Талантливая мисс Фаруэлл

Может, ей удастся почерпнуть какую-нибудь идею на вечерних лекциях по истории искусств? Раз в неделю она ездила в Чикаго на курсы. Начала заниматься с большими надеждами. Сперва заходила в закусочную, с аппетитом ела жареный сыр, запивала пережженным кофе. Первое время ей нравились волнующие ощущения – они сидели в затемненной аудитории и преподаватель по совместительству, а вовсе не настоящий профессор (она не питала иллюзий на этот счет) показывал им знаменитые картины, слайд за слайдом, на древнем проекторе. Уделял много времени тому, что ее не очень-то интересовало: цвет, линии, форма, фактура. Только однажды сказал что-то про «ценность», и Бекки вздрогнула, но, похоже, не поняла, о чем речь. На экране появилась коричнево-зеленая работа Георга Гросса. Не то чтобы она хотела купить что-то похожее…

Она подняла руку.

– Да? – удивился лектор.

– Сколько… какова цена?

Последовала продолжительная пауза, ее слова повисли в воздухе, и Бекки поняла, что совершила ошибку.

Преподаватель попросил ее пояснить. Другие слушатели – в основном пенсионеры – опустили глаза.

– Кажется, вы сказали… что это ценная картина, – пробормотала Бекки.

– О, ценность. – Он почувствовал облегчение. – Я говорил о художественной ценности, об игре оттенков. Если рассматривать более поздние работы Гросса, ясно видно, как…

Бекки стушевалась. Слава богу, в аудитории полутьма. Здесь нельзя говорить о деньгах. Их не существует – если не верите в это, то притворитесь.

– Сколько ты заплатила? – спросила она Ингрид. – За билет.

Вайнонна кружила по сцене во время продолжительного проигрыша, останавливаясь возле каждого музыканта. Наоми стояла и ждала, слегка постукивая пальцами по микрофону.

– Донни сказал мне, что продает без наценки, но, кажется, он меня надул.

Ингрид перестала раскачиваться.

– Он взял с тебя деньги? Вот гад.

– А с тебя нет?

– Их купила я. Мы должны были пойти вместе.

Во время антракта они расположились поудобнее, поставив ноги на передний ряд. Ели хот-доги по три доллара за штуку и пили водянистое пиво из одной банки. Донни Вагнер, менеджер компании «Коллинз стэмпинг», слыл сердцеедом. Темные взлохмаченные кудри, ослепительная улыбка, а по выходным в баре он надевал колье из ракушек. Ходили слухи, что он несколько раз женился и разводился, хотя детей не завел. Правды никто не знал, поскольку Донни переехал в Пирсон совсем недавно; раньше он жил в Техасе у двоюродного брата.

– Он приходил к нам, разговаривал с моим боссом, – сказала Бекки. – И после этого начал мне звонить, уж не знаю почему.

– Потому что он кобель. – У Ингрид в уголках рта собралась пивная пена. – Не обижайся.

Бекки мотнула головой: все в порядке.

– Мы с ним один раз, в прошлый четверг, ходили…

– Кушать куриные крылышки, – закончила Ингрид. – И он заговаривал со всеми в баре? И пытался пригласить кого-то за ваш столик?

– Да. Как будто по офису бегал. А потом сказал, что у него есть лишний билет, и не хочу ли я… – Бекки смотрела вперед на толпу в свете мигающих огней. Тогда в баре она, как идиотка, целую минуту думала, что Донни приглашает ее пойти с ним на концерт Джадд. – Сама не знаю, почему не отказалась. – Бекки скомкала бумажную салфетку.

– Потому что он чертовски обаятельный. Не растолстел, в отличие от большинства наших одноклассников, живот у него что надо.

Бекки пожала плечами. Она не знала, какой у Донни живот.

– Мы встречались три месяца, – продолжала Ингрид. – За все это время он ни разу не угостил меня нормальным ужином. Представляешь, однажды в воскресенье я пригласила его к нам на обед. Нет, не «знакомиться с родителями» – моего отца даже не было в городе. Но мама приготовила курицу с настоящими грибами, а я, как идиотка, испекла торт. Слава богу, пекла из готового теста. – Ингрид задумчиво жевала хот-дог.

– Ага, – осторожно сказала Бекки. Ей хотелось услышать, чем же все закончилось

– Ну вот, сидим, ждем его. Муж моей сестры накладывает себе на тарелку курицу, начинает есть – ему идти на футбольный матч. Тут звонит телефон, и Донни сообщает, что он на заправке в Суноко; не могу ли я к нему подъехать? Нормально? И я еду. Он мило улыбается, быстро-быстро начинает объяснять – двигатель вдруг заглох, он не может разобраться, в чем дело. И все это время его грузовик стоял на заправке! Он что, не мог найти там механика?

– То есть к обеду он не явился, – предположила Бекки.

– Это даже не самое худшее, – прошептала Ингрид.

Бекки улыбнулась.

– Ты дала ему деньги на бензин, да?

Ингрид закрыла лицо руками, и Бекки испугалась – а вдруг она плачет. Но та рассмеялась.

– И после этого я еще четыре раза с ним спала! Я идиотка, да?

– Ну что ты, – возразила Бекки, хотя подумала: «Отчасти да».

– А билеты?

Свет в зале начал гаснуть.

– Я заказала их по почте три месяца назад. Сразу, как только стало известно о турне группы. Я надеялась, что у меня к тому времени будет… ну, парень. А этот идиот Донни начал спать с Кристиной Луни! Я сделала вид, что не знаю, и предложила ему билет… хотела, чтобы он вернулся. И вот, пожалуйста. – Ингрид опустила глаза.

Бекки прямо расстроилась. Почему люди такие глупые? И такие невыносимо откровенные… Она вылила остатки пива в стаканчик Ингрид.

– Донни сказал, что билет стоит тридцать пять долларов.

Ингрид вытаращила глаза.

– Тридцать пять?

– Сколько ты за них заплатила?

– По восемнадцать!

Вайнонна и Наоми исполняли кавер на «Girls Night Out», и все встали, включая Бекки и Ингрид. Бекки даже не сбросила с плеча руку Ингрид и не протестовала, когда та высоко подняла фотоаппарат, направила на них объектив и сделала несколько снимков.

– Темно, не получится, – крикнула Бекки.

– Да мне по фигу, – крикнула Ингрид. Она вспотела, но выглядела ужасно довольной. – Пошлем одно фото Донни.

– Вместе со счетом на тридцать пять долларов.

Ингрид расхохоталась.

Заиграли «Grampa». Бекки даже позволила себе подпевать вместе со всеми, хотя считала песню слишком сентиментальной.

На бис исполнили «Why Not Me?». Ингрид закрыла глаза и принялась качать головой под музыку, видимо погрузившись в свой собственный мир. В зале несколько тысяч женщин, песня им действительно нравилась: медсестры, школьные учительницы, домохозяйки и продавщицы, все они вместе с певицей вопрошали: «Почему не я?» И Бекки вдруг тоже понравилось: она впервые заметила, что фраза лишь вначале звучит печально, а в финале песни – даже жизнеутверждающе. Этот сингл был в хитах с прошлого лета. Простые и искренние слова трогали до глубины души, выражали именно то, что хотелось выразить всем – лучшее в себе.

Глава 6

Пирсон

1986–1987

Прошло много времени, прежде чем они встретились вновь. Сразу после концерта Бекки ушла, радуясь, что Ингрид не полезла обниматься на прощание.

Как-то в ноябре на собрании персонала один из секретарей наклонился и громко прошептал Карлу:

– Пожарные приехали!

Все сразу оживились: что угодно, лишь бы не эта скукотища.

– О! – сказал Карл. – Кто-то забыл выключить тостер?

Но это была не пожарная машина и не парни в полной экипировке, а только их шеф Эдвардс на личной машине. Он подошел к Бекки.

– Нужно кое-куда съездить. – Эдвардс мягко обнял ее за плечи. – Твоего отца увезли в больницу.

Умер. Умер еще до того, как к ним приехала скорая помощь – ее вызвала миссис Ровнер, обнаружив соседа лежащим в коридоре между гостиной и туалетом.

Утром Бекки сняла обертку с кусочка торта к папиному утреннему кофе, показала отцу, куда поставила обед – как обычно, в холодильник на среднюю полку: тарелка, закрытая фольгой. Хэнк выглядел как всегда, не лучше и не хуже; кивнул, когда Бекки напомнила ему, что днем зайдет миссис Новак.

По пути в больницу Бекки пыталась вспомнить, поцеловала ли отца на прощание сегодня утром. Обычно она всегда так делала, только иногда, в спешке, забывала попрощаться. Сегодня утром – торопилась?

– Спасибо, – сказала она Эдвардсу. Он довел ее до входной двери.

Нет, дальше не надо, все будет в порядке.

По серьезному, спокойному лицу врача Бекки поняла – да, умер. Ее повели в тихую и темную комнату, отец лежал там. Под зеленой простыней округлым бугорком выделялся живот. Обвисшие щеки, морщинистый лоб, глаза закрыты.

– Обширный инфаркт, – сказал врач, когда она откинула простыню и взяла отца за руку. Не теплая и не застывшая. Умер мгновенно и не страдал.

Бекки присела на кровать рядом. Ей не хотелось отпускать его руку.

– Я принесу стул.

– Можно… можно посидеть на кровати?

– Да, конечно, – тихо ответил врач. И помог ей подвинуть тело отца, чтобы освободить место.

Она вернулась домой почти в восемь вечера. Перед входом стояла незнакомая машина; подойдя ближе, Бекки увидела Ингрид. Подруга коротко улыбнулась, а затем внимательно посмотрела на Бекки. Вышла из машины, открыла заднюю дверцу, выпустила мать, и Бекки неловко обнялась с ними. Стояла и думала – может быть, они сейчас уедут, но Ингрид проводила ее до двери и, как ни странно, вошла.

Бекки слишком устала, чтобы возражать.

– Ты вовсе не обязана… – сказала она, когда Ингрид прошла на кухню, чтобы разогреть еду – они принесли ее с собой. И стала накрывать на стол.

– Знаю, – ответила Ингрид. – Мама, это вон там. – Она показала матери, где стоят моющие средства, и миссис Бинтон начала пылесосить коридор рядом с ванной, где… Ох. Бекки смутилась, когда поняла, что именно и почему убирает мать Ингрид.

Она съела курицу и рис, которые ей подали, и выпила стакан воды. Начала злиться – почему бы Ингрид не прекратить эти хлопоты. Подъезжали машины; миссис Бинтон ставила еще какие-то блюда в холодильник. Звонил телефон, Ингрид отвечала и записывала сообщения, кивала и говорила – все, что говорят в таких случаях. Миссис Бинтон проводила Бекки наверх в спальню; на постели было свежее белье. Бекки заснула, прислушиваясь к звукам, доносящимся с кухни, а утром ей даже показалось, что сейчас она спустится – а там Ингрид. Однако в доме было пусто и тихо.

Хэнка похоронили через неделю, и за это время Ингрид незаметно вошла в жизнь Бекки. В пресвитерианской церкви, которую они обе посещали, организовали церковную службу, похороны, поминки. Бекки и понятия не имела о многих вещах, о которых следовало позаботиться. Люди любили Хэнка и очень старались помочь.

Удивительнее всего было поведение Ингрид. Она приходила, придирчиво инспектировала содержимое холодильника: порции, маркировка, можно ли замораживать. Время от времени решительно заявляла: «Так, это лучше выбросить. Я видела – миссис Фремонт чихает, а вдруг у нее грипп». Заказала еду для поминок, записала Бекки к парикмахеру, отмечала, кто прислал цветы и карточки. Бекки устала от того, что ею командуют, однако намеки типа «Спасибо за помощь, но…» не помогали.

Ингрид стала появляться у нее довольно часто. Приходила после ужина с какой-нибудь закуской или парой банок светлого пива. Бекки совершенно не хотелось болтать, и уж точно она не собиралась плакать или перебирать старые фотографии, поэтому в основном они смотрели телевизор. Ингрид нравились смешные шоу и короткие комедии о семьях, где взрослые решают какие-нибудь идиотские проблемы и забывают воспитывать детей. Она высмеивала эти шоу, но, похоже, все равно наслаждалась ими. Бекки привыкла к тому, что Ингрид разувалась, забиралась с ногами в уголок дивана с банкой пива в руке. В любимое кресло Хэнка никто не садился.

День похорон выдался холодным и слякотным. Чем бы Бекки ни занималась, с кем бы ни говорила – не чувствовала ничего, кроме горя. Во время службы в церкви ее била дрожь, ноги онемели и замерзли. Лишь несколько человек поехали с ней на кладбище. А в церковь пришло очень много людей – сослуживцы Бекки (включая Карла с женой), родители одноклассников. Принесли множество домашних десертов, помогали подавать кофе и закуски.

Ингрид была везде: на службе, на похоронах, на поминках. Помогала людям раздеться, убирала тарелки, напоминала, что нужно поставить подпись в гостевой книге. Бекки не покупала гостевую книгу; кто-то позаботился и об этом.

Уже в конце дня, когда все начали расходиться, Бекки увидела Ингрид с охапкой смятых скатертей в руках и наконец потеряла самообладание:

– Слушай, чего ты тут торчишь? Твои ведь недавно уехали?

Ингрид тоже жила с родителями.

– Я не просила тебя все это делать.

Мы вовсе не друзья. Мы даже не знаем друг друга! И совершенно необязательно держаться вместе только потому, что и ты и я – неудачники, единственные из нашего выпуска, кто остался в городе.

Бекки удалось не произнести это вслух, но она знала: Ингрид все поняла.

Она ничего не сказала в ответ, только закатила глаза и ушла. Позже Бекки поискала ее глазами, но не увидела. В церкви никого не осталось, за окном стемнело. Бекки пришлось в четыре приема отнести цветы к себе в машину – все уже разъехались.

Какое-то время она просто каталась по городу. Туда и обратно вдоль реки, через мосты, на север, на юг. Притормозила при виде ресторана «Хэммонд», понимая, насколько устала и замерзла; ведь не ела весь день. Губы потрескались, горло болело, и Бекки казалось, что она не в состоянии выдавить из себя ни слова, не говоря уже о том, что не хотела бы столкнуться с официантом, который подавал отцу его последнюю тарелку теплого картофельного пюре, политого растопленным маслом, – любимое блюдо Хэнка.

Можно было бы и поплакать. Поддаться горю и неуверенности – что теперь будет? Почему она чувствует себя ребенком? Ей двадцать лет! Помощник контролера, вовсе не малыш-сирота.

Первое, что она увидела, остановившись перед домом, – «фольксваген» Ингрид. И Бекки… обрадовалась. Вылезла из машины, набитой лилиями и гладиолусами, и подошла к Ингрид. Та сидела на пассажирском сиденье. Двигатель выключен, горит верхний свет, в руках журнал «Гламур».

Ингрид опустила окно. Указала на коричневый бумажный пакет.

– Крекеры и бутылка портвейна. Еще печенье – разное, я не знала, ты любишь сладкое или соленое. Или и то, и другое, как я. И… – Ингрид порылась у себя под ногами и вытащила стеклянную бутылку. – Вуаля, «Джонни Уокер блэк»! Папин. Думаю, он приберегал его, скажем так, для особого случая.

Бекки двумя руками дернула тугую замерзшую дверцу старой машины. Ингрид расплылась в глупой широкой улыбке.

– Хочешь, выброшу все это, – сказала она, с пакетом и бутылкой следуя за Бекки к дому. – Если тебе не нужна компания.

– Мне никогда не нужна компания, – пожала плечами Бекки, придерживая входную дверь для Ингрид. – Можешь выбрать любое шоу. Я просто не хочу разговаривать. Надоело. – Она смотрела, как Ингрид скинула туфли и начала открывать бутылку. И добавила: – А то буду брюзжать весь вечер.

– Бекки Фаруэлл, думаешь, ты меня удивила? Держи свой бокал.

Так часто бывало в Пирсоне и других небольших городках Среднего Запада – смерть Хэнка Фаруэлла вызвала волну любви и заботы, которая помогла его единственной дочери пройти через многие трудности. Бекки получила огромное количество приглашений на Рождество и Новый год и посетила несколько праздничных ужинов, прежде всего – у Бинтонов. Смерть отца подтолкнула ее наконец официально закрыть бизнес и, возможно, явилась причиной неожиданного увеличения зарплаты в мэрии. Девушка осталась совсем одна и стойко переносила горе – ничто не могло вызвать большего уважения у жителей Пирсона.

Теоретически она могла поступить в колледж. Никто бы не стал ее критиковать. Но Бекки знала – слишком поздно. Каждую неделю Карл передавал ей все новые обязанности. Она уже курировала всю команду штатных бухгалтеров, и ее просили присутствовать на встречах высшего руководства по вопросам финансового планирования. Бекки тщательно следила за тем, чтобы выглядеть респектабельно: четыре деловых костюма пиджак-юбка, десяток блузок.

Они с Ингрид стали подругами. Бекки купила видеомагнитофон, чтобы смотреть кассеты, которые Ингрид брала напрокат по выходным. Запасалась пирожными, газировкой «Доктор Пеппер», чипсами. А если они проводили вечер не вместе, то Ингрид звонила ей просто поболтать. Бекки долго не понимала, что это за удовольствие, однако в конце концов ей стало нравиться такое общение. Они спорили, какая радиостанция лучше – WMMR легче настроить, однако во второй половине дня там скучный ди-джей; а у WOHA слабый сигнал, зато больше малоизвестных песен Джорджа Стрейта и Рэнди Трэвиса. Сплетничали об одноклассниках, вспоминали школу – ссоры, увлечения. Обсуждали мужчин, с которыми работали. Бекки привыкла к тому, что Ингрид сводила все темы к интересующим ее парням и вечно волновалась, позвонят они ей или нет. Роль Бекки, как она поняла после того, как разок оплошала, заключалась в том, чтобы, несмотря ни на что, настаивать: да, конечно, «Как-его-там» обязательно позвонит. Порой Ингрид принималась зевать посреди разговора, и Бекки начинала прощаться, однако Ингрид нравилось болтать, засыпая. Она всегда находила что сказать.

Порой они вместе ходили в церковь, когда после «Часа кофе» проводилось какое-то мероприятие, вроде упаковки обедов для приюта или обучения детей. Обе были очень энергичными, им нравилось делать что-то для города, особенно если за это хвалили (Бекки) или угощали выпечкой (Ингрид). Пирсон привык к тому, что они часто появлялись вместе; со временем и Бекки привыкла.

Она проводила много времени с Ингрид еще и потому, что ее Предприятие простаивало. После смерти отца прошла череда праздников, и Бекки уже больше месяца не работала – Карл всякий раз отправлял ее домой.

Ладно. Если пока нельзя ходить на работу и следить за платежами и статьями бюджета, можно заняться учебой. Однако Бекки чувствовала, что ей уже неинтересны местные кружки любителей искусства, домашние коллекции и небольшие захолустные галереи. Она пролистала в библиотеке все старые выпуски «Midwest Art» и теперь выискивала в газетных киосках журналы «о моде, стиле и обществе», типа «Vogue» или «Bazaar», которые сами киоскеры называли «журналы для снобов». Она покупала и некоторые европейские издания ценой под десять долларов, где печатали статьи самых авторитетных искусствоведов, в основном нью-йоркских. Оттуда Бекки черпала имена и тенденции. Долгие зимние дни она проводила, погрузившись в созерцание репродукций картин или блестящих трубчатых скульптур, изучала цены на аукционах и правила продажи. Лежала в своей старой кровати, все в той же маленькой комнате – и думала об искусстве. Точнее, о покупке и продаже произведений искусства.

Глава 7

Пирсон

1987

Подвал мэрии располагался по всей длине огромного здания; его почти не отапливали и использовали как складское помещение. Никто не хотел туда спускаться. Сотрудники рассказывали друг другу страшилки: там в стенах замурованы трупы и вьют свои гнезда ядовитые пауки. Но приходилось покупать мебель, праздничные украшения, и нужно было куда-то складывать множество коробок с документами, которые полагалось хранить. Так что обычно туда посылали парня по имени Скотти из технического персонала мэрии.

Бекки раньше посмеивалась (что, у всех такие слабые нервы?), хотя после того, как провела в липком полумраке подвала пару часов, вынуждена была признать – да, здесь довольно жутко. Например, у северной стены под рваным синим брезентом стоит какой-то предмет восьми футов высотой – что это, черт возьми? Почему, прокравшись сюда, она то и дело смотрела в ту сторону, вместо того, чтобы использовать время совсем для другого?

Бекки переставила коробку с документами и села так, чтобы не видеть чудовище под брезентом. Освещение гудело и моргало – как в фильме ужасов; именно поэтому она взяла с собой фонарик. Зажав его под мышкой, Бекки закрыла коробку, сделала на крышке пометку карандашом и отодвинула в сторону, освободив место для следующей. Если продолжать в том же темпе, можно просмотреть еще две или три, прежде чем кто-нибудь наверху заметит, что ее нет. Карла сегодня не будет весь день, а остальные, наверное, думают, что она разносит по офису экземпляры последнего распоряжения.

Огромное количество банковских счетов мэрии – старых и новых, закрытых или просто подвешенных без движения средств, а также действующих, в общем, всяких разных, – отпугнуло бы гораздо более опытного бухгалтера. Наверху ходили шутки, что аудиторской фирмы, десятилетиями проверявшей их бухгалтерские книги и ни разу не придравшейся ни к одной операции, на самом деле не существует. Бекки оценила масштабы хаоса и сразу поняла, как это обернется в ее пользу. Она завела себе небольшой блокнот и стала носить его с собой на встречи, совещания по бюджету и обеды с клиентами. Помечала в нем, где, когда и о каких счетах упоминалось, и сравнивала с тем, что находила в текущих книгах и банковских выписках. Затем попросила стажера принести из подвала коробки с папками, чтобы – как она сказала Карлу, считавшему ее затею перфекционизмом и глупостью, – «отследить преемственность». Разобраться, как все работает. Конечно, в свободное время.

Карл совершенно не обращал внимания на внутренние распределения бюджета – в какие отделы поступают деньги города, а затем расходуются либо нет. Он обычный человек, не математик. Если кто-то спрашивал его об этом, он с удовольствием позволял мисс Фаруэлл давать пояснения. Все учитывается в бухгалтерской книге, чего же вам еще.

Вскоре Бекки перестала обращаться к Скотти и сама начала таскать наверх документы, по две коробки зараз, как раньше помогала отцу с инвентарем. Сегодня она взяла блокнот и спустилась в подвал. Так гораздо проще, хотя там она сразу начинала чихать – от сырости? – и чуть не подпрыгивала всякий раз, когда шипел древний бойлер. Уж лучше перебирать документы не на виду у всех.

Бекки искала. Прошло уже три месяца с тех пор, как она вернулась на работу. По-прежнему прибирала деньги, подвисшие из-за чьей-то глупой ошибки, но пока что приостановила любые покупки «искусства». Ей нужно найти… что? Она не могла сказать, что именно, – какой-то способ, лазейку, брешь? Узнает, когда найдет.

Тогда, днем – или уже был вечер? – она уже хотела отставить коробку, однако увидела папку с документами, которые ей раньше не попадались. Выписки по счету в «Мидвест кредит юнион». Ага. Насколько Бекки знала, их счета в этом банке закрыты. Проверила свой блокнот, сняла крышки еще с нескольких коробок. У мэрии были счета в разных банках, и официально считалось, что чем шире будут распределяться финансы, тем лучше. Хотя Бекки не сомневалась, что настоящая причина – нежелание утруждаться. Чтобы закрыть счет, нужно предпринять некоторые действия; открыть новый гораздо проще.

Бекки держала в руках выписки – всего шестьдесят долларов на одном счете и сто десять на другом. Кажется, в последних бюджетных документах она не видела текущего баланса «Мидвест». Интересно, этот банк вообще еще работает?

На обратном пути пришлось смахивать с лица и волос мерзкую липкую паутину. Бекки принесла папку наверх к себе в кабинет. В коридорах тихо, все уже ушли. 18:30 – слишком поздно куда-то звонить. Все же она, затаив дыхание, набрала номер банка, указанный в какой-то древней выписке. После пяти гудков включился автоответчик:

«Спасибо, что позвонили в «Мидвест кредит юнион». Мы сейчас закрыты. Время работы с 8:30 до…»

Бекки повесила трубку.

Может быть. Может быть, это сработает.

Три недели спустя Карл представил городскому совету презентацию разработанного Бекки проекта «Резервы экономии». В разделе «лишние расходы» имелась наглядная схема; из нее было видно, сколько денег уходит на обслуживание дублирующих друг друга счетов. Карл (то есть Бекки) разработал план ревизии счетов мэрии по отдельным направлениям (фонд оплаты труда, городские ремонтные работы, служба безопасности) и бюджетным периодам (налоги, резервы, капитальное строительство). При вдумчивом подходе к выбору банков такая ревизия могла бы дать экономию от 18 до 20 % в год.

Членам совета проект понравился; сильно воодушевленными они не казались, однако разрешили бухгалтерии реализацию.

– Только не думай, что тебя тут же повысят, – сказал ей Карл.

«Переживу как-нибудь», – чуть не вырвалось у Бекки.

– Это просто оптимизация рабочего процесса, – произнесла она вслух.

– Ну да, – ответил Карл.

Оптимизация счетов стала ее прикрытием. Было ясно, что Бекки берет на себя управление банковскими счетами мэрии, и все, казалось, обрадовались, что им больше не нужно думать об этом беспорядке. Она специально выбирала самые неподходящие моменты и просила Карла подписывать все изменения: закрытие одних счетов, переименование других. Задерганный, он ворчал и вздыхал, но покорно все подписывал, особо не вникая в содержание. Так Бекки удалось добавить себя в качестве лица, обладающего правом подписи почти по всем реструктурированным счетам.