Бабушки на выданье, или История о потерянном времени

Сидя в самолёте Галина Алексеевна улыбалась, представив вытянувшиеся лица своих «оболтусов-издателей», если бы они узнали истинную причину её срочного отъезда. «Вот сейчас приеду и сразу начну красить. Нет, лучше завтра…»

***

– Пап, всё. Вот так всё и было, – закончил свой рассказ Владимир.

Георгий Борисович встал из своего кресла, сделал несколько шагов к тренажёру, стоящему за углом и несколько раз ударил по нему своими кулачищами. Владимир сразу смекнул, что эти удары предназначались для него. Отец через минуту успокоился и произнёс, делая продолжительные паузы между словами:

– Знаешь, я никогда не думал, что скажу тебе, своему родному сыну, такие слова. Ты – настоящий придурок… Женщина… приехала… одна… на подписание… такого… серьёзного договора. Ты смекаешь? У неё нет никого, кого она могла бы взять с собой! Вникаешь?!

– Пап, не кипятись. Я ей звонил, она меня простила.

– Николай Носов, рассказ «Огурцы». «Она меня простила»! Детский сад отдыхает! Ты чё, малыш пятилетний? А что она чувствовала, как переживала?

– Я понимаю, пап.

– «Я понимаю, пап». Скажи ещё «больше не буду». Я часто сожалею, корю себя за то, что не оставил тогда тебя с собой. И жил ты в другой, чужой стране со своей матерью, Анри и Француа.

– Для меня, отец, это не чужая страна, а такая же родная как Россия. И люди эти не чужие, а такие же родные, как ты и прабабушка Нина, – голос и тон у Владимира изменился, стал жестче. Он никогда никому не позволял делить свою семью. Да, она была у него не простой. Но его родной семьёй. – И кем бы я стал, оставшись с тобой тогда, пап, неврастеником, психом?

Георгий Борисович посмотрел на сына и ничего не говоря быстрыми шагами вышел из кабинета.

Он прошёл к себе и не раздвигая штор, уселся в удобное кресло у маленького столика, на котором теснились разные железные баночки с китайским чаем. Он не любил пить китайский чай, но вдыхать его аромат ему очень нравилось.

***

Много, очень много лет назад, когда он закончил военное училище, его направили служить, как тогда говорили, «в горячую точку». Молодой, зелёный парень мечтал, что станет героем. Так и случилось. Его дома осталась ждать его жена Марина и бабушка Нина. Когда война закончилась радости от встречи не было предела. Его сыну Вовке тогда было почти три года. Но ночью Георгий не мог спать, ему снились кошмары: война, выстрелы, резня, кровь, много крови. Он вскакивал с обезумившими красными глазами, шаря по постели руками, надеясь найти хоть свой пистолет, хоть свой нож, гранату, хоть что-нибудь! Этим он очень пугал и Марину, и ребёнка. Марина весь этот ужас терпела, записывала его к разным специалистам. Но те лишь разводили руками, прописывали успокоительные, ободряли, что со временем все это пройдёт. Она видела, что его продолжают мучить кошмары, он их всё равно видит, даже под действием убойного снотворного. Длительный приём препаратов мог вызвать привыкание, его отменяли. Опять крики, опять поиск оружия во сне. Однажды, после того, как Георгий перепугал Вовку, и он начал заикаться, Марина взяла сына и ушла жить к своей матери.

Георгий тогда всё понял. Понял, что теперь ему боевому офицеру пришла хана. От него ушла его любимая, самая любящая в мире его Марина и его сын, которого, он, сволочь, напугал. Теперь он стал пить так, чтобы ничего не помнить. Ничего. И ему удавалось напиваться до такого состояния. Рядом с ним не было его друзей. Нет, они не жили в другом городе, даже не в другой стране. Они, вообще, не жили. Все его друзья погибли на той проклятой войне в «горячей точке». Нет, не в «горячей», а адской. А он почему-то выжил. Зачем? Чтобы своим родным устроить эту «адскую, горячую точку» здесь в мирной жизни? Выходит, так!

Его любимая бабушка Нина находилась в то время в Израиле на симпозиуме медиков. Она была военным хирургом. Тогда не было сотовых телефонов и постоянно созваниваться не было возможности.

После очередного дебоша, криков, что все «гражданские сволочи», «не знают жизнь», соседи вызвали милицию. Его забрали в участок.

Проведя там несколько часов, протрезвев, он вдруг услышал: «Петров, на выход!»

В дверях стояла его бабушка, которая вернулась в тот день из-за границы и сразу же помчалась выручать своего внука. Она стояла высокая, как башня. Выражение лица у неё было… Даже сейчас вспоминать тогдашнее выражения лица его бабушки Георгию Борисовичу было жутко. Она заплатила штраф, буквально взяла его за шиворот и выволокла на ночную площадку перед милицейским участком, где стоял её старенький «Жигуль», который водила сама. В выражениях она никогда не стеснялась.

– Ты что, молокосос хренов, себе позволяешь?! Ты чё выпендриваешься?! В грудь себя бьёшь, орёшь! Три года он служил! Страдаешь, сука, да?! Ты чё свою семью позоришь? Ты чё свой род позоришь? Воевал он! А как воевали твои прадеды?! И в первую мировую, в Испании и в Великую отечественную! Сына своего уже просрал и жену! Я тебе, слышишь меня?! Не позволю, гадёныш, и меня просрать тоже! Понял?!

Нина Романовна понимала, что её слова не справедливы. Там, где он служил, один год шёл за пять лет жизни. Но, что делать? Чтобы избавиться от опухоли, надо её вырезать, и будет больно.

А Георгий стоял, молча слушал… Потом, вдруг, опустился обессиленный прямо на асфальт и зарыдал.

– Ба… Ба… Я не знаю, не знаю, что мне… Я потерял, ба, всех, ба, потерял… И семью и друзей… Ба… Не уходи, пожалуйста…

– Не дождёшься, внучек, и не мечтай… – уже совсем другим тоном сказала она, присела к нему на корточки, привлекая его к себе и обнимая как маленького. – Знаю, что ты с Маринкой ходил к разным светилам психотерапии. Но, знаешь, это всё х… Мы поступим по-другому…

В милиции служили нормальные люди. Весь участок слышал, как бабушка, заслуженный военный хирург отчитывает своего внука-героя. Некоторые офицеры милиции тоже прошли этот путь, и они хорошо знали, какого это, возвращаться в мирную жизнь… Они нашли в себе силы… Им помогли… А другие… так и остались на обочине мирной жизни… Никто из них не подошёл и не сказал бабушке и внуку: «Граждане, уже полночь, перенесите свои семейные разборки на другое время и в другое место».

Нина Романовна той же ночью забрала нехитрый скарб своего внука и увезла Георгия в свой деревенский домишко загород. Первым делом, что она сделала, прибыв почти после часа езды по ночной трассе – это посадила его, нет не есть и не на кровать, а за старую свою пишущую машинку, допотопный агрегат на которой печатала свои мемуары по заказу научного журнала.

– Каждое утро ты будешь писать, описывать всё то, что тебе приснится и то, что ты вспомнишь… Что-то ты хочешь забыть, что-то надо забыть, а что-то и кого-то надо помнить. Нельзя забывать. Их надо помнить, своих друзей. Пиши всё, что помнишь, пиши всё, что хочешь, – и усмехнувшись добавила, – бумага всё стерпит.

Затем заставила своего внука, как в детстве, принять контрастный душ и уложила спать внизу в большой гостиной на диван, где так же находился её импровизированный кабинет. Когда много места вокруг, легче оказывать медпомощь. Пространство не давит, легко дышать. Хотя, кому как.

Утром, спускаясь по лестнице из своей спальни, она услышала стук клавиш своей старушки-печатной машинки. «Слава, Богу!» – сказала она и перекрестилась. Всю ночь Нина Романовна читала Акафист Георгию Победоносцу и Акафист Пресвятой Богородицы перед её иконами «Взыскание погибшим» и «Всех скорбящих радость» за своего «потерявшегося» внука, нет, героического офицера, которому надо было помочь обрести почву под ногами, которого чуть не потеряла.

– Доброе утро, писатель. Хватит стучать. Давай завтракать и айда за мной!

– Куда? – Георгий посмотрел на неё другим взглядом, более человечным и спокойным, что ли.

– Куда отведу, ответила Нина Романовна.

После лёгкого завтрака, чая с гренками, бабушка никогда не перегружала свой организм по утрам тяжёлой пищей, они отправились по деревенской улице, залитой солнцем, к часовне Святого Николая Чудотворца. Часовенка была небольшой, деревянной. Заботливые руки ухаживали за красивой клумбой и за двориком. Вокруг чистота и покой.

– Послушай, Георгий. Когда ты служил, я почти каждый день здесь молилась за тебя, чтобы ты вернулся живым и невредимым. Ты вернулся.

Голос у бабушки был тихим и строгим:

– Сейчас ты войдёшь и перекрестишься. Помнишь, как надо? Давай покажу, – она взяла его руку и показала. – Проси, что хочешь. За Вовочку проси, за Маришку. Она очень героическая девочка, я видела, как она тебя ждала, Вовку воспитывала, я не всегда рядом была. Встретит кого, счастью её не смей мешать. Ты тоже своё встретишь. Но не сейчас. Пройдёт время. За себя, за моё здоровье проси. Понял?

Георгий стоял и ей не перечил. Понял, что без этого нельзя. Они вместе вошли в часовню. На стульчике сидела маленькая беленькая старушечка.

– Здорово, Пелагея Ивановна.

– Здравствуй, Нина Романовна.

– Вот внук приехал, привела. А это для всех гостинчики. Пойдём на кухню, помогу отнести.

Георгий остался в часовне совершенно один. Он вспомнил, что очень давно сюда приходил маленьким со своей бабушкой. Они ставили свечи, его причащали, и он потом пил святую воду и с удовольствием ел просфору. А потом его бабулечка вела домой, и он шёл такой счастливый и спокойный.

Из его глаз покатились горячие слёзы. Чего он только не видел на той кошмарной войне, терял друзей. Ни одной слезинки не проронил. А вот здесь и сейчас…

Сквозь слёзы он видел лики Спасителя, Богородицы, Николая Чудотворца…

«Господи! Как же так?! Почему, ты, Господи, допускаешь такое?!» Перед его глазами всплывали смеющиеся лица его боевых друзей. До гибели и то, что от них осталось после… Его душил крик: «Зачем? Почему?»

На его плечо опустилась бабушкина прохладная рука:

– Пиши все имена, кто погиб. Пиши, кого помнишь. За упокой будут читать. – Она подсунула ему узенькие листочки. – Пиши, внучек, пиши. И свечку не забудь поставить за упокой души. Вот сюда. – она показала ему распятие.

С тех пор он часто стал приходить в часовенку, научился читать молитвы, акафисты. Помогал, чем мог, то лавки сколотит, то забор отремонтирует. Познакомился с отцом Игнатием, совсем ещё не старым священником. Началась их дружба. Много Георгий ему тогда вопросов задавал, а отец Игнатий с великим спокойствием на них отвечал. Прошло время, и Георгий причастился. Он почувствовал, что как будто кто-то убрал с его плеч огромный каменный валун, давивший его столько лет.

– Слава, Богу! – произнёс отец Игнатий, когда после причастия поздравлял своих прихожан.

Как посоветовала бабушка, Георгий продолжал писать. Он писал, потому что помнил, хотел помнить. Но издать, оформить рукопись в книгу не захотел. Перед отъездом в Москву оставил её бабушке.

– Сохрани.

– Я почитаю?

– Нет, не читай. Там страшно. Пусть просто лежит.

У Георгия были кое-какие сбережения, да ещё его бабуленька помогла. Он решил заняться строительным бизнесом. Много прошло времени, были и удачи, и, наоборот. Но он не останавливался, а шёл дальше. Он теперь твёрдо знал, где искать ему поддержку, слова ободрения – это у своей бабуленьки и в своей часовенке.

Время шло. Марина встретила француза Анри, бизнесмена средней руки и вышла замуж. Уехала во Францию. Георгий согласился на вывоз сына заграницу, помня наказ бабушки: «Не мешай!» Они перезванивались. Георгий даже поздравил их с рождением их общего сына Француа.

Как давно это было. В прошлом веке началось, а в этом продолжается. Его дела пошли в гору. Теперь он очень известный богатый человек, бизнесмен, издатель. У него две машины – одна для пантов, другая для дела. У него много денег, которыми он не сорит направо и налево. Он теперь пользуется своей возможностью помогать больным детям, инвалидами. Построил реабилитационный центр для военных, воевавших в «горячих точках», где им помогают потом устроиться на хорошую работу. Продолжает навещать свою часовенку, только это теперь большой храм, который был построен на его пожертвования. В самой стройке он тоже старался принимать участие как мог.

Потом была новая школа и больница, теперь оснащённая необходимым оборудованием и медикаментами. Очень давно Нине Романовне стало плохо с сердцем, скорую ждали около часа. Нина Романовна отдавала приказы, а он, следуя им, делал всё необходимое, чтобы продержаться до приезда врачей. Когда долгожданная скорая их привезла в районную больницу, оказалось, что у них нет необходимых препаратов, они закончились. Тогда его бабушке помогло чудо. Она осталась жива. Ему рассказали врачи, когда он вернулся из Москвы с необходимыми лекарствами, за которыми мотался ночью, что бабушка скрутила фигу и, кому-то показывая, кричала: «Дулю, не дождётесь! Мне ещё рано! Как внука определю, тогда!»

Ещё он благоустроил дом своей бабушки, а рядом выстроил для себя небольшой домишко, где, как он мечтал, будет жить со своим сыном.

После расставания с Мариной ему не хотелось ни с кем заводить отношения. Да и кандидаток не было. Не было до позавчерашнего вечера. Как сказала его бабушка: «Я верю, что ты найдёшь ту, с которой захочешь жить дальше.» Нашёл и …

Воспоминания мелькали у Георгия Борисовича в голове, как кадры в кино.

***

Кино! Он абсолютно забыл, что ему надо съездить на съёмочную площадку, где снимался фильм по его сценарию про ту войну.

Георгий встал, закрыл баночки с ароматическим китайским чаем: «Завязывать надо с этими чаями. Вечер, вернее, утро воспоминаний закончено». Вышел, замкнул кабинет и направился к сыну.

Вошёл без стука и увидел их двоих, братьев, сидящих на диване, Владимира и этого Француа, который был так похож на свою мать, его Марину, когда-то его Марину.

– Бонжур, месье! – искренне обрадовался младший братишка его сына, вскакивая с дивана.

– Бонжур, Француа! – неожиданно для себя произнёс Георгий Борисович и пожал ему руку. До этого момента он старался вообще не общаться с этим «французишкой». Утренник воспоминаний оказался полезным.

– Прости, пап! – умоляющим тоном попросил Владимир.

– Бог простит, и я прощаю… Да, ребята, натворили вы знатно. Давай копию договора, подумаем, что можно ещё изменить в её пользу. Вечером, я ей передам.

– Уже поздно, пап, – увидев недоумевающий взгляд отца, Владимир добавил, – она уже уехала.

– Куда?!

– Домой, к себе домой, пап. Сказала, что у неё неотложные, срочные дела. Минут сорок назад она была ещё здесь. Наверное, как раз сейчас летит на самолёте домой.

Георгий Борисович вспомнил отъезжающее такси, когда он подъезжал к офису.

– Адрес, срочно!

Он пулей вылетел из офиса и сел в свою машину: «Стоп, стоп, стоп! Не горячись, успокойся и подумай. Что за мальчишество? Думай, думай, я тебе сказал!» – приказал он сам себе.

С тех пор, как он потерял Марину, у него не было времени на личную жизнь – работа, бизнес, благотворительность. Скоротечные, мимолётные отношения случались, но ни с одной дамой ему не мечталось «жить дальше». А теперь, став очень благосостоятельным человеком, он ещё крепче обеими руками вцепился в своё одиночество. Ему не хотелось пускать в свой отлаженный мир какую-нибудь длинноногую вертихвостку, «модельку» с острыми коготками. Которая могла бы со временем просто загрести его со всеми его потрохами и бизнесом. Пример некоторых близких приятелей был очевиден. Георгий Борисович представил на секунду себе, как его «загребают», и рассмеялся. Его-то вряд ли загребут, но это всё ни к чему.

Но позавчера он встретил удивительную женщину, на которую совсем не произвёл никакого впечатления. Правда, она взяла его сразу под руку, но только для того, чтобы войти в этот клуб, в его, вернее, Вовкин клуб.

Может, просто не узнала, а, может, не интересуется журналами типа «Форбс», куда он попал в пятёрку лучших женихов. А, может, у неё есть муж или друг, только он был в отъезде и… А пошли они все к чёрту! И «Форбс» и все её друзья-товарищи. Георгий Борисович знал только одно, что ему надо её просто увидеть и поговорить. А, может, просто увидеть. Никому он мешать не собирался.

За то время пока он сидел и раздумывал в машине, к офису стали съезжаться сотрудники, разные службы… И решение пришло, само собой.

***

Он не поехал в этот день на съёмочную площадку, а направился в самый дешёвый магазин, где купил себе по сногсшибательно низкой цене рубашку, майку, модные потёртые джинсы, шлёпки и летние кроссовки. Он давно не получал такого удовольствия от покупок. Обычно ему приходилось одеваться в дорогих магазинах, где его обслуживали молодые консультантки, мечтающие вытянуть счастливый билет. Таким «счастливым билетом» Георгию Борисовичу совсем не хотелось быть.

Тут же, в этом полупустом магазине, была просто красота! Можно было потеряться среди этих таких разных по стилю вещей. Блуждая между стеллажами, рассматривая одежду на вешалках, иногда ему казалось, что он на «машине времени» оказался в восьмидесятых-девяностых годах прошлого века. А потом на этой же «машине» вернулся в свой современный мир двадцать первого столетия, в двадцать первый год. Это тогда, когда он подходил к другим стеллажам с одеждой. Этот магазин он назвал бы «Машина времени» и брал бы деньги за вход. Залы были просторными, не то, что в тех бутиках, где он одевался. Хотя бутики, были бутикам рознь.

– Спасибо, – сказал он приятной пожилой женщине-кассиру и чуть не добавил: «Благодарю за путешествие!»

Дома в своей современной московской квартире Георгий Борисович сложил все купленные вещи в спортивную сумку, добавил ещё носки, бельё, «мыльно-рыльное» и отправился в аэропорт. Уже был вечер. Москва светилась яркими огнями, провожая своего героя на встречу со своей королевой.

***

Ясное солнечное утро заливало своим тёплым бодрящим светом всю её любимую квартирку. Но при этом, показывая облезлые оконные рамы и кое-где ржавые батареи. Это особенно видно было сейчас. Так… Придётся всё-таки красить…

Галина Алексеевна с замирание сердца подошла к окну в спальне. Не бойся, просто убери цветочные горшки с подоконника со своими любимыми орхидеями. Им тоже потом будет приятно стоять на красивом подоконнике… Так, отлично. Теперь уберём мусор, прекрасно… О! Сюрприз! Этой весной, чтобы помыть окна изнутри, она раскручивала рамы и заодно покрасила их внутри. Ух! Окно в спальне раскручивать не надо, уже хорошо. Так, ну фронт работы небольшой. Мы это мигом. Где моя любимая кисточка? А моя табуреточка? А вонючая красочка?

Весной Галина Алексеевна купила совершенно случайно маленькую баночку водоэмульсионки, которая быстро сохла и не так сильно пахла. Ей очень быстро и без потерь для своего здоровья удалось покрасить изнутри окно. Но в этот раз её проконсультировали, что всё окно этой краской не покрасить, так как она будет за собой «поднимать» старую краску. Придётся обдирать весь подоконник. На эти «подвиги» Галина Алексеевна не подписывалась и решила рискнуть, взять такую ненавистную ей долго сохнущую, вонючую краску.

И вот сейчас она красила окно и ругала себя за то, что отказалась от помощи детей в установлении пластиковых окон в квартире. «Всё! В следующим году обязательно поставлю пластик, чем так корячиться». С первым окном она справилась без труда. Но краска на неё уже начала действовать, её подташнивало, болела голова и сложилось впечатление, что она не окно красит, а у себя самой внутри.

Оставалось ещё большое окно в зале. «Вот это будет сейчас настоящий пипец, мне крышка!» Его Галина Алексеевна боялась больше всего. У неё даже выступили на глаза слёзы. А окно будто смотрело на неё, нагло поблёскивая стёклами, и выпячивало напоказ облупленный подоконник и рамы. Но она заставила представить себе, как красиво и приятно будут на нём смотреться её любимые цветы, а ещё Васька приедет…

– Нет, врёшь, не возьмёшь! Как не стыдно, взрослая тетка, ещё и бабушка боится красить такое прекрасное, замечательное окно?! – разговаривая сама с собой, она убирала цветы, подметала пол, – Но почему, чтобы был порядок дома, сначала надо сделать в квартире такой хаос, срач?!

Наконец все подготовительные работы были сделаны, она решительно окунула кисть в банку с краской…

Послышалось противное пиликанье домофона. Галина Алексеевна никогда не спрашивала «кто?», так как в её подъезде было очень много пенсионеров, которые часто вызывали к себе участкового врача, сантехника. Но не у всех служб хватало терпения дожидаться пока бабуся или дедуся доковыляет до кнопки домофона, и начинали звонить соседям.

Галина Алексеевна быстро нажала на домофон и вернулась к своему такому увлекательному занятию. Но теперь настойчиво звонили в её дверь. Причём, видимо, у звонившего залип палец на кнопке звонка. Сигнал был долгим и нудным.

– Кого это чёрт принёс в такое неподходящее время?! – она не на шутку разозлилась, она просто мечтала побыстрей закончить этот кошмар с окном, или оконный кошмар, или кошмарить окно. Наверное, кошмарить окно, потому что оно вряд ли станет краше после её усилий, если только шторкой закрыть и цветочки поставить.

Она ногой настежь распахнула дверь, так как руки у неё были заняты, кисточка в одной, и тряпка в другой.

На пороге стоял высокий, широкоплечий тип, в просторной футболке зелёного цвета, потёртых серых джинсах. В руках он держал толстый пакет, перевязанный бечёвкой.

– Добрый день. Служба доставки.

– Добрый, наверное. Я никого не заказывала, – резко ответила Галина Алексеевна, слегка одуревшая от запаха краски.

– Доставили не меня, а я пакет. Галина Алексеевна Павловская? Распишитесь вот здесь. Это сигнальный экземпляр вашей книги. Издательство должно было скинуть всю информацию по электронной почте, но, видно, вы её не открывали.

Она внимательно посмотрела на него, а он уже давно рассматривал её.

Георгий Борисович сперва подумал, что это кто-то из членов её семьи открыл ему двери. Но это только пока он не услышал её голос. Его королева стояла перед ним во всей своей «девичей» красе: в коротких, дранных шортах, чёрном топике, надетом на голое тело, который держался только на одной бретельке, другая была спущена с плеча. На голове красовался дикого ярко красного цвета платок, завязанный вокруг и надвинутый на самые сверкающие злостью ярко зелёного цвета глаза. В дополнении к этому вся красота была забрызгана вонючей белой краской.

– Это вы? – одновременно произнесли они. Комизм ситуации был на лицо.

– Здравствуйте! Так это вы, мой спаситель? А скажите на милость, уважаемый господин, ваша зарплата курьера позволяет гулять по элитным тусовкам? – глаза её хитро щурились.

– Иногда, после крутых чаевых. – полушутя ответил Георгий Борисович, и бесцеремонно отодвинув её своим могучим плечом, войдя в комнату, спросил, – Чем это у вас так ужасно пахнет?

– Краской. Я крашу окна, – со вздохом ответила Галина Алексеевна.

– Здесь нельзя находиться! Вы угорите! Скорей на улицу!

– Нет, сначала я докрашу окно, а потом видно будет.

– Давайте я вам помогу, – он двинулся к ней и буквально вырвал почти прилипшую кисть к её ладони.

– Я сама, это не удобно, вы испачкаетесь.

Он усмехнулся, если бы она знала сколько стоят его вещи, сама бы кинула их на тряпки.

– У вас есть ацетон или ещё что-то вроде того?

– Я специально не купила. От них ещё следы на теле остаются, да ещё хуже самочувствие. Я по-старинке, растительным маслом.

– Вы культуристка?

В смысле? Я что, похожа на этих кукол накаченных?

– Нет. Они тоже любят маслом мазаться, – пока они разговаривали, он точными движениями начал покраску окна.

Она невольно им залюбовалась. Или краска на неё стала действовать. Из этого состояния её вывел голос Георгия:

– Чего стоим? Ступайте в ванную, смывайте эту краску чем хотите и через двадцать минут мы отсюда уедем. Кстати, а как вы собираетесь выветривать эту дрянь?

– Естественным путём. Сквозняком.

– Понятненько, значит дня на три-четыре. У вас есть у кого можно перекантоваться, простите побыть на это время?

– Нет, – она вдруг чётко поняла, что у неё здесь сейчас никого нет, кроме соседей. Хороших, добрых старушек, которых ей совершенно не хотелось стеснять. К кому можно было пойти, те уехали отдыхать. Она растерялась.

– Не теряться. Меня послали сюда по делу. Сняли для меня апартаменты, двухкомнатный домишко. Вы можете перебраться туда на время, а я бы здесь пока побыл. Я же крепче вас, мне ничего не будет, а вот вам…

– Нет, это будет не по-товарищески, – совсем по-комсомольски ответила Галина Алексеевна. Если там две комнаты, то в одной вы, а я в другой.

Хорошо!

Он докрасил одну боковую оконную раму, теперь надо было покрасить раму со стороны улицы, то есть свешиваться со второго этажа.

– Давайте я вас подстрахую, что ли, – растерянно произнесла Галина Алексеевна.

– Не надо, я не упаду.

– Мне будет так спокойнее, – настаивала Галина Алексеевна.