Полная версия
По щукиному велению. Сценарий
РАССКАЗЧИК:
И загудели одобрительно стрельцы. И стали здравицами Муромца да Добрыню славить, за то что спасли они стрелецкую рать от кары княжеской. Многие тогда избежали плахи и сохранили головы свои и здоровье. И поклялись стрельцы гада реликтового краснокнижного изловить и распластав на дыбе, выведать у него имя того кто его на такую лихоманку подбил.
СЦЕНА ТРЕТЬЯ
РАССКАЗЧИК:
И многие лета минули с тех пор – семнадцать годков.
(ДАЛЬШЕ)
РАССКАЗЧИК: (ПРОД.)
Семнадцать годков зима сменяла лето, а весна осень. Княгиня Людмила так и не пережила горя утраты чада. До времени ушла в мир иной, оставив князя Владимира вдовцом с дочерью Марьяной. Много воды утекло с тех пор, много слез пролито было, а известий о чаде пропавшем Катерине так и не было. Но однажды с неба знак был неспослан на землю русскую. В год совершеннолетия сестер, с неба высокого на землю камень пал. Да не простой, а железный. Словно золотая стрела, пущенная из лука тугого, прочертил огнем, край небосвода, и пал близ озера. Волки завыли. Птицы закричали, а гады ползучие вглубь болот лесных уползли. Преклонив колени перед иконой Николая Угодника, Аксинья трижды перекрестилась и вняла гласу господнему…
РАССКАЗЧИК:
И пошла Аксинья, сквозь ночь, сквозь чащобы жуткие, к святому Ялень озеру. Весь путь до камня небесного, ей луч света освещал, чтобы она с пути не сбилась. Омыв водой тело небесное, положила его котомку, да взвалила груз сей тягостный на плечи свои. Долго ли, коротко ли брела Анисья, да только на пятый день прибыла она в слободу стрелецкую. Жил в слободе со своей дочкой Василиной великий мастер оружейных дел Данила.
слышится, как горит горн, да звенит молот о наковальню
АКСИНЬЯ:
Тебя ли Данилой мать нарекла?..
ДАНИЛА:
постукивает молоточком по железу
Меня, матушка, меня…
АКСИНЬЯ:
Хочу с дороги дальней квасу испить холодного. Пущай дочь твоя квасу мне принесет. А тем часом тебе весть добрую поведать хочу…
ДАНИЛА:
Доченька, в погреб поди, да набери для гостьи
кваску березового.
слышно как Василина открыв со скрипом дверь, спускается по лестнице в погреб.
АКСИНЬЯ:
Видение мне было, что ты Данила, семнадцать лет тому, аспида реликтового одолел и чадо у него отнял…
РАССКАЗЧИК:
Испугался мастер Данила, что тайна, которую он хранил все эти годы стала люду известна. Не ведал он, что кроме Змея Горыныча и него, деяние богоугодное было ведомо ангелам, что хранили дочь княжескую. И понял кузнец Данила, что убогая старуха не спроста явилась к нему. И пал на колени кузнец Данила.
ДАНИЛА:
падает на колени
Не губи матушка! Все, что захочешь исполню…
АКСИНЬЯ:
Ничего мне от тебя Данила, не надобно – живи, как и жил. А для дочери твоей Василины, у меня подарок имеется…
РАССКАЗЧИК:
Тем часом Василина из погреба с квасом холодным показалась. Да увидала, как тятя родный, перед старухой замшелой на коленях стоит. Испугалась, словно какое негожество узрела…
ВАСИЛИНА:
испуганно
Ох, а что это с вами тятенька? Не захворал ли часом, аль какая беда приключилас…
ДАНИЛА:
Да не пужайся доченька. Вот – мерку с лапотка путницы сымаю. Странница пожелала замочки медные, на чеботы приладить…
ВАСИЛИНА:
Фу, вас тятенька! Так и до смерти испужать можно. Я же чуть крынку в подпол не пустила. Ноги, у меня от страха чуть не подкосились…
АКСИНЬЯ:
Не пугайся деточка. Отче твой, великим мастером по всему краю слывет. Ему – что шелом ратный отковать, что иголку для портного – все едино…
Василина наливает квас в кружку
ВАСИЛИНА:
Да, тятенька у меня золотых рук мастер. Вот и квасок ваш студеный тоже его промысел… Отведайте матушка, не побрезгуйте угощением нашим… Березовый, с медком, чабрецом – да на жаренных ячменных зернах настоян.
(пьёт, выдыхает)
АКСИНЬЯ:
Ах, как квасок твой ладен. Словно ангелы по жилам прошлись… Кабы ты не был кузнецом, то квасом мог бы промысел иметь. Хочу дочери твоей в знак благодарности за прием радушный.
слышится звон железа по железу
Подарок хочу тебе, девица красная, от Господа нашего передать. В честь твоего совершеннолетия. Чай сегодня твой день…
ВАСИЛИНА:
с восторгомТак значит, мне тятенька, восемнадцать годковстало…ДАНИЛА:
Ох, доченька, прости меня старого. Запамятовал я совсем. Совсем у меня из головы лень рождения твой вылетел…
АКСИНЬЯ:
Разверни внученька, да погляди, что тебе небо на именины послало…
РАССКАЗЧИК:
И развернула Василина холстину и обомлела, увидев мелькнувшую искру, исходившую от небесного железа. Не было для неё ценнее дара, чем этот кусок божественного металла.
АКСИНЬЯ:
Намедни внучка, было мне явление. Поведал мне образ Николы Чудотворца, чтобы я сей камень тебе доставила и наказ от него передала…
ВАСИЛИНА:
Каков наказ, будет матушка…
АКСИНЬЯ:
Велено тебе Василина, из сего куска железа отковать меч булатный, что в народе кладенцом кличут. Как меч будет тобою изваят, то в день крещения господнего, велено закалитьего в водице святой, чтобы был он не оружием для битвы ратной, а карающей десницей Господа нашего…
ВАСИЛИНА:
Наказ господний матушка, к сердцу принимаю. К рождеству Христову —так и быть кладенец сделаю…
ДАНИЛА:
с легкой ухмылкой
А вздолишь, доченька?..
ВАСИЛИНА:
Вздолию тятенька. Науку твою постигла за годы долгие в полной мере. Руки у меня хоть и девичьи, а молот я держать могу не хуже любого кузнеца…
ДАНИЛА:
Вот и проверим, как тебе кузнечный промысел – по сердцу, аль нет…
РАССКАЗЧИК:
Хотел было Данила поблагодарить отшельницу, а её и след простыл. Исчезла старуха, словно её никогда и не было.
А на следующий день после молебна, приступила Василина к работе: разогрев небесное тело на углях до соломенного цвета, она взяв в руки молот, принялась волю божью в металл воплощать. Целыми днями, до захода солнца, Василина и Данила грели, ковали, складывали пополам, да скручивали в спираль железный брусок. На сороковой день трудов праведных, вышел из—под её окрепших рук, булатный клинок красоты неописумой. Рукоять из золоченого яблока в черни серебра, венчалась узорным огнивом, которое переходило в широкий, жалящий клинок небывалой до селе остроты и крепости.
ДАНИЛА:
Горжусь тобой дочка. И вот что скажу тебе. Нет, такой силы и такого оружия на земле, которое может противостоять клинку сему булатному. Во благость Господнюю и справедливости ради, сотворен он тобой в благословении…
ВАСИЛИНА:
Значит тятя, переняла я твое ремесло и теперь могу свое клеймо ставить?..
ДАНИЛА:
Можешь, детка, ибо постигла ты мастерство кузнечное в полной мере, и даже где-то своего учителя превзошла. Горжусь! Ох, горжусь я тобой- дочка моя ненаглядная!
СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ
РАССКАЗЧИК:
Пока Данила с Василиной клинок золой да войлоком до блеска натирали, уже свечерело. За окном, словно голодный волк, завыла метель, а в бревенчатой хате недалече от кузницы, было тепло и уютно. А жил там Емеля – сын рыбацкий. Жил он с матерью, которую в младенчестве нарекли Марфой. Ничего Емеля не умел делать. Любил на горячей печи поваляться, да семечек погрызть. Бывало закинет он руку себе под голову, и давай мечтать, как придет время и заживет он богатой да сытной жизнью. Так бы и прошла его жизнь на печи, да случилось в тот вечер то, что изменило его судьбу и судьбу всей земли русской.
ИНТ. ДЕРЕВЕНСКАЯ ХАТА. ВЕЧЕР.
Горит лучина.
ЕМЕЛЯ:
Эх, маманя, мне бы сейчас в Хургаду прокатиться. Тепло там, аки на сей печи. Девки полногрудые в исподнем, на фоне голубого моря пляшут. А после, на песке телеса свои жаром ярила тешут, чтобы быть колером, аки жаренные куры на вертеле…
РАССКАЗЧИК:
А в углу красном, прямо под образами Христа, в свете лучины сидела Марфа. Пела себе под нос Марфа песнь жизнь нелегкую крестьянскую и несмотря на тусклый свет, она виртуозно иглой орудовала. Прикладывая стежок к стежку, вышивала мать сыну на рубахе к свадьбе яркий узор.
ЕМЕЛЯ:
А ты мне матушка, какой породы птицу вышиваешь?
МАРФА:
Петуха…
ЕМЕЛЯ:
Нет маманя, петуха мне не надо. Петух -это птица крикливая и в мужском кругу не уважаемая. Ты мне золотую жар птицу феникса ниткой нарисуй. Пусть он ярче царского червонца горит! Хочу, чтобы девки слободские об меня свои бельмы поломали, а дочь княжеская полюбила всем сердцем…
МАРФА:
Не того ты роду, чтобы тебя княжеской породе полюбить. Ты Емелька, не благородных кровей… Ты сын рыбацкий… Тебе не феникс золотой нужен, а карась серебрянный… Ты бы лучше на дочь Данилы кузнеца глаз свой положил, чем тебе не дочь княжеская… Василина и красавица – да и кузнечным промыслом владеет не хуже своего батьки. Народ кажет, что давеча она меч отковала…
ЕМЕЛЯ:
(щелкает семечки)
На кой черт мне кладенец? Я что богатырь? Я маманя, любви княжеской дочки достоин, а не какой-то ремесленницы. И ликом я пригож, и умом хитер, и как мужчина горяч, что кирпич на этой печи…
МАРФА:
Дурень ты Емелька – дочка кузнеца Данилы глаз с тебя не сводит. Давно пора к ним сватов засылать. Сердце материнское пора успокоить – внуков мне хочется…
ЕМЕЛЯ:
Ничего-то ты не понимаешь. Если жениться – то на королевишне. Вот лежу на печи, да семечки лузгаю! Клопов морю! А будь у меня жена – что тоды? Тоды мать, мне в поте лица работать надобно. Ей же всякие там цацки -пецки куплять захочется…
РАССКАЗЧИК:
Кинул Емеля в рот очередную горсть семян и, закрыв глаза, представил, как Василина по субботам будет по ярмарке ходить, а он с кузовом на спине будет следовать за ней, расталкивая чернь локтями. Не хотел Емеля бегать за женой, словно собачонка. Хотел хозяином быть, да сырами заморскими торг вести. От таких «першпектив» в его животе что – то заурчало. Емеля прожевал семян да в горшок шелуху сплюнул…
ЕМЕЛЯ:
мечтательно
Не, матушка – Василина, мне как баба не гожа. Она мастеровая, ей молот да железо подавай, да и силища у ней такая, что она с меня веревки вить будет. Мне баба нужна белолицая – знатных купеческих кровей… Хочу, чтобы у неё приданого, да скотины во дворе было вдоволь. Хочу, чтобы прислуга была всякая. Пущай холопы по ярмаркам за бабой шлындают, а я тем часом буду рыбу на озере удить…
РАССКАЗЧИК:
Усмехнулась Матушка обиженно. Перепилила нить последним зубом, и отложила рубаху на лавку, а иглу бережно в клубок воткнула. После чего тихо привстала, и крадучись подошла к печи, вытащив из-за неё веник из березового гольца. Ничего не говоря, Марфа, огрела Емелю этим веником по лбу. От такого нежданного нападения, Емелька подскочил с печи, да впопыхах ударился головой об потолок.
МАРФА:
Жаниться он видите ли не хочет! А обо мне ты подумал? Я что – буду тут одна до конца дней своих корячиться… А ты, как барин, будешь на печи лежать да в потолок плевать!? Нет уж, не бывать этому… Да вы, добры люди, глядите на него! У самого – ни кола, ни двора, только вошь на аркане, а ему дворянку подавай – голодранец…
РАССКАЗЧИК:
И в этот момент в дверь кто-то постучал.
КОНЕЦ ТРЕТЬЕЙ ЧАСТИ
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА. МАРФА (МАТЬ ЕМЕЛИ),ЕМЕЛЯ, ИЛЬЯ МУРОМЕЦ,
ДОБРЫНЯ НИКИТИЧ, ЩУКА.
ИНТ. ХАТА. ВЕЧЕР.
(стук в дверь)
ЕМЕЛЯ:
Кто там?
ИЛЬЯ МУРОМЕЦ:
Открывай хозяин! Чай свои пожаловали, а не басурмане какие…
ЕМЕЛЯ:
Илья?…
(открывает дверь)
ИЛЬЯ МУРОМЕЦ:
Доброго здравия желаю всему частному народу! Я тут не один, Добрыня со мной…
ДОБРЫНЯ:
Марфа, ты чего это с дубиной гостей встречашь, али мы самураи какие…
МАРФА:
Много вас по свету шляется. Корми и пои каждого… Вот – остолопа своего уму разуму учу. Совсем сорванец, от рук отбился. Мать не слушает. Вымахал с княжескую каланчу, а головой как дите малое…
ДОБРЫНЯ:
Чего зло на Емельку держать? Мы ему подарок на день рождения принесли, так давай уже создадим праздничную атмосферу. Илюша, а нука доставай шкуру…
ЕМЕЛЯ:
(заинтересованно заглядывает в мешок)
Какую шкуру?
ИЛЬЯ МУРОМЕЦ:
Какую – такую! Что забыл, как в корчме «Папы Берендея», ты нам с Добрыней шкуру Змея Горыныча заказывал…
ЕМЕЛЯ:
Что-то не помятаю…
По что она мне?…
ДОБРЫНЯ:
(басом)
Гляньте на него люди добрые! Намедни сам по ней соловьем заливался, а сейчас обратную даешь?… Не гоже это добрый молодец! Я тому Марфа, был очевидец.. Твой лоботряс Муромцу шкуру Горыныча заказал… Обещал нам бадью мёда поставить.
МАРФА:
Ну коли обещал, то пусть уж будет любезен…
ВЕДУЩИЙ:
Затащил Муромец в хату мешок, да посередь горницы поставил.
(звук; шуршание мешка)
ЕМЕЛЯ:
А оно там точно дохлое? Не укусит? Хату нам с маманей не спалит?…
ИЛЬЯ МУРОМЕЦ:
(ухмыляется)
Мертвее брат, не бывает…
ЕМЕЛЯ:
(радостно до ликования)
Так значит одолел ты этого супостата…
ДОБРЫНЯ:
Тут любого Горыныча одолеешь, коли не захочешь голову на плаху сложить…
МАРФА:
Это, Емелька, они о чем…
ЕМЕЛЯ:
Да сия гадина у нашего князя чадо украла женского пола, да сожрало. Князь наш Муромцу наказ дал – изловить животину и жестоко покарать. Вот они и угробили ящера. А шкуру мама, я им заказал – тебя хотел порадовать. Не пропадать же добру…
МАРФА:
Ну, что – ж – не пропадать – пущай на стене висит – глаз нам с Емелькой радует…
ВЕДУЩИЙ:
Вытряхнул Добрыня Никитич шкуру аспида на пол да разложил на всю хату. Три головы к ряду. Емелька ходит ногой пинает да радостно руки потирает.
МАРФА:
Смердит дюже…
ДОБРЫНЯ:
Посмердит да и перестанет! Его Марфа, надобно иногда солью посыпать, чтобы не затух часом. Чай шкура то свежая, еще остыть змеюка не успела…
МАРФА:
(звенит ухватом и тянет из печи чугунок)
Ну, что топчешься Емеля – бадью с мёдом тащи, а я карасей томленых со сметаной из печи достану. Вы, гости дорогие, за стол жалуйте потчевать вас будем…
ИЛЬЯ МУРОМЕЦ:
(садится за стол)
Это мы с радостью, хозяюшка. А ты, Емелька, никому не говори, что это мы с Добрыней гада завалили. Нет! лучше скажи, что это ты, его угробил. Девки, как прознают, что ты с Горынычем совладал, так сразу за тобой косяком попрут, словно щуки по весне на нерест…
ВЕДУЩИЙ:
И достал Емеля мёдовухи крепкой целую бадью. И накрыла Марфа стол для дорогих гостей яствами, какие в печи русской в жаре томились…
ИЛЬЯ МУРОМЕЦ:
А пахнет-то как! Будто не каша, а невиданные яства заморские…
МАРФА:
Так для себя же касатик, готовим, а не для какого разбойного люда…
ИЛЬЯ МУРОМЕЦ:
А ну Емелька, плесни нам в чарки мёда хмельного, чтобы горло промочить.
(слышно как брага медовая разливается по кружкам)
ЕМЕЛЯ:
Пейте люди добрые. Для таких высоких гостей ничего не
жалко.
(богатыри звонко чокаются, выдохнув воздух пьют медовую брагу и ставят пустые кружки на стол)
МУРОМЕЦ И ДОБРЫНЯ:
(в унисон хором)
Эх, хороша!
ИЛЬЯ МУРОМЕЦ:
Не брага медовая, а натуральна амброзия…
ДОБРЫНЯ:
Знатное у тебя пойло, брат. Это не пиво у Берендея. Хлеще палицы богатырской по мозгам бьет…
ЕМЕЛЯ:
После первой и второй, перерывчик небольшой!..
ИЛЬЯ МУРОМЕЦ:
Наливай!
(слышно как снова Емеля разливает брагу по кружкам)
ДОБРЫНЯ:
А что мужики – хорошо сидим! Марфа, а ты что в стороне пристроилась. Давай к нам за стол.
МАРФА:
Ты за меня касатик, не переживай. Сыта я, а мёда хмельного отродясь не пила. Вот кабы шампаньского, я бы отведала. Слыхала я добры молодцы, что есть такое вино заморское, шипучее. Огромных денег стоит. Выпьешь кружку, а благодать на душе будто живой водицы испил…
ДОБРЫНЯ:
Хм, впервые слышу о чуде таком. Надобно в княжеских погребах порыскать. Авось, там, что найдется…
ИЛЬЯ МУРОМЕЦ:
А я сие вино кушать изволил. Шипит оно, как аспид болотный, когда его в кружку наливаешь. Не скажу, что я в восторге – так кислятье, аж морду на бок крутит. А может мне такое поганое попало. Может есть где и лучше – этого не ведаю…
ДОБРЫНЯ:
выдыхает
Да с таким медком никакая причуда заморская не сравнится.
Словно ангелы в душе крыльями махают…
ЕМЕЛЯ:
Не дурственно у меня получилось? Я, мужики, для смаку в сие
пойло, чабрец кладу и лист мяты. Он особый вкус мёду придаёт и голова от него не болит – как от сахарной браги.
ИЛЬЯ МУРОМЕЦ:
Тащи Емелька гусли – душа петь желает…
ВЕДУЩИЙ:
И достал Емеля гусли, которые достались ему от залетных цыган. И тронул он струны. Да не смог он музыки извлечь из сего
инструмента. Только скрип, да бряканье по хате разнеслись.
ИЛЬЯ МУРОМЕЦ:
Ох, прекрати, не мучь инстрУмент. Это ж не музыка, а настоящая бесова какофония. Таким бряканьем только волков по лесу гонять…
ЕМЕЛЯ:
(чуть не плача)
Да не ведаю я Ильюша, сей науки. Это гусляров, да потешников надобно кликать. Может в корчму к «Папе Берендею» сходим, да там скоморохов да гусельников послушаем?..
МАРФА:
(хлещет тряпкой сына)
Я тебе схожу в корчму, ирод ты поганый. Сиди в хате и носу не высовывай. Не ровен час, волки загрызут.
(ДАЛЬШЕ)
МАРФА: (ПРОД.)
Вон как по двору шлындают, приходится собаку в хлеву прятать…
ЕМЕЛЯ:
Так я же сам не пойду. Со мной друзья мои верные, Муромец да Добрыня будут. Волки их за версту обходят стороной. Это тебе не хухры – мухры, а чай богатыри -русские. Хотя и я тоже силой не обделён.
(богатыри прыснули, смеются)
МАРФА:
(бьет Емелю тряпкой по спине)
Сиди уже – богатырь ты плюшевый…
ЕМЕЛЯ:
(пьяный – вскакивает и орет)
А может я тоже богатырем стать хочу! Может, меня Муромец в свою дружину возьмет… Буду я опочивальню княжны Марьяны дозором ночным обходить. Вот там она и полюбит меня всем сердцем. А вдруг она захочет, чтобы я стал её суженым…
МАРФА:
Ты Емелька, сын рыбацкий, а не богатырь – не лезь куды не зовут. Ты, даже меч удержать не вздолишь…
ЕМЕЛЯ:
(пьяным голосом)
Это я то не вздолю?! Я? А ну, дай, дай мне меч Ильюша, я покажу этой женщине, как я ворога могу рубить. Я, я любого супостата порву аки пёс тряпку…
ИЛЬЯ МУРОМЕЦ:
Угомонись огузок. Тебе меч дай, ты не только руки себе порежешь, но и весь скарб домашний в хате переломаешь.
(ДАЛЬШЕ)
ИЛЬЯ МУРОМЕЦ: (ПРОД.)
Тебе руки тренировать нужно, чтобы ты мог зброю держать. Ты, Емелька, телом хил и слаб духом…
ЕМЕЛЯ:
Да я, если надо, не только Горыныча могу завалить, но и самого Кощея. Дай мне меч – ссеку Кощею голову с плеч…
ДОБРЫНЯ:
(сдержанно, перед смехом)
Кощея говоришь убьешь?
ЕМЕЛЯ:
Кощея!
(богатыри дружно, бурно смеются)
МАРФА:
Не смеши гостей убогий, а то они нам всю посуду своим хохотом перебьют. Горшки с полок уже падают…
ЕМЕЛЯ:
Вы меня, матушка, перед гостями не срамите, ибо мне до глубины души обидно.
(обращается к Муромцу)
Ильюша, а скажи мне, взаправду говорят, что Кощей вечно живет и убить его, нет никакой можливости.
ИЛЬЯ МУРОМЕЦ:
(вздыхает)
То правда Емеля. Только где того Кощея искать, нам пока не ведомо. Никто не знает, где сия тварь зимует…
ДОБРЫНЯ:
В народе говорят, есть на него управа. Люди сказывают, что убить его может только меч-кладенец. Народ сказывает, что меч тот должна отковать дева непорочная княжеского рода. И чтобы железо было не болотное, а небесами посланное…
ИЛЬЯ МУРОМЕЦ:
Во ты Добрыня, загнул. Ты где видал, чтобы непорочные девы княжеского роду железо ковали? Это сказка!
МАРФА:
А вот и не сказка. Есть такая дева, живет она в Слободе. Василиной её кличут. Дочь кузнеца Данилы. По слухам, кузнечным промыслом не хуже отца владеет, а значит, вполне может такой меч отковать…
ИЛЬЯ МУРОМЕЦ:
Ты Марфа, видно голову свою сквозняком продула. Где это видано, чтобы дочь мастерового кузнеца, была княжеских кровей? Данила из мастеровых будет, значит и дочь у него мастеровая, а не княжеская…
ДОБРЫНЯ:
Да, тут ты Муромец прав. Даниле до княжества – как мне до Луны. Князем родиться нужно! Сей титул, Богом дается, а не покупается на ярмалке…
ИЛЬЯ МУРОМЕЦ:
С Горынычем что делать будем?
ЕМЕЛЯ:
На стену прибьем.
ИЛЬЯ МУРОМЕЦ:
Так чего сидим? Бери его, Емелька, за ноздри да волоки на сундук. Сейчас вешать будем.
ВЕДУЩИЙ:
И схватил Емеля шкуру, и хотел было с пола поднять, да шкура уж больно тяжела была. Чуть пуп себе не надорвал…
МАРФА:
Тоже мне – богатырь. Кашу надо было с сызмальства кушать, а не семечки на печи лузгать.
(ДАЛЬШЕ)
МАРФА: (ПРОД.)
Уж больно ты сынок, хлипок для тяжелого труда. Ну прям, как ивовая веточка…
(Богатыри смеются)
ЕМЕЛЯ:
Ты мне под руку, не говори. Не видишь, шкура какая
здоровая! Она же раз в пять больше, чем у нашего слободского быка. Рептилий сей за один раз корову мог слопать…
ВЕДУЩИЙ:
И встал из – за стола Илья Муромец. Да подошел к Емеле, который к тому времени уже умудрился запутаться в змеиной шкуре. Схватил за одну из трех голов, и вытряхнул его на пол.
(большой грохот шкурой, малый Емелей)
ИЛЬЯ МУРОМЕЦ:
Прова матушка твоя – это дело для настоящих богатырей. Иди, лучше, гвоздей принеси.
(Емеля отошёл, копается в ящике)
ЕМЕЛЯ:
Маманя, а молоток где?
ИЛЬЯ МУРОМЕЦ:
Без молотка обойдемся! Давай гвозди.
(Прибежал, отдает гвозди)
ВЕДУЩИЙ:
И протянул Емеля гвозди Муромцу, а сам стал смотреть, как богатыри ловко развернули шкуру Горыныча на стене и гвоздями прибили её, используя вместо молотка свой кулак.
(звук ударов кулаком в стену).
МАРФА:
Вот это мужчины. Не то что ты доходяга.
ИЛЬЯ МУРОМЕЦ:
Вот! Настоящее тебе экибано получается! Сейчас еще хвост прибью, и крылья ему растопырим, чтобы казалось, что он, как бы летит.
ЕМЕЛЯ:
Жуть какая. Ладно, висит, словно живой!
У меня даже в горле пересохло!..
МУРОМЕЦ И ДОБРЫНЯ
Между пятой и шестой промежуток не большой!..
ВЕДУЩИЙ:
После шестой кружки богатыри слегка опьянели. Шкура Горыныча прибитая Ильей Муромцем красовалась на стене и отливала в свете лучины блеском чешуи. Емеля с матерью стояли напротив и не могли налюбоваться красотой радужных переливов гада реликтового.
ИЛЬЯ МУРОМЕЦ:
А не испить ли нам холодной водицы!? А!? Селедка Марфа, у тебя, больно уж соленая…
ЕМЕЛЯ:
(хмельным голосом)
Маманя! Маманя – подай водицы холодной Муромцу. Пусть богатырь себе горло промочет, а то не ровен час засохнет, аки рептилоид реликтовый…
МАРФА:
А водицы – то, Емелюшка, не—ту—ти…
ЕМЕЛЯ:
Как это, не—ту—ти!? Вы что, маманя!?
МАРФА:
А откель ей взяться? Ты окаянный, цельный день клопов на печи моришь, а у меня сил нет до проруби ходить. Сходи, сынок, да мозги себе продуй, чай разум к тебе и возвернётся…
ЕМЕЛЯ:
А чёго это я? Сама сходи!
ИЛЬЯ МУРОМЕЦ:
бьет кулаком по столу
Не гневи, мать, отрок! Она тебе жизнь дала!
(шлепает Емеле подзатыльник)
Уважать должон!
ЕМЕЛЯ:
Ты, себя Илья, вспомни! Тридцать лет и три года кирпич на печи своими боками шлифовал! Наверное, лен был? Маманя тебя даже с ложки кормила!..
ИЛЬЯ МУРОМЕЦ:
Хвор я был… Того и кормила!
ЕМЕЛЯ:
Ты – хвор!?
(Емеля истерически смеется)
ЕМЕЛЯ:
Да ты свою репу в зерцало зрил? Да об твою рожу, Илюша, можно цуценят насмерть бить! Чай с Горынычем совладал, аки с куренком…
(Емеля истерически смеется)
ВЕДУЩИЙ:
Но не стал Муромец ждать, когда Емеля договорит: схватил его за грудки одной рукой, поднял до самого потолка, а другую, сжав в кулаке, подсунул под самый нос. Емеля, ножками брыкает, хочет что – то сказать, да огромный кулак богатыря подпер ему подбородок так, что он и рта открыть не может.
МУРОМЕЦ
Ну что, клоп вонючий, чуешь, чем пахнет? За водой пойдешь?
Больше говорить не буду. Не хочу язык впустую об зубы бить. Не пойдешь, я тебе морду на рыло переделаю…
ЕМЕЛЯ:
(испугано)
Иду – иду, Илюша, только более не гневись.
ВЕДУЩИЙ:
Опустил Муромец Емелю, тот взяв ведра да помчался по воду. Слава богу, что идти было недалече. Пришел Емеля к проруби, очистил ногою снег, пробил дном дубового ведра ледяную корку и одним махом зачерпнул в него студеной водицы. Набрал Емеля второе, уже собрался домой идти, как вдруг увидел, что из ведра хвост рыбий торчит.
ЕМЕЛЯ:
О, закуска сама на сковородку пожаловала! Сейчас маманя нам рыбки нажарит, во гости рады будут…
