ГКЧП: 30 лет спустя

Евгений Додолев

ГКЧП: 30 лет спустя

ОТ АВТОРА

Раньше инфа была подобно прекрасной нимфе, волею судеб оказавшейся на заброшенном острове, где кроме солдатской казармы – ничего нет. И никого. Кроме голодных воинов. То есть макси-востребованность для носящей мини-юбку.

А сейчас информация, увы, подобна ослепительно яркому супермаркету, в котором у досужего посетителя в очах рябит от вызывающего изобилия.

Как-то на пресловутых «Одноклассниках» нашёл Сашу Шевчука, который в середине 80-х был заместителем главреда «МК». Он написал:

«Честно, Жень, то, что мы тогда вытворяли, уже никто не повторит! И это – наш капитал!.. Вёл номер, когда выходили твои „Ночные бабочки“, все уехали, Паша Гусев всё звонил: ну что, сдали? Я подписал номер, и мы поехали развозить дежурную бригаду. На следующий день ты проснулся знаменитым! А с утра все трезвонили из МК, ЦК и проч. А мы оттягивались…».

И ведь действительно, на советском агитпроповском безрыбье легко было прославиться, мимоходом вытащив Золотую Рыбку бесбашенной & хмельной удачи. Заголовки материалов моментально пополняли лексикон родного языка

Одна нескромная заметка в «Неделе» о детях партийной элиты с цитатой из БГ («Их дети сходят с ума потому что им нечего больше хотеть») и по распоряжению отдела пропаганды и агитации ЦК КПСС учреждается комиссия по этике при Союзе журналистов для того, чтобы в программе «Время» заклеймить меня, «клеветника» и тем самым, кстати, всей мощью сакраментальной АКС (административно-командной системы) внести лепту в массированную мифологизацию репортёрской профессии. Я оказываюсь под тотальным запретом и только после приглашения во «Взгляд» возвращаюсь в строй.

В ночь с пятницу на субботу выходишь в двухсотмиллионный эфир «Взгляда» с трёхминутным сюжетом об отставном генерал-майоре КГБ, а в понедельник утром редакционные телефоны раскалены до цвета кумача: все аккредитованные в Белокаменной «журналюги» (© А.Б.Градский) желают обзавестись координатами куратора Питерского рок-клуба Олега Калугина (а самому генералу, замечу, выстлана ковровая дорожка в парламент).

На могучей инерции советской агитпроповской машины выстроены были политические карьеры разнокалиберных прорабов перестройки. И воспламенены звёзды переходного периода, ставшие таковыми после пары ударных публикаций & эфиров программы «Взгляд», ведущих которого «Огонёк» звал не иначе как «народными героями, олицетворявшими перемены внутри страны, так же, как символом перестройки за границей был Горбачёв. Потому что вместе с ними, смелея от пятницы к пятнице, мы учились говорить не кухонным шепотом, а вслух: в капитализма тоже бывает человеческое лицо, рок-н-ролл жив, Чернобыль не авария, а трагедия».

Всё так просто. Как пешкой ход на e4.

Хитрый Сергей Станкевич произнес «клятву на верность демократии». Честный Тельман Гдлян выпустил книгу «Пирамида-1» про чурбановскую коррупцию и обещал «Пирамиду-2» – о коррупции кремлёвской. Чеченская блондинка из Казахстана Сажи Умалатова стала председателем Постоянного Президиума Съезда народных депутатов СССР. Священник Глеб Якунин поразил воображение митингующих анафемой. Воинственный Альберт Макашов призвал сажать гомосексуалистов в тюрьмы. Сын юриста Владимир Жириновский самовыдвинулся в президенты. Один медиа-повод приравнивался не к ступеньке карьерной, а соразмерен был со всей лестницей. Не все на Олимпе кремлёвском прижились.

А ныне такого рода прорывы в политэлиту просто невозможны. Мелькнув в прайм-тайм, не станешь депутатом. С одной единственной обложкой, пусть самой разглянцевой – не получишь штатную должность на телеканале. Да и современный шоу-бизнес = закрытое акционерное общество. И эмитировать новые бумаги никто не спешит. В медийное поле (равно как и в публичную политику) уже нельзя ворваться. Можно лишь вползти.

Когда 30 лет назад (в 1991) «страна умирала как древний ящер с новым вирусом в клетках» (© Кормильцев), были люди, пытавшиеся неизбежное предотвратить.

Мне они все казались оч оч нелепыми и чуть чуть опасными. Я не видел там социально-близких и уж точно не наблюдал ни одного привлекательного лика. В то же время статный Ельцин с «толстым» голосом + горящим взглядом казался мне надёжным харизматиком, а не мстительным пьянчугой, пытавшимся свести свои аппаратные счёты с Горбачёвым.

И я не подозревал, что на смену дряхлым партократам придут андроповские соколы типа Чубайса и ловкие комсомольские дельцы вроде Ходорковского.

Короче, все эти хардлайнеры лигачевского замеса представлялись мне политиками безнадежными, персонифицировавшими эпоху ханжеского брежневского дискурса и совершенно идиотских запретов на всё: передвижение по миру, рок-музыку, голливудские шедевры, карате, неординарную литературу, брюки клёш & битловские причёски (из интервью экс-главы ЦТ СССР Леонида Кравченко моему НОВОМУ ВЗГЛЯДУ (1992): «Лигачев настаивал на том, что надо избавиться от рок-музыки в эфире и заменить её народной или классической»).

Их предшественники, обладавшие авторитетом, корректировали дискурс своей страны, приспосабливали установки классиков к меняющимся условиям, публиковали статьи, тезисы из коих воспринимались социумом как новые догмы. Например, ленинский разворот в сторону НЭПа или сталинский откат от идеи мировой революции. Хозяином дискурса является тот, кто в любой конкретный момент может сказать, что политически правильно здесь и сейчас, а что нет.

При Брежневе же установилось коллективное правление Политбюро. Началась эпоха ритуального цитирования, и на фоне падения авторитета лидеров страны, генсек выглядел жалким и глупым. Он не способен был публично артикулировать, как должно жить в условиях мирного сосуществования двух систем, как быть с тем, что «у них» «все есть», а у нас ничего нет. Леонид Ильич не смог объяснить населению преимуществ бесплатного жилья перед наличием туалетной бумаги, бесплатного здравоохранения перед жвачкой, бесплатного образования перед джинсами с рок-н-роллом, из-за чего в обществе зрело недоверие к власти, которая и так всего недодала, да еще не позволяет получать удовольствия от жизни.

Для особо одаренных читателей поясню: я знаю про «Полное собрание сочинений». Я не утверждаю, что Брежнев не умел писать. Речь не о том СКОЛЬКО сочинено, а о том – ЧТО: при ЛИБ дискурс оставался сталинским, а реалии кардинально менялись!!! Про царских и/или сталинских бюрократов можно помыслить и говорить что угодно. Некомпетентные садисты. Тупые подхалимы. Жадные глупцы. Но! Они все поголовно ассоциировали Власть с Отчизной. Вынужденно любили Родину. Не рубили сук, на коем восседали. А нынешним про сук и веточки березовые упоминать без пользы. Какое уж там дерево, когда корней нет.

Совершенно замечательный Дмитрий Ольшанский как-то у себя в дневнике верно подметил:

Ничего, кроме омерзения, не чувствую я к интеллигентным людям, которые предсказуемо и монотонно издеваются над советским чиновником из-за того, что он косноязычный и вороватый. А ведь это мы уже проходили 30 лет назад: тогда тоже издевались то над Янаевым, то над Язовым, то над Рыжковым, Лигачевым, Пуго и проч. Зато потом, когда во всех отношениях умеренные советские начальники ушли и пришли ублюдки и звери: Гайдары и Менатепы, Кохи-Грачевы, ОМОН, зверствовавший в 92—93 так, как и не снилось советским силовикам, – вот тогда интеллигентным людям все ужасно понравилось. Аж до оргазма понравилось. Это потому, что они – говно.

Да, все адепты СССР в глазах бойцов перестроечной медийки были смешными ретроградами + лишними людьми прошлого «среди обязательной войны» (© Летов).

Тем не менее, как журналист я всегда считал необходимым давать слово оппонентам, причём без всякой подставы.

Во Взгляде мне удалось пробить беседу с Ниной Андреевой (это было её первое ТВ-интервью, мы ездили с Константином Эрнстом и Александром Любимовым в Ленинград как бы для беседы с Невзоровым и тайно записали ещё и оппозиционного преподавателя химии). Вот как ту поездку вспоминал Эрнст в специальном выпуске «Афишы» «История русских медиа 1989—2011» (6 июля 2011):

Однажды мы с моим приятелем Женей Додолевым пришли на какую-то гулянку, где сидели ребята из «Взгляда» и, в частности, Саша Любимов. «Взгляд» вышел, может быть, полгода назад. И я стал говорить Любимову, что все, конечно, очень клево, но стилистически неточно, рыхловато и не до конца выстроено. На что Любимов ответил: «Ну если ты такой умник, так сделай хорошо. Через две недели эфир». Вот такие, как говорит Познер, были времена. Старый телик треснул, и в этот разлом можно было войти даже с улицы. Первый сюжет? Это было интервью с Ниной Андреевой, которую до этого никто вообще не видел, но все страшно боялись. Она была символом возможного возвращения старых времен. Мы отправились в Питер. Любимов сидел в засаде, потому что он был слишком узнаваем, а мы с Додолевым под видом корреспондентов Би-би-си сняли большое интервью. Это был 1988 год. Это теперь говорят о путче 1991-го как о каком-то внезапном событии, а ведь тогда, в 1988 году, перед Днем Победы, было ощущение, что случится военный переворот. Люди говорили об этом между собой.

В газете Новый Взгляд, что я делал с подачи Ивана Демидова и благословения Влада Листьева – опубликовал целую серию полосных интервью с деятелями, которые были фактически запрещены в тогдашнем мэйнстриме (так называемой демократической прессе).

Листьев с первым номером

У нас, в проекте «Новый Взгляд» не было спонсоров. Поэтому в нашем положении было как бы доблестью предоставлять (неприкрытые дотациями) полосы абсолютно светского и, безусловно, развлекательного издания: радикальным оппозиционерам (Виктор Алкснис, Виктор Анпилов, Александр Невзоров, Александр Проханов) – с одной стороны; «бывшим» (Геннадий Янаев, Олег Калугин, Альберт Макашов, Елена Боннэр, Виталий Коротич) – с другой. И, наконец, с третьей – в разной степени преуспевшим ставленникам разных групп и организаций, по мере своих талантов развлекающих народ круче шутовских теле-обанистов (Владимир Жириновский, Валерия Новодворская, Дмитрий Васильев, Эдуард Лимонов).

Мы печатали и серьезные профайлы политического характера. Напомню, например, очерки Мэлора Стуруа (об Александре Яковлеве и Егоре Лигачеве) и работы Леонида Радзиховского (о Гаврииле Попове, Сергее Станкевиче, том же «неприкасаемом» Яковлеве). Ни одну из этих шершавых статей не отважились напечатать стоящие по стойке «смирно» либеральные флагманы той поры «Известия», «Московские новости», «Столица», не говоря уже о ведомственной газете для «культурных», предпочитающей именоваться «Независимой». А публиковаться в газетах типа «Завтра» («День») не всякий журналист желал.

В самом факте этих публикаций не было и привкуса фронды. Просто мне хотелось, чтобы в России выходила хотя бы одна действительно независимая и никем не ангажированная газета. То, что она называлась «Новый Взгляд» было символично. И то, что её пытались придушить, невзирая на акцентированную аполитичность, – тоже символично.

Хотя почему «невзирая»? За то, чтобы стоять в стороне от политики, – здесь всегда приходится платить по высшему тарифу. Знаю. В начале 70-х я отказался вступать в бодрые ряды ВЛКСМ, и потому мои документы отказались принимать приемные комиссии и МГУ, и МАИ; пришлось поступать в МГПИ… имени В.И.Ленина. В начале 80-х ввиду принципиальной беспартийности распрощался даже с мыслью об аспирантуре. А на излёте перестройки я прервал эфирное сотрудничество со сверхпопулярным «Взглядом», осознав, что эта передача становится партийной.

«У нас нет надежды, но этот путь – наш» (© БГ).

Из принципа «НВ» не приглашал на свои страницы людей, занимающих какие-либо ответственные посты в Аппарате. За исключением, пожалуй, нескольких интервью Валерия Якова – с председателем Государственного таможенного комитета России Анатолием Кругловым и министром по делам гражданской обороны, чрезвычайных ситуаций и ликвидиции последствий стихийных бедствий Сергеем Шойгу.

Зато когда люди вышибались из кремлёвской обоймы – полосная беседа в стиле новой журналистики. Б. президент Михаил Горбачев и б. премьер Валентин Павлов, б. министр Эдуард Шеварднадзе и б. спикер Анатолий Лукьянов. Неважно, по какую сторону какой баррикады они стояли, сидели или лежали.

Колумнистами «НВ», кстати, тоже были люди полярно-противоположных взглядов; например, вышеупомянутые Лимонов и Новодворская.

Как только человек входит в Систему (например, приходит на работу), он вынужден выслушивать начальство. И молча выполнять нелепые порой распоряжения. Огромное количество умных людей, рождаемых в самых низах системы, гибнет попусту, не сумев привлечь должного внимания. Этим легко объясняется то, что вокруг происходит столько административных глупостей, очевидных с точки зрения элементарного здравого смысла.

Забавная традиция. Суть которой: не принимать ничего неординарного, индивидуального, отмеченного интеллектом. И она, эта традиция, никогда не привлекала особого внимания.

Когда в контексте российской действительности употребляют слово «звезда», путаются два понятия – известность и популярность. Известный человек – тот, которого большинство социума знает (по имени или в лицо). А популярный – тот, который нравится, вызывает желание подражать, портрет которого поклонникам хочется повесить в квартире. Короче, популярен тот, кто вызывает четкую эмоцию. Популярный политик у нас Жириновский, что закономерно. Россияне алкают хлеба и зрелищ. Каждое появление Ж. на ТВ-экране и газетной полосе – всплеск циркового эпатажа; он не боится выпасть за рамки сюртука и заслужил репутацию Парня-Который-Знает-Как-Надо. Народ не безмолвствует, нет, он восторженно аплодирует. Да он гений, милейший наш В. В. Ведь Владимир Вольфович донельзя неформален: он и землей в демонстрантов бросается, и с кулаками не только на Гдляна, но и на телохранителей Ротару готов наброситься. Он-то как раз понимает, что звёздный час Ельцина – падение с моста, и сам готов падать. Чтобы потом взобраться на Кремлёвский Олимп. Тогда никому мало не покажется.

Быть может, политика и в самом деле грязное дело и даже грязнее тела вокзальной потаскухи. И даже благородные идеи не в состоянии вознести их «носителей», если последние не наделены душевным благородством от Бога. Наша задача была: дать возможность согражданам сделать не «политический», а «человеческий» выбор (этим и объясняется неформальность тона нововзглядовских бесед). Поскольку «политический фактор» уже не единожды приводил к печальным последствиям, выбирать имеет смысл не программу, а личность. Голосовать надо не за идею, а за человека. Человека, внушающего доверие; разумного, спокойного, образованного и дипломатичного (т.е. требуется антипод ловчайшего симпатяги Вульфовича, сумевшего угадать форму лапши для развесистых ушей).

Гости «НВ» были, повторю, как бы персонами нон грата в демократической (читай мейнстримовской) печати. А у нас – газетная полоса А2. Это было такой игривой фишкой. Плюрализм типа.

Между прочим. Большинство тех разговоров записал мой тогдашний зам Андрей Ванденко, тот, что сейчас эксклюзивно интервьюирует Путина. И я никогда не интересовался политическими воззрениями своего коллеги. Мне было достаточно того факта, что на газету работает лучший интервьюер страны. Сейчас, когда работал над сборником, подумал, что напрасно не спросил у Андрея Евгеньевича, что он сам то думает про своих матёрых собеседников

Разными они были людьми. В то время – ньюсмейкерами №1, сейчас стали тенями в Кремлевских кулуарах. Некоторых уже нет в живых, другие забыты публикой. А когда-то, повторюсь, были фигурами абсолютно знаковыми. Знаковыми во всесоюзном масштабе. Постсоветский истеблишмент. Их речам внимали, их решения воплощали в жизнь, их портреты числили иконами (и анти-иконами).

Иных уж нет, а те далече (© А. С. Пушкин).

Полковник Виктор Алкснис (о котором современная российская блогосфера узнала после медиасрача с блогером-историком Тимофеем Шевяковым).

Вождь правого крыла Политбюро ЦК КПСС Егор Лигачев (сказавший Ельцину «Ты не прав, Борис!»).

Генерал-антисемит Альберт Макашов (не самым политкорректным образом рассказавший о своём отношении к гомосексуалистам в Советской армии, отметив, что сталкивался с «представителями южных республик, где даже законом запрещено скотоложство»).

«Блондинка-чеченка» Сажи Умалатова (до сих пор не причисляющая себя к племени «сбитых летчиков»).

Вице-президент СССР Геннадий Янаев (второй человек страны номинально, возглавлявший Советский Союз в течение трёх дней/ночей ГКЧП; его жена Роза утверждает, что в квартиру, от коей она отказалась из скромности, въехал тогда Гарри Каспаров).

«Слово не воробей». И эти птицы жиреют, матереют и могут порой склевать вовсе. Многие беседы воспроизведены в том виде, в котором были представлены на тех газетных полосах. Мне кажется, что ценность высказываний героев того времени именно в их аутентичности. Однако сам я от послесловий не посчитал нужным воздерживаться.

В свое время Голливуд разродился драмой «Герой». Ключевой персонаж ленты, которого шедеврически сыграл Дастин Хоффман, совершает Поступок. По жизни это жалкий воришка, этакий человек-беда, безработный лузер, от которого ушла жена и который ходит под статьей.

По пути на вечеринку в честь дня рождения сына, с которым ему, ко всему прочему, запрещают видеться, он натыкается на рухнувший авиалайнер. Чертыхаясь и сетуя, он выносит из горящего самолета несколько пассажиров, не удержавшись от мародерства: позаимствовал сумочку одной из спасенных. На месте преступления/подвига жулик теряет дорогущий (в его системе координат) ботинок. Этакая нехитрая аллюзия, намек на «Золушку».

Этим же вечером неудачник рассказывает о своих приключениях случайному бродяге (Энди Гарсиа) и дарит ему одинокий предмет обуви. Журналистка, которую играет Джина Дэвис (та самая, которую спас/обнес наш герой), решает найти своего ангела. Единственная зацепка – «чей туфля?». Телеканал объявляет награду в $-миллион. И красавчик Гарсиа, идеально по фактуре подходящий на роль спасителя и умеющий складно излагать, воспользовался шансом.

Стал US-кумиром, эталоном самопожертвования. Изучая подноготную своего подопечного, красотка-репортер обнаруживает: её герой (лжеспаситель, как известно нам, зрителям) спас боевых товарищей во время вьетнамской кампании, но пролетел с медалью, так как не нашлось ни одного авторитетного свидетеля. Героиня влюбляется в объект журналистского расследования. А её настоящему спасителю в это время шьют срок за обнаруженную у него сумочку этой самой героини.

Фишка в том, что невзрачный жулик рефлекторно совершает героический поступок, но наживает при этом себе целый набор неприятностей. И даже не понимает, что сгеройствовал. А его случайный знакомый, будучи в целом человеком благородных понятий, лишь из-за $$$ вписывается в авантюру и выдает себя за «таинственного спасителя рейса №104».

Но вот что занимательно: став всеамериканской ролевой моделью, ветеран войны реально вершит благое дело, хоть чуток, но проапгрейдив общественную мораль своим подразумеваемым благородством.

Сама идея соответствия/несоответствия двуногого его роли вроде бы вне сферы интересов медийки. Но по факту внешнее имеет огромное значение. Роль должна соответствовать актеру.

У защитников СССР не нашлось своего Героя.

ПРЕДИСЛОВИЕ МИХАИЛА ЛЕОНТЬЕВА

«Кадры решают все» – заметил один очень серьезный государственный деятель.

Эта книга – ярчайшая иллюстрация того, насколько он был прав.

Собранные здесь интервью – кадровая, «человеческая» составляющая события века – падения сверхдержавы, которая, по совместительству, была нашей Родиной.

Это интервью с людьми, которые, вроде как, хотели предотвратить, катастрофу.

То есть, вроде как, в отличие от многих, понимали что происходит.

Самое показательное – контраст между масштабом события и масштабом личностей. «Пойми мой характер, если хоть один погибнет – я жить не смогу» – это «первое лицо», номинальный глава путчистов Янаев Крючкову во время путча.

Характер поняли – спасибо автору книги. Янаев, милейший в общем мужик, потративший большую часть жизни на безобидно-бесполезную комсомольскую карьеру. Человек совершенно случайной биографии, которого все время несло как окурок в канализации, чтобы на несколько часов прибить, приклеить к точке исторического поворота.

И слить в отстойник.

Вместе со всей сверхдержавой, укомплектовавшей свою элиту такими окурками за редкими исключениями. И предателями.

Мораль сей басни: с такими окурками и предатели не нужны. Вот нет в книге, например, Горбачева, и не надо. И так все понятно.

Впечатление усиливается авторской интонацией, чем-то напоминающей дежурного в приемном покое маленького сумасшедшего домика. Такого – санаторного типа. То есть, не для буйных.

Михаил ЛЕОНТЬЕВ.

АЛКСНИС. ПОЛКОВНИК, О КОТОРОМ ПИШУТ

Виктор Имантович опаздывал. На пять минут, на десять… Я в одиночестве вынужденно маячил у 20-го, «депутатского», подъезда Белого дома. Ожидание вообще занятие не из приятных, а тут еще ко мне раз за разом подходили какие-то зачуханные, поддатые личности и интересовались, где собирается союз «Живое кольцо», кому сдавать фотографии для оформления удостоверений защитника Белого дома. Так и не понял, за кого же меня принимали эти люди. А Алксниса все не было…

Наконец, он появился, на ходу извинился за почти 20-минутное опоздание («Задержали на другой встрече») и бросился в кабинку – по местному телефону звонить знакомым депутатам, чтобы заказать пропуск. С чувством не то, чтобы превосходства, но какой-то внутренней удовлетворенности я по аккредитационной карточке парламентского корреспондента миновал милицейский кордон и изнутри наблюдал за Алкснисом. Тот, похоже, дозвонился, прокричал мне от дверей, что быстро сходит в бюро пропусков и вернётся.

Но рано я упивался ощущением полученной сатисфакции. Виктор Имантович явно не поспешал. Он попросту исчез на полчаса. Я, наверное, плюнул бы и ушел, если бы не сознание, что встречаться все равно придется, а значит, снова договариваться, ехать, ждать…

Долгое отсутствие Алкснис объяснил тем, что с непривычки заблудился в коридорах Белого дома. Правда, чуть позже, вероятно, забыв о первоначальной версии, сказал, что заходил в депутатскую кассу за билетом в Ригу. Я уж не стал напоминать, хотя эта пустяковая ложь как-то неприятно резанула. Но стоит ли мелочиться?

В поисках места для разговора мы прошли вдоль депутатских кабинетов. Армейским шагом Алкснис миновал апартаменты Глеба Якунина, Олега Румянцева, других демократов, затормозив у двери с табличкой «В. Аксючиц». Единомышленник? Во всяком случае, здесь мы и расположились.

МАТРОС ЖЕЛЕЗНЯК ЖДАТЬ НЕ СТАНЕТ

– Виктор Имантович, вот уж не думал, что вы мне свидание в Белом доме назначите.

– Да, я бываю здесь. Прихожу для контактов с депутатами, входящими в блок «Российское единство». Других помещений, где можно было бы спокойно встретиться и поговорить, у меня, к сожалению, нет.

– И никаких негативных эмоций к сему архитектурному сооружению вы, не питаете? Жена бывшего шефа союзного КГБ Екатерина Крючкова, например, это здание иначе, как Чёрным домом, не называет.

– Ну как… К этому дому я испытываю примерно такое же чувство, как к аналогичной постройке в Кремле, где заседал Верховный Совет СССР. Отношусь без тепла и любви. Тем более что вижу: обитатели Белого дома идут по нашему пути. Система союзного парламента была успешно развалена, теперь черед российской законодательной власти. Состояние агонии близится. Мы наблюдаем тот самый кризис парламентской демократии, который уже однажды был в нашей истории – перед 17-м годом. Можно вспомнить и разогнанное большевиками Учредительное собрание. Интересно только узнать, кто сегодня сыграет роль матроса Железняка.