Очередные три сказки и пародия…

– Мешок – в сенях на гвозде. Да, вон тот, старый.

После чего снял с соседнего гвоздя другой мешок, побольше, и вышел на улицу. Глостеру не оставалось ничего другого, как последовать за Мастером, не потрудившегося даже объяснить, куда и зачем они идут. Однако имелась у Глостера мысль на сей счёт: раз далеко, и с мешками – значит, скорее всего, к яме Рафаила. То есть, туда, где тот берёт глину для своих изделий.

Направление оказалось как раз тем самым: по неприметной нетренированному глазу еле различимой тропинке они перевалили через холм «правой руки», а затем – и ещё через три холма, прошли по долине «малого выгона», и перебрались вброд через ручей Аларика. После чего пошли места, мало знакомые Глостеру: так далеко он не забирался почти никогда – разве что когда искал отбившуюся тёлку, когда ему было девять.

Когда время перевалило уже далеко заполдень, Рафаил соизволил сжалиться над тяжко пыхтящим, но всё равно пытающимся не подать виду, как у него ноют с непривычки ноги, Глостером:

– Делаем привал.

Оказалось, что в свой мешок Мастер успел положить оставшиеся от второго завтрака полкраюхи и нож. Жуя получёрствый хлеб, и посматривая на замшелые стволы, белые и жёлтые цветы на поляне, рядом с которой они расположились, и на пролетающих крысосорок, перекликающихся весьма гнусными голосами, Глостер подумал, что вот именно к этому он, похоже, и стремился. К независимости. И отсутствию вокруг людей.

Нет, он, конечно, любил их: и мать, и сурового отца, и братьев-сестёр, но…

Но понимал, что если они будут от него подальше, это только… Увеличит его к ним любовь. Потому что вблизи они… Иногда, мягко говоря, раздражали.

Может, и дальноразведчиком-то стать он хотел только в силу традиции: когда сын идёт по стопам отца. А на самом деле ему нужно было как раз вот это: тишина дикой природы, спокойствие вековечного леса, и молчаливый уверенный в себе спутник рядом – Мастер своего дела. Наставник. Профессионал. От которого, если честно, он ждал даже более спокойного к себе отношения, чем от родного отца.

– Если думаешь, что наша работа – сплошное удовольствие, сильно ошибаешься. Нам ещё нести обратно на закорках по тридцать килограмм. Вставай.

Глостер встал, скрывая улыбку. Мастер буркнул:

– И ещё. Если рассчитываешь, что лупить буду не так сильно, как отец – тоже сильно ошибаешься. Не отставай.

Глостер поспешно отвернулся, сделав вид, что поправляет лямки, чтоб скрыть невольное удивление – мысли его, что ли, читает вредный старик?!

Яма оказалась полузатоплена.

Рафаил буркнул:

– Это – грунтовые воды. Вон, от Свешны, – кивнув в сторону протекавшей в сотне шагов широкой реки.

– Понял, учитель. А почему нельзя было тогда яму вырыть выше по холму?

– Хороший вопрос. Был бы. Если б не одно маленькое обстоятельство. Глина в яме выше по холму оказалась неподходящей. – тычок пальцем в чернеющую выше по склону яму, которую Глостер сразу и не приметил, и снова этот пронзительный взор из-под кустистых бровей. Глостер решил приберечь свои вопросы на более подходящий момент.

Убедившись, что возражений или уточнений не последует, Рафаил, как показалось Глостеру, с удовлетворением, сжалился:

– Иди сюда. Ближе. Рассмотри хорошенько. Запомни цвет и консистенцию. Так. Теперь смотри особенно внимательно, – жилистая коричневая рука зачерпнула комок глины со стены ямы примерно на середине её высоты, и растёрла между пальцами. Большая часть глины упала на землю, – Ну? Что видишь?

Глостер подумал, что нужно сказать то, что действительно удивило:

– Он – не крошился! Ну, комок… Он как бы… Скатывался в такие… э-э… колбаски! И как будто – жирный!

Рафаил спрятал ухмылку в усы, но она прозвучала в голосе, показав, что Мастер доволен ответом:

– Неплохо, неплохо… Да, верно: это при выделке кирпича наплевать, как происходит связь между песчинками и самой глиной. В том замесе, который делает Моммсен, песка больше. А глина для выделки изделий должна быть жирная. Вот такого цвета. И – главное! – чтоб самую мелкую её фракцию ты не мог бы рассмотреть! То есть – она должна казаться монолитной и сплошной! Только такая потом не растрескается при сушке. И обжиге.

Понятно?

Глостер поторопился покивать, и быстро ответил:

– Понятно, Мастер!

Мастер фыркнул:

– Ни …рена тебе не понятно, но то, что стараешься – радует. Иди-ка ближе. Так. Набери в руку вот отсюда… Так. Растирай. Что чувствуешь? Ага. Теперь – зачерпни отсюда. Растирай. Теперь…

Глостеру пришлось набирать глины ещё из трёх мест в яме, пока он не уловил того, что, кажется, хотел показать ему Мастер: нужную консистенцию и размер колбасок, скатываемых из кома. Глаза Глостера расширились:

– Вот! Учитель! Вот эта – скатывается лучше всех! И жирная такая на ощупь!

– Неплохо для первого раза… Ладно. Теперь – смотри.

Глостер буквально онемел: Рафаил засунул одну из скатанных колбасок… В рот!

Покатал там между щеками. Заметно было, как он крутит её внутри рта языком, и прикусывает то, что получилось, передними зубами. Затем Мастер выплюнул колбаску.

– Вот. Видишь? Она – не растворилась в кашу… И не изменяется на воздухе. Отпечатки зубов сохраняются отлично. Понятно? Теперь – ты.

Глостеру оказалось необычно и странно катать за щеками глиняную круглую штуковину, но и у него она «в кашу» не растворилась, хотя он по указаниям Мастера пытался облизывать, «омывать», и вообще – подавать к ней побольше слюны.

– Хватит! Полминуты довольно. (Надо считать до тридцати!) Ну, запомнил вкус?

Глостер кивнул, рассматривая отпечатки своих зубов на выплюнутой, и уже не столь аккуратно круглой, массе.

– Попробуй теперь и эти.

Глостеру пришлось «пробовать» ещё четыре колбаски, из верхней, и самой нижней части ямы. И снова вернуться к той, первой пробе.

Ему снова показалось, что он понял, уловил, чем ощущения от «нужной» глины отличаются от той, что не подходила.

Рафаил кивнул на его удивлённо-обрадованное «понял, Учитель!»

– Идём-ка теперь сюда. – Мастер повел Глостера дальше вдоль берега Свешны.

За большим бугром открылся пологий спуск к отмели. Там в склоне холма оказалось выкопано ещё три ямы. Огромных!

– Сможешь сказать, глина из какой подойдёт нам?.. – ехидную ухмылочку с лица Рафаил теперь и не трудился скрывать. Но поблёскивание хитрущих глаз как бы раззадоривало Глостера!

Он почти час лазил по ямам. Возвращался два раза к той, маленькой – сравнивал!.. Извозился, разумеется, как свинья. Но нашёл-таки! Вкус и консистенция глины из средней части второй ямы показались ему в точности такими, как у той, что он так придирчиво разминал и пробовал на вкус!

– Вот! Вот эта, как мне кажется, такая же, как та, из первой, Мастер!

– Хм-м… Ты принят.

Обратно шли уже гораздо спокойней. Да и мешки, нагруженные почти до горловины, оказались ничего себе! Глостер старался изо всех сил сдерживать распиравшую его радость. Но Мастер, идущий впереди, как ему казалось, хоть и не оглядывается, а всё равно чует его настроение!

Перед закатом сделали последний привал – до тына, как смилостивившись, объявил Рафаил, осталось всего полчаса хода. Глостер воспользовался отдыхом, чтоб растянуться на спине – с непривычки жутко ломило крестец, и ноги тряслись, словно долго вязал снопы да закидывал на телеги. Однако он помалкивал, и старался не кряхтеть.

Сквозь хвою вековечных елей и сосен отлично просматривалось пожелтевшее предзакатное небо. Вдруг…

Чёрная точка странной формы прочертила небосвод. За ней – вторая!

И началось!..

Огромная туча, состоявшая, казалось, из гигантских, но как-то непривычно выглядевших, не то – воронов, не то – летучих мышей, устремлялась прямо к их посёлку!

Глостер, попытавшийся было встать, обнаружил вдруг, что его тело придавлено навалившимся туловищем старика, ещё и зло шепнувшего ему в ухо:

– Ради твоей и моей жизни! Молчи! И – не шевелись!

Поняв, что без веских оснований Мастер так не поступил бы, Глостер остался лежать, не пытаясь сопротивляться. Но смотреть туда – вверх, ему ничто не мешало.

Туча чёрных силуэтов всё ещё летела, но теперь кажется, опустилась куда ниже. И он смог почти хорошо разглядеть, из кого состоит странная стая.

Каризах смилуйся!

Сравнить, разумеется, было не с чем, разве что с теми же летучими мышами, но размером твари показались Глостеру с крупных баранов.

Только вот не бывает крылатых баранов. Да ещё с такими мордами – с массивными на вид челюстями, усеянными огромными белыми треугольниками: зубами! Твари скалились, и теперь оглашали воздух громкими криками. И столько в этих криках было торжества и первобытной злобы, что Глостер невольно содрогнулся: кто это?! И почему он так уверен, что они летят, чтоб напасть на посёлок?!

И даже более того: почему он уверен и в том, что шансов у соратников-земляков отразить внезапную атаку с воздуха – нет ни единого?!

Туча закончила пролёт, но несколько приотставших силуэтов, уже еле различимых на фоне посеревшего неба, ещё рыскала вокруг того места, где они с Рафаилом лежали: похоже, вынюхивала?! Или – высматривала. Однако Глостер понимал: неподвижные тела, скрытые густой темнотой от тени ветвей вряд ли заметят даже ночные хищники. А эти – явно не ночные. Те не могут летать днём. А ещё он понимал теперь, что неспроста твари напали именно вечером: люди устали за трудовой день, да и внимание ослаблено: никто не ждёт нападения врагов! Да ещё – сверху! Да ещё столь необычных.

Рафаил наконец слез с него. Сел. Выдохнул.

Глостер понял, что и сам невольно сдерживал дыхание – боялся привлечь странные создания шумом, или запахом изо рта…

Рафаил вполголоса сказал:

– Жаль твоих. Да и всех наших – жаль.

– Думаете, они их?!.. – Глостер тоже старался говорить потише, хотя ощущение навалившегося чувства утраты и горечи буквально заставляло сознание корчиться в муках беспомощности и отчаяния, а кисти сжиматься в напрасных поисках рукоятки меча, или хотя бы ножа!.. Но он понимал, что крики и стенания, как и злобные ругательства, сейчас никому уже не помогут, и никого не вернут. А вот их с Рафаилом – очень даже помогут. Обнаружить…

– Не думаю. Знаю.

– Но…

– Кто это? Хм. Отвечаю: дроверы.

– А… почему…

– … ты раньше никогда не слышал о таких? И не видел? Это просто. Раньше они никогда не совались в северные леса. В тайгу. Они – обитатели тёплых, тропических, лесов. Джунглей. Их там боятся даже мастодонты: налетая сразу всей стаей, дроверы даже от десятитонной туши оставляют один скелет буквально через десять минут.

Однако даже я никогда не видал стаи, в которой было бы их больше пары сотен. А здесь, думаю, тысяч пять-шесть. И, раз мы видим их здесь, можно предположить весьма страшные… И неприятные вещи. Для всех родимичей. Да и остальных – кривичей, вятичей, татов…

Эти монстры, похоже, сожрали в своих тёплых лесах всё, что можно было сожрать. И вот теперь не успокоятся, пока и здесь всё и всех не сожрут!

Слышать такое из уст Мастера, обычно за целый день произносившего не больше пары десятков слов, казалось дико. Но и лишний раз убеждало: всё сказанное – правда!

Глостер сглотнул в три приёма тугой ком, стоявший в горле. Открыл было рот.

– Замолчи! Ляг, и не двигайся! Идут парроты! – злобный шёпот заставил Глостера повременить с рвущимся на язык вопросом.

Зато теперь Глостер хотел было спросить, что это ещё за парроты, но…

Но успел тихо опуститься на землю, и закатиться за ствол ближайшей сосны.

Мимо протопал, да так, что удары массивных ног буквально подбрасывали Глостера, отдаваясь во всём теле, странный силуэт, пофыркивая на ходу. Больше всего странное создание напоминало медведя, вставшего на задние лапы, и вместо медвежьей носящее на верхнем конце туловища (шеи не было!) – похожую на человеческую, голову. Гротескно маленькую для гигантского, почти четырёхметрового, туловища.

Ещё три таких же чудища прошли в отдалении – Глостер скорее угадывал их силуэты во тьме, и присутствие – по звуку сопения, хрипа и треску ветвей под лапами, чем действительно увидел в уже наступившей кромешной черноте. Лишь через десять минут звуки движения и сопения смолкли окончательно. Мастер встал на ноги, и махнул Глостеру, сделав знак, чтоб тот помалкивал. Но запах чего-то вроде мускуса остался – Глостер невольно шевелил ноздрями, пытаясь на всякий случай запомнить.

– Да, запах – тот ещё. Запомни – мало ли… А теперь – если хочешь жить, иди за мной! – шёпот было чуть слышно, потому что даже приблизив рот к уху Глостера, Рафаил теперь старался говорить тише, чем переговариваются дальноразведчики, или охотники на охоте.

Они очень быстро, просто бросив мешки там, где прятались, двинулись назад – в сторону, противоположную той, куда полетела странная стая, и куда направлялись парроты.

Тысячи мыслей проносились в голове Глостера, вопя о непоправимой утрате, и терзая его такое, оказывается, неопытное и наивное сознание, пока они очень тихо, и по мере возможности быстро, удалялись от посёлка. Особенно жаль было, как ни странно, Линура – может, от того, что малыш проявлял признаки пытливого ума, обещая со временем стать… Мэром? Глостер еле слышно вздохнул.

Спросить хотелось о многом. Но задавать грызущие сознание вопросы сейчас…

Глупо. Раз Рафаил говорит, что все погибли, и помочь никому нельзя, то, как ни горько это ощущать, скорее всего, так оно и есть. Такими вещами не шутят. Да и не такой человек Мастер Рафаил, чтоб шутить.

С другой стороны Глостер запретил себе сейчас убиваться по гибели, возможно мучительной, своей Семьи, девушки, да и всей Общины.

Это – Жизнь! В любую минуту можно погибнуть от тысяч причин: от наводнения, набега волкольвов, нападения соседей-готов, болезни, или укуса пчелы-убийцы… К внезапному концу бренного земного существования в их Общине был готов каждый.

Они снова перебрались вброд через ручей Аларика. Но – не совсем обычно. Рафаил долго шёл по дну ручья, там, где было помельче, – вниз по течению. Глостер понял: заметает следы.

На берег выбрались тоже странным способом: подтянувшись за ветви разлапистой ели, чтоб забраться на неё, и перебравшись по ветвям же на другую сторону могучего дерева. На землю спрыгнули уже в десятке шагов от ручья. Глостер не спрашивал – некоторые приёмы охотников уже знал.

Ещё через полчаса быстрого шага – почти бега! – Рафаил наконец разрешил:

– Привал.

Обессилевший Глостер рухнул на землю, и позволил себе то, чего не позволял с пятилетнего возраста: разрыдался!

Как ни странно, Рафаил не мешал ему. Просто молчал, занявшись делом: вырубил своим тяжёлым тесаком две молодых ели, и теперь сидел рядом с подростком, остругивая концы шестифутовых палок: делал, как понял сразу Глостер, примитивные копья.

Глостер заставил себя прекратить рыдать. Сел. Буркнул:

– Простите, Мастер. Это я оплакивал своих.

– Знаю. Знаю…

– Мастер! Что же мы теперь будем делать?

– Как – что? Мы сейчас идём в Уфигор. Нужно предупредить тамошнего мэра, жрецов и людей о новой опасности. Нельзя позволить тварям вот так же внезапно и безнаказанно напасть. Да и остальные поселения нужно предупредить – иначе точно: выедят всех.

По тому, как просто и буднично Рафаил это сказал, Глостер понял: именно это и случится, если не предпринять каких-то решительных действий! Но что можно сделать против крылатых тварей, нападающих огромной, отлично, похоже, организованной, стаей?! Спрятаться в подвалы?! Молиться?

– Нет. Это не поможет. – О, Каризах! Неужели старик – чародей?! И действительно читает сейчас его мысли?! – И мысли твои я не читаю. Просто догадаться, о чём ты сейчас думаешь, несложно. Я и сам думаю об этом же. Потому что знаю: там, на родине этих тварей, живущие в джунглях люди весьма успешно им противостояли. Ну, раньше.

Зато вот сейчас я совсем не уверен, что они…

Ладно, неважно. Против летунов-дроверов отлично помогают стрелы с наконечником, смазанным соком белены. А вот против парротов… Только грубая сила. Рогатины, копья, мечи. Огонь. Вот его они боятся пуще смерти!..

Ладно, держи, – старик протянул Глостеру одно из копий, – Пора идти. Время у нас пока есть… Но немного. Дроверы не сдвинутся с места, пока не обглодают всех, кого убили, до костей. Думаю, у нас не больше суток.

А до Уфигора – часов десять ходьбы.

До Уфигора осталось, наверное, часа два, и они уже двигались по опушке вдоль берега Чудь-озера, на противоположном берегу которого и располагался город, когда навстречу им из бурелома вышел паррот.

Глостер снова прикусил губы до крови, замычал и затряс головой в тщетной попытке проснуться: ему всё происходящее теперь ещё сильней казалось дурным сном.

Кошмаром!

Но когда зверь оскалился, обдав их смрадным, отдающим гниением и мускусом, жарким дыханием, ощущение нереальности происходящего рассосалось. Да и мысль осталась только одна: как бы проклятого монстра убить!

Рафаил приказал:

– Стой на месте! Ты – новичок! А я с таким уже сталкивался!

У Глостера вновь шевельнулось подозрение: Рафаил – не тот, за кого себя выдаёт! Ведь все знают, что он с рождения из их посёлка – ни ногой! Так где же он мог с таким?..

Мысль оказалась прервана: чудовище свирепо рванулось к старику, который до этого ничего не делал: лишь стоял, и свистел: громко, раздражающе. Глостер понял, что это именно свист почему-то невероятно разозлил монстра.

Рафаил повёл себя ещё более странно: упал на колени, и упёр тупой конец копья в землю перед собой. После чего свирепо зарычал навстречу падающей сверху, словно лавина, туше!

Внезапно раздался такой рык, что ни один волколев или зубробизон не повторил бы никогда! Навалившееся на крошечную фигурку человека, совершенно скрыв его из глаз, туловище медведя-урода дёрнулось, и, словно из него выпустили воздух, растеклось по земле – словно жидкое тесто…

Глостер обнаружил, что так сжал кисти рук, что им стало больно: пришлось приказать себе разжать их, и перехватить копьё поудобней. Подойти к монстру тоже пришлось себя заставить. А вот Рафаила, чья недвижная рука оказалась снаружи, из-под чудовищной туши вытаскивать ему приказало отчаяние!..

Рафаил не двигался, и, казалось, не дышал. Глостер запретил себе паниковать, и стал просто делать то, чему научили ещё в детстве.

Искусственное дыхание рот в рот, и непрямой массаж сердца через буквально полминуты сработали: Рафаил зарычал, словно лев, и стал отбиваться!

– Рафаил! Рафаил! Да Мастер же!.. – Глостер осознал только сейчас, что бессмысленно сдерживать голос, поскольку рык умирающего паррота наверняка слышали в радиусе пяти миль все обитатели тайги, перешёл на крик, – Это я! Я, Глостер!

– А, Глостер… – казалось, Мастер ещё не совсем пришёл в себя: взгляд словно растерянно блуждал вокруг. Затем остановился на подростке, – Где… Паррот?

– Мёртв, мёртв паррот! Вы убили его, Учитель! Всё в порядке! Как вы… Себя чувствуете?

– Хреново я себя чувствую. – Мастер часто и с хрипом дышал, из огромной раны в паху, которую Глостер, делая искусственное дыхание, даже не заметил, толчками изливалась чёрная, отвратительно пахнущая медью, кровь, – Немного мне осталось. Поэтому слушай и не перебивай!

Глостер, уже не сдерживая слёз, только кивнул: знал, что никакие убеждения в том, что «всё будет в порядке!», не помогут. Рафаил – не дурак. И всё понимает.

– Отрежь ухо паррота. Дойди до Уфигора. Покажи мэру и жрецам. Расскажи – всё, что видел, и… Всё, что я тебе рассказал. Пусть потом пришлют кого-нибудь забрать моё тело. Похороните меня по-людски. Уж больно не охота, чтоб тело досталось волкольвам или парротам… Потом пусть разошлют гонцов во все наши поселе…

Глостер вскрикнул: изо рта Рафаила излился фонтан крови, и Мастер умолк. Дыхание, до этого воздымавшее крепкую грудь, прервалось. Грудь опустилась.

Остались только глаза: ненависть и сила, горевшие в них, потускнели. Но не пропали полностью! Глостер знал: таких не может сломить даже смерть!

Тело Мастера вдруг словно зашевелилось, даже чуть приподнялось над землёй. Глостер протёр глаза: что за!..

Изо рта Рафаила пошёл как бы – не то – дым, не то – туман!

Облако не поднялось в воздух, как можно было бы подумать, а стекло вниз, в сторону, словно наливаясь красками и мощью. Глостер молчал, застыв словно в трансе – после дроверов и паррота его, как он наивно думал, мало что могло бы удивить или испугать. Но…

Но из облака, словно затвердевшего и сильно увеличившегося в размере, как-то незаметно сформировалось до боли, до трепета, знакомое тело: то самое, что было выжжено теперь на его правом предплечьи!..

– Приветствую тебя, о Каризах великий! – Глостер выдохнул это словно в забытьи, воздев очи кверху – туда, где в трёх его ростах от земли, находилась голова его Божества-покровителя.

– Приветствую и тебя, Глостер, сын Питера и внук Ольгерда. Жаль, что приходится покидать тебя, оставляя в одиночестве, так рано. Я бы мог… Ещё помочь. – голос Каризаха оказался тем самым. Голосом Рафаила, – Но – не судьба!

– Как это – не судьба?.. Ты же, о Великий – Бог! И можешь повелевать…

– Нет, Глостер. Не могу. Спасти тебя от смерти, как своего адепта – да. Но – не Рафаила. И – не жителей вашей деревни. Им было предначертано стать… Жертвами.

– Но… Прости за дерзкий вопрос, о Великий – кем?! Кем предначертано?!

– На этот вопрос, Глостер, я не могу тебе ответить. Не потому, что не хочу – но потому что ты не поймёшь ответа! То, что предопределяет те, или иные события в этом Мире – вне твоего, да и других людей, понимания. И не нужно вам знать это.

Поэтому просто удовольствуйся тем, что жив, и сделай то, что завещал тебе носитель этого тела – Каризах одним из щупалец указал на тело неподвижно лежащее у его ног, – потому что именно таков удел погибших. Служить предупреждением.

Глостер запоздало спохватился: упал на колени:

– Я всё сделаю, о Великий Покровитель!

– Отлично. Знай вот что: я приметил тебя. Как мужественного и не теряющего голову в критические моменты, мужчину. Настоящего воина. И постараюсь и в дальнейшем помогать. Разумеется, пока это в моих силах. И возможностях.

Прощай.

– Прощайте, о Покровитель!.. И… Спасибо!

Пока пытающийся осмыслить дикость ситуации Глостер смотрел, как быстро удаляется, не то – ползя, не то – паря над поверхностью травы и отмели ужасно выглядящее даже сзади тело Каризаха, оранжево-розовый краешек солнца показался из-за горизонта.

И когда огромная масса монстра-божества скрылось в водах Чудь-озера, громко булькнув, обдав огромным валом прибрежные кусты, и оставив на поверхности лишь расходящиеся быстро гаснущие круги, Глостер глубоко вздохнул. Затем застонал, позволил мышцам расслабиться, и грохнулся в обморок.

Без сознания он пробыл явно недолго: багровое солнце ещё только-только отделилось от кромки горизонта.

Нельзя лежать! Нужно вставать! У него есть обязанности!

Во имя Рафаила, во имя своей, пусть не всегда любящей и понимавшей его Семьи, во имя растерзанных односельчан. Да и во имя тысяч жизней – тех детей, женщин, стариков, что ещё не подозревают о нависшей угрозе – он должен!..

Должен дойти. И предупредить.

Иначе…

Что может случиться, если будет «иначе», Глостер даже представлять не хотел.

Мэр долго рассматривал ухо.

Грозно поглядывал и на Глостера и на страшную диковину.

Ни Глостер, ни диковина не сгинули в «тартарары», как мэру, возможно, хотелось.

Пожилой мужчина буркнул:

– Садись! – указав на длинную скамью у простого деревянного стола горницы. Подошёл к двери, крикнул: «Агафья!»

Вбежал, впрочем, подросток – лет десяти. Мэр что-то пошептал тому в ухо, иногда свирепо поглядывая на Глостера. Подросток же взора с Глостера вообще не сводил, расширив глаза так, словно перед ним легендарный Хурракан, явившийся во плоти.

Подросток, пробормотав «слушаюсь, о господин мэр!» убежал, и буквально сразу же в горницу вошёл молодой парень – Глостер мог бы поспорить, не больше чем на пару лет старше его самого. Подросток ничего не сказал, но на Глостера смотрел очень… Странно. Мэр отозвал его куда-то в угол, и с полминуты что-то шептал и ему. Подросток, снова зыркнув на Глостера хмурым прищуром карих глаз, кивнул, и так же молча вышел.

Буквально сразу же, словно только и ждала ухода парня, вошла и Агафья. Мэр, соблюдая традицию, пошептал на ухо и женщине, свои эмоции на лице никак, впрочем, не проявившей. Пока вновь вошедшая в комнату женщина с дымящейся миской не поставила её на стол, никто не произнёс ни слова. Мэр смотрел в окошко, заложив руки за спину, Глостер сидел где усадили.

– Ешь! – тон повелительный. Ну, на то мэр – и мэр…

Пока Глостер жадно поглощал кашу из гречихи, которую перед ним поставила пожилая скрюченная годами и радикулитом женщина, в горницу набились все, кто отвечал за нормальную жизнь в Уфигоре: воевода с помощниками, главы Цехов. Мастера и простые воины толпились за окнами, которые мэр приказал открыть, очевидно, чтоб провеетрить комнату после сна. Ну, и, похоже, чтоб всем было видно Глостера.