Третья миссия

Третья миссия

Илья Бровтман

Автор выражает благодарность Сергею Теплякову за помощь в создании этой книги

© Илья Бровтман, 2021

ISBN 978-5-0055-2662-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Двадцатый век свой завершил забег, оставив на планете след кровавый. Ему на смену двадцать первый век пришел, ломая правила и нравы. Как спринтер, ускоряя свой разгон, наш век, не зная сам, к чему стремиться, несется над землей как Фаэтон, как жадная голодная волчица. В зените жизни силимся понять к чему пришли, и что нам дальше светит. Зачем нас родила когда-то мать? Какой мы след оставим на планете. Обычно эти мысли с сединой приходят, или вовсе не тревожат. Случается, однако – молодой без этих рассуждений жить не может. Вот и ко мне пришёл сомненья бес. Хочу взглянуть на прожитые годы. Добрался я до высоты небес и чувствую нехватку кислорода.

Наверное, ошибся эрой я. В галантном веке должен был родиться. Когда за честь, живот свой не щадя, готов рапиру обнажать был рыцарь. Произнося святые имена, он шпагу в ход пускал за честь фемины. Но рыцарские эти времена закончились под грохот гильотины. Мне идеалы тех времён близки, а нынешние несколько туманны. Я рос, своей эпохе вопреки, воспитанный на мифах и романах. Ещё мальчишкой зачитал до дыр про подвиги Геракла и Персея, а отроком мечтал под звуки лир держать в своих объятьях Галатею.

Я дерево не вырастил пока. Не удалось еще родить мне сына. Не выстроила твердая рука не то, что дом – хотя бы мезонина. Какой я по себе оставлю след? Кто вспомнит обо мне под облаками? Падет на землю вялый пустоцвет, смешавшись с перегноем под ногами.

Десятка два бездарных эпиграмм, чуток стихов – ни радостных, ни грустных и несколько компьютерных программ, написанных, чтоб кушать хлеб насущный. Да вот и все, что мне принес Пегас. Гордиться этим как-то не пристало. Карабкаясь сквозь время на Парнас, бумаги я извел пером не мало. Пожалуй, пара этих жалких слов – стихов из коленкоровой тетради не стоят сотен кедров и дубов, что лесоруб спилил бумаги ради.

Мне скоро тридцать, я ищу резон – в своих словах, поступках и сужденьях. С чем я пойду за этот Рубикон? Узнаю ль я сердечное волненье? Сумеет ли душа затрепетать и, превратившись в песню трубадура, пропеть её, не в силах устоять под градом стрел проказника Амура.

Сознание повисло как топор в тяжёлых думах, грустных размышленьях. Вдруг ожил удивлённый монитор, мелькая электронным сообщеньем. Кому охота поздно так писать? Уже Луна стремится к небосклону. Я никогда не смог бы угадать, что это пишет девушка Иллона. От Бога мог бы ждать письмо скорей. Наверно года два сидим мы рядом, но никогда не говорили с ней и никогда не обменялись взглядом. Что знаю я о ней наверняка? Задумался невольно над вопросом. Как горизонт в тумане далека. Бесцветна, словно воздух, безголоса.

Девчонки любят бёдрами вилять, чтоб парни их глазами раздевали, а ей на это кажется плевать. Работает, не ведая печали. Сидит пред монитором целый день. Устали мышка и клавиатура. Скользят по ним, не знающие лень, девичьи ноготки без маникюра.

Она в меня быть может влюблена. Уловка мне не хитрая знакома, но слёзно обращается она, чтоб я помог ей сеть настроить дома.

Что ей ответить? Что спешу уйти, и в супермаркет заглянуть попутно? Но говорить, неправду нету сил. И вечер мой свободен абсолютно. К клавиатуре тянется рука. Мне как всегда не хочется лукавить. Печатаю я буквы «О» и «К» и нажимаю клавишу «отправить».

Смотрю: она ответ читает мой, не поднимая на экран ресницы. Но лишь едва кивает головой. Что говорить – престранная девица. Всегда молчит. С девчонками болтать о том, о сём видать не интересно. Но глупою её нельзя назвать. Просторно мыслям, а глаголам тесно. С работою справляется всегда. Начальство хвалит, а её программы, плоды оригинального труда, нехарактерны для обычной дамы.

А может быть не стоит усложнять, и к жизни нужно проще относиться? Возможно, это божья благодать, когда тебя зовёт к себе девица. Пусть внешностью она не хороша, но может за невзрачною фигурой, скрывается широкая душа и яркая чудесная натура.

Не выдаст Бог и не сожрёт свинья, коль вечер проведу я с ней на пару. И вот уже, отбросив мысли, я с Иллоною шагаю по бульвару.

Вот я в квартире, ковролином пол устелен, всё со вкусом, хоть и скромно. Я вижу засервированный стол на две персоны в комнате огромной.

Иллона говорит:

– Входи смелей. На пять минут покину, с позволенья. Воды себе или вина налей. Ведь у меня сегодня День Рожденья.

Она уходит, я стою один в дверях и от того топчусь неловко, среди диванов, кресел и картин. Я обвожу глазами обстановку.

Уставленный косметикой трельяж, в углу стоит компьютер сиротливо. Пейзаж какой-то маслом – «Тихий пляж на берегу Бискайского залива». В другом углу огромный шифоньер. Такой старинный монстр четвероногий. Размером подходящий как вольер для бегемота или носорога.

Вдруг пробегает холод по спине от странного на вид фотопортрета. В ажурной рамке вижу на стене – Иисус Христос на фоне Назарета. Я не ошибся, именно портрет. Не глянцевый плакат и не икона. Его, и у меня сомнений нет, на фотошопе сделала Иллона. Непросто чем-то удивить в наш век. В компьютерном дизайне сам я дока, но чтоб такое сделал человек?! Мне до такого мастерства далёко. Как сделать, чтоб лилось из-под ресниц бездонных глаз лучистое сиянье? Я не видал таких прекрасных лиц. Великих, как законы мирозданья.

А рядом с ним висит Исаак Ньютон, на фото непривычного мне вида. Сократ и Аристотель, и Платон, цветные фотографии Эвклида. Декарт, Эйнштейн, да Винчи, Птолемей. Портреты Архимеда, Галилея. А это кто? Наверное, Моисей. Я удивлён прекрасной галереей. Вот Диоген, ещё какой-то грек. Смотрю на эти снимки как на чудо. А это что за дивный человек? Тут я услышал голос:

– Это Будда. Он был таким, когда цвела весна.

– Я думал, ты пошла переодеться.

Но без смущенья молвила она:

– Дала тебе возможность оглядеться.

А что я ждал? Что мышка без хвоста, всё в той же серой будничной одежде как соловей зальётся на кустах и станет ярче, праздничней, чем прежде?

Я ей сказал, теряя мысли нить:

– Ты, почему мне раньше не сказала? Ведь без подарка в гости приходить на именины как-то не пристало.

– Садись за стол, налей себе вина. Ведь ты с работы, закуси немного. Нам этой ночью будет не до сна, и предстоит неблизкая дорога.

Таких намёков я не ожидал от скромницы такой и непременно скажу: я не маньяк и не нахал, но это как-то слишком современно.

Я не ханжа, но это не понять. Мне стало как-то вовсе неуютно. Я должен знать, с кем я ложусь в кровать, а мы с ней незнакомы абсолютно. Пожалуй, приближается гроза. Скажу, открыто ей я всё, не струшу. Я даже не видал её глаза, без этого ведь не залезешь в душу. Должно быть, слышно сердце в тишине, и женщина должна ночами сниться. Но в этот миг на удивленье мне она подняла медленно ресницы.

Я провалился в чёрные глаза. Ведь никогда не ощущал такого, и в этот миг я сам себе сказал, что нету в словаре точнее слова. Я не видал таких чудесных глаз. Она так просто на меня смотрела, что слов не находил, пропал мой глас, и удивленью не было предела. Да, счёт открыт, я пропускаю гол. Она меня в момент околдовала. Я взгляд смущённо от неё отвёл. Я поражён, но этого так мало.

Легко привлечь пчелу на сладкий мёд. Её пьянят цветов прекрасных чары. Но я спокоен, холоден как лёд, не ощущая запаха нектара. Бугрилась предо мной девичья грудь. Иллона в метре от меня сидела. Но, чтоб хотелось в душу к ней нырнуть, мне нужен запах молодого тела. Да запах, видно, так создал творец людей и их за то изгнал из Рая, что, ощущая запахи, самец поступками своими управляет. Мы как собака взять, способны след и мчим на встречу своему кумиру. А в тот же час, когда погашен свет, ведёт нас обоняние по миру. По запаху младенец ищет мать и тянется к ней нежными губами. По запаху пытаемся понять, чего желает тот, кто рядом с нами. Не пахнет только робот – автомат, который очень тщательно помыли. Вдруг я услышал чудный аромат, как будто пузырёк духов открыли. Как будто разлился одеколон, но нет нигде открытого флакона. И понял я, откуда льётся он. Течёт благоуханье от Иллоны.

Я поражён. Два ноль – она ведёт. Со мной ещё такого не бывало: чтобы в душе так быстро таял лёд. Она меня легко околдовала. В мозгу моём творился кавардак. Душа неслась по солнечной поляне.

– Не думала, что запах важен так. Как мало знаю вас ещё, Земляне, – признала чудным голосом она, – что ж, знаниям и правда нет предела. Что можно захмелеть не от вина, а от простого аромата тела? Теперь, когда ты крайне удивлён и не уверен сам, чего ты хочешь, хочу я посвятить тебя, Антон, в свой план по проведенью этой ночи. Напрасно ты напрягся как струна. Даётся ночь не только для интима. Есть во вселенной дивная страна, в которой можешь стать ты пилигримом. Есть выход первый – ты не веришь мне, считая это шуткой неуместной. Потом находишь истину в вине, в салате, в рыбе, в устрицах чудесных. Съедаешь торт и выпиваешь чай, повязываешь тёплый шарф на шею. Мне говоришь обычное «прощай» и спать домой шагаешь поскорее. А в понедельник в девять как всегда пойдёшь на фирму, сядешь к монитору, и будут годы литься как вода, бесцветная вода как разговоры. Ты не услышишь больше обо мне. Приказ подпишут, вскоре увольненье. Исчезну я, как рукопись в огне, не выполнив своё предназначенье.

Считай, что это было всё во сне. Как в летаргии, забытьи и коме. Ты никому не скажешь обо мне, чтоб не прожить остаток дней в дурдоме. Хватает там людей и без тебя, которые открыть не в силах двери, кого настигла схожая судьба. Не все своим глазам способны верить. Так повелось: не можем увидать того, что в нашей вере не встречали. Зато способны вере предавать то, что вовеки сами не видали.

Но есть и план другой на эту ночь. Чтоб выполнила я своё заданье, поможешь ты, а я смогу помочь. Ты прикоснёшься к тайнам мирозданья. Открою я секрет тебе, Антон, я гость на голубой планете вашей. Мой дом в краю с названием Зитон и нету места во Вселенной краше. Узнаешь, как устроен этот свет. В пучине знаний разум твой утонет. Есть в космосе содружество планет. Ты погостишь немного на Зитоне. Примерно через час начнём полёт. Покинем то, что буднично и бренно. Появится как в сказке космолёт и унесёт на ночь на край вселенной. Решайся, если ты мне скажешь «да», об этом никогда не пожалеешь, а «нет» – забудь об этом навсегда. До полночи ещё домой успеешь.

– Как поступить? Что ей сказать в ответ? Как это всё чрезвычайно сложно. А вдруг её слова не полный бред? Не всё, что мы не знаем – невозможно. Как объяснить проникновенный взгляд, манящий глубиной, как океаны? И этот дивный нежный аромат, окутавший меня своим дурманом?

А эти снимки – в рамке на стекле? Такой дизайн необычайно сложен. Чем угрожает предложенье мне? Чем я рискую? Чем я так встревожен? Рискую оказаться в дураках? Мы не боимся другу корчить рожи. А, бегая по парку впопыхах, мы не рискуем насмешить прохожих? Когда стаём на лыжи в первый раз, то не боимся залететь в сугробы? Зато пугают заговор и сглаз, и голос, прозвучавший из утробы. Нередко зло имеет добрый вид. Его коварство в темноте не видно. Нас часто неизвестное страшит, хотя порой бывает безобидно. Кто не рискует, тот не пьёт вино. Свинья не съест и Бог нас не осудит. Я не сгорю, коль в омут суждено. Всё, решено: пусть будет то, что будет.

– Вот и прекрасно, честно говоря, меня твои сомненья удивили, – её певучий голос слышу я, – но рада я, что разум пересилил. Невольно на неё бросаю взгляд. Всё это удивительно и странно. Я поражён, она как телепат мои читает мысли постоянно.

– Спокойно, – говорю себе, – Антон, я не боюсь душевного канкана. К ответу я готов, какой резон стесняться мыслей, если нет обмана? Измен не помышляет голова, а помысел мой честен и возвышен. Горжусь я тем, что лживые слова из уст моих пока никто не слышал. Я в жизни ситуации такой, что нужно лгать, встречал не так уж много. А, правда для меня не звук пустой, а ровная и чистая дорога. Сворачивать с дороги не к лицу. Правдивым в жизни быть гораздо проще, а ложь плутает, бродит по кольцу, как тропка вьётся по дубовой роще.

– Да, ты, Антон, лишь правду признаёшь, не врут твой ум, не врут язык и очи. В мозгу твоём я не видала ложь, за это избрала тебя из прочих. Чтоб ты будил сознание людей. Нельзя идти к реке, не зная брода. Ты должен будешь, словно Прометей, дорогу осветить людскому роду.

Я не Землянка, далеко мой дом. Я послана на землю пилигримом. Так далеко, что вы своим умом сочтёте этот мир недостижимым.

Наука на Земле – какой-то мрак и лучшие умы так мало знают. Вселенная устроена не так, как ваши астрономы представляют. Вы поняли, что возле сгустка масс пространство искривляется обычно, но градус искривления подчас разнится в разных областях прилично. Поэтому вселенная не шар, а скомкана в комок, как лист бумажный. Галактики струятся, словно пар, но это все, поверь, не так уж важно.

Бывает сопряжение планет. Находятся они буквально рядом. Но мы, через десятки тысяч лет, способны в телескоп их видеть взглядом. Настолько рядом, что орбиты их идут под ручку, словно на свиданье.

Дорога между ними будто штрих. Короткий штрих на карте мирозданья. Содружество наш межпланетный дом. Мы все биологически похожи. У всех набор таких же хромосом, аналогичный цвет волос и кожи.

Наука каждый день идёт на бой. Есть пять ступеней на пути познанья. Зитон, моя планета, – на второй, Земля в четвертой стадии познанья. Пришел момент немного подучить, чтоб вы могли пойти на третью фазу. В содружество планетное включить, и дать Вам доступ к общих знаний базе. Хотим мы, чтоб умнее стал Ваш род. Поверь, нам это тоже очень важно. Об этом позже – близко космолёт. Мы скоро в путь отправимся отважно.

И вправду я услышал мерный гул. Как будто бур включили у дантиста. Иллона встала, отодвинув стул. Я шел за ней, но с видом фаталиста. Что ждет меня? Кончина и позор? Или познанье, что сулит Иллона? Надеюсь, не обманет ясный взор, мираж и тень – рабы иллюзиона.

В раскрытый шкаф вступил я, чуть дыша. В уютном кресле замер в ожиданье. Готовится мятежная душа соприкоснуться с тайной мирозданья. Закрылась дверь, зажегся тусклый свет. Иллона кнопки на пульте нажала. Мы с ней неслись среди других планет, и кресло подо мной слегка дрожало:

– Летим и через два земных часа мы в ста парсеках будем на Зитоне. Ты желтые увидишь облака и белые спирали на Тароне. Тарон – звезда, светило юных грёз. Зитон – её прекрасная планета. На ней не знают снега, града, гроз. Чуть-чуть весны и длительное лето. Живем всегда в покое и тепле, как нежная травинка на поляне. Мне довелось родиться на Земле, в роддоме – как обычные земляне.

Отправлена беременная мать была на Землю. Я тянулась к свету. Должна была я Землю познавать, чтоб выполнить задание совета. Потом я улетела на Зитон. Росла в семье, науку изучала. Непросто жить раздвоенной, Антон, а мне пришлось быть между двух причалов. В земные ночи видела во сне – Зитона облака, моря и горы. А дома, на Зитоне, в тишине я тосковала о земных просторах.

Часы уже по-новому бегут. Был прав Эйнштейн, хоть в это трудно верить. Пока пройдут земные пять минут, примерно пол часа Зитон отмерит. А мы должны немного отдохнуть. Закрой глаза, приятных сновидений. Нам предстоит с тобой неблизкий путь и много интересных впечатлений. Надеюсь, будет наш круиз хорош, неделю мы пробудем на Зитоне. Ты многое узнаешь и поймешь, потом опять полет в нейтральной зоне.

Два выходных промчатся. На Земле навряд ли поменяется картина, пока мы будем в неге и тепле, а в понедельник вновь вернемся в зиму. Придешь на фирму – включишь монитор, но жить уже по-прежнему не сможешь. Не забывая этот разговор, ты по-другому жизнь увидишь тоже.

Глава 2

Проснулся я от лёгкого толчка. Уже глаза открыть наверно можно. Горячая и мягкая рука меня взяла за локоть осторожно. Открылась дверь, я сделал быстрый шаг, и потолок меня ударил в темя. Как мог я позабыть – здесь всё не так. Другое притяжение и время. Мне показалось, я бы мог взлететь. И, будто воробей парить немножко. Но, что бы головой не биться впредь, ступать я должен мягко, словно кошка. Всё как обычно было предо мной, и если бы не эта лёгкость в теле, о том, что я покинул шар земной, наверно никогда бы не поверил. Стоит кровать за ширмой в глубине. Такой же стол как в комнате Иллоны. Похожие картины на стене, а на полу лежит палас зелёный.

– Мы на Зитоне, – голос слышу я, – пройдёмся по планете нашей вскоре. Нас ждёт моя любимая семья. Я думаю, они уже все в сборе.

Открылась дверь, в глаза ударил свет, причудливым лучом скользнув по коже.

– Приветствую на лучшей из планет. Надеюсь, ты её полюбишь тоже.

Я был тем светом дивным поражён, луч золотистым как у Солнца не был. В окно глядел причудливый Тарон, оранжевым пятном на четверть неба. Я осторожно по полу скользил, но семенил невольно еле-еле, почувствовав в себе избыток сил и лёгкость непривычную доселе. Струёй воды лицо своё обдал. Вода лилась из крана как-то вяло. Я в зеркале себя не узнавал – щетина за ночь слишком длиной стала.

– Ты удивлён, как тут течёт вода? У нас совсем другое притяженье. Ты к этому привыкнешь без труда, но только делай плавные движенья. Трудней гораздо будет нам тогда, когда вернёмся на твою планету. К Земле привыкнуть тяжелей всегда. Я шёл вперёд и жмурился от света.

Я в удивлении всё еще моргал, разглядывая на стене картины. С Иллоной вышли мы в просторный зал навстречу седовласому мужчине. Он коротко представился:

– Гарон, – прищурившись от яркого Тарона, – Как встретил вас наш ласковый Зитон? Надеюсь, вы здесь будете как дома. Его проникновенный тёплый взгляд пронзил меня, всё в голове поплыло. И голос гулкий, словно камнепад меня заворожил своею силой.

– Вам этой ночью было не до сна. Я карибану предложить хотела, – сказала, подойдя, его жена. С улыбкою представившись:

– Тарелла.

В её глазах я увидал туннель, светящийся как будто две иконы. И я провёл невольно параллель с глазами необычными Иллоны. Потом пожали крепко руку мне два брата, подошедшие от двери.

Всё это было словно в дивном сне. Непросто оказалось в это верить. Ещё вчера о вечном размышлял. Не зная сам – зачем живу на свете? Сегодня путешественником стал на незнакомой мне досель планете. Ну и за что мне эта благодать? Такое осознать умом не просто. Ведь нужно, чтоб такое увидать – неделю пить, не пропуская тостов. Но разум мой ничем не замутнён, и Вакху поклоняюсь не усердно. За что такими мыслями пленён мой мозг? И он болит немилосердно. Но я не сплю, всё это наяву. Мне зитоняне дружески жмут руку. Как будто натянули тетиву моих сомнений и терзаний муку. Зачем вести с самим собою спор? Передо мною карибан на блюде. Ведут непринуждённый разговор радушные приветливые люди. Макая карибаны в синалём, мне наливают в чашку мамоленту. И говорят на языке земном как на родном – без всякого акцента.

– Есть в нашей базе знаний языки планет, известных жителям Зитона. Для нас они доступны и легки, – услышал я приятный бас Гарона.

Он так же мысли может прочитать. Для них, пожалуй, люди как приматы. Я это сразу должен был понять. Они тут все наверно телепаты.

– Не стоит вам печалиться, Антон, мы этому и вас научим скоро, – сказал с улыбкой доброю Гарон, – кто честен тот не будет знать укора. Я знаю: Ваши помыслы чисты как у младенца в час его рожденья. Позвольте с вами говорить на «ты», нам предстоит немалое общенье. Ты должен знать, зачем такой вояж. Не для потехи, не для развлечений. Пополнишь ты немало свой багаж и знаний, и, конечно, впечатлений. Не нужно вспоминать, что голова открыта для других как будто книга. Пусть связывают добрые слова с другими как железная верига.

Он замолчал и встал из-за стола, пошёл к двери пружинистой походкой. Хоть он меня с собой не приглашал, я всё же семенил за ним неловко. Мы с ним зашли в уютный кабинет. Он произнёс, бросая взгляд в оконце:

– Ты должен знать историю планет, особенно Земли системы Солнца. Примерно сто земных веков назад, тогда земляне были дикарями, Земля в пространстве выстроилась в ряд с планетой Лапитон системы Хами. Портал был близ Азорских островов, и к суше приходилось добираться. А лапитонцы посылали ПСов, но не собак, не стоит улыбаться. ПээС – огромной мощности поля, которых дикари считали Богом. Окутывая мыслящих землян, им открывали к знаниям дорогу. ПСы – этой информации поля. Висят они как грозди винограда. Но их должны не многие понять, а только те, кто их поймёт как надо. Ведь знания – опаснейшее зло, а вовсе не чудесное сиянье. Кто понял их – тому не повезло, и в этом вечный парадокс познанья. Учёный для познания готов, паря по небу к истине стремиться. А в результате жадный птицелов на вертел войн насаживает птицу. История – кровавый след огня, для мыслящих людей невыносима. Убийства развращают и пьянят как зарево горящей Хиросимы. Да разве важно, чья это вина. Нельзя давать гранату обезьяне. Кто будет виноват? Когда она сама погибнет и прохожих ранит. Вот также лапитонцы, посмотрев, что люди дикари и дилетанты, покинули планету. Улетев, остались в древних мифах как Атланты.

Прошло с тех пор немало тысяч лет и вот планета Вом системы Тымпы, ведущая в содружестве планет, колонию создала на Олимпе. Колония создала мощных ПСов. Богами колонисты в мифах стали, и много умных греческих голов оттуда информацию черпали. А в тот же час планетой Тамали, открыт был порт в Тибете, на Востоке. Удобно через землю пролегли для космолётов транспортных потоки. С тех пор Земля в содружестве планет приобрела немалое значенье. Расчёты показали: много лет не будет прекращаться сопряженье. Был пролит на Земле познаний свет. Философы родились, эскулапы. Тогда принял решение Совет развить её до третьего этапа. Был введен в поле сильный знаний пласт,

Чтоб осветить познаниям дорогу. Как поросль сквозь толстый снежный наст наука пробивалась понемногу.

Но люди продолжали воевать. Для дикарей такое – характерно. Как объяснить, что плохо убивать? Как выполоть в землянах эту скверну? Собрались представители планет, судьбу планеты вашей обсуждая. Решение тогда принял Совет, и миссия назначена земная. Агенты изучали целый век, ища кому нести источник света. И, наконец, был выбран человек – обычный паренёк из Назарета.

Он посетил планету Тамали, и видел, как живут тамалитяне. Давать ему советы мы могли, но сделать сами всё должны земляне. Увиденным юнец был поражён, глаза его горели в восхищеньи. Он был умён и мудр как Соломон, и чист душой как Ангел в день рожденья. Он захотел, чтоб жители Земли счастливо жили, как тамалитяне. Чтоб не было ни войн, ни крови. Дышали добротой самаритяне.

Но как легко поставить пред собой великую и ясную задачу, так тяжело вести за это бой надеясь на фортуну и удачу. На практике задача не проста. Хоть цель ясна – ты подсмотрел в ответе. Как, не имея чистого листа писать поэму о добре и свете? Как людям объяснить, что есть любовь? Что меч не плуг и созидать не может. Их как вино пьянит людская кровь, а кубки так на черепа похожи. Весь дух людей идёт в трибуны рёв, а жить в любви пока что не умеют. Важнее хлеба зрелище боёв, когда толпа сойдётся в Колизее. Нет счастья большего, чем муки наблюдать, а он хотел другое наслажденье. Мечтал, что б неземная благодать другим открылась тоже в час прозренья. Он людям нёс огонь, как Прометей решить, пытаясь сложную задачу. Но знания так чужды для людей – что толку от Луны в ночи незрячим. Они идут ведомые грехом. Понятия о святости забыто. Ведёт их Арес, Вакх и Купидон. Им не нужны, ни Феб, ни Афродита. Как разорвать порочный этот круг? Как людям преподать свою идею? Толпою движет глупость и испуг, а управляют ею фарисеи.

И Он учил, ему внимал народ, а кое-кто пытался разобраться. Чтоб понял это человечий род, Он божьим сыном начал представляться. Он, в самом деле, был как будто Бог, и крест себе взвалил на плечи гордо. Но что Он на Голгофе встретить смог? Лишь алчные завистливые орды. Он светоч из груди своей извлёк, и осветил дорогу иудеям. Постиг Его несправедливый рок, такой же, как беднягу Прометея. Кто свет несёт – на муки обречён. Жестокость разъедает как экзема. Ласкает слух людей страданий стон, как песни соловья в саду Эдема. А Он им про любовь вещал с креста. Про сердце, про прощение и Бога. И верил, что людская доброта сумеет к счастью проложить дорогу. Страдая за грехи других людей, не обращал внимание на раны. Надеясь глубиной своих идей, извлечь народ из мрака и тумана.

Потомки благодарно про Христа слагали песни, гимны, пели оды. И с именем священным на устах с мечами шли в крестовые походы. Его слова, поняв наоборот молиться, стали звонкому булату и убивать. Обманутый народ платил при этом дорогую плату. Разить мечом под именем святым, плодить сирот и вдов, калек убогих – итог учений и пожарищ дым планету охватил во имя Бога. Он над Землёй хотел огонь поднять горячими и чистыми руками. Но факелами стали поджигать на площадях костры с еретиками.