Закопанные

– Недавно читал в одной газете, как из питерских «Крестов» в восьмидесятых двое зэков улизнули, – поделился новостью Митрич. – Обвели вокруг пальца всю охрану. Контроль тогда был слабый, тюрьмы переполнены. Так эти урки из картона и красных ниток сделали поддельные ксивы следователей. Из журналов вырезали эти… как их… полиграфические изображения сотрудников. А из копий приговоров взяли печати. Эти хитрецы сшили из белых простыней докторские халаты. Переоделись в них и дошли до КПП. Там скинули их, показали через стекло свои самопальные ксивы и вышли наружу.

– Хитрожопые парни, – оценил конвоир. – А вообще, хорошо, что хоть без жертв.

– Вот именно.

– А ты вот, Митрич, к примеру, знаешь, что в некоторых странах Европы особо опасным заключенным читают лекции о всяких воздушных материях? Да еще платят за сеанс по 3 евро? И читают эти проповеди молодые девки?

– Ерунда! – не поверил водитель.

– Нет, это правда. Зачем я трепаться стану?

– Совсем эти европейцы чокнулись, – крякнул Митрич.

– Угу. А самое поганое, что как-то раз, на очередном сеансе, один громила, осужденный за убийство, буквально разорвал эту девчушку на части. А что ему? На пару дней изолировали от других, и все. Ему терять уже нечего. Толерасты, мать их. И так не знают, чем заняться, то парады гомосячьи проводят, то разрешают лесбиянкам детей усыновлять!

На скулах пожилого водителя заиграли желваки. Прошло несколько минут, прежде чем он снова подал голос:

– Знаешь, Слава, я еще начальству не говорил… Но этот год я дорабатываю и ухожу. У меня военная пенсия, есть свой дом, так что с голодухи не помру. Рыбалкой буду заниматься, огородом. Не хочу я больше эту мерзость развозить.

– Хозяин – барин, – только и ответил старлей, снова чихнув. – Может, оно и к лучшему. Я же вижу, не твое это…

До Горянки оставалось не более трех километров.

* * *

Внутри одиночной камеры происходило какое-то движение. После непродолжительного шороха раздался сильный удар. И вслед за этим – надрывно-хриплый крик.

Сава вздрогнул. Перекрестившись, он торопливо пересел в самый конец скамьи, его губы продолжали беспрестанно шевелиться.

– Мать моя в ластах, – растерянно пробормотал Ходжа. Нерешительно потоптавшись, он шагнул к одиночной камере. – Эй! Кто там в «стакане»?

Человек, находившийся в одиночке, на мгновение притих, затем глубоко вздохнул.

Зажим вытер тыльной стороной ладонью блестевший от пота лоб.

– Не нравится мне эта бодяга, – признался он.

Снова удар.

Нос, дремавший всю дорогу, встрепенулся. Его глубоко посаженные болотные глаза уставились на «стакан», в дверь которого изнутри кто-то исступленно колотил как руками, так и ногами.

– Зажим, наверняка уже скоро Горянка, – обеспокоенно заговорил Ходжа. – Чего делать будем?

Он встретился взглядом с уголовником.

– Я почем знаю, – раздраженно бросил Зажим. От духоты и нервного напряжения пот буквально градом катился по лицу и вискам зэка, и это еще больше взвинчивало его. – Че мы можем делать?! Сидеть ровно на задницах и ждать!

На лице Ходжи отобразилось неодобрение.

– Под сидячую жопу вода не течет, – буркнул он. – Не в наших интересах жвачку растягивать…

Зажим оскалился, гневно сверкнув глазами:

– Тогда иди и ломай «стакан», грамотей! Шибко умный, смотрю!

Ходжа обиженно выпятил нижнюю губу.

Между тем Нос слез со скамьи и, шаркая подошвами стоптанных туфель, не спеша направился к «стакану».

– Тебя здесь не хватало, – брезгливо сказал Ходжа.

Нос не обратил на уголовника никакого внимания. Пригнувшись, он неторопливо приблизил свое лицо к стальной поверхности камеры. Прикрыв веки, он принялся жадно принюхиваться, изо рта выглянул кончик языка. Шумно выдохнув воздух, он прошепелявил шепотом:

– Жентина.

Ходжа и Зажим переглянулись.

– Там что, баба? – уточнил Зажим.

Нос хихикнул:

– Не похоже, да? Но это она.

Глаза зэка тускло блеснули, словно монетки на дне мутной лужи, по лицу пробежала тень какого-то неизъяснимо-злобного веселья. Он огляделся по сторонам, словно его кто-то мог подслушать, и, понизив голос, доверительно сообщил:

– Жентины пахнут по-другому. Особенно когда текут. Вы понимаете, о чем я?

Ходжа схватил зэка за плечо:

– Вали обратно, картавый. От тебя тоже пахнет. Только не одеколоном, а дерьмом.

Щербатый рот Носа разъехался в стороны, как клоунская ухмылка. В следующую секунду он внезапно подался вперед и, вырвавшись из хватки Ходжи, нанес ему сильный удар в лицо обеими руками, сцепленными в «замок». Ходжа отпрянул назад, вскрикнув скорее от удивления, чем от боли. По его искаженному в гримасе лицу заструилась кровь – ребро наручника рассекло скулу.

– Ну все, Носяра… – прохрипел заключенный. Пальцами коснулся раны и неверяще посмотрел на кровь, при скудном искусственном освещении выглядевшей почти черной. – Хана тебе. Я сам вырву у…

Продолжить Ходжа не успел, согнувшись от удара ногой в живот. Не удержавшись, уголовник упал на колени, издав пронзительный вопль, в котором смешалась ярость и боль.

Сава тонко заверещал, закрыв лицо чумазыми руками. Со стороны могло показаться, что не по годам взрослый ребенок пытается избавиться от мучающего его кошмара.

Зажим оторопело глядел, как Нос спокойно обошел Ходжу и, вытянув вперед руки, прижал горло заключенного цепью, соединявшей наручники. В спину Ходжи он упер колено, начиная тянуть к себе извивающегося уголовника.

– Не надо, – плакал Сава, размазывая по отекшему лицу слезы. Смешиваясь с пылью, они превращались в липкие грязные разводы. – Перестаньте! Пожалуйста!

– Больфе никогда не обзывай меня, – проворковал Нос. – Договорились, дружок?

Ходжа хрипел, тщетно пытаясь сопротивляться, но движения его становились все слабее и слабее.

Стряхнув оцепенение, Зажим ринулся вперед. Нос поднял голову, но было уже поздно – в его лицо летел кулак. Губы зэка лопнули, как перезрелый помидор, изо рта хлынула кровь. Его руки дрогнули, ослабив давление. Размахнувшись, Зажим ударил снова, на этот раз в висок психа. Глаза Носа закатились, и он, потеряв сознание, сполз на пол.

– Вставай, – сказал Зажим Ходже.

Тот все еще не мог оправиться от столь внезапного нападения, продолжая сидеть, раздвинув ноги, и кашлять.

– Поднимайся! – прикрикнул Зажим.

– Надо… открыть «стакан», – отдышавшись, произнес Ходжа. Кое-как поднявшись, он ударил ногой бесчувственное тело Носа.

– Я ничего не буду открывать, – злобно отозвался Зажим. – Уйдем вдвоем. А эти шавки пусть сами выбираются.

Ходжа печально покачал головой:

– Я знаю Доктора. Если он хочет, чтобы мы шли вместе… то так и будет.

Он потер шею, на которой краснела ссадина от наручников Носа.

– Иначе он с тебя живого кожу снимет, – тихо добавил он.

Зажим выругался, и удары, доносившиеся из «стакана», внезапно стихли.

Сава продолжал плакать.

* * *

– Ты слышал? – Митрич озабоченно мотнул головой в сторону кузова, туда, где находились заключенные. – Вроде упало что-то.

– Может, и упало, – не стал спорить конвоир. – Да и хрен бы на это. А может, они попрыгать решили, размяться. Там все-таки скучновато, хе-хе.

Лицо немолодого водителя посерьезнело.

– Зря шутишь, – произнес он. – И вообще, напрасно ты с ними не поехал. Как бы беды не случилось.

Старлей закряхтел.

– Умеешь ты настроение испорить, Митрич, – проворчал он. – Ладно, притормози. Выйду, посмо…

Фразу закончить конвоир не успел, так как его перебил удивленный возглас водителя. Старлей перевел взгляд на дорогу, и глаза его расширились.

Прямо перед ними на дороге стоял человек, мужчина. Он стоял полубоком, в полной неподвижности, повернувшись левым плечом к несущемуся прямо на него грузовику.

Митрич с силой нажал на клаксон.

– Что за дебил?! – воскликнул старлей. – Твою мать!

Резко развернувшись, незнакомец молниеносным движением вскинул руки. Перед глазами изумленных конвоиров что-то мелькнуло, и в следущее мгновение раздался едва слышный хлопок. На лобовом стекле проклюнулась бесформенная вмятина, от которой во все стороны тут же расползлись трещины.

– Митрич! – в панике заорал старлей. – Дави его!

Он что-то еще крикнул, но тут же последовал второй хлопок, и стекло лопнуло, осыпав ошалевших мужчин стеклянным дождем. В Митрича что-то с силой ударило, вжав его в сиденье, и ему стоило громадных усилий удержать в руках рулевое колесо. Он хрипло выматерился, правое плечо онемело от боли. Автомобиль на полной скорости занесло влево, натужно заскрипели покрышки, с хрустом выбрасывая нагретый солнцем щебень. Вячеслав что-то кричал, пытаясь перехватить у водителя руль, но было поздно. Сила инерции задрала левые колеса машины, и пару секунд «ГАЗ» стоял ребром, словно раздумывая, не вернуться ли ему в исходное положение, затем восьмитонная махина с грохотом рухнула на бок.

– Слава!

Митрич с трудом разлепил веки, почему-то ставшие странно-липкими и тяжелыми. Провел левой рукой по лицу, посмотрел. Вся ладонь была красной от крови. Он потрогал лоб и стиснул зубы, когда его пальцы коснулись влажного обрывка кожи, который висел, словно тряпка.

Водитель попробовал пошевелить правой рукой и застонал. Конечность отчаянно стреляла болью, как воспаленный зубной нерв, в плече торчало что-то темно-продолговатое. Митрич скосил глаза, стараясь рассмотреть инородный предмет.

«Стрела. Твою мать, в нас стреляли».

Пахло пылью и бензином.

– Вот гадюка, – сквозь зубы произнес Митрич, вспомнив человека на дороге. Что это было?! Сумасшедший или… попытка отбить заключенных?

При мысли о зэках, находящихся внутри автозака, водитель почувствовал, как кожу обожгло колючим холодом.

Нужно обязательно проверить камеры. К тому же там в «стакане» – женщина…

Митрич повернул голову, и его взгляд наткнулся на напарника. Старлей был без сознания, из уголка рта струился извилистый ручеек крови.

– Слава! – снова позвал мужчина. Протянул руку, толкнув конвоира в плечо.

Безрезультатно, тот не приходил в себя.

«Нужно выбраться из кабины, – пронеслась у водителя мысль. – Так будет проще вытащить Славу».

– Нет, – прошептал он вслух. – Сначала объявить тревогу. Так… – Он вздохнул, словно оправдываясь перед самим собой. – Так положено… По инструкции.

Митрич вытер глаза и потянулся к приборной панели, где была вмонтирована «Незабудка»[10]. Красная кнопка, казалось, снисходительно подмигивала своим рубиновым глазом, намекая, что у Митрича кишка тонка воспользоваться ею.

Однако, прежде чем указательный палец пожилого водителя лег на тревожную кнопку, дверь над его головой внезапно распахнулась, и чьи-то жилистые крепкие руки обхватили его за подмышки, поднимая наверх, как мешок.

Все было настолько стремительно, что Митрич даже не успел испугаться. Через секунду его выволокли наружу и швырнули на гравий, ударив ногой в живот. Кашляя и задыхаясь, водитель встал на колени и задрал голову. Глаза слепил яркий солнечный свет, и он, щурясь, смотрел на высившегося над ним коренастого мужчину. На нем был выцветший, покрытый пылью камуфляж, руки в черных перчатках, на голове капюшон. На правом бедре висел массивный арбалет, притороченный к кожаному ремню.

«Пистолет».

Эта мысль забилась в мозгу водителя пойманной в силки птицей.

Достать «ПМ» и пристрелить чертового психа.

– Ключи, – проговорил незнакомец. Его голос был низким и глухим, как если бы он разговаривал через толстый слой ваты.

– Что? Ключи? – машинально переспросил Митрич. Он потянулся к кобуре, поморщившись от боли в сломанной руке. Это не ускользнуло от мужчины в камуфляже, и он, вытянув руку, зажал в кулак лоскут кожи, свисающей с окровавленной головы водителя. Резко рванул на себя, обнажая рваную рану до самого носа. Митрич взвыл от боли, ему казалось, что его окунули лицом в кипящее масло.

Незнакомец швырнул кусок кожи на дорогу и отряхнул перчатки, всем своим видом показывая, что именно так следует сбрасывать соплю, прилипшую к пальцам после высмаркивания.

Митрич завороженно глядел на этот беспомощно-розовый клочок собственной плоти, на котором кое-где даже виднелись волосы. Совершенно некстати он подумал, что теперь у него на всю жизнь останется шрам.

– Ключи, – ровным голосом повторил мужчина.

Митрич непонимающе посмотрел на него и, тихо застонав, выпрямился. Его мутило и покачивало, как пьяного.

Незнакомец обхватил рукой стрелу, торчавшую из его плеча, и принялся вращать ее из стороны в сторону, расширяя рану. От новой вспышки невыносимой боли у Митрича потемнело в глазах, и он закричал.

– Ключи.

– У меня… нет, – выдохнул он, находясь в полуобморочном состоянии.

«Пистолет».

Митрич попробовал пошевелить пальцами простреленной руки, но едва ли ощущал свои движения – конечность болталась безжизненной плетью. Его правой руке явно не везло сегодня – похоже, кроме стрелы во время падения автозака он получил перелом.

С нарастающим ужасом водитель осознал, что вряд ли сможет расстегнуть кобуру. Во всяком случае, пальцами этой руки.

– У кого ключи? – осведомился незнакомец, оставив в покое стрелу. Кивнул в сторону кабины, где находился до сих пор не пришедший в себя Вячеслав. – У него?

Митрич ничего не ответил. Тяжело дыша, он протянул левую руку к кобуре, начав возиться с застежкой. Он скрипел зубами и матерился, одновременно вспоминая молитвы и мысленно уговаривая кобуру быть послушной, но застежка, как назло, почему-то наотрез отказывалась подчиняться.

Мужчина в камуфляже покачал головой и, нагнувшись, поднял с дороги крупный камень.

Водитель невидяще глядел на него, плотно сжав губы. Весь мир для него сузился до маленькой кожаной застежки каплеообразной формы, которая ни в какую не желала открывать крышку кобуры. Кровь из разорванного лица заливала шею и грудь, пропитывая служебную рубашку.

Незнакомец размахнулся.

Митрич попытался увернуться, но не успел. После первого удара колени его подогнулись, и он упал на щебенку, прямо изуродованным лицом на острые камни. Водитель был еще жив, хоть и потерял сознание. Камень опустился на его голову еще раз, хрустнул череп. Митрич вздрогнул, пальцы его с силой сжались до белизны в костяшках, по телу пошли конвульсии.

Он перестал дышать на пятом ударе, но «камуфляжник» продолжал с остервенелой сосредоточенностью поднимать и опускать камень, превращая голову уже мертвого водителя в багровую кашу.

Наконец он выпрямился. Небрежно бросил черный от крови камень в пыль, после чего, нагнувшись к трупу, открыл кобуру водителя и извлек наружу пистолет. Засунув его за пояс, он поднялся в кабину.

Первым делом он нашел и вытащил автомат, застрявший между сиденьем и бесчувственным телом старшего лейтенанта. Бросив «калашников» на дорогу, незнакомец снял перчатку и, затаив дыхание, пощупал пульс на шее тучного конвоира. Он был жив. И у него были ключи от камеры автозака.

«Камуфляжник» критически огляделся по сторонам, прикинув, что провести полноценный обыск охранника не представляется возможным. Ворочать в тесной кабине эту заплывшую жиром тушу у него не было ни времени, ни желания.

Чертыхнувшись, он все же попытался приподнять тело старлея, но после минуты напряженных усилий оставил эти бесплодные попытки. Мало того, что второй конвоир был вдвое тяжелее водителя, похоже, его ноги были зажаты сломанным креслом.

Мужчина снова обвел кабину холодным взглядом.

Времени было чрезвычайно мало. В любую секунду на дороге мог показаться посторонний свидетель.

Он вновь надел перчатку. Склонившись над телом охранника, нажал пальцами на глазные яблоки. Старлей застонал.

– Просыпайся, – спокойно произнес незнакомец, принимаясь хлестать мужчину по лицу. Из носа конвоира показалась кровь, и он, вскрикнув, разлепил веки.

– Ты… ты… кто ты? Какого лешего?!

– Ключи, – потребовал «камуфляжник».

– Тебе крышка, – хрипло проговорил старлей. – У тебя ничего не выйдет!

Незнакомец стиснул его массивную шею пальцами, и глаза Вячеслава выпучились, вылезая из орбит.

– Ключи.

Когда лицо охранника стало багроветь и он захрипел, мужчина ослабил хватку.

– У тебя три секунды, – произнес «камуфляжник», пока Вячеслав задыхался от кашля. Когда приступ прошел, он чихнул, выпуская изо рта розоватое облачко крови, после чего выдавил:

– Подожди… Сейчас.

Незнакомец кивнул, отодвинувшись.

Из кузова автозака неожиданно послышался какой-то шум, потом кто-то истошно закричал.

«Камуфляжник» инстинктивно повернул голову в сторону звуков, а когда взглянул на прижатого сиденьем конвоира, увидел наставленное в него дуло «ПМ».

– Сиди на месте… мразь, – прошипел Вячеслав. Рука его тряслась, и табельный пистолет ходил ходуном, словно весил несколько килограммов.

Незнакомец вздохнул, начиная пятиться назад. Его черные змеиные глаза не мигая следили за охранником.

– Стой! – закричал старлей, и в голосе раненого конвоира сквозила паника. – Стой, кому сказал! Убью!

Он попытался нажать на спусковой крючок, но тот не шелохнулся.

«Забыл снять с предохранителя», – сверкнула в мозгу запоздалая мысль.

Большой палец руки лихорадочно опустил рычажок в нужное положение. Между тем незнакомец почти вылез из кабины.

– Стой!! – завопил Вячеслав и выстрелил. Пуля попала в крышу грузовика.

Мужчина в камуфляже исчез.

– Митрич! – без особой надежды позвал водитель. Ему никто не ответил.

«Этот ненормальный убил твоего Митрича», – прошелестел кто-то у самого уха конвоира.

Вячеслав торопливо заворочался, пытаясь вытащить ноги из-под кресла. Изо всех сил напрягая мышцы и превозмогая жалящую боль, он сантиметр за сантиметром высвобождал придавленные конечности. Еще немного… Ему бы только дотянуться до приборной доски… и нажать кнопку…

Спрыгнув вниз, «камуфляжник» быстро скинул с плеч небольшой рюкзак и, расстегнув его, достал бутылку из плотного пластика с конусообразной насадкой. Открыв колпачок, он вплотную приблизился к открытой кабине и, вытянув вперед руки, стиснул пальцами бутылку. Из отверстия тут же ударила тугая струя, распространяя в жарком воздухе резкий запах бензина.

– Пись-пись-пись, – не меняя выражения лица, просюсюкал незнакомец.

Спустя мгновение из кабины раздался разъяренный вопль.

– Я пристрелю тебя! – орал старлей. – Вышибу мозги! Засуну ствол тебе в задницу и продырявлю насквозь, до самой башки!!! Слышишь?! Прекрати, ублюдок!! Сюда уже едет наряд спецназа! Я успел дать сигнал, понял?!

Струя едкой горючей смеси попала ему на лицо, и конвоир отчаянно заморгал глазами, которые нещадно защипало.

– Ключ, – раздался снаружи невозмутимый голос. – Или я сожгу тебя.

– Ублюдок! – вырвалось у Вячеслава.

Он задергался, словно пойманная в сети щука, но попытки освободиться из плена были бесполезны – своими резкими движениями конвоир лишь причинил своим зажатым, словно в тиски, ногам дополнительную боль. От неимоверного напряжения сосуды на его глазах полопались, заливая белки кровью, из-за колотящегося в оголтело-безумном ритме сердца грудь ходила ходуном, а виски сдавило стальным обручем.

«Не надо. Пожалуйста, не убивай меня».

Эти слова уже были готовы сорваться с окровавленных губ старлея, но перед глазами замаячило ледяное выражение лица «камуфляжника», и он угрюмо стиснул зубы. Так, что заныла челюсть. Этот отморозок собственную мать сожжет заживо и не моргнет.

«Тогда ты умрешь в мучениях, – снова заговорил внутренний голос. – Отдай. Отдай ему эти дурацкие ключи. Он не будет тебя сжигать. Ведь если он подожжет кабину, может загореться кузов. А ему нужно то, что внутри…»

Вячеслав провел кончиком языка по губам, с омерзением ощущая привкус бензина. Но проскользнувшая в закоулках мозга мысль немного воодушевила его и придала уверенность.

Будь что будет. И потом, когда начнется разбор полетов, он всегда может сказать, что ключи у него забрали, пока он был без сознания.

«Если доживешь до этого разбора, дружок», – хихикнул внутренний голос, и старлей поежился.

С трудом просунув руку в карман, он извлек наружу связку ключей и, вздохнув, швырнул ее в открытую дверь. Теперь от него уже ничего не зависит.

– Вот и славно, – тихо проговорил незнакомец. Он подобрал ключи, отряхнул их от пыли. Затем из кармана брюк выудил коробок с охотничьими спичками, достал одну, ловко чиркнул о терку. С тихим шипением на спичечной головке расцвело ярко-оранжевое пламя.

– Вы нам ключи, мы вам тепло, – обронил «камуфляжник», бросая горящую спичку в кабину. – Равноценный бартер.

Последовавший за этим звук «фуууух» заглушил преисполненный ужаса крик конвоира. Пламя вспыхнуло мгновенно, превращая кабину автозака в котел ада.

Вячеслав напрасно пытался сбить огонь. Взметнувшиеся ярко-оранжевые языки пламени с жадностью вгрызались во все подряд, не делая разницы между живым или неживым, между человеческой плотью или бездушным креслом. Палец старлея непроизвольно нажал на спусковой крючок, и пистолет дважды выстрелил. Сразу после этого он выронил табельное оружие, продолжая кричать.

Волосы на его голове вспыхнули, как сухая солома, и, затрещав, сгорели в одно мгновение. Пылающая одежда, потемнев, быстро превратилась в серые хлопья, которые вплавливались в пузырящуюся кожу. Мужчина поджаривался заживо, как в печке. Издав животный вой, Вячеслав забился в агонии, но вскоре застыл, беспомощно раскинув в стороны скрюченные руки.

* * *

Как только автозак перевернулся, Зажима охватил беспримесно-дикий, ни с чем не сравнимый страх, хотя внутренне зэк готовил себя к любому непредвиденному повороту событий. Потеряв равновесие, он грузно свалился вниз, больно ударившись рукой о скамейку, но даже в те тысячные доли секунды, когда пол уходил из-под ног зэка, наверх, словно мутный пузырь, всплыла леденящая кровь мысль: «Горянка».

Да, Горянка. Чертова река, у которой, если верить маляве Доктора, все и должно было произойти.

«Ни хрена он не сделал, этот Доктор».

Ну, может, он взорвал колесо автозака, и теперь эта огроменная махина катится вниз, словно ржавая консервная банка, если по ней наподдать ногой, катится прямо в речку, в ее темную и холодную глубину, где нет ни воли, ни света, ни солнца, ни вообще ничего. Есть лишь глупые рыбы с выпученными глазами, которые только и умеют, что жрать водоросли, пускать пузыри и плямкать своими дурацкими губами…

От этой мысли Зажима пронизал такой всепоглощающий ужас, что из его глотки вырвался истошный вопль. Впрочем, он не был исключением – кричали все.

Все, кроме Носа. Слегка выступившая бледность на его отталкивающем лице, пожалуй, была единственным внешним изменением в уголовнике. Хрюкнув, он подтянул к себе ноги, сжавшись в клубок. Затаив дыхание, Нос неотрывно смотрел куда-то в стену, будто перед ним был не матово-серый лист стали, а телевизор, по которому транслировали его любимый фильм. Закованные в наручники руки он держал перед собой, словно в молитве.

Время шло, а грузовик не двигался. И судя по всему, он все еще оставался на суше, и на душе Зажима отлегло.

Он медленно поднялся, ощупывая ушибленный при падении локоть. Ходжа вполголоса матерился, смахивая кровь, сочившуюся из рассеченной брови. Собственно, он больше размазывал ее по лицу, нежели вытирал.

Сава, жалобно подвывая, как побитый пес, ползал на карачках в поисках слетевших очков.

В «стакане» было тихо.

– Похоже, Доктора работа, – наконец произнес Ходжа, и в его голосе ощущался благоговейный трепет. Спотыкаясь, он шагнул к люку, который в результате падения автомобиля теперь располагался сбоку. Подергал на себя.

Снаружи раздался крик мужчины, и Ходжа вздрогнул, инстинктивно отступив назад.

Крик повторился, затем воцарилась тишина.

Зажим перехватил напряженный взгляд Ходжи.

– Охрану кончают, – прошептал Зажим, и от осознания этой мысли уголовник внезапно испытал нескрываемое злорадство.

«Получите, суки драные. Наше вам с кисточкой…» – мысленно произнес он.

Саве наконец удалось обнаружить свои очки, и он торопливо нацепил их на нос. Одно стекло было треснуто, из-за чего левый глаз заключенного словно рассекли надвое ланцетом. Зэк тихо всхлипнул.

– Закройся, – бросил злобно Зажим, прислушиваясь к тому, что происходило снаружи.

Некоторое время слышалась невнятная возня, затем прозвучал выстрел.

Сава пригнулся, закрыв лицо ладонями.

– Мать моя на роликах, – выдохнул Ходжа. – Шмалять начали.

Из кабины автозака вновь донесся озлобленный крик.

– Я не хочу… – вдруг пробубнил Сава, убирая руки от лица. Он нервно облизнул губы. – Пусть все поскорее закончится. Мы…

Зажим, ни слова не говоря, навис над рыхлым зэком и с силой ударил его по уху. Сава взвизгнул, сжавшись в комок. Громадный, бесформенный, дурно пахнущий комок.