Встречная полоса

– Это группа разбора, а здесь узнаешь, куда жену твою увезли, когда экспертиза, потом вещи заберешь. Сегодня даже не пытайся, поздно уже. Давай, давай, езжай, – он дождался, когда Стас заведет двигатель и отъедет. Брошенный на заднее сиденье мобильник надрывался на все лады, трезвонил, не переставая. Стас прикусил нижнюю губу и сосредоточился на одном – держать дистанцию и следить за светофорами. Но пропустил свой поворот, проехал еще два перекрестка и развернуться смог только на третьем. От напряжения дрожали руки, перед глазами колыхался клок сизого тумана, застилал собой дорогу. «Не могу больше» – Стас повернул руль вправо, проехал немного по тихой улице и остановился. Надо купить воды и передохнуть, посидеть, закрыв глаза, собраться с мыслями. И заткнуть, наконец, чертов телефон, сил больше нет слушать его вопли. Мобильник словно подслушал его мысли и запиликал с новой силой.

Номер был незнакомый, звонили с городского. Стас с минуту смотрел на моргающий экран и не выдержал:

– Слушаю, – через силу выговорил он, но услышал только шорох бумаг и отдаленные голоса, эхом разносившиеся по гулкому помещению.

– Говорите! – уже нетерпеливо повторил он и приготовился нажать «отбой», когда услышал уставший женский голос.

– Наконец-то, – выдохнула она, – два часа до вас дозвониться не могу. Завтра с десяти до половины четвертого можете забрать тело. Если срок хранения больше суток, то платно, прейскурант у них есть, можете ознакомиться.

– Что – с десяти до половины четвертого? – переспросил Стас, – почему завтра? А экспертиза? А…

– Какая экспертиза! – уже раздраженно воскликнула женщина, – семьдесят девять лет, и так все понятно! Инфаркт у вашего папаши был, мгновенная смерть, врач засвидетельствовал. Реанимация не помогла…

– Инфаркт? – Стас зачем-то вышел из машины, привалился к задней дверце и вцепился свободной рукой в волосы, – инфаркт? У кого?

– Вы – Нестеров Станислав Андреевич? – неуверенно уточнила тетенька сразу ослабевшим голосом, – а Нестеров Андрей Михайлович – ваш отец?

– Да, – уже стемнело, светились окна домов, включилось уличное освещение. Стас смотрел то на свою застывшую тень, то на яркую подсветку салона красоты на другой стороне проспекта.

– Ну, вот, я же говорю вам, – оживилась женщина, – завтра. С десяти до половины четвертого. Все, молодой человек, мне некогда, меня больные ждут.

Из трубки понеслись короткие гудки, а Стас все держал телефон, слушал их, как метроном, как реквием. По только что оборвавшейся жизни двоих людей, и повисшей на тонкой, едва заметной ниточке третьей. «Так не бывает» – крутилось у него в голове, пока он ехал по темному городу к больнице – «так не бывает. Это не со мной. Это ошибка, две ошибки. Пожалуйста».

Ошибки не было. Вход в отделение давно закрыли, недовольная дежурная медсестра сказала, что она только что заступила на пост и вообще справок не дает. И попыталась захлопнуть перед Стасом дверь.

– Подождите, – он принялся рыться в карманах костюма, улыбнулся криво и выудил, наконец, две купюры по пятьсот рублей, протянул их медсестре. Женщина молча смотрела на посетителя и часто моргала густо накрашенными ресницами.

– Узнайте, пожалуйста, когда… как… Как это произошло, – руки задрожали, и он едва не выронил деньги.

– Здесь жди, – медсестра вытащила купюры из его пальцев и шагнула назад.

– Он в платной палате лежал, в отдельной! – в ответ на его крик медсестра кивнула и захлопнула стеклянную дверь. Стас отошел к окну на площадке, сел на низкий подоконник, уставился на никогда не спящий город. Огни, огни – неподвижные, яркие, и быстрые, едва заметные, скользящие по краю тьмы и света, сливающиеся в реки, исчезающие в общем потоке.

– В три часа дня, – раздался за спиной равнодушный голос, – новости посмотрел, ему плохо стало. Сразу не заметили, а потом поздно было. Но все быстро произошло, – Стас не оборачивался, он смотрел на отражение в черном стекле – свое и женщины в белом халате. Потом кивнул, поблагодарил ее и пошел по ступенькам с седьмого этажа вниз.

– Завтра! – крикнула медсестра ему вслед, перегнувшись через перила, – завтра забрать можете…

– С десяти до половины четвертого, – перебил ее Стас, – я помню. Спасибо.

Он вышел во двор больницы, сел за руль, оперся локтями на колени и закрыл ладонями лицо. Стало тихо, темно, и очень спокойно, пять минут назад все закончилось для него навсегда, теперь можно никуда не торопиться, никого не ждать, никому не звонить. И его теперь тоже никто не ждет, не спешит навстречу, не наберет его номер… Рядом завозилось что-то, засопело, ткнулось в бедро. Стас открыл глаза – рядом с машиной сидела крупная черная дворняга, принюхивалась и внимательно наблюдала за человеком. Стас посмотрел на часы – половина первого ночи, он и сам не заметил, как заснул в открытой машине.

– Отойди, – хриплым со сна голосом попросил он, и пес вскочил, отбежал в сторону. Стас захлопнул дверцу, завел двигатель и поехал по пустым улицам домой.

В коридорах Управления было душно и сыро, и Стасу казалось, что он уже третий час сидит в предбаннике. Вернее, не сидит, а бродит туда-сюда от торцевой стены с небольшим мутным окном до узкой лестницы на первый этаж. Чтобы не заснуть, не смотреть одну точку перед собой, не думать, не вспоминать, не оставаться одному в пустой квартире – сейчас он был готов на что угодно. Даже просидеть здесь еще два, три часа – столько, сколько понадобится, чтобы дождаться следователя. В остальных кабинетах дело двигалось, очередь, если и успевала образоваться, то быстро рассасывалась, а на дверь с цифрой «14» так болтался подпечатник с вдавленной в пластилин ниткой. Кроме Стаса никто в этот кабинет не стремился, народ кучковался у соседних дверей. После бессонной ночи голова была неожиданно легкой и пустой, мысли, эмоции – все потеряло остроту, но не исчезло, а словно подернулись дымкой, больше похожей на пепел. Поэтому на маленького, с поднятыми почти до ушей плечами старшего лейтенанта, остановившегося у дверей заветного кабинета и звенящего ключом Стас сначала не обратил внимания. Потом долго смотрел в обтянутую синей форменной курткой спину и сообразил, наконец, что следователь Кормилицын А. В. прибыл на рабочее место. Дверь закрылась перед носом, Стас постучал и толкнул створку.

– Вы ко мне? – лейтенант уже уселся за пыльный, заваленный бумагами и разным хламом стол, положил перед собой портфель и втянул голову в плечи.

– К вам, – подтвердил Стас, – я Нестеров. Мне сказали, что дело у вас.

Кормилицын с минуту смотрел в окно, на пыльную решетку за ним, кивнул и повернулся к посетителю.

– У меня, – подтвердил он, – и вещи вашей жены тоже у меня. Вот, – он грохнул дверцей облезлого от старости сейфа, достал черный пластиковый пакет и положил его на груду старых журналов.

– Распишитесь, – из портфеля на свет появилась опись, Стас взял листок, пробежал строчки, и потянулся за предложенной ручкой.

– Все, можете идти, – Кормилицын запихнул бумагу в портфель и включил системный блок компьютера. Надрывно загудел вентилятор, но после пинка успокоился, и в кабинете стало тихо.

Стас заглянул в пакет, положил его на стул и спросил негромко:

– Это все?

– Да, – не глядя на него, кивнул лейтенант, – все. Постановление об отказе в возбуждении уголовного дела я вынес и отправил в прокуратуру. Можете идти.

– Погоди, – Стас подошел к столу, расчистил на нем свободное место, оперся ладонями о столешницу, – я не понял – почему отказ? На каком основании? А экспертиза? А схема ДТП? А…

– Обращайтесь к руководству, – уши Кормилицына скрылись под жесткими погонами, он внимательно смотрел на покрывавший монитор слой пыли, словно читал свою речь с черного экрана.

– Обращусь, – пообещал Стас, – обязательно обращусь. Фамилию и должность мне назови, чтобы я ничего не перепутал.

Апатию и безразличие как рукой сняло, под ребрами словно пружина сжималась, усталость и боль последних суток нашли выход и вот-вот вырвутся наружу. Стас знал за собой эту слабость, и, как всегда, оказался не готов, помнил только, что сейчас надо очень внимательно слушать оппонента, а, по возможности, записать, все, что он говорит. Руки не дрожали, строки на листе выходили четкими и аккуратными, только хвосты у букв получались угловатыми, острыми, а стержень рвал бумагу.

– Вот и напишите туда, – Кормилицын даже откинулся на спинку стула, – он вам подтвердит, что дело закрыто в связи с гибелью виновной.

– Виновной? – голос снова подвел, и Стас пожалел, что оставил бутылку с водой в машине. В горло ничего не лезло, он не ел со вчерашнего дня, да и не смог бы, даже если бы и захотел.

Кормилицын кивнул и включил, наконец, монитор. Стас стоял над ним столбом, комкал в руках исписанный лист.

– Кто – виновная? Марина? Да я же сам видел запись в сети – эта тварь бронированная по встречке топила, Марина уйти в сторону не успела, ей некуда было… Виновная… Ты охренел, лейтенант, она пять лет за рулем, ни одного нарушения… Там дорога, как стекло, ни одной выбоины…

Орать он мог сколько угодно, следователь упорно смотрел то в монитор, то в окно. Пружина под ребрами разжалась и рывком пошла вверх, воздух закончился, и на мгновение стало темно. Но все быстро вернулось в исходное, только черный пакет валялся на полу, а Стас сидел на стуле. Рядом стоял Кормилицын со стаканом теплой воды.

– Не ори, – следователь протянул стакан посетителю, – или я наряд вызову. Пей, – он вернулся на свое место и снова поднял плечи, нахохлился, как снегирь на ветке. Отвернулся, принялся просматривать документы на экране, и говорил еле слышно, словно сам с собой:

– Ты еще спасибо скажи, что дело не завели, тебе с этой конторой век не расплатиться. У того «мерса» бампер ст

о

ит, сколько я за год зарабатываю. Пострадавший не в претензии, предъявлять тебе ничего не будет. Ты хоть знаешь, кто в том «мерине» ехал?

– Знаю, – Стас поставил пустой стакан на черную папку, – Огарков какой-то.

– Правильно. Это вице-президент нефтяной компании и ехал он на служебной машине с включенным проблесковым маячком. Твоя жена выехала ему навстречу, так в протоколе сказано. Все, иди, мужик, – вздохнул Кормилицын, – я тебе все сказал, все отдал. Иди, и не выделывайся. Если жить не надоело.

– Не все, – два слова дались с трудом, внятно произнести их Стас смог не сразу, – я тебя понял, только…

– Что – только? – уставился на него следователь, – что тебе непонятно? Иди уже, суда не будет, денег ты никому не должен…

– Я не об этом, – отмахнулся Стас, – ты сказал: протокол. Будь другом, дай посмотреть. Никто не узнает.

– Для того чтобы ознакомиться с материалами дела, вам необходимо обратиться в прокуратуру, написать заявление, получить резолюцию. И потом – милости просим, – заученно произнес Кормилицын и снова загремел дверцей сейфа. А когда повернулся, на столе перед ним лежала купюра приятно-оранжевого цвета. Кормилицын на всякий случай поднял плечи и положил руки на колени.

– Пожалуйста, – повторил Стас, – никто не узнает. Я не скажу. Я должен знать, как Марина… Мне очень надо. Пожалуйста.

– У тебя пятнадцать минут, – лейтенант вытащил из портфеля скоросшиватель, положил его на стол, прихватил деньги и вышел из кабинета. Стас схватил папку, развернул ее: схема аварии на двух склеенных листах, маршруты следования обеих машин, показания очевидцев. «Автомобиль «ситроен» под управлением 25-летней жительницы Москвы выехал на полосу встречного движения и столкнулся с «мерседесом», принадлежащим нефтяной компании. Об этом свидетельствует расположение автомобилей: «мерседес» стоит в своей полосе, лишь одним колесом заехав на разделительную. Это незначительное смещение произошло в результате удара» – Стас наскоро прочел текст, перевернул страницу.

«Превышая установленный в г. Москве скоростной режим, вела транспортное средство со скоростью 75 км/ч. При совершении маневра не убедилась в его безопасности. При возникновении опасности для движения, не приняла возможные меры к снижению скорости, вплоть до остановки транспортного средства, хотя такую возможность имела» – Стас рванул папку к себе, задел рукавом ветровки стакан, тот упал и покатился по полу.

«Совершила столкновение с автомобилем марки «Мерседес» гос. номер… В ходе расследования установлено, что водитель автомобиля «ситроен» совершила преступление, предусмотренное ч. 3 ст. 264 УК РФ», – Стас привалился к стене, вытер ладонью взмокший лоб. «Бред, полный бред, она в левый ряд редко совалась, даже на пустой дороге» – он глянул на часы и открыл следующий лист. «Комплекс повреждений, установленных при исследовании трупа Н., имеет признаки прижизненного происхождения и возник от ударного воздействия со значительной силой тупых твердых предметов с преобладающей контактировавшей поверхностью. Места приложения и направления воздействия сил…» – Стас пробежал выводы эксперта, остановился на последних строках:

«Смерть гр-ки. Н. наступила от тяжелой черепно-мозговой травмы и травмы грудной области. Как каждое из этих повреждений, так и их совокупность могли явиться причиной смерти Н. Повреждения, обнаруженные у Н., являются опасными для жизни в момент причинения, и по этому признаку квалифицируются как тяжкий вред здоровью. Между причиненными повреждениями и смертью Н. имеется прямая причинно-следственная связь…»

– Вот! – рявкнул Стас на вернувшегося лейтенанта, – вот, читай:       прямая причинно-следственная связь! Чего тебе еще надо, чтобы завести дело! Эта сволочь должна ответить, по закону…

Кормилицын вырвал у Стаса папку и пихнул ему в руки пакет. Сам бросил скоросшиватель на стол и повернулся к посетителю:

– По какому закону? Ты сам соображаешь, что говоришь? Иди отсюда, таблеточек попей успокоительных, или водки – что тебе больше нравится. Сама виновата – выехала на встречку, получила в лоб – вот тебе и связь! Давай, проваливай! – он открыл дверь и мотнул коротко стриженной белобрысой головой в сторону темного душного коридора. Стас вышел из кабинета, остановился на пороге, наклонился к уху Кормилицына и произнес негромко:

– Это все брехня, вранье от первого до последнего слова. Он убил ее, этот Огарков, мою жену и Машку, а сам свалил с места ДТП. Но я его достану, будь уверен. Так начальству своему и передай. Обязательно достану. Но не сегодня, дайте мне пару дней. Мне сначала двоих похоронить надо.

До дома он добрался поздним вечером, долго бродил в темноте по пустой огромной квартире. Потом поставил чайник, вернулся в коридор. В ванной свет включить все же пришлось, отблеск упал на черный бок полупустого пакета. Это момент Стас откладывал целый день, вернее, просто было не до него. Слишком много всего – звонки, соболезнования, переговоры с родителями Марины, хлопоты о могиле отца. Удалось договориться, чтобы его положили рядом с матерью и дедом, могильщики буквально выкручивали руки, требуя денег за каждый взмах лопатой. «Капаем магыла» – от этой таблички, прибитой к столбу у въезда на кладбище, пустота внутри стала горячей, липкой, под ребрами вновь распрямилась пружина, ударила под дых. Желудок отозвался спазмом, голова болью, и Стас был готов отдать любые деньги, чтобы поскорее убраться отсюда, чтобы все поскорее закончилось.

Зато сейчас у него полно времени, надо чем-то занять себя, отвлечь до завтрашнего утра, когда круговерть начнется по новой. В землю лягут сразу двое, а послезавтра… Стас сел на край ванной, расстегнул «молнию» на белой сумке. Косметичка, ключи на брелке, кошелек, мобильник с севшим аккумулятором, документы, помада, россыпь мелочи… Стас по очереди достал их из сумки, повертел в руках и убирал обратно. На кухне засвистел чайник, Стас выключил газ, налил полную чашку кипятка и вернулся в ванную. Все это надо отдать ее родителям, ему это ни к чему. Или убрать подальше, чтобы потом, через год или больше, достать, вспомнить… Дожить бы. Да только зачем теперь?

Стас держал в руках небольшой белый конверт из плотной бумаги – он выпал из тонкой брошюрки. Пригляделся к строкам, написанным мелким острым почерком и ничего не понял. Термины, цифры перемежались обычными, «человеческими» словами, Стас поднес листок к глазам, но так и не смог разобрать смыл написанного. Зато разглядел дату – под пятью предложениями стояло вчерашнее число. Оборотную сторону медицинской формы явно заполнял кто-то другой, здесь все читалось отчетливо, так отчетливо, что не помешал ни померкший светильник, ни сгустившийся перед глазами туман. «Диагноз: беременность четыре недели, полноценная, патологии не выявлено». И направление в женскую консультацию для постановки на учет, выданное на имя Нестеровой Марины Викторовны. На черно-белый, как штрих-код квадратик распечатки Стас глянул только один раз, убрал его в сумку и ушел на кухню. И сидел перед окном почти до утра, слушая, как шумит начавшийся сразу после полуночи дождь.

Он лил целый день – ровный, монотонный, с серого, словно закатанного в асфальт неба. Оскальзываясь на мокрой траве, Стас подошел к краю могилы, бросил в нее цветы. На обитую бордовой тканью крышку гроба полетели комья мокрой земли, и над могилой за несколько минут вырос аккуратный холмик. В него воткнули деревянный крест с фотографией отца и двумя датами под ней, Стас перекрестился, развернулся и быстро зашагал к воротам кладбища. Зонт он бросил на заднее сиденье «тойоты» рядом с букетом из восьми крупных снежно-белых роз, любимых цветов Марины. Сведенные как судорогой скулы, головная боль, звон в ушах уже стали привычными, и Стасу казалось, что исчезни они – и он без сил упадет на ровном месте. Боль подгоняла, не давала остановиться, заставляла действовать: идти, бежать, ехать – все, что угодно, только не стоять не месте, не молчать. И он ехал так быстро, как мог, но не успел – две мелких аварии надежно перекрыли проспект, поток машин еле полз, повинуясь жестам мокрого злого регулировщика.

К маленькой церкви Стас бежал, не обращая внимая на взгляды шедших навстречу людей. «Плевать» – он прижал к груди мокрый букет, свернул по дорожке вправо и перешел на шаг. Первым, кого он увидел, был отец Марины, невысокий, жилистый человек в черном костюме стоял на широком крыльце и смотрел в небо. Потом повернулся, прищурился и двинулся Стасу навстречу.

– Сволочь! Скотина! Ты даже сегодня не мог по-человечески, – коротышка вцепился обеими руками в лацканы пиджака зятя, – мерзавец! Даже сегодня…

Тесть тряс Стаса, как щенка за шкирку и твердил одно и то же ровным, монотонным голосом. В нем не было ни злобы, ни ярости, просто жуткая усталость и отчаяние, приправленная горем.

– Не надо, Виктор Леонидович, – Стасу удалось вырваться, – не надо так. Я отца хоронил, потом в пробку попал. Простите меня, пожалуйста.

Он обошел обессилившего, опустившего руки тестя и направился к дверям церкви. Из-за приоткрытой створки пахло ладаном, и слышался напевный речитатив молитвы.

– Сегодня же убирайся из моей квартиры! Сегодня же! Если завтра найду тебя там – сам выкину! – выкрикнул из-за спины отец Марины.

– Хорошо, – не оборачиваясь, согласился Стас, и вошел в церковь.

Закрытый гроб несли ему навстречу, Стас посторонился, пропустил мать Марины, даже не взглянувшую на зятя, заплаканную старшую сестру и двух перепуганных племянниц. Девчонки узнали Стаса, одна попыталась сказать ему что-то, но мать дернула ее за руку, и девочка отвернулась.

– Ты сволочь, Нестеров, – произнесла вполголоса сестра Марины, – почему ты отпустил ее одну? Как ты мог, ты же знал, что она… – и с ненавистью глянула на Стаса такими же зелеными, как у Марины глазами.

– Я не знал. Она не сказал мне. Не успела…

Но оправданий никто не слушал, на его слова обращали внимания не больше, чем на вой ветра в верхушках голых деревьев. Глухой стук земли по светлой крышке гроба – и все, он ушел первым, чтобы не слышать ни рыданий, ни проклятий в свой адрес.

На переезд ушло еще два дня, Стас забрал из квартиры все, что могло напомнить о нем безутешным родственникам Марины. Кое-как разместил все в старой отцовской однушке, пристроил машину на платную парковку, купил в магазинчике во дворе продукты и вернулся в квартиру. Облезлые бумажные обои, древняя люстра с разбитым плафоном, волнистый линолеум в коридоре – старик упорно отказывался делать ремонт. «Вот помру, тогда делай тут все, что захочешь» – время пришло, да только зачем теперь ему все это? Сладкий чай и упаковка со снотворным – вот все, что ему нужно. Стас проглотил таблетку и свалился на диван, но забытье не приходило, мысли оказались сильнее, крутились в голове, не давали отключиться.

Заявление в суде приняли без проблем, зарегистрировали, записали телефон. Даже предложили услуги адвоката, Стас сказал, что подумает. Но ничего не надумал, звонков не было, предложений пока не поступало. В горло по-прежнему ничего не лезло, кое-как ему удавалось сжевать за день пару бутербродов – и все. Понимал, что на чае долго не протянуть, но пересилить себя не мог. Вот и результат – стучит сердце, колотится в висках кровь, словно не снотворное принял, а баночку энергетика выпил. Странный эффект. Может, в аптеке что-то напутали?

Нет, с таблетками все было в порядке – стучали в дверь. Негромко, но настойчиво, даже требовательно. «Звонок же не работает» – Стас сполз с дивана, натянул джинсы. Ремень нужен, он скоро их потеряет прямо на ходу. Подвернул пояс, набросил на плечи футболку и поплелся в коридор.

– Кто? – в глазок ничего не разглядеть, маячит кто-то с той стороны, но стоит вплотную к двери. И, вроде, один.

– Нестеров Станислав Андреевич здесь живет? – деловито поинтересовались из-за двери.

– Да, – помедлив, отозвался Стас, – что вам нужно?

А сам все старался припомнить, кому он говорил о смене места жительства? Получалось, что никому, о переезде не знал даже Саня Черезов, хоть и звонил по три раза на дню, узнать, как дела и не надо ли чего.

– Я действую по поручению своего клиента в ваших интересах. Нам надо поговорить, – ответили из-за двери.

Хрен редьки не слаще – какой клиент, какие интересы? Или это обещанный адвокат? Они что – теперь с визитом на дом приходят?

Стас приоткрыл дверь, уставился на посетителя. Гость был ему ростом до плеча, крепкий, плотный, с круглой физиономией под загорелой лысиной и тонкой полоской усов над сочными яркими губами. Смотрел не снизу вверх, а как на равного, даже с превосходством, сразу давая понять, кто тут хозяин.

– Вы кто? – начал Стас, но гость молча перешагнул порог, огляделся в темном тесном коридоре.

– Где мы можем поговорить? – осведомился «адвокат», – зовите меня Бирюков Евгений Николаевич, я представляю концерн «МегаОйл».

– Сюда проходите, – Стас захлопнул дверь и пошел в кухню. Представитель убийцы вошел следом, скептически осмотрел крохотное помещение и угнездился на табуретке рядом с холодильником.

– Присаживайтесь, Станислав Андреевич, – предложил он Стасу, указывая на соседний табурет. А сам брезгливо провел пальцем по чистому облупленному пластику стола и положил на него небольшой плоский портфель из мягкой коричневой кожи.

– Я постою, – Стас привалился к стене у двери, подтянул джинсы. Бирюков оглядел собеседника, закинул ногу на ногу и заявил:

– Нам известно, что вами написано заявление в суд. Хочу сказать, что ваше дело заведомо проигрышное, и вы ничего не добьетесь.

– Почему это? – поинтересовался Стас. Таблетки подействовали, голова начала кружиться и слова Бирюкова он воспринимал с трудом, как под наркозом.

– Объясню, – представитель сменил позу, смахнул с носка лакированного ботинка невидимую пылинку и заговорил резко и отрывисто:

– Родственники погибшего не имеют права возражать против закрытия уголовного дела, если следствие считает виновным погибшего. Ваша жена нарушила правила движения, выехала на встречную полосу и спровоцировала ДТП. Следствие признало ее виновной, в связи с ее смертью дело прекращено…

– В связи с их смертью, – поправил Бирюкова Стас, – их было двое.

– Да, там была еще одна женщина, – досадливо поморщился недовольный замечанием «адвокат», – но это к делу не относится…

– Ты не понял, – Стас отклеился от стены и уселся на табурет, посмотрел на матовую лысину гостя, попытался заглянуть в черные крохотные глазки, но безуспешно. Голова стала легкой, пружина под ребрами исчезла, только язык ворочался с трудом, как у пьяного:

– Ты не понял, их было двое – Марина и ребенок. В ней был мой ребенок, сволочь. Она бы пешком пошла, на метро, на такси – как угодно, куда угодно, только не на встречку.

Лысина Бирюкова разом взмокла, он вцепился в ручку своего портфеля, открыл его, закрыл покосился на засохший цветок на подоконнике и невозмутимо продолжил,

– В своем заявлении вы указываете, что причины аварии бездоказательны и фальсифицированы…

– Да, и тебе это прекрасно известно. Тебе и твоему хозяину. Огаркову, если я не ошибаюсь. Можешь передать, что ему придется ответить за их смерти. Пока не знаю как, но я заставлю его это сделать. А теперь пошел вон. Катись, я сказал! – последние слова дались с трудом, Стас поднялся из-за стола, подошел к мойке и налил в кружку холодной воды. Позади что-то щелкнуло негромко, зашелестела тонкая бумага. Стас отпил глоток и обернулся.