Анни

Однажды, она застала своего супруга врасплох. Он сидел в кресле, но уже не возле камина, а повернутом к окну и из глаз его текли слезы. Присев возле него, как она всегда делала, и стараясь узнать причину, он не сдержал эмоций. Закрыв глаза рукой, он то и дело повторял – Моя милая девочка, я же только сломаю тебя, нужно ли тебе все это!?

Она тихо спросила – Отто, ты сомневаешься в необходимости всего этого? Почему?

– Анни, родной мой человек, как старательно я тебе ни объяснял бы всего этого, невозможно предугадать все, а каждый день необходимо принимать решения – это очень трудно, даже мужчине! Мне так тебя жалко, мне страшно за тебя. Я стремился так много дать тебе в жизни – уют, защищенность, радость. Я хотел, чтобы ты жила и наслаждалась, а получилось наоборот, я сделал тебя капитаном большого корабля, со всеми проблемами, обязанностями и ответственностью. Мне так тебя жалко! – а потом протянул руки к ее плечам и твердо добавил – ты знай, всегда твердо знай, не захочешь всего этого – продай, и никто не вправе судить. Вам с Кристианом денег всегда будет достаточно для комфортной жизни.

И она больше ничего не смогла ему ответить. Не хотела она жаловаться, не хотела расстраивать его, но только она знала, какая тяжесть лежала у нее на сердце. Это был нескончаемым, не прекращающийся, поймавший ее в свои тиски и изматывающий страх! Ей казалось, что она даже дышать свободно перестала. Ее душили чьи – то руки, невидимые и жестокие. А ясное солнечное небо, закрыла не прозрачная завеса, и мир, со всеми его запахами и красками, остался там, по ту сторону завесы.

Граф Отто фон Махель – этот порядочный, сильный, любящий человек умер. И вместе с ним, в тот день, ей казалось, что умерла она. У нее в ушах стоял его слабый, тихий голос, и самые последние слова. Они были самые последние. А потом целую неделю он просто лежал, но сказать уже ничего не мог, а глаза были ясные. У нее раздирало сердце, словно его кто-то драл когтями и от этой боли не было лекарства. И его последние слова сотый и сотый раз крутились в ее голове, и она уже устала от них: «Ты светлая, самая красивая, самая правильная женщина, тебе должен принадлежать весь мир. Расскажи обо мне сыну, я его очень любил и Томаса, но он не захотел быть со мной, но я буду хранить вас на небесах, если Господь примет меня к себе! Анни, я люблю тебя, дорогой человек»

Они стояли втроем, держась друг за дружку и плакали, как три одиноких дерева, обвив друг друга своими ветвями, чтобы выстоять в чистом поле в бурю. Хелен, Анни и Дора. В черных платьях, и черных шляпах, закрыв лица вуалью. Дора и Анни плакали от постигшей их потери, а Хелен жалела свою подругу. Лакированный гроб опустили в яму и стали засыпать землей. Потом, к ним сзади подошел Игн и Анри Миррано. Стали уводить женщин к экипажам. И Миррано неожиданно сказал для Анни – Я знаю, у меня так с отцом было. Он умер, но они нам помогают с небес. Можно приходить на кладбище и просто с ними разговаривать. Они все слышат.

56. Хелен с Миррано, после рождения детей, спустя какое-то время, стали сильно ругаться. Близнецы, при наличии кормилиц, ухаживающих за ними, сильно изменили быт родителей. И родители к этому оказались не готовы. Хелен сидела днями дома, и выстраивала целый перечень претензий к своему супругу, которые сможет предъявить, когда он вернется домой из больницы. И самая главная из них оказалась та, что ее не устраивала его работа в больнице. Ей даже не ловко признаваться было в доме родителей, когда к ним приходили гости, что ее супруг работает в простой больнице простым доктором. Ей сразу вторили голоса – Так там же одни низшие сословия обслуживаются. И там невозможно прилично заработать!

И отец Хелен добавлял – Раз уж вошел в приличную семью, нужно отмываться от грязи. Ему просто необходимо менять работу!

Хелен спрашивала – На какую работу он может устроиться? Он не может!

И отец отвечал – Теперь сможет, ведь он под моим покровительством. Я договорюсь в клинике.

Это было благо – помощь родителей. Но….итальянцы народ темпераментный и эмоциональный. Отец Хелен – человек амбициозный и самолюбивый, преподносил свою помощь как шубу с графского плеча слуге. Ему постоянно напоминали о его сумасшедшем везении в жизни – попасть в приличную семью.

Миррано стал себя плохо чувствовать на этой почве. А после похорон супруга Анни фон Махель и появления у той новых забот на поприще принятия руководства завода, когда в светских кругах заговорили о рождении новой бизнес-леди и о таком чудном феномене, Хелен, может из зависти, может от скуки, просто поедом заела своего благоверного Анри.

Ему упрекался его нищий заработок и не способность содержать семью, и отсутствие должного внимания к супруге и низкое происхождение и недостаток высокой культуры и общение с простонародьем на работе и сослуживцами, а так же то, что Хелен из-за него постоянно вынуждена принимать спонсорскую помощь своих родителей, которые делали это всегда вычурно и на показ.

И Миррано, стал чувствовать эти стальные тиски, которые сжимаются на его шее все крепче и крепче. Еще у одного молодого, живого и здорового человека померкли краски жизни. Домой идти не хотелось и при всем том, что один из близнецов постоянно капризничал, усугубляло расстановку вещей. Он тянул время, чтобы прийти домой сразу ко сну и лечь спать, а придя поздно получал к той куче постоянных претензий еще и подозрение в неверности. И, казалось, этому сумасшествию, не будет конца!

Если он огрызался в ответ на нападки своей жены – Я, зато, отличный доктор! Я помогаю людям! У меня пусть не богатая, но многочисленная дружная семья- это не означало для них ничего! Пустой звук! Главное родословная!

Каждый раз, специально, Хелен просто прибивала его к земле, заходя издалека. Она подходила и просила денег на что-нибудь. Он шарил по карманам, а она тут же добавляла – Ах. Надежда умирает последней, я так думала, но зря, нужно было сразу звонить отцу и не испытывать надежду, подходя к тебе. Как всегда, карманы пусты! Пойду к отцу в сотый раз.

Испытывал ли кто-то подобное. Ты, вроде свободный человек, а живешь в тюрьме и в комфортабельной квартире, где тебя могло радовать все, тебе все «опостылеят» и ноги, как у кузнечика, смотрят в другую сторону. И тебя никто не связывает, ни сковывает цепями, но ты привязан коротким поводком к семье, там у тебя родные детки и ты еще на что-то надеешься. Надеешься, что кто-то что-то поймет и все измениться. А это только иллюзия.

И в один прекрасный момент все дошло до того, что Миррано стал ночевать в больнице. Все его коллеги, и Игн и доктор Цобик однозначно увидели, что он похудел, он стал безжизненным и нелюдимым, молчаливым. А это так не свойственно было для открытого, разговорчивого весельчака – Миррано! И, Игн решил, вмешаться! Он не дал однажды, потерявшемуся в семейной жизни итальянцу заночевать в больнице, и они напросились в гости к Анни. И, о, дева Мария! Она так обрадовалась! Оставшись одна, без своего доброго супруга, каждое утро она просыпалась рано и первыми эмоциями, которые она испытывала, это огромное желание оказаться в кругу своих старых друзей, как раньше, весело посмеяться, пошутить, по балагурить. Можно разговаривать ни о чем. Но одно их присутствие создавало ощущение поддержки и исчезновения забот, ну, хотя бы на короткое время. Время передышки.

А самого Миррано, она чуть не узнала, так он изменился. На это должны существовать причины. И она решила обстоятельно поговорить с подругой, ибо мужчина постеснялся открывать перед женщиной тоску своего сердца. Но, Игн, он все рассказал.

И Хелен, в полдень, во время стоящей жары и бытовой суеты в самом разгаре, вдруг обнаружила на пороге своего дома Игн. Была удивлена. А после того, как тот сообщил, что желает поговорить – по-дружески, удивлена еще больше.

Игн услышал, что где-то в доме заплакал ребенок и вот, что странно, плач его напоминал не потребность в чем-то, а просто плач из чувства самовыражения, некие нотки голоса вибрировали так, что возникало только такое впечатление и бежать на этот плач, желания не появлялось. Возникало только одно желание – заткнуть уши, даже если этот ребенок и желанный и любимый.

Хелен отдала распоряжение приготовить угощение для гостя и основательно уселась, на громоздком диване, такая же по-прежнему располневшая, с небольшим вторым подбородком. Оглядев ее, Игн отметил для себя в уме, что все они сильно изменились и это произошло вот только за последний год. Он возмужал. Стал всегда серьезным и чаще всего имел озабоченный чем-то вид, у него и обозначилась слабая черточка в районе межбровья, которая если и появляется у людей генетически к этому предрасположенных, то годам к 40 и позже. Игн шел только 24 год. Столько же было и Хелен. И своей расплывшейся фигурой, особенно сзади, она напоминала пожилую даму, нарожавшую дюжину детишек. Второй подбородок также делал ее лицо старше и только ее ясные, веселые глаза, не вызывающие мнения о наличии у нее глубокого, созидательного ума, выдавали молодость. Она еще стала делать себе дамскую стрижку, по последним веяниям моды из европейских журналов, что несколько изменило ее типаж. Она всегда хотела быть яркой и элегантной леди, а получалось яркой, но эмансипированной. Но, она об этом не знала.

Сложив руки у себя на коленях, она заинтригованно принялась ожидать начало разговора.

Сказать о том, что Игн заранее знал, что будет говорить,….не знал. Он был возмущен всем, что начало происходить в семье Миррано с Хелен, и чувствовал свою вину в этом, но не предполагал, что это будет настолько остро. Так как его финансовое благополучие волновало только в той степени, что бы иметь деньги на пропитание и жилье, и не имел никогда даже признаков озабоченности разбогатеть и желания наживать состояние, ему было трудно на духовном уровне понять других людей, озабоченных этим. Но чего он никак не мог понять, как можно каждый день, не задумываясь о моральном состоянии другого человека, каждодневно и монотонно унижать супруга тем, что он не знатного происхождения и не богат. Он не мог понять, что люди могут ставить знатность положения и наличие денег во главу угла и жить только этим. Не знал он Хелен до конца, хотя и проучился с ней все шесть лет вместе, общаясь ближе, чем остальные сокурсники.

Решив все возложить на чувства интуиции и пустив мысли на самотек, он решил направить разговор на волю чувств, что сердце подскажет, то и будет говорить. И начал он так – Хелен. Мы с тобой в дружеских отношениях давно и хорошо знаем друг друга, я пришел как друг и не желаю ни в чем на тебя давить, по крайней мере буду стараться этого не делать.

– Ты про что? – не поняла она.

– Я пришел поговорить о твоей семье. У нас в больнице все заметили изменения и внешние и внутренние у твоего супруга. Он перестал радоваться, шутить, стал необщителен и плохо выглядит. Ты же сама видишь, как он похудел.