Виртуал с чашкой кофе

– Я здесь, – глухо произнес заочник. – Я без одежды, поэтому вы меня не видите. Посмотрите в сторону окна. Видите мою повязку? Я себе палец случайно порезал.

Кривошеева вздрогнула. У нее тоже был замотан палец, но что рана может быть такой ужасной, она и представить себе не могла. То есть она не видела ни сам порез, ни травмированного заочника. Она видела только окровавленную тряпку в воздухе, и от этого ей стало дурно.

– Откройте окно, пожалуйста, – еле слышно попросила она. – А то я сейчас в обморок упаду.

Створка окна открылась настежь, и теплый утренний ветер зашевелил разбросанные на столе окровавленные салфетки.

Кривошеева чувствовала, что сознание медленно покидает ее. Она несколько минут просидела с закрытыми глазами, пока не услышала:

– Выпейте воды.

Марина открыла глаза и увидела стакан в воздухе. Она уже набрала воздух в рот, чтобы заорать погромче, но услышала:

– Марина Викторовна, вы очень смелый человек. И очень умный. А я скотина тупая, хотел вам взятку дать. Не обижайтесь на меня, пожалуйста.

Экс-доцент попила водички. Сознание постепенно возвращалось к ней.

– Значит так, Ложечкин. Нам тут нельзя оставаться. Одевайтесь. Я отвернусь.

– Да вы все равно меня не видите, – резонно заметил прозрачный студент. – Не хотели видеть – вот и не видите.

– Да, это правда, – согласилась преподавательница. – Но другие-то люди совсем не готовы к встрече с невидимкой. Поэтому одевайтесь поскорее. Ну джинсы там, рубашку с длинными рукавами. Чтобы все тело было закрыто. И какую-нибудь куртку еще с капюшоном наденьте. Даже можно зимнюю.

Чтобы не смущать одевающегося молодого человека, она подошла к окну и стала смотреть на небо. Оно было таким же пустым, как и необыкновенный заочник. За ее спиной раздавалось сопение и пыхтение.

– Я готов, – снова услышала она голос заочника.

«Раз, два, три! – подумала экс-доцент. – Я мыслю, значит, я существую. Трансцедентальное единство апперцепции. Иммануил Кант, «Критика чистого разума». Вот оно, оказывается, какое – объективное единство самосознания. Чтобы не сойти с ума, надо включить соображалку. Не бойся, не надейся, не проси. Но это уже не Кант, а Губерман.»

Футболка, джинсы, кроссовки, футболка, рубашка и куртка теперь были объединены в единую композицию.

– Вы как будто прозрачный манекен, – подбодрила она пустоголового человека. – Впрочем, куртку можете пока снять.

Заочник послушно снял верхнюю одержу.

– Садитесь сюда. Сейчас я вас подкрашу. Потерпите. Будет немного противно.

С этими словами она открыла банку водостойких белил и стала нащупывать кистью уплотнение над воротом футболки.

– Вам повезло, что краска хорошо ложится на поверхность,– снова подбодрила она Ложечкина. – Вы теперь похожи на труп знатного римлянина.

– Это почему еще? – насторожился манекен.

– В Древнем Риме со знатных покойников делали Imagines – посмертные маски из воска или гипса. Их потом раскрашивали, приукрашивали, чтобы усопший выглядел еще лучше, чем в жизни. Представляете, держать такую коллекцию масок в своем семейном алтаре было также почетно, как сейчас ездить с мигалкой. Это разрешалось только VIP-персонам. «Имидж» – может, слышали такое слово? Так что вы сейчас мой усопший патриций, а я ваш имиджмейкер. Глаза прикройте!

Через пятнадцать минут перед ней был уже не просто манекен из прозрачного пластика, а вполне живой молодой человек с бородкой и отросшей за ночь щетиной. Правда, волосы у него были такие же белые, как и кожа, но Кривошееву, которая по натуре, была еще и художницей, это не смущало. Краска быстро высохла.

Потрогав материализовавшегося молодого человека за белоснежную руку, она удовлетворенно хмыкнула:

– Сейчас еще пудрой вас задрапирую. Так! Как вам розовые тени?

– Но я терпеть не могу макияж! – взмолился Ложечкин. – Особенно розовые тени!

– Ну как знаете, – заметила визажист. – Могу положить коричневые.

Поколдовав над ним еще минут пять, она достала из рюкзака марлевую повязку, которую сшила для занятий по гражданской обороне:

– Вот вам еще одна маска.

– А это еще зачем? – удивился Ложечкин. – В ней же неудобно ходить!

– Ну и что? – парировала Кривошеева. – Вы представьте, что вам всю жизнь в ней ходить придется. Наденьте, наденьте масочку на нос и подбородок.

Тёма послушался и заправил бретельки за уши.

– Вот вам еще перчатки. Надевайте, они новые.

– Зачем мне огородные перчатки? Я что? Пугало? – снова стал сопротивляться он, но странную тетушку было не переубедить.

– Ну и что, что огородные? Зато хорошо руки защищают. И вот это еще напоследок, – протянула ему экспериментаторша картонные розовые очки в виде восьмерки.

Замаскированный заочник больше не стал спорить и водрузил их на нос поверх маски.

– А теперь можете и куртку накинуть. Кепочка у вас есть?

Артемий порылся в шкафу на надел черную кепку.

– Отлично! – одобрила Кривошеева. – И еще капюшончик, пожалуйста!

Теперь даже очень внимательный наблюдатель не смог бы догадаться, что перед ним пустота.

13

Выходя из квартиры, Марина предупредила своего подопечного:

– Ведите себя так, как будто ничего не произошло,– И кстати, как вас зовут?

– Артемий, – ответил человек без лица.

В лифте – а Ложечкин квартировал на последнем этаже высотного дома – произошел конфуз. На одном из нижних этажей двери раскрылись и к ним присоединился пожилой мужчина с маленьким песиком, Остромордая рыжая собачка с пушистым хвостиком ни с того ни с сего устроила такой лай, что хозяину пришлось взять ее на руки.

– Что это с тобой, Джуся? – буркнул владелец. – Успокойся, сейчас приедем.

Но собачка дрожала и пронзительно лаяла, чуя опасность.

Марина крепко сжала руку в перчатке.

Сосед покосился на них:

– Что это с молодым человеком?

– Приболел, – спокойно ответила она. – Вот, везу доктору показать. А ваша собачка уже еле терпит.

Точно в подтверждение ее слов, Джуся облила хозяина. В лифте едко запахло. Двери, наконец, раскрылись. Странная парочка вышла из подъезда на проспект.

– Марина Викторовна, – заскулил Ложечкин, – мне так есть хочется! У меня дома был полный голяк. Я сегодня с утра собирался в одно кафе заехать.

– Ну, мы можем сделать это вместе, – предложила Кривошеева. – Только платите вы.

Если бы она могла видеть выражение его лица, то прочитала бы на нем полнейшее изумление. Если уж собачка в лифте так озверела, то как могут возбудиться другие животные и даже некоторые люди?

– Мне кажется, сегодня мне не стоит в кафе идти, – растерянно пробормотал человек в маске.

– А вы привыкайте, – посоветовала кандидат философских наук. – В вашей жизни теперь всякое может случиться.

Заочник подавленно молчал.

– Ну ладно, – смилостивилась его провожатая. – Куплю вам булочку и пачку кефира. А вы, Ложечкин, в следующий раз не надейтесь на общепит и держите дома хоть какие-то продукты.

Она усадила молодого человека на заднее сиденье своей рыжей «Нивы» и отправилась в ближайший продуктовый магазин.

Артемий почти успокоился. От этой необыкновенной тетушки исходило какое-то умиротворение. Самые невероятные вещи не вызывали у нее ни ужаса, ни гнева. Даже с ним – человеком-невидимкой – она разговаривала так, как будто он по-прежнему был нерадивым студентом, который проспал всю ее лекцию. Он снял с носа ее дурацкие розовые очки, но тут же надел их снова.

Окружающий мир в розовом свете не казался ему больше таким страшным. Он с легким удивлением разглядывал проезжающие автомобили, мамочек с колясками и пенсионеров, катящих из магазина свои тележки. До него, странным образом выпавшего из этой обыденности, не было дела никому, кроме одной-единственной лупоглазой дамочки, похожей на бесстрастную лягушку.

Он закрыл глаза и проснулся лишь тогда, когда она клацнула дверью:

– Лопайте!

Машина взвыла и тронулась с места. Ложечкин жадно впился в булку невидимыми зубами.

– А куда вы меня повезете? – чавкая, спросил он.

– Вы бы мне спасибо сначала сказали, – назидательно произнесла преподавательница. – То вам то листок с ручкой, то булку с кефиром. Я так на вас разорюсь.

– Спасибо! – сглотнул он. – И все же, куда мы едем?

– Не знаю пока, – честно ответила Кривошеева. – Но нам неплохо бы выехать из города. А то вас тут обнаружат и убьют окончательно.

Ложечкин стал переваривать съеденное и услышанное.

– Кстати, Артемий, – спокойно продолжила Марина, – У меня к вам есть несколько вопросов. Когда покушаете и будете готовы на них ответить, то скажите.

– Ладно, – буркнул заочник, наслаждаясь фруктовым кефиром.

В детстве будущая исследовательница трансперсональных коммуникаций пыталась подражать Уэллсу и Беляеву, сочиняя фантастические рассказы. Чуть повзрослев, она решила, что гораздо интереснее изучать те изменения, которые происходят с людьми на самом деле. Разные усовершенствования и инновации, которые множились с каждым днем, оказывались гораздо фантастичнее, чем самые смелые догадки визионеров прошлого.

Она вспомнила карикатуру в одном юмористическом журнале, где художник изображал черты Москвы будущего. Обнаженная дамочка стыдливо закрывалась шторкой, говоря с собеседником во видео-телефону. Сам телефон был размером с телевизор «Рекорд» и почему-то стоял в ванной. На другой картинке робот приносил семейству довольных горожан поднос с какими-то тюбиками. Третье футуристическое изображение показывало новые дома. Они были такими высокими, что люди на их фоне выглядели какими-то блохами. Пожалуй, в этом случае художник из шестьдесят какого-то года угадал точнее всего.

Автомобиль со странными пассажирами как ни в чем ни бывало ехал по оживленной улице, которую проложили как раз в конце шестидесятых. Марина сделала еще два поворота и оказалась на бульваре, по которому гуляла в детстве. Ее подопечный на заднем сидении по-прежнему молчал, и ей не оставалось ничего, как следить за дорогой и предаваться воспоминаниям.

Когда она была еще маленькой, то дома на ее улице тоже были невысокими. А вот машины были, наоборот, большими – поливалки, грузовики. Желтый автобус, пыхтя, вез людей до новой станции метро мимо большого старого парка. На самом бульваре тоненькие деревца, как и гуляющие ребятишки, тянулись к солнцу. Теперь же деревья стали гораздо выше тех пятиэтажек, которых уже давно тут нет. Новых небоскребы тянулись ввысь, загораживая свет от лиственниц и кленов. На самом бульваре, несмотря на ясный летний полдень, почти никого не было – ни взрослых, ни детей. Видеокамеры на столбах зорко приглядывали за дорожным движением.

– Я отвечу на ваши вопросы, если вы мне скажете, куда мы едем, – послышалось сзади.

– Ох, Ложечкин, как вы меня напугали! – вздрогнула Кривошеева. – И опять вы, мой друг, со мной торгуетесь. Я же вам сказала: за город едем, на природу.

Исследователь Кривошеева не имела ни малейшего представления, как вести себя с человеком-невидимкой. Персонажи фантастических романов, которые она прочитала в детстве, сходили с ума от испуга, встретив нечто подобное. В отличие от них, она пока неплохо владела своими эмоциями:

– Ложечкин, ну подумайте сами: какие у вас перспективы? Сидеть в чужой квартире и дожидаться обратного превращения? Ну что, будете отвечать на мои вопросы? Учтите, от вашей честности теперь многое зависит.

– Ладно, я вам все расскажу, – засопел двоечник. – Но пожалуйста, купите мне кофейку. Не могу начать день без чашки горячего кофе. Просто мозги не варят.

– Хорошо, – согласилась странная тетка. – Сейчас доедем до «Кофе-Кинга» и я себе тоже возьму.

14

У нее не было четкого плана эксперимента. Вероятных сценариев, как всегда, было три. В реалистическом она сама вскоре получит психическое расстройство, а в пессимистическом невидимка достанет из-под водительского сиденья монтировку и раскроит ей череп. В теории, конечно, был еще и оптимистический вариант, но его вероятность стремилась к нулю.

Она припарковалась возле сетевой кофейни, которую несколько дней назад открыли возле ее дома. Со стоянки были хорошо видны два ее окна, одно из которых она в спешке забыла закрыть. С тревогой поглядывая на него, Кривошеева изо всех сил боролась с соблазном пойти домой, закрыть дверь на замок и не думать о нерадивом заочнике. А тот путь сам соображает, что хватит уже сидеть в ее машине и пора бы прогуляться по бульвару.

– Ну почему? Почему на меня всю жизнь сваливаются какие-то идиоты? – пробормотала невезучая исследовательница, стоя в очереди на кассе.

– Вы что-то заказали? – бодро вклинилась в ее невеселые размышления девушка-кассир.

– Да, – спохватилась она. – Два кофе, пожалуйста. Для меня и моего спутника.

– Эспрессо, американо, капучино? – поинтересовалась сотрудница.

– Да все равно, – пожала плечами посетительница. – Давайте одно капучино и одно американо.

– Здесь или с собой? – снова задала вопрос девушка.

«Здесь и сейчас, – подумала Кривошеева. – Здесь и сейчас решается моя дальнейшая судьба.»

– Женщина, так на подносе или в пакете? – поторопила ее кассирша. – Решайте скорее.

– В пакете, – выбрала Кривошеева и подумала: «В крайнем случае, положу его в крафт-мешок.»

В юности она зачитывалась историями про великих ученых. Некоторые из них специально заражали себя разными вирусами, чтобы подробно описать опасные болезни, а другие смело брали в руки куски радиоактивных металлов. Уже в университете она узнала, что есть такая наука, в которой разрешаются эксперименты на людях. В основном этим занимались американцы: один играл со студентами в концлагерь, у другого был целый цех подопытных работниц, а третий разыгрывал казнь на электрическом стуле. Филип Зимбардо, Энтони Меэйо и Стенли Милгрэм стали классиками социальной психологии. Правда, потом ушлые журналисты раскопали, что некоторые ученые мужи были просто талантливыми сочинителями.

«Итак, этот студент исчез невесть куда, – рассуждала она, выходя из кафе с бумажным пакетом. – Что-то очень похожее произошло с Белым кроликом, который попал не в ту нору. По статистике, в Москве каждый год пропадают в среднем две тысячи человек. Большинство исчезнувших – бомжи и алкоголики. Социальное дно, группа риска. Ложечкин в нее не входит. Но он, тем не менее, тоже исчез.»

С этими мыслями она бросила прощальный взгляд на открытое кухонное окно. Если с ней что-то случится, то какая разница, будет вечером дождь или нет?

– Выбирайте. Вам капучино или американо?

– Я вообще-то всегда беру двойной эспрессо. Но если нет, то давайте американо, – ответил молодой человек, которому она всего час назад раскрашивала невидимое лицо водоэмульсионкой.

– Ладно, давайте спокойно посидим, кофейку попьем, – примирительно произнесла она. – Вы бы сказали, что надо было двойной эспрессо.

Человек с крашеным лицом вздохнул:

– Да ничего. Все равно спасибо!

Они помолчали пару минут, отпивая горячий кофе из своих стаканчиков.

– Я вытащила вас из дома по одной простой причине, – отчетливо произнесла Кривошеева, сделав последний глоток. – Вы мне нужны для эксперимента. Не бойтесь, я не буду вас пытать в подвале или убивать на электрическом стуле. Скажу вам честно, Ложечкин, вы мне глубоко безразличны со своей жизнью и даже со своей смертью.

За спиной послышалось угрожающее сопение сильного молодого мужчины.

Кривошеева усмехнулась:

– У меня нет волшебной палочки. У меня есть только рабочая гипотеза, которую я хочу проверить. Скоро вы сами все узнаете. Вы теперь мой подопытный кролик – белый, ушастый и пушистый. Допили? Тогда едем дальше.

«Нива» снова тронулась с места и вскоре попала в плотный поток. Чем медленнее теперь катилась ее машина, тем сильнее в исследовательнице разгорался научный азарт.

Пробка растянулась до самого путепровода. Ложечкин разглядывал людей в соседних автомобилях и напряженно думал, что самое пустое занятие – это стояние в пробке.

Марина тоже думала о дорожных заторах. Хвост из машин напоминал ей очередь за дефицитом в доисторические восьмидесятые. Тогда дефицитом было практически все: от детских колготок до стирального порошка. Людям также приходилось терять время, ожидая, что вот-вот случится что-то хорошее. Что, например, вынесут еще одну коробку, припрятанную для «своих».

– Я, наверное, застряла в прошлом, – подумала вслух она и, вжавшись в в сиденье, закричала:

– А-а-а! Что вы делаете?

Прямо за ее «Нивой» взвыла полицейская сирена. Белый «Мерседес» настойчиво требовал освободить пространство для двух плотных тел. Кривошеева сжалась еще сильнее и стала вписываться в левый ряд.

– Аккуратнее! – не выдержал подкрепившийся заочник. – А то вы так угробите и себя, и меня.

– Тут вам не такси, – жестко оборвала его отчаянная водительница. – В следующий раз вызывайте скорую или службу спасения.

– Ну что вы обижаетесь, – снова заканючил Артемий. – Я просто привык на БМВ ездить, и в вашей «Ниве» меня уже тошнит.

– Так, Ложечкин, – угрожающе произнесла доцент Кривошеева. – Вы меня уже достали со своими капризами и не ответили пока ни на один вопрос.

В двоечнике на заденем сидении наконец-то проснулась совесть.

– Простите меня, Марина Викторовна! – пробормотал он. – Простите, что я на вашей лекции заснул! И за то, что взятку вам предлагал! Я тогда был в такой запарке, вы не представляете! Эта чертова работа из меня все соки выжала! Из-за нее я даже с девушкой расстался. Вы не представляете…

– Представляю, – с грустью отозвалась Кривошеева.

Она отдышалась и взяла себя в руки. К ней вернулась ее лекторская занудливость.

– Вы, конечно, читали, Ложечкин, что Интернет влияет на психику.

– Неужели? – удивился он, как будто был не взрослым человеком, а дошкольником.

– Представьте себе! Человеческая психика связана с физиологией, а та, в свою очередь, с анатомией. В общем, чем больше человек перемещается в виртуальное пространство, тем меньше он зависит от собственного тела. Если же говорить совсем просто, то чем больше зависаешь перед экраном, тем меньше в тебе остается человеческого. Особенно это касается высоких энергий. Страх в любом случае остается, а вот радость, любовь, надежда, стремление к самосовершенствованию, – все это уходит. Людей, подобных вам, Ложечкин, с каждым годом будет все больше. И постепенно люди придут к тому, что просто перестанут замечать друг друга.

– И что же, они все исчезнут?

Виртуального студента, очевидно, заинтересовала судьба человечества, но на его вопрос кандидат философских наук ничего не ответила.

15

Между тем, Рыжая «Нива» была все ближе к выезду на МКАД. Марина даже включила радио, чтобы как-то отвлечься от философских мыслей.

Неожиданно пассажир вцепился в ее водительское кресло:

– Остановитесь!

Автоледи приготовилась к пессимистическому исходу событий и бесстрастно поинтересовалась:

– Вас тошнит? Я припаркуюсь на остановке.

Невидимый заочник дождался, пока она остановилась возле строящегося высотного дома.

– Я тут подумал… – застенчиво начал подопытный.

«Так, он вряд ли хочет меня укокошить,» – сообразила Марина.

– Можете выполнить мою последнюю просьбу?

– Смотря какая просьба, – ответила она уклончиво.

– Я хочу перевести деньги одному хорошему человеку. Я напишу сейчас. Вы все с моего счета снимите – ну, сколько получится. И отправьте ему почтой. Хотя, наверное, будет лучше, если вы ему сами отвезете. Ехать всего одну ночь.

Кривошеева порылась в бардачке:

– Нет уж. Никуда я с вашими деньгами не поеду.

Она сунула в хозяйственную перчатку блокнот и ручку:

– Записывайте.

Щедрый от безысходности менеджер написал на листочке четыре цифры и вынул из кармана пластиковую карту золотистого цвета:

– Держите.

– Кстати, – Марина взяла карточку и аккуратно засунула ее в свой собственный кошелек. – Я так и не задала вам главный вопрос. Но теперь, пока мы все равно стоим, я вас спрошу, Ложечкин. Какие у вас отношения с деньгами?

– В смысле? – не понял он.

– Во всех смыслах. В вашем интересном положении нет смысла ничего скрывать.

Парень в медицинской маске, розовых очках и перчатках с красными резиновыми нашлепками задумался.

– Вы не поверите. Но я сегодня всю ночь задавал себе этот вопрос.

– Вот как? И как же вы на него ответили сами себе?

– Мне трудно это сформулировать. Но сейчас мне кажется, что мое исчезновение и этот вопрос как-то связаны между собой.

– Вы не поверите, – эхом отозвалась Кривошеева. – Но мне тоже так кажется. Давайте попробуем докопаться до истины.

Ей стало казаться, что из-за розовых стекляшек стали проглядывать человеческие глаза. Эксперимент становился все более рискованным.

– Истина состоит в том, что я сильно проиграл на бирже, – признался он.

– Вы играете на бирже? – удивилась преподавательница, как будто он резался в виртуальный покер на лекции.

– Да. Сейчас это делают многие люди с деньгами. И два месяца назад я купил акции одной американской компании, которая производит виртуальные игры. Я думал, что у них большое будущее, но вчера эта компания оказалась банкротом. А я играл с плечами.

– С чем, простите? Я не поняла, с чем вы играли, – простодушно потребовала разъяснений кандидат философии.

– Ну, – замялся Ложечкин. – Это долго объяснять. Короче, я остался должен крупную сумму. И будет просто чудо, если мой счет еще не обнулился.

– Вот оно что! – вздохнула Кривошеева.

– Ну да, – угрюмо хмыкнул Ложечкин. – А у меня еще кредит за «баварца» не погашен.

– Артемий, я вам сочувствую! – искренне призналась Марина. – Но вы не сдавайтесь. Может, ваша компания еще пойдет в гору.

– Ладно. Проехали, – засопел невезучий инвестор. – Идите скорее в банк. Может, там еще что-то осталось.

Марине Викторовне захотелось погладить несчастного студента по головке, но она сдержала свой порыв жалости и молча вылезла из машины, оставив его одного со своими невеселыми мыслями.

Как только она отошла, Ложечкин достал из кармана куртки смартфон. Он решил послать последнюю смс-ку, но никак не мог подобрать нужные слова. Каждый раз получалось как-то фальшиво. Наконец, он написал: «Настя прости меня, пожалуйста. Я виноват перед тобой. Если мне удастся вернуться, я позвоню. Твой Тёма»

Он поставил было точку в конце, но потом решительно стер ее.

Потом он написал: «Карась, не сердись» и тоже не поставил точку.

Кривошеева вернулась к машине минут через сорок.

– Я все сделала. Вот квитанция.

С этими словами она протянула в пустоту золотую карточку, чек из банкомата и почтовую квитанцию. Студент разорвал обе бумажки и выбросил их вместе с куском пластика на мостовую.

Марина тяжело вздохнула.

– Ложечкин, вы бы хоть «спасибо!» сказали….

Ту сумму, которую она только что перевела незнакомому счастливчику, ей самой хватило бы на целый год безбедной жизни. Но она не оставила себе даже той тысячи, которую наглый заочник подсунул ей в своей зачетке. На всякий случай она попросила снять копию с важного финансового документа. Опыт подсказывал ей, что имеет смысл это сделать.

– Спасибо! – выдавил он сквозь невидимые зубы.

16

По обеим сторонам загородного шоссе потянулись заборы – деревянные и железные, кирпичные и блочные, серые, коричневые и зеленые, новенькие и покосившиеся. Столица уже давно выползла из своих границ и энергично всасывала в себя область.

У экспериментатора Кривошеевой больше не было вопросов. В ее голове уже зрела рабочая гипотеза: деперсонификация как следствие нарушения социальных контактов и критической степени….

«Степени чего? – думала Марина. – Виртуализации товарно-денежных отношений? Виртуализации финансового рынка? Или лучше сказать «цифровизации экономики»?

На лобовом стекле старушки-«Нивы» мерно покачивалась пластиковая игрушка – малютка-официант с подносом.

Ложечкин привалился головой к задней стойке и задремал. Очки и маска сползли с его все еще невидимого лица. Ему вдруг померещилось, что пластиковый человечек подмигивает ему:

– Ну что? Кофе или, может, смузи? Когда ты, наконец, сделаешь для меня подружку? Ну же, Тёма, крути мозгами! Где твой креатив, buddy?

Аккаунт-невидимка в ужасе вскрикнул, а экс-доцент от его вопля шарахнулась в сторону и на секунду отпустила рулевое колесо. В зеркале заднего вида виднелись серые извилины в прозрачной голове пассажира. «Нива» дернулась, подпрыгнула, и понеслась прямо на встречный КамАЗ. Марина резко вырулила на свою полосу в последнюю секунду.

Стекло за пластиковым уродцем треснуло.

– Уроды! – донеслось до нее откуда-то со встречной полосы.

Кандидат философских наук теперь тоже не сомневалась в устойчивой корреляции между событиями вчерашнего и сегодняшнего дня. Вчера вечером ей всучили эту игрушку, а сегодня она не только залила свой компьютер и четыре флешки, а еще и везет этого любителя кофе невесть куда.