Полная версия
Покаяние пророков
– Ты возьми подарок у Натальи Сергеевны, – обескураженно вымолвил он. – Она отдаст…
Вавила вдруг восхитилась:
– У тебя такая красивая жена! Вечером вдоль поскотины ходила – царевна египетская, Клеопатра.
Она еще и Клеопатру знала! Однако в тот миг мысль лишь отметилась в голове и мимо пролетела, поскольку Космач неожиданно и в общем&то беспричинно разозлился.
– Наталья Сергеевна мне не жена. Мы работаем вместе, мы оба – ученые.
А она засмеялась непринужденно и погрозила пальчиком:
– Зачем так говоришь, Ярий Николаевич? Не обманывай! Коль вы на одну перинку ложитесь, знать, жена. Нехорошо от своей жены отказываться!
Доказать ей тогда было ничего невозможно.
– Ну и что же теперь, так и будешь прятаться от меня?
– Ой, да пусти!
– А угостишь медом, так пропущу.
Она тут же отломила белый, налитый язык сот и ловко вдавила его в подставленный рот, а руку, облитую жидким, незрелым медом, с какой&то отчаянной страстью вытерла о его усы и бороду как о тряпку. Он слова сказать не мог, отступил в сторону и остался с забитым, разинутым ртом.
Вавила потом обернулась, засмеялась и ушла…
Но вечером же опять не вышла к ужину…
И не было еще за столом бабушки ее, Виринеи Анкудиновны, – видно, по-прежнему не доверяла ученому мужу, ибо в его сторону даже головы не поворачивала, если мимо шла. А сын ее, отец Вавилы, напротив, проявлял к ученому повышенный интерес. Все больше расспрашивал о мирской жизни, дотошно, настойчиво, и сам бы давно разговорился, если б жена не следовала тенью. Почему&то стеснялся ее, замолкал и под любым предлогом уходил. Натасканная Данилой, а потом еще и Космачом, приодетая как следует, она почти не делала ошибок, вовремя кланялась, незаметно крестилась, правильно молчала и проявляла полную покорность во всем, кроме одного – не отставала от мужа ни на минуту, боялась пропустить что&нибудь важное и не давала побеседовать с хозяином с глазу на глаз. Возможно, этим она и вызывала подозрение у Иринея, но не исключено, что наблюдательный, битый дальними дорогами и встречными-поперечными странник, не в пример своим собратьям имеющий саркастический острый ум, сам кое&что заметил, поскольку однажды не выдержал и в присутствии жены ни с того ни с сего посоветовал:
– Своди-ка в баню супружницу. Я нынче истоплю.
– Да ведь в субботу топили, – сразу не понял издевки Космач.
– А чего она у тебя чешется&то? Как подойдет, так и скребет под мышками.
Это она включала диктофон. Техника была хоть и импортная, но не приспособленная для тайных дел, кнопки щелкали и включались туго, иногда кассета шуршала.
В тот же день Космач приказал «жене» не таскаться всюду с аппаратурой, а пользоваться ею лишь в исключительных случаях и с его разрешения. Однако с первого раза впрок это не пошло, через некоторое время сам услышал, как опять что&то шелестит и поскрипывает в полной груди ассистентки. А как&то раз с хозяином и его молчаливыми сыновьями пошли уголь жечь на ямах, километрах в пятнадцати, в потаенном месте и в ненастную погоду, чтоб дыма никто не заметил; неписахи до сих пор топили зимой избы специальными печами без труб и только углем, чтоб не выказывать своего скита. Ириней умышленно позвал с собой, чтоб в отдалении от зорких старичков поговорить по душам, но ассистентка увязалась за ними, до слез дошло, и втайне зарядилась аппаратурой.
Космача такое непослушание взбесило, едва сдерживаясь, он велел «жене» сходить домой и принести ему дождевик. Наталья Сергеевна все поняла, глазами засверкала, однако подчинилась и ушла.
И тут с Иринея будто ношу сняли, расслабился и про работу забыл, сыновей отправил на озеро сети проверять да уху варить. Видно, наедине спросить чего&то хотел, но вот смелый пытливый и ироничный человек вдруг так засмущался, что никак начать не мог: рот откроет, зальется краской, и от стыда у него то насморк, то чих откроется.
– Ты чего хочешь&то, Ириней Илиодорович? – подмигнул Космач. – Говори, не стесняйся.
Тот почихал немного, вытер слезы.
– Погибла наша жизнь. Остались мы на Соляном Пути, как пни старые, никому не нужные. Держалась Тропа, когда гонения были, когда нас живьем в огонь кидали, в землю закапывали. Когда проклятия слали, дома жгли, чтоб из лесу выселить. А сейчас ничего старого не осталось, выходи и живи. Верно старцы говорят, уходить из лесов надобно и не бояться мира. Ну, ежели в тюрьме токмо помучают малость…
Нечто подобное он слышал в прошлом году от старшего Углицкого…
– Чем помочь тебе, Ириней Илиодорович?
– Ты ведь ученый муж, знаешь, как бы мне записаться и документ выправить? Иль помоги, иль научи хотя…
– Зачем тебе в Полурадах документ? Выйти хочешь?
И прорвало Иринея:
– Тебя обмануть – Бога обмануть. Токмо не выдавай меня матери и старикам нашим. Они еще надеются… При твоей жене говорить не хотел, сболтнет не подумавши… Уйти я хочу. Сыновья вон поднялись, жмут меня – на люди хотят. Они ведь твоих лет, а неженатые. Откуда я им невест приведу? Ходил уже не раз, да каких надобно сыновьям своим не нашел. То бесплодные, то перестарки, то рода худого. Вот беда&то, Юрий Николаевич!.. Аэропланы над нами уж сколько раз пролетали, а оттуда все видать… Чего мы прячемся&то теперь, уголь этот жжем, каждый раз по новому месту ходим, чтоб тропинок не натоптать?.. Давно уж нет Соляной Тропы, не тайно живем, а далее бежать некуда. Край света! А ежели не тайно, чего же в лесах&то сидеть? Сонорецкие старцы сорок лет тому писали, кончается наше великое сидение и затвор, готовьтесь в мир уйти… Да кто их послушал? Всяк себе князь, ворочу что хочу. Дед мой, Аристарх, наказывал: посидим на озерах, укрепимся и скопом выйдем. Не получился скоп, ибо древлего благочестия не сберегли, разбрелось стадо без пастыря…
Таких длинных речей он, пожалуй, в жизни не говорил, потому сразу выдохся и умолк. Космач как историк обязан был соблюдать нейтральную позицию, не вмешиваться в процесс, не тормозить и не подталкивать явления, происходящие вокруг, однако к тому времени уже хорошо знал, чем заканчиваются подобные выходы в мир.
У большинства старообрядцев, лет триста спиртного не пробовавших, как у чукчей, в крови полностью отсутствовали ферменты, расщепляющие алкоголь. Стоит выпить такому стакан, дня три ходит пьяный и еще столько же страдает похмельем, и потому удержу не знает, многие кержаки, дорвавшись до запретного, напрочь спивались за год-два.
Космач разубеждать Иринея не стал, лишь сказал грустно:
– Выйти&то можно, а куда пойдешь?
– В нефтеразведку пойду, – уверенно заявил тот.
– Да тебе ведь под шестьдесят, Илиодорович. На работу не примут: пенсионный возраст.
– Записываться стану, так лет двадцать сброшу. Адриан Засекин вышел, Гермогешка Литвин из Крестного Дола… Оба старше меня будут, а скинули лета свои, отсидели в тюрьме по году, ныне живут и радуются. Ходил я к ним в Напас, тайно от своих, конечно… Все поглядел, электричество, машины разные, жизнь ихнюю. Старцы все предсказали, так оно и есть, а мы все дико живем! И даром ведь, даром…
Это был крик души.
– Но тебя сразу посадят, и сыновей, и жену… И дочку.
– Я ведь почему к тебе&то и обратился, Юрий Николаевич, – Ириней голову повесил, – как бы документ получить, чтоб не сидеть? Мне ладно, я стерплю и тюрьму. Жену и дочь жалко…
Пожалуй, лет двадцать уже как старообрядцев оставили в относительном покое. Не расстреливали целыми поселениями за пособничество белобандитам, как было до сороковых, не выкуривали из скитов, сжигая дома и постройки, чтобы провести полную коллективизацию, не гоняли этапами через тайгу, чтобы поседеть в больших деревнях с обязательной ежедневной отметкой в комендатуре. Теперь наказывали весьма скромно – принудработами и штрафами, однако до сих пор власти проявляли неистребимую обиду на толк непишущихся странников, и как только кто из них объявлялся, его препровождали в город, где помещали в спецприемник месяца на два, брили бороду, фотографировали, снимали отпечатки пальцев и устраивали проверку личности, объясняя тем, что беглые зеки часто выдают себя за неписах и получают паспорта на другое имя.
Как над ними издевались и потешались в камерах, можно сравнить лишь с муками адовыми. После всех унижений эти наивные, чистые люди уж и не рады были, что вышли из лесов, но страсти на том не кончались: впереди их ждал неминуемый срок в один год за нарушение паспортного режима.
Путь в мир, впрочем, как некогда и из мира, лежал через неволю и пытки – как раз это обстоятельство и натолкнуло Космача на мысль, которая впоследствии оформилась в некий закон несоразмерности наказания.
Ириней сходил к кедру, под которым трапезничали и прятались от дождя, принес котомку и смущенно добавил:
– Ты не думай, Юрий Николаевич… Я ведь знаю, тебе не даром достанется…
И положил на колени потускневшую золотую братину, опутанную тончайшей и черной от времени и пыли филигранью.
Вещь была древняя, царская и потрясающая по красоте.
– Ничего себе! – без задней мысли изумился Космач, поднимая тяжелый сосуд. – Вот это да!.. Откуда у тебя такая штука?
– Дак от Авксентия досталась.
– Какого Авксентия?
– Нашего. Углицкого. Денег у меня нету, так возьми братыню.
– Это что, твой дед?
– Старый дед…
– Неужели ты готов отдать мне такую драгоценность?
– Ну дак денег&то нету…
– Хоть понимаешь, что отдаешь?
– Братыня у нас называется…
– Ириней Илиодорович, да ты с ума сошел! И куда я с ней? На базар?
– А это ты знаешь, ученый…
– Если только покажу кому&нибудь, меня посадят сразу! Или вообще убьют…
– Почему эдак&то? Я ж тебе подарил…
Космач сунул братину ему в руки:
– Не искушай меня, Ириней. И объяснять тебе ничего не буду. Забери! И больше никому никогда не показывай!
Тот растерянно помолчал, вздохнул тяжко:
– Дак ты что, Юрий Николаевич, не хочешь жене с дочерью документ выправить? Ну, чтоб в тюрьму&то не посадили?
– Не в том дело! Ты еще в мир не вышел, а уже заразы его где&то нахватался. Вот кто тебя научил дать мне эту братину?
– Гермогешка Литвин сказал, – на глазах увядал Ириней. – Говорит, надо человека найти, кто похлопочет, или самому пойти и чего&нибудь из старого подарить… Я сам дак не могу, а ты ведь не сробел бы…
– Чтоб не сесть и паспорт получить, надо не золото, а метрику, – попытался втолковать Космач. – Были бы у тебя какие&нибудь справки, бумаги с печатями, свидетельства… Вы же сразу идете к нефтеразведчикам в Напас, а там вы чужие, понимаешь? Там люди все приезжие, временные, горделивые и милиции много, поэтому хватают вас и сажают. Ты же не раз ходил на Енисей, к своим? Вот и зашел бы в воротиловский сельсовет. Там председатель из ваших. Договорился бы с ним.
– Не пойду я к нему, отступнику. – Ириней направился к угольным ямам. – Многих странников продал…
В тот же день, ближе к вечеру, с лошадью в поводу пришла Вавила. И пока отец с братьями засыпали уголь в мешки, а потом вьючили ими коня, сама подошла к Космачу, сказала тихо, глядя в землю:
– Батюшка с вами отправить хочет, чтоб я училась по-мирскому. Будет просить – не бери меня, не соглашайся.
– А если соглашусь и возьму?
– Убегу.
– Учиться не хочешь?
– Хочу, – обронила боярышня, скрывая вздох. – Уж больно мне любопытно, как в миру живут ныне. Вот гляжу на тебя, на жену твою. Вы ведь токмо здесь на нас похожи, а в городе другие… Или вот аэропланы летают высоко, так на крестики похожи, а коль на земле увидишь, может, впрямь анчихристова машина? Или вот спутники летают – истинные звездочки… Учиться я хочу, да горько мне будет на ваше счастье глядеть.
И пошла к родителю.
Так и не взглянув, взяла завьюченного коня в повод и ушла другим путем, чтоб не набивать следа…
Только через сутки, к вечеру следующего дня, и слова не сказав за все это время, Ириней переобулся из лаптей в бродни, котомку с братиной прихватил.
– Ну, паря, айда со мной. Бумаги&то есть, с печатями. Должно, и на детей тоже…
– Так чего же ты молчал?
Для странников пятнадцать верст туда-сюда за расстояние не считалось, скорым шагом через два часа прискочили в Полурады. Ириней оставил Космача на берегу, сам убежал в хоромину и через некоторое время вернулся довольный.
– Вот, принес бумаги…
И достал из-под рубахи вещи, поразившие еще больше, чем золотая братина с царского стола, – два пергаментных свитка с деревянными подпечатниками на оленьих жилках и даже с остатками вещества в углублениях, напоминающего черный сургуч.
В одном значилось, что ближний боярин и сродник князь Андрей Иванович Углицкий, привезший заморскую невесту государя Софью вкупе с веном на корабле и доставивший ее вместе с обозом в стольный град, отныне и до скончания жизни освобождается от всяческих повинностей перед казной, а малолетним детям его Дмитрию и Алексею сказывается введенное боярство, кои обязаны по достижении отцом преклонных лет принять от него в управление казну греческую харатейную.
Второй грамотой царь Иоанн Васильевич жаловал земли по Истре и пятьсот душ думному дьяку, боярину Нестору Углицкому, обязывая его обустроить сию вотчину храмами, мельницами, мостами и переправами.
– Ириней, так ты что, боярин? – искренне изумился Космач.
– Да какие мы бояре, – вздохнул тот. – Странники…
– Не боярин, так князь! А этот родовой титул навечно дан.
– Что ж ты потешаешься, Юрий Николаевич? Нам и места на земле нет…
– Как же нет? А вот земли по Истре и пятьсот душ крепостных!
Лесные скитальцы мирского юмора не понимали вообще, хотя свой, внутренний, у них существовал и, напротив, был непонятен мирским. Ириней взбагровел и набычился.
– Ты мне подскажи… Куда с бумагами идти? А не смейся.
– С этими никуда. Разве что в музей сдать, вместе с братиной.
– Нехорошо говоришь, паря…
– Ты же взрослый человек, боярин! Там же не написано, что ты родился! И кто родители.
– Дак чего писать, я так помню.
– Что ты помнишь?
– У Авксентия было четверо сыновей, мы пошли от Савватея Мокрого, а он как раз отец Нестора.
– Ну и что?
– Да как что? Люди же и подтвердить могут. У Нестора было девять детей мужского полу от двух жен, так мы пошли от первой, Ефросиньи. Потом был Иван Углицкий Рябой, а от него Ириней и Фома. Фома стал Рябой прозываться, а мы от Иринея, так Углицкие. На Кети есть Хотина Прорва, а там Селивестор Рябой. Однова сбежались на тропе да побаили о старом житье – сродник наш. От Иринея пошел Феодосии Углицкий, коего при Никоне на дыбу вешали, огнем жгли и потом плетями забили. Селивестор засвидетельствовать может, он записанный, документ имеет и живой пока. А в Воротилово я не пойду. Тамошний начальник хоть из кержаков, но худого рода, жидкий совсем. Он наших много под тюрьму подвел. Лет пять тому Никодим Голохвастов ему объявился…
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
