выполнил, сумев в зрелом возрасте дважды уклониться от посещения малой родины.

Его родной город, о котором было написано много хвалебных отзывов, представлял собой нечто среднее между рабочим посёлком и деревней, он был крайне примитивно и неаккуратно застроен, постоянно пропитан пылью и грязью. Попытка советских градостроителей построить несколько жилых домов поприличнее и зданий слегка улучшенного типа под названием «соцгород» оказалась крайне неумелой, как и другие подобные потуги советской власти соорудить некое реальное воплощение воспетого Маяковским «города-сада». В дореволюционных городах можно было хотя бы наслаждаться видами старых зданий, а тут – совсем ничего приличного! Дома в «соцгороде» были подчёркнуто некрасивыми и неэстетичными. А жившие в нём и в соседних домах барачного либо деревенского типа некрасивые люди были внешне неопрятны и всегда плохо одеты, мужчины носили ватники и дурацкого фасона кепочки, женщины тоже были в ватниках и некрасивых, зато тёплых платках немаркого мышиного цвета. На ногах почти у всех круглый год были кирзовые или резиновые сапоги, многие зимой ходили в валенках, поскольку погода такое позволяла. Люди эти постоянно матерились, крайне неэстетично сморкались на землю и при каждом удобном случае пили водку. Городские туалеты отсутствовали, и многие справляли нужду как получится. Почти все здания в городе, за исключением всяких там райкомов, горкома, заводоуправления и некоторых иных, так или иначе связанных с правящими структурами, были обшарпанными и нуждающимися в ремонте. Горячей воды в большинстве жилых домов не было. Ничего приятного и радующего слух или глаз, повсюду неприятные запахи. Зато лозунгов типа «Слава ВКП)б)!», впоследствии заменённого на «Слава КПСС!», «Слава труду!», «Мы придём к коммунизму!» было с избытком. Асфальт на улицах был отвратительный, и к тому же далеко не все улицы были заасфальтированы. Юру рано стали раздражать крайне скудный ассортимент магазинов, нескончаемые очереди даже за молоком и кефиром, не говоря уже о мясе, колбасе, яйцах, сыре, а также почти всех промышленных товарах. В городе было два специальных магазина, вход в которые был открыт лишь для избранных: в первом отоваривалось начальство, включая Юриных родителей, а второй обслуживал исключительно немецких военнопленных, тоже почему-то причисленных к избранным. Правда, если быть объективным, в родном городе были и театр, и цирк, и кинотеатры, и интересные книги, и отличное мороженое, и вкуснейшие сладости, особенно в огромном «Гастрономе» напротив величественного здания заводоуправления, перед которым возвышался памятник Сталину. Любопытная деталь: покопавшись в памяти, Юра так и не смог вспомнить, был ли где-либо в его родном городе памятник Ленину. Ай-яй-яй, какое упущение, не так ли? Автор это переживёт, а некоторым читателям трудно смириться с этим. Все украшающие жизнь радости в этом мрачном городе нередко приходилось добывать путём долгого стояния в длинных очередях, ощущая скверный запах немытых тел, вонь дыхания заядлых курильщиков и запахи газов из нездоровых кишечников, а также выслушивая входившие через уши в пытливый детский ум разговоры на житейские темы с постоянным матом.

Юра был единственным ребёнком и к тому же поздно родившимся. Родители воспитывали его жёстко и постоянно ему напоминали: «Ты должен нас только радовать и быть во всём идеалом!». С раннего возраста сыну внушалось, что он никогда не должен ни пить спиртные напитки, ни курить. Сами родители Юры на его памяти себе подобного не позволяли. С первого класса он был отличником, узнавать новое ему очень нравилось, хотя при этом он быстро возненавидел естественные и точные науки, в особенности химию, которую однажды во всеуслышание объявил вонючей. Он рано полюбил иностранные языки, историю, географию, литературу и вообще все гуманитарные предметы, несмотря на недостатки советского школьного образования. Юру рано стало возмущать то, что он в те годы даже не умел точно выразить и осознал чуть позднее: это было полное отсутствие стремления учителей научить школьников общению на иностранном языке, потому что, во-первых, такая задача не ставилась в те тяжёлые годы по чисто идеологическим и политическим причинам, а во-вторых, учителя иностранных языков знали свой предмет лишь в пределах куцей школьной программы и поэтому были совершенно не способны даже к примитивным беседам на чужих языках. Отсутствие возможности читать иностранную прессу и литературу, глушение иностранных радиопередач породили замкнутость тогдашней советской провинции и её жуткую ксенофобию, превышавшую все границы разумного. Остатки этой ксенофобии досаждают россиянам до сих пор.

Отношение к изучению иностранных языков в СССР в те далёкие 1950-е годы было открыто негативным. Сталинский курс на отторжение от мировой цивилизации и склонность видеть врагов повсюду и везде сделали преподавание иностранных языков почти для всех пустым времяпровождением. У Юры была двоюродная сестра Валя, жившая в том же городе с овдовевшей матерью, младшей сестрой отца тётей Лизой. Валя была на шесть лет старше. Не преуспев в обладании эффектной внешностью и не будучи приученной лелеять то немногое, чем наделили её красивые родители, Валя была наделена острым аналитическим умом и стремлением серьёзно подходить ко всему, с чем сталкивалась в жизни. Когда она стала ещё в школе изучать немецкий язык, Валя решила овладеть им настолько, чтобы уметь бегло говорить и не примитивно, а грамотно выражать свои мысли в устной и письменной форме. Разными запрещёнными и крайне хитроумными способами Валя добывала газеты и журналы, издававшиеся в ГДР, а иногда ей даже удавалось доставать кое-какую просочившуюся через границу литературу несоветской направленности из ФРГ, Австрии и Швейцарии. Попутно Валя изыскивала возможности побывать в ГДР, как тогда выражались, «по линии комсомола». Её увлечение не осталось незамеченным. «Доброжелатель» из деканата института настучал на неё дяде, отцу Юры, и тот в весьма решительной и бесцеремонной, свойственной ему хамоватой начальственной манере предостерёг племянницу от «опасного сползания к иностранщине». Всё понимающая Валя струхнула и пообещала дяде не подвести его и себя. Присутствовавший при разговоре Юра понял, что Валя будет действовать осторожнее, и решил помогать ей, не забывая о своих интересах.

Выйдя после неприятного разговора с дядей из его квартиры вместе с двоюродным братом, который выразил ей открытое сочувствие, Валя пообещала Юре доставать для него периодику на английском. Иногда она передавала ему роскошные иллюстрированные журналы. Каким путём всё это попадало в провинциальный промышленный городок, Юра не знал и знать не хотел. И Юра сделал вывод: надо помалкивать о том, что английский ему интересен и даётся легко. Уроки английского в школе превратились для него в какое-то странное полуподпольное занятие. Иногда, выудив из неожиданного источника незнакомое ему английское слово, он обращался к учительнице с просьбой разъяснить значение слова и был очень рад, если удавалось ввергнуть глуповатую училку в изумление.

Однажды Юре попался журнал “Life”, в котором была статья с многочисленными цветными фотографиями на тему падения нравственности в США и во всём мире. В то далёкое прошлое в США царила, по нынешним меркам, жуткая пуританская нетерпимость и до обстановки, получившей там впоследствии название “all-permissiveness”, было ещё далековато. Юра понял лишь суть статьи и не смог вникнуть в её содержание. Но слово “promiscuity” его заинтересовало, в нём, как он инстинктивно почувствовал, было нечто заманчивое и запретное. Юра записал это слово в свой маленький блокнот, который, вместе с карандашом, приучился носить в портфеле с пятого класса, и на перемене сунул училке английского под нос с просьбой перевести. Та выпучила свои близорукие глаза, прикрытые толстенными очками в дрянной оправе, и завопила:

– Откуда ты это списал? Таких слов в учебнике нет!

– В учебнике многого нет, – дерзко ответил Юра.

– Ты вот что, послушай меня, я ведь тебе пятёрки ставлю и знаю, что английский ты любишь. Но всё хорошо в меру. Я этого слова не знаю и знать не хочу. Не делай глупостей!

«Училка, скорее всего, не знает, как перевести слово. А всё потому, что она дура ограниченная и не суёт свой нос за рамки школьной программы. Мне нужен словарь», – и Юра стал искать словарь в магазине. Пойдя с одноклассниками на фильм «Застава в горах», Юра после киносеанса заглянул в большой книжный магазин в здании рядом и увидел там сравнительно большой англо-русский словарь. Вскоре он уговорил родителей купить ему такой словарь. Отец и мать вначале были против, но потом отец вспомнил, что замдиректора комбината стажировался в США и вполне легально демонстрирует знание английского, так почему бы и его талантливому сыну не постичь премудрости иностранных языков. Словарь был куплен, и в нём Юра отыскал заинтересовавшее его слово. Он возликовал и с тех пор полюбил рыться в словарях. В школе о покупке словаря он не сказал никому. Но та же очкастая училка, объясняя на уроке значение слова “bachelor”, попавшееся в учебном тексте в значении «холостяк», услышала от Юры:

– А второе значение этого слова – бакалавр, это такая учёная степень, у нас её нет.

– Раз у нас этого нет, знать это незачем! – злобно парировала училка.

«Ты, дура, сама, небось, этого не знала! Счёт стал два—ноль в мою пользу», – подумал Юра и вслух сказал:

– Думаю, что знать больше, чем требует учебник, это очень хорошо.

Через некоторое время училка английского, жившая недалеко от них, сказала матери Юры при встрече в очереди за молоком, кефиром и творожными сырками:

– У вашего сына редкий недостаток: он стремится как можно больше знать и пренебрегает спортом. Мой предмет он знает намного лучше, чем требуется, даже иногда переходит разумные пределы, но хвалить его за это я не смею, сами понимаете почему. Я всей душой желаю Юре добра и поэтому прошу: проследите за ним, чтобы у него не было опасных перегибов. Он у вас типичный гуманитарий, и вы понимаете, как это опасно.

После разговора с мамой Юра понял не всё, однако уловил, что что его толкают на путь, по которому направили судьбу Вали, сломав её душу насильственным вовлечением в ненавистную ей чёрную металлургию. Идти по её стопам он не хотел. Что касается отношения Юры к спорту, училка была права. Юра с раннего детства всегда в своей жизни игнорировал физкультуру и никогда не занимался спортом, кроме весьма посредственного катания на коньках и велосипеде, и к тому же с 13 лет страдал близорукостью. Всё это исключало живое участие в мальчишеских забавах и драках, коими изобиловала в те годы невесёлая провинциальная жизнь. Ни телевизора, ни компьютера, ни смартфона! Тем не менее жили ведь, да ещё и развлекаться как следует умели! Подростки такого типа, то есть не удовлетворённые собой, своим положением в компании сверстников и окружающим миром, склонны создавать в своём мозгу причудливые грёзы об идеальной в их понимании жизни, полной гармонии и справедливости, сами толком не понимая, чего они хотят, и не умея даже приблизительно описать основные параметры своего очень смутного идеала. В душе Юры во всё возрастающей степени крепло отчуждение от сверстников и погружение в свой причудливый мир.

Нередко бывает, что услышанный когда-то разговор родителей с кем-то другим впоследствии обретает неожиданное развитие. Таких случаев в детстве Юры было два, и по времени они пришлись один за другим.

Первое: приезд в родной город известного писателя, обласканного властью, автора знаменитого в советское время романа «Молодая гвардия» Александра Фадеева. Юра увидел высокого седовласого советского классика у своего многоэтажного дома выходящим из роскошной машины, как сказал кто-то из стоявших рядом, итальянской марки Fiat, явно трофейной. По заданию ЦК партии, членом которого был Фадеев, он приехал в родной город Юры с целью написать новый роман о рабочем классе, но у него ничего не получилось. Отцу Юры в присутствии сына некто из более-менее осведомлённых об образе жизни писателя сказал, что того «губит старая тяга к запоям». Юра эти слова запомнил и в 1956 году, когда Фадеев добровольно ушёл из жизни, нисколько не удивился внезапной смерти деградировавшего литературного классика советской эпохи. А позже выявились и нелады Фадеева с собственной совестью ввиду его тупой приверженности сталинизму.

Другой разговор случился в городском театре, куда Юра отправился в воскресный день вместе с родителями на дневной спектакль «Недоросль». Главный режиссёр театра, импозантный обрусевший грек, встретившийся им у входа, был старым знакомым родителей, его симпатичная дочка с чудесными глазами и волосами впоследствии училась с Юрой в шестом классе, когда ликвидировали раздельное обучение мальчиков и девочек. Поздоровавшись с ними и сделав комплимент Юре по поводу того, что тот быстро прибавляет в росте, главный режиссёр, отвечая на вопрос отца в связи с его странно взъерошенным видом как будто после драки, сказал, что «только что поговорил с одной бестолочью и выгнал его из театра», выразив надежду, что изгнанный «никогда больше не сунется ни в какой театр, так как профессионально непригоден, да ещё тупица и лентяй». Отец, обладая хорошей памятью и зная состав труппы, поинтересовался, кто же эта «бестолочь», и услышал в ответ: «Да некий Леонид Броневой, к нам припёрся из Ташкента». Много лет спустя, когда в СССР огромной популярностью пользовался в вечернем телеэфире знаменитый сериал «Семнадцать мгновений весны», Юра и его родители увидели Броневого в роли Мюллера. Как хорошо, подумал Юра, что тот режиссёр не смог погубить актёрскую карьеру Броневого. А красивая дочь режиссёра спустя много лет, как ему рассказали в Москве, повесилась не то от несчастной любви, не то от поздно обнаружившейся беременности, не то от рака, не то от нехорошей болезни.

Летом Юра с родителями ездил в другие города. Первой дальней поездкой стал отдых в Юрмале, где ещё не утихли страсти, связанные с якобы добровольной советизацией Латвии. Там Юра впервые увидел море, оказавшееся мелким и холодным. Зато песок и сосны на берегу привели его в восторг. Волосы Юры в тот сравнительно ранний период его детства были очень светлые, и иногда латыши принимали его за своего, обращаясь к нему по-латышски, однако Юра немедленно принимал суровый вид и гордо заявлял, что он русский. В ответ он ощущал молчаливую ненависть. Потом были поездки на запад Украины, в удивительный для Юры город Черновцы, ещё недавно бывший заграничным и никогда не входивший в состав Российской Империи. Юре очень понравились и Черновцы, и Киев, в котором он пробыл вместе с родителями несколько дней. Как Рига, так и Черновцы поразили Юру средневековой архитектурой западноевропейского типа, которая его не так чтобы уж очень привлекла, но поразила своей несхожестью с Москвой. Тогда же Юра не увидел, а скорее инстинктивно почувствовал, как неправа мама, украинка по рождению, внушавшая ему перед поездкой, будто между русскими и украинцами абсолютно нет никакой разницы. После Украины был курорт Махинджаури, это недалеко от Батуми. То место запомнилось Юре зарослями бамбука и частыми дождями, а море там оказалось просто чудесным, намного теплее моря в Юрмале. В Махинджаури Юра научился плавать. Следующим летом семейство отдыхало в Евпатории, тоже оказавшейся вполне симпатичным местом, и Юра был вполне согласен с Маяковским, написавшим:

– Очень жаль мне тех, которые не бывали в Евпатории.

Латвия, Грузия и даже Украина оставили в душе Юры твёрдое ощущение заграницы, поскольку немало мелочей и деталей быта свидетельствовало, что это не Россия. Детали грузинского быта и образа жизни со временем улетучились из его памяти, и осталось самое поразившее его: чучело двухголового телёнка в батумском музее и вкуснейшие хачапури, а также слова «гамарджоба» и «генацвале», да ещё несколько букв причудливого грузинского алфавита. Поездка в Черновцы дополнила Юрину память словами «панчохи та шкарпетки». Родители его с особым восторгом вспоминали отдых в Юрмале, который показался им вполне милым и безопасным, хотя после возвращения в родной город им в присутствии Юры рассказали, как все трое сильно рисковали: в Юрмале продолжали действовать банды так называемых «лесных братьев», иногда убивавшие отдыхающих. Поэтому, вспоминая детство, Юра пришёл к твёрдому убеждению, что крайне приятная поездка на летний отдых в Юрмалу была просто исключением из общей практики.

Затем настал год, когда Юра отправился на летний отдых без родителей в составе небольшой группы местных школьников, которым, благодаря настойчивости отца Юры, удалось достать путёвки в знаменитый Артек. По мнению родителей Юры, которое сам он не разделял, отдых в Артеке очень полезен с точки зрения знакомства с представителями всех республик Советского Союза. Почти все «представители республик» вызвали у Юры стойкое отвращение. А море, природа, экскурсии по Крыму ему очень понравились. Самое сильное впечатление осталось от посещения Ливадийского и Воронцовского дворцов. При посещении Бахчисарая всем артековцам долго рассказывали о том, «какими гадами оказались все до одного крымские татары». В Артеке Юра понял, что ему очень нравится ходить босиком, и там зародилась его постоянная привычка снимать обувь при первой возможности и наслаждаться ощущениями от соприкосновения ног с полом, почвой, тротуаром, прибрежной галькой и особенно с травой и песком.

Артек и экскурсии по Крыму настолько поразили Юру, что он почувствовал неподдельное возмущение, когда узнал, что совсем недавно Крым был передан Украине. Юра прямо сказал в присутствии пионервожатой и ошарашенных украинских школьников:

– Надо отобрать Крым у хохлов! Он для Украины слишком хорош!

Эта реплика не осталась незамеченной, и Юре устроили мощную проработку. Он сделал для себя вывод: не стоит необдуманно оглашать свои мысли. Но с того лета 1954 года Юра терпеливо ждал, когда Крым вновь станет российским, и в 2014 году всё же дождался. Возвращение Крыма в состав России он расценил как реализацию своей сокровенной детской мечты. С ранних лет Украина была ему неприятна. Украинский язык, в основном понятный каждому русскому, он не считает самостоятельным, определив его как диалект русского, испорченного влиянием польского, а украинцев – как субэтнос русской нации. Попробовав разобраться в украинском языке, Юра понял, что русские слова в нём заменены на польские или лишь слегка полонизированы. Заинтересовавшись темой возникновения Украины, он узнал о роли Австро-Венгерской империи в полностью искусственном процессе отрыва западной окраины России от основного русского населения.