Необыкновенный консилиум

Если приложить к грудной клетке палец, а другим пальцем постучать по нему, как молоточком, получится высокий прозрачный звук. Это оттого, что в лёгких находится воздух. Если постучать по тому месту, где сердце, звук получится низкий и тупой: в сердце воздуха нет, оно наполнено кровью. Если же тупой звук появится над лёгкими, то есть там, где его не должно быть, значит, что-то там не в порядке.

А ещё можно выслушать лёгкие трубкой. Если движения воздуха не слышно, значит, лёгкое в этом месте не дышит.

А когда у человека плеврит, можно услышать, как трутся друг о друга воспалённые плёнки: хруп-хруп, точно кто-то хрустит валенками по снегу.

А если услышишь звук лопающихся пузырьков, значит, это не плеврит, а другая болезнь – воспаление лёгких.

А если… Но таких «если» можно было бы перечислить ещё добрых три десятка. Я хотел лишь на нескольких примерах показать вам, как исследуют лёгкие. Теперь поговорим о сердце.

Сердце издавна считается средоточием жизни. Это потому, что от него зависит кругообращение крови во всём организме. Вот оно пульсирует, бьётся под пальцами с левой стороны между пятым и шестым ребром. (Встречаются люди, у которых сердце расположено справа, но это большая редкость.) Сожмите руку в кулак. Вот такой примерно величины ваше сердце. По форме сердце напоминает грушу, которая перевёрнута верхушкой вниз. Эта груша покачивается на толстых, в два пальца, кровеносных сосудах. Верхушка то сожмётся, то разожмётся и стучит в рёбра.

Работу сердца можно сравнить с насосом. Насос сначала набирает воду, потом выбрасывает. Так он перекачивает воду из одного бассейна в другой. Сердце тоже перекачивает кровь – перегоняет её из вен в артерии, чтобы она струилась по всему телу.

В сердце у нас четыре камеры: два предсердия, два желудочка. Они работают по очереди. Сначала разжимаются предсердия, и в них набирается кровь. Потом предсердия сжимаются, а желудочки разжимаются, – кровь переливается в желудочки. Потом резко сжимаются желудочки. Куда теперь пойдёт кровь? Назад в предсердия? Нет: обратный путь ей преграждают сердечные клапаны. Они, как двери, открываются только в одну сторону. И кровь выбрасывается в артерии: из правого желудочка в лёгочную артерию, из левого – в аорту.

Всё это получается быстро, слаженно и ритмично. Причём сердце умеет соразмерять свою работу с деятельностью всего тела: оно делает это точно и мгновенно, не ожидая напоминаний. Пока вы спокойно сидели и читали эту книжку, сердце билось не спеша – шестьдесят раз в минуту. Но стоит вам вскочить и помчаться на улицу, и оно заработает в два раза быстрее. А когда вы спите, оно работает совсем медленно, раз пятьдесят, а то и сорок в минуту. Но работает. Сердце никогда не спит.

Ни одна машина, ни один механизм не могут без перерыва, не останавливаясь ни на минуту, работать подряд восемьдесят, даже девяносто и больше лет. А сердце может.

Теперь попросите приятеля снять рубашку и приложите ухо к его груди. Вы услышите глухое ритмичное постукивание. Говорят, что сердце работает, как часы, но это сравнение неудачно. Часы тикают непрерывно, а сердце стучит с промежутками. Тук- тук – и коротенькая пауза. Тук-тук – опять пауза.

Когда я ещё учился в медицинском институте, к нам в аудиторию однажды принесли магнитофон. И вдруг раздался торжественный бой, похожий на звук огромного метронома. Это был стук человеческого сердца, многократно усиленный. Его записали на магнитофонную ленту.

Чтобы узнать, жив ли человек, прикладывают ухо к сердцу. Пока оно бьётся – человек живёт.

Но для исследования сердца этого мало. Мало услышать голос сердца: необходимо разобраться в его звуках. Надо понять, о чём твердит этот неустанно звучащий голос.

Оказывается, просто так, одним ухом, сделать это невозможно.

Глава 11. Деревянная дудочка и барон Мюнхаузен

Сто пятьдесят лет назад французский врач Лаэннек сделал одно открытие. На первый взгляд оно может показаться скромным, но в действительности оно было по-своему не менее замечательным, чем, например, открытие электромагнитной индукции, совершённое примерно в это же время.

Вот как рассказывал о нём сам Лаэннек:

«Меня пригласили к одной молодой особе, у которой были общие признаки болезни сердца, но обычное исследование давало мало данных… Тогда я взял тетрадь и скрутил её в трубку. Один конец трубки я приложил к сердцу больной, а к другому концу приложил своё ухо. Я был поражён, услышав биения сердца, гораздо более ясные и отчётливые, нежели я когда-либо это наблюдал, непосредственно прикладывая ухо».

Так появился на свет простенький прибор – стетоскоп. Бывают разные стетоскопы – деревянные, металлические и из пластмассы. Есть особый акушерский стетоскоп, которым выслушивают сердце у ребёнка ещё до того, как он родился.

Деревянную дудочку можно заменить резиновой трубкой, а в чашечку, которая прикладывается к телу, вставить усиливающую звук мембрану, – получится фонендоскоп. Можно сделать две трубки – по одной в каждое ухо – и соединить их с пружиной, удерживающей трубки в ушах. Все эти усовершенствования не меняют сути дела. Суть же эта проста: мы выслушиваем ухом звук захлопывающихся сердечных клапанов и шум крови, струящейся сквозь них. Причём можно выслушать каждый клапан отдельно: надо только знать, куда прикладывать чашечку.

Помните ли вы в «Приключениях Мюнхгаузена» то место, где говорится о человеке, который слышал, как растёт трава? Незабвенный барон был, конечно, большой выдумщик. Но верьте мне, у хорошего доктора-терапевта слух отличается почти такой же чуткостью.

Неопытному человеку звуки сердца, слабые, глуховатые и, пожалуй, немногим более отчётливые, чем шелест травы, не скажут ничего или почти ничего. Врач, вникая в биение сердца, услышит очень многое. В течение нескольких минут он определит характер ритма, оценит сердечные тоны, а иногда услышит и ещё кое-что.

Дело в том, что при некоторых болезнях клапаны сердца не смыкаются. Тогда часть крови попадёт не туда, куда нужно. Вместо того чтобы выплеснуться из левого желудочка в аорту, кровь хлынет через плохо пригнанный клапан назад – в предсердие. (Это называется «пороком» сердца.) Вдобавок отверстие между предсердием и желудочком может зарасти. Конечно, не совсем, но всё же настолько, что кровь уже не льётся свободно, а с трудом просачивается через суженное отверстие. Всё это можно определить на слух, потому что во всех таких случаях в сердце появляются посторонние, необычные звуки. Врачи называют их сердечными шумами.

При этом слове представляешь себе что-нибудь грозное и могучее: бурное море или лес, гудящий перед грозой. Но вы, наверное, будете удивлены, узнав, что шум в сердце редко бывает громче, чем звуки, которые производит жук, ползущий по листу бумаги. И всё же натренированное ухо его различит. Вот это и есть тот самый шум, который услыхал в сердце у мальчика врач XIX века, – услыхал, потому что в отличие от своих коллег уже умел пользоваться стетоскопом. Поэтому он и поставил верный диагноз. У нашего мальчика был порок сердца.

Полтора столетия миновало со времени открытия Лаэннека, а его немудрёный прибор и по сей день лежит в кармане у каждого доктора. Несколько лет назад на Международном конгрессе врачей была присуждена награда лучшему в мире кардиологу— специалисту по болезням сердца. Награду вручал президент общества кардиологов американец Пол Уайт. А награждён был советский врач, академик медицины А. Мясников. Он принял из рук Уайта красивую чёрную коробку, пожал руку председателю, поклонился публике. Потом поднял крышку футляра, чтобы всем было видно, что там внутри. В футляре лежал золотой стетоскоп.

Глава 12. Зачем аппараты, если и так все ясно

Быть может, кто-нибудь спросит:

– Если врач так уверенно может разобраться в работе сердца, пользуясь обыкновенной деревянной или резиновой трубкой, то зачем ему нужен сложный, мудрёный аппарат – электрокардиограф?

Зачем нужен рентген, если можно обойтись и так – осмотреть и ощупать больного, выстукать и выслушать его лёгкие?

К чему измерять температуру? Можно просто пощупать лоб.

Для чего анализы?

Между прочим, современное оборудование стоит немалых денег, да ещё нужно устраивать особые кабинеты и нанимать специальных людей. Вдобавок на все эти исследования уходит уйма времени. Так стоит ли огород городить?

Ответить на все эти и подобные им вопросы легко.

Хотя глаза и уши врача говорят ему много, аппараты могут обнаружить то, чего никогда не увидишь глазами и не услышишь ушами. Потому что это то же самое, что сравнить обыкновенное зрение с биноклем: без глаз, конечно, не обойтись, но в бинокль видно гораздо дальше.

Представьте себе хотя бы такой случай. Вы находитесь в медицинской комиссии, которая отбирает лётчиков для выполнения особо трудного и ответственного задания.

К вам подходит ладный, румяный, ясноглазый крепыш. Никогда ничем не болел. Ни на что не жалуется.

Вы прослушиваете лёгкие: они работают, как хорошие мехи. Слушаете сердце: ясные, звучные, ритмичные тоны. Всё в порядке. Ни к чему не придерёшься.

Но вот вы приглашаете его прилечь, присоединяете электроды. Вы смотрите на бегущую ленту электрокардиограммы. И парень, к своему разочарованию, замечает, как на лбу у вас пролегла недовольная складочка. На бумажной ленте появились неправильные зубцы.

Эти зубцы-предатели докладывают о том, что где-то глубоко, на задней стенке сердца, есть крошечный участок, который недостаточно хорошо снабжается кровью. Жить с ним можно и работать можно. Но в трудную минуту этот маленький недостаток может подвести.

Электрокардиографический аппарат может обнаружить такие повреждения сердца, которые никаким другим способом найти невозможно. Он умеет улавливать самые первые, незаметные признаки болезни – ухо не в состоянии их услышать.

Луч рентгена проникает в лёгкие, точно луч света в тёмный аквариум. И то, о чём мы могли лишь подозревать, становится ясным. Видны глубокие очаги воспаления, опухоли, рубцы. У человека, когда-то страдавшего туберкулёзом, видны следы его болезни. У старого солдата виден осколок снаряда, застрявший в двух сантиметрах от сердца…

Можно сфотографировать грудную клетку, и получится портрет человека. Но какой портрет! На нём будут видны не только лёгкие, но и сердце, и рёбра, и позвоночник, и даже крупные кровеносные сосуды.

В старинной итальянской рукописи XII века есть рисунок: врач в длиннополой одежде рассматривает на свет колбу с мутной жидкостью. Так в далёком прошлом производился «анализ» мочи. Уже в те времена люди поняли, как важно осмотреть выделения больного. Но что бы мы сказали о враче, который и сегодня ограничился бы подобным исследованием?

Сегодня к его услугам имеется лаборатория. Маленькую порцию жидкости наливают в пробирку. Пробирку ставят в центрифугу, и она начинает крутиться. От этого на дне пробирки собирается белый осадок. Капельку осадка наносят на стёклышко, ставят под микроскоп, и в этой капле можно увидеть такие вещи, по которым сразу становится ясно: у больного воспаление почек. А ведь почки расположены у человека так глубоко, что ощупать их невозможно. И выслушивать их бесполезно.

В капле крови под микроскопом крупно и чётко, словно разноцветные пуговицы, разбросанные по белой скатерти, видны кровяные тельца – лейкоциты и эритроциты. Попробуй-ка увидеть их невооружённым глазом.

В организме больного человека живут болезнетворные микробы. Они плавают в крови, гнездятся в органах, выходят наружу с выделениями. Микробов можно выловить, собрать, осторожно размазать на стёклышке. И вот в круглом окошечке микроскопа перед вами возбудители туберкулёза, брюшного тифа, дизентерии – точно преступники, которых поймали с поличным и высадили на скамью подсудимых.

Можно даже увидеть вирусы – мельчайшие живые существа, невидимые в обычные микроскопы. Для них придуман особый микроскоп – правда, очень сложный.

Медицина перестала бы развиваться и топталась бы на месте, если бы на подмогу ей не пришла техника. С помощью техники, аппаратов, можно осуществить то, о чём раньше никто и мечтать не мог: записать электрические токи мозга, измерить давление крови внутри сердца, проследить путь лекарств по организму. Можно заглянуть внутрь органов – например, осмотреть изнутри желудок. И всё это совсем не больно: пациент даже не почувствует, как вы его исследуете.

Глава 13. Зачем глаза и уши, если есть аппараты

Но тогда возникает другой вопрос, на него ответить, пожалуй, труднее.

Зачем глаз, когда есть аппарат?

Выражаясь фигурально, зачем бесплодно напрягать зрение, вглядываясь в даль, когда можно взять бинокль и посмотреть.

Зачем, в самом деле, врачу тратить время на долгие разговоры с больным, на утомительный осмотр, зачем старательно и долго выстукивать пальцами грудную клетку, а потом пытаться в ней что-то услышать, когда можно просто поставить человека перед рентгеновским аппаратом и сразу увидеть, что там у него не в порядке.

К чему выслушивать сердце? Сделал электрокардиограмму – и дело в шляпе: надёжный прибор скажет всё, что нужно.

Соблазнительно, правда? Ни забот, ни хлопот. И врачи становятся вроде как бы и не нужны: ведь лечиться можно по справочнику. Заглянул в справочник, там всё написано: при такой-то болезни принимать такие-то порошки.

А кроме того, врачи ведь бывают разные. Один скажет вам одно, другой – что-нибудь другое; один услышит, другой не услышит – можно и ошибиться. А машина не ошибается: на то она и машина.

Да и вообще согласитесь, что в наш век бурного развития техники врач с его примитивными приспособлениями, с какими- то старомодными трубками в ушах выглядит, по меньшей мере, странно. Не пора ли, в самом деле, заменить его электронной машиной?

Да, такие рассуждения опровергнуть не так-то просто. Пожалуй, лучше я расскажу вам одну историю. В этой истории я участвовал уже не как врач, а как больной.

Как-то раз я проснулся утром от сильной головной боли. За окошком лил дождь. Настроение было скверное. Измерил температуру, но она оказалась нормальной.

Всё же я чувствовал себя настолько разбитым, что пришлось позвонить на работу и предупредить, что я сегодня не приду. Кое-как одевшись, я побрёл в поликлинику.

Поликлиника от нас в двух шагах, но даже это расстояние показалось мне бесконечным. Свернув за угол, я оторопел. На месте знакомого кирпичного дома сверкающим пузырём блестело в потоках дождя диковинное сооружение из стекла и металла. Я толкнул прозрачную дверь. Сейчас же в вестибюле зажглась надпись:

ВНИМАНИЕ! СОБЛЮДАЙТЕ ЧИСТОТУ.

МОЙТЕ РУКИ ПЕРЕД ЕДОЙ. ПЕЙТЕ РЫБИЙ ЖИР.

КУРИТЬ – ЗДОРОВЬЮ ВРЕДИТЬ.

Пожав плечами, я отправился искать регистратуру, но никого не нашёл. В огромном вестибюле не было ни души. Немного спустя засветилась другая надпись:

ВНИМАНИЕ, ПРИЕМ НАЧАЛСЯ. ПОДАЙТЕ ЗАЯВКУ.

Прошла ещё минута, и страшный голос, очевидно не надеясь, что я, умею читать, прокаркал то же самое из громкоговорителя.

Тут только я заметил в углу столик, а на нём стопку чистых бланков. На цыпочках, стараясь не поскользнуться на зеркальном полу, я подкрался к столу и только протянул руку…

«Ваше имя, фамилия?» – грозно спросил голос.

Я скорей нацарапал на листочке фамилию.

«На что жалуетесь?»

Теперь наконец мне стало ясно, куда я попал: очевидно, это была поликлиника, где вместо врачей работали аппараты. Я написал:

«На всё. Ужасно болит голова. Ломота во всём теле».

Подумал немного и добавил:

«Не могу работать».

Внезапно что-то зажужжало, и бумажка исчезла, точно её сдуло ветром. Заиграла бодрая музыка. Разошлись в стороны стеклянные двери. Под звуки весёлого марша я поплёлся по коридору, миновал длинный ряд застеклённых кабин, где за пультами приборов сидели озабоченные люди в синих спецовках. Никто не обратил на меня никакого внимания.

А в это время каркающий голос в вестибюле снова объявлял начало приёма: очевидно, там пришёл следующий пациент.

И вот я очутился в полутёмном зале: голубоватый сумрак, как пар, поднимался над тусклой гладью пола.

Вспыхнули жёлтые прожектора. Осветились нацеленные, точно жерла орудий, тубусы диагностических приборов, со всех сторон замигали разноцветные лампочки и ожили, задрожали экраны электронно-лучевых трубок.

Голос из репродуктора, похожий на голос мёртвого великана, командовал: «Открой рот, покажи язык. Закрой. Дыши. Не дыши».

Ошеломлённый, не смея противиться, я высовывал язык, дышал, не дышал, поворачивался, поднимал руки и подставлял то один, то другой бок невидимым и всевидящим лучам. Наконец, обливаясь потом, в полном изнеможении упал в кресло…

Минут через пятнадцать в вестибюль, где я ждал ответа, вышел техник и молча протянул мне листок.

Я взглянул и не поверил своим глазам.

Это был длинный список органов и исследований. Снова и снова я перечитывал его:

«Лёгкие. Прозрачны. Функционируют нормально.

Сердце. Нормальных размеров. Тоны ясные и ритмичные, шумов нет.

Желудок. Обычной формы и нормальных размеров.

Печень. Работает нормально. Нормальных размеров…»

И так далее в этом роде. Всё у меня было нормальных размеров, все органы функционировали прекрасно, и все анализы были в полном порядке. Вот только сам я был не в порядке, но, кажется, этим машинам не было до меня никакого дела.

Единственное нарушение, которое они обнаружили, был след от операции аппендицита, сделанной в детстве. Да ещё нашли у меня мозоль на левой ноге.

Но, боже мой, при чём тут мозоль!

«Послушайте, – обратился я к технику, – я, честное слово, болен. У меня голова раскалывается на части. Я еле хожу. У меня…»

«Ничего не могу поделать, – сказал техник. – Вы здоровы».

Повернулся и пошёл.

Неожиданно раздался треск репродуктора.

«Соблюдайте тишину, – прокаркал голос. – Мойте руки перед едой. Курить – здоровью вредить».

«Я не курю», сказал я.

Голос ответил:

«Пейте рыбий жир».

Я закричал: «Постойте!» – и бросился за техником. И… проснулся.

В окна барабанил дождь. Часы показывали половину восьмого. Вся эта необыкновенная поликлиника мне приснилась.

Однако я действительно был нездоров. Все кости ныли, ломило в висках… Видимо, я простудился. Измерил температуру. Температура была нормальной, но чувствовал я себя так скверно, что решил не ходить на работу и вызвал по телефону врача.

Врач приехал, поглядел на меня и сказал:

– Голубчик, да у вас самый обыкновенный грипп. Лежите в постели, напейтесь чаю с малиной, а на ночь примите пирамидон.

Глава 14. Что может и чего не может рентген

Тот, кто думает, что рентген «видит всё», заблуждается. Передо мной рентгеновский снимок руки: я вижу кости, смутный очерк ладони, тень кольца на безымянном пальце.

А ногти? Ногти не видны. Но, положим, ногти мы видим и без рентгена. А кровеносные сосуды? А мышцы, связки, сухожилия?

Ничего этого на снимке нет.

Пациент, которого мучает мигрень, просит, чтобы ему сделали рентгеновский снимок головы. Он надеется, что рентген всё покажет. Но врач в ответ лишь пожимает плечами. Он-то знает, что рентген не только не скажет, почему болит голова, рентгеновский луч просто «не увидит» мозг. А значит, и мелкие сосуды мозговой оболочки, от которых зависит возникновение мигрени, на снимке окажутся не видны.

Как же доктор поставил диагноз? А вот так, без рентгена.

Дело в том, что рентгеновские лучи проходят сквозь мягкие ткани организма, всё равно какие – мускулы или мозг, – почти не задерживаясь, и остановить их может лишь твёрдая ткань, которая содержит соли тяжёлых металлов. Эта ткань – кости, в которых много кальция. Поэтому мы и видим вполне отчётливо на рентгеновском снимке один только скелет.

Вы скажете: а как же лёгкие? Ведь лёгкие наполнены воздухом, и в них рентгеновский луч наверняка не задержится. Да, но именно потому, что они воздушны, лёгкие весьма удобно исследовать рентгеном: на этом светлом фоне становятся заметны другие, менее прозрачные образования. На фоне лёгких видны органы, которые в других условиях были бы неразличимы: сердце, аорта, лёгочная артерия. Видна диафрагма – мышца, при помощи которой мы дышим.

Но даже в лёгких всевидящее рентгеновское око различает, увы, далеко не всё. Иногда то, что можно уловить ухом, оказывается недоступным для рентгена. А бывает и так: рентгенолог находит какую-то подозрительную тень, а какую – непонятно. Чтобы разобраться, нужно учесть другие симптомы болезни. А для этого надо расспросить больного, осмотреть его, выслушать лёгкие.

Вот так новость! – скажете вы. От рентгеновского аппарата вернуться к стетоскопу – да ведь это всё равно что пересесть из автомобиля на старую клячу. Но согласитесь, что иногда можно проехать на лошади там, где автомобиль увязнет.

Конечно, рентгеновский метод можно усовершенствовать. Например, можно исследовать желудок, хотя он и представляет собой всего лишь тонкий и мягкий мешок. Просто так этот мешок не виден. Но если дать больному выпить жидкую взвесь безвредного сернокислого бария – по виду она похожа на сметану, только, к сожалению, не такая вкусная, – то можно увидеть, как глоток за глотком непрозрачный барий спускается по пищеводу в желудок. Барий, как и кальций, относится к тяжёлым металлам, поэтому он хорошо виден. А значит, и желудок становится виден. Постепенно желудок наполняется. Видно, как он двигается, пытаясь переварить эту несъедобную пищу, но ничего не получается, и в конце концов он выталкивает барий в кишечник. Таким способом удаётся обнаружить скрытые болезни желудка, например, можно найти опухоль.

Есть и другие приёмы. Допустим, мы подозреваем у больного камни жёлчного пузыря. Камни – это не те камни, что валяются на улице. Простым просвечиванием их не увидишь. Да и пузырь не виден. Но можно дать человеку проглотить вещество, которое выходит из организма с жёлчью. Вещество это, как и барий, не пропускает рентгеновские лучи. Оно собирается в жёлчном пузыре. И тогда пузырь распрекрасным образом появляется на экране. Если там есть камушки, найдёшь и их.

Хотите увидеть, как работает жёлчный пузырь? Дайте больному съесть что-нибудь жирное или выпить сырое яйцо. И увидите, как тень пузыря сжимается, выдавливая из себя жёлчь в кишечник. Потому что жёлчь, которая нужна для пищеварения, всегда выделяется из жёлчного пузыря, стоит нам плотно поесть.

Одним словом, возможности рентгена весьма велики, и с помощью разных ухищрений врачам удаётся исследовать даже такие органы, которые при обычном просвечивании на экране не видны. И всё же не следует забывать, что эти возможности отнюдь не безграничны.

Всё это я говорю к тому, что и рентген, и всякие другие диагностические приборы, и всевозможные анализы сами по себе не решают дела. Чтобы разобраться в болезни, нужно сравнить их показания с тем, что врач сам, при помощи собственных глаз и ушей, узнаёт о больном.

И можно было бы поставить на этом точку, если бы не ещё одно немаловажное обстоятельство. А чтобы понятнее было, о чём идёт речь, я расскажу ещё одну историю. История моя на сей раз не вымышлена, она произошла на самом деле.

Глава 15. Всё моё ношу с собой

Окончив институт, я прибыл на место назначения. Больничка наша стояла в густом лесу. Это были знаменитые места. Когда- то в одной из здешних деревень жил Иван Сусанин. В этом лесу он встретил польский отряд, не дал врагам пробраться к Москве и сам погиб вместе с ними.

Теперь от больницы до села шла широкая просека, и вдоль неё тянулись телефонные провода.

Однажды, это было в начале зимы, ранним утром из села позвонили в больницу. Слышимость была плохая. Председатель колхоза кричал в трубку, что высылает за мной машину. Я оделся и вышел с чемоданчиком на дорогу.

Из чащи, подпрыгивая, выехал председательский «газик». За рулём сидел чубатый парень, он рассказал мне о случившемся, пока мы тряслись по лесным колдобинам.

В селе ожидал нас председатель. С расстроенным лицом, не сказав ни слова, он сел на заднее сиденье и махнул рукой. Мы покатили дальше.

Рассвело; вдали показался посёлок. У крайнего дома толпился народ. Я вбежал на крыльцо. В избе лежал человек. Из-под тулупа торчали его сапоги. Я подошёл к нему, но он не обратил на меня никакого внимания. Глаза его, как стеклянные, глядели в потолок.

Случилось вот что.

Накануне днём два брата собрались в лес за дровами. Подцепили к трактору широкие и плоские лесовозные сани и поехали.

Пока управились, стемнело. В ноябре снегу в лесу мало. На обратном пути сани застряли между пней.

Брат тракториста соскочил с трактора, стал подсовывать под полозья саней поленья, плахи. В темноте было плохо видно. Он крикнул о чём-то водителю, но тот из-за шума мотора не расслышал его; водитель думал, что брат велит ему дёрнуть сани, и дёрнул. И брат попал под сани.