Зона: перезагрузка. Хозяин Топи

Ну же, чертова аномалия, появляйся! Стылый сквозняк и химический запах, где вы? Мы не на выход, понимаем, что не пустят, мы дальше по каменной реке, в самый ее конец, лишь бы оставить между собой и полчищами тварей как можно большее расстояние… Опять стала нарастать головная боль – верный признак того, что подконтрольная Топи реальность сопротивляется нашим усилиям. Кто бы сомневался, черти полосатые!

На мгновение мне показалось, что у нас получилось – запах, холод… Я уже открыл рот, чтобы крикнуть: «Все ко мне!», как ощущения тут же прекратились. Почти открывшаяся аномалия мгновенно схлопнулась.

Я выругался. Грязно. От души. Шахматист молчал, но взгляд его говорил, что он подписывается под каждым моим словом. Картина Репина «Приплыли». Краем глаза я выхватил жуткую картину – один из бойцов Алины словил лицом плевок жабоварана, и теперь плоть буквально слезала с его костей. Нет уж, не хочу так – лучше пуля!

Тут же усиленное шипение пламени, сжигающего совсем уже близко подобравшихся плевунов, и лица, бледные, с запавшими глазами, изможденные лица двух «лояльных» пиромантов, похоже, уже кидающих в топку извергаемого ими огня собственную жизненную энергию.

– План «Б»! – прозвучал у меня над ухом голос научника, и я от неожиданности едва не сверзился с камня.

– Какой план? – спросил Шахматист, похоже, удивленный не меньше меня.

Они были рядом. Оба – научник и Алина. В глазах их светились страх и одновременно отчаянная решимость. В тот же миг я понял, и слабенькая надежда вдруг зашевелилась во мне.

– Вы?!

– Ну да, – было странно видеть смущение на лице бравого командира апэбээровцев, – мы тоже. В некотором роде.

– Ментальная интеграция! – скомандовал научник. – Работаем все вчетвером. Только с одним нюансом…

Услышав с каким, я даже брови приподнял. Однако! Но может сработать. Пробуем. Мы нырнули во впадину между двумя здоровенными валунами. Огонь, взрывы, плевки тварей Топи – все это осталось там, над нами, словно в другой реальности. А здесь только мы. Мы четверо, как единый разум. Да, получилось не сразу, но довольно быстро – все же мы с Шахматистом уже «думали синхронно», создавая тропу в Топи и аномалию. Четверная интеграция если и отличалась, то не слишком. А эти двое… ух ты, да они словно два соседних кусочка пазла – «соединились» махом, словно так оно и было. Один маленький сбой при попытке контакта наших дуэтов, а потом…

Это было странное ощущение. Я почувствовал себя могучим великаном-призраком, меня переполняла ментальная мощь, которую теперь только надо было направить на нужную коррекцию реальности. Топь, конечно, ждет, что мы попробуем проткнуть дыру в пространстве, и заранее делает все, чтобы нам помешать. Вот только хрен ей по всей морде – у нас совсем другой план. И реальность поддалась нашим объединенным усилиям, формируя на территории, наводненной огромным количеством грязеголемов, здоровенную аномалию. Но не пространственную, а климатическую. Жаркую, раскаленную, как сковородка.

Ох, какая пошла вонь! Тысячи тел тварей, состоящих из грязевой биомассы Топи, вспыхнули в яростном пламени. Где-то они распадались на части, мгновенно сгорая, где-то расплывались лужицами зловонной жижи, но так или иначе бесчисленная армия плевунов прекращала свое существование на наших глазах. Не будь я так вымотан, восторженно заорал бы и запрыгал – меня переполняла бешеная, злобная радость. Съела, мразь, съела?!

И тут предрассветный сумрак разорвал вой. Чудовищный, оглушительный, полный дикой злобы и неизбывной ненависти. От этого воя у меня завибрировал весь организм и захотелось спрятаться, зарыться поглубже в землю, закрыть уши руками, только бы его не слышать.

– Что это было? – осипшим голосом спросила Алина, когда вой наконец стих.

Шахматист нервно хихикнул.

– Кажется, вот теперь мы ее всерьез разозлили.

Интерлюдия 1. Посвященный

Белоярская Зона

Посвященный находился на грани трех реальностей – физической, ментальной и эгрегора Сеятелей. Собственно, он там почти постоянно находился, поскольку не было для него сейчас дела важнее, чем Таганайский Источник – чудовище, выросшее при прямом попустительстве Посвященного. И ведь нельзя сказать, что он не сознавал, что делает, – нет, все он прекрасно понимал, но решил рискнуть и… проиграл? Нет, пока еще о поражении речь не идет. Класть все яйца в одну корзину Посвященный всегда избегал. Сейчас он тоже сделал несколько ставок, и вероятность того, что ни одна из них не сработает, была очень мала. Хотя и не равна нулю.

Там, внутри закрытой непроницаемым куполом Таганайской Зоны, были те, ради кого он все это и затеял. Неизвестно какими путями туда же двигается и Глеб Калитвинцев, ребенок-индиго, сын сувайвора и «лояльной» Измененной, а за ним следом двигаются еще двое – Степан Гецко и фантом-охотник с личностью Михаила Стрельцова. Ну а еще… Еще где-то бродит пока что последний сувайвор Артем Калитвинцев – бывший сталкер Художник, отец мальчишки, вместе со своей женой – пьющей жизнь. Ну не может же быть так, что ни одно из этих ружей в итоге не выстрелит!

Вот только это была скорее вера, чем уверенность. А рассудок подсказывал, что очень даже может – слишком большую мощь набрал враг. Ну а появление в Зоне Измененного четвертой ступени, который в силу дурацкой случайности, не учитываемой никаким глубоким просчетом вариантов, стал обладателем крови Сида-Паука, и вовсе спутало все карты. Этот джокер оказался в руках врага удивительно некстати. К сожалению, враг достаточно умен, чтобы его грамотно разыграть.

Посвященный вновь барражировал сознанием в ментальном пространстве вокруг неприступного купола Таганайского Источника в тщетной надежде найти слабину. Но ее не было. Лобовым штурмом эту крепость не взять. Похоже, пора прорабатывать план войсковой операции… если еще не поздно. Во вчерашних переговорах с командиром Уральского военного округа Посвященный уже намекнул, что воинский контингент вокруг Таганайской Зоны стоит усилить. А с некоторых пор намеки Посвященного военные воспринимали как приказы. Это хорошо. Но вот что плохо – одна армия с Топью не сладит. Тут нужны тяжелые становые боеприпасы. Только сначала необходимо вытащить из Зоны две попавшие в ловушку экспедиции. Если они там погибнут, получится, что все зря. Этого Посвященный допустить не мог. И все же надо быть готовым к любому развитию событий.

Тьма эгрегора Сеятелей понемногу начинала бурлить – верный признак того, что Посвященный сегодня тут задержался и ослабил контроль за своими ментальными проявлениями. Это нехорошо – эмоции делают его уязвимым. Страх внезапно подкатил удушливой волной. Нет, нельзя! Держать все в себе, замкнуть эмоции и мысли в непроницаемый кокон, иначе суммарное сознание Сеятелей просто растворит его в себе, сотрет без остатка то, что было его личностью. Нужно закрыться и тихо выходить отсюда, в противном случае…

Так, стоп, что это? Голос? Вернее, зов через ментальное пространство. Однако сюда вхожи очень немногие. Кто бы это мог быть? Открыться зову? Нет, это большой риск – тьма эгрегора Сеятелей все беспокойнее, нельзя позволить ей поглотить себя… Снова зов. Какой настойчивый, однако! Это, должно быть, что-то важное. И ментальная волна… какая-то она очень знакомая. Но Посвященному, чтобы узнать определенно, надо было чуть-чуть раскрыться, а это… это…

«Катаев, твою мать! Отзовись уже!»

Катаев? Катаев… Имя нашло отклик в душе Посвященного. Оно было из той, прежней жизни, которой здесь, в этом смертельно опасном ментальном пространстве, не было места. Это был он, да… Когда-то давно. Настолько давно, что стало почти неправдой.

«Катаев, гад! Ты же сам говорил, если что, звать тебя здесь!»

Ну да, конечно же, эта ментальная волна была знакома Посвященному. Еще бы! Все-таки придется чуть-чуть раскрыться. Чуть-чуть и совсем ненадолго…

«Катаев, если ты…»

«Художник?»

Глава 7. Художник и Рита

– Ты тоже это чувствуешь? – На лице Риты застыли страх и боль.

Я мрачно киваю. Понимаю, о чем она. И мне плохо от этого понимания. Мы пришли туда, куда нужно. Да и как могло быть иначе, когда я запустил коррекцию реальности, чтобы пересечься со Светланой. Бедняга… Она стала жертвой стихийного дара сирены, пробудившегося в моем сыне. Глеб куда-то потащил ее. Куда? Зачем? Видимо, он пытается в меру своего разумения решить проблему своих кошмаров. Светлана просто подвернулась под руку. Глеб попросил ее особенным образом, и она не смогла ему отказать. Простым смертным не дано противостоять голосу сирены. Глеба нам коррекцией реальности не найти, я это давно понял: наш с Ритой сын – уникум. Он даже сам не осознает насколько. А когда осознает – туши свет! – сладу не будет с мальчишкой! Господи, только бы он дожил до этого времени!

Если б мы не знали наверняка, с кем именно уехал Глеб, наши поиски были бы безнадежны. Себя он прикрывал идеально. Свою спутницу – не всегда, а потому Светлана время от времени становилась доступна моей Силе, которая, словно компас, наводила нас на несчастную женщину-психолога. И в конечном итоге привела сюда, в Братск, к этому уродливому паукообразному строению, осиротевшей «Санта-Фе» Светланы и той куче пепла, излучающей эманации боли и смерти. Куче пепла, которая еще недавно была другом нашей семьи и искренне хотела помочь нашему сыну.

Проклятье! Это что, карма такая, что, как бы мы ни бежали и ни прятались от самих себя, смерть все равно будет идти за нами по пятам и разить тех, кто рядом?! Чем мы провинились?!

Кучу пепла обследует Рита. Пусть я и более универсален, но способностями пьющей жизнь моя жена владеет лучше – узкая специализация. Ей и карты в руки. Картина ужасной смерти Светланы откроется ей более четко.

– Ну?

– Новые! – глухо произносит Рита. – На них напали Новые. Ее сжег пиромант. Но он был не один. Были еще. Они забрали Глеба.

– НМП! – У меня аж скулы сводит от ненависти. – Я этих гнид под корень изведу!

– Сначала найди их. – В критический момент Рите удается овладеть собой. Ей это проще, так как «лояльные» лучше контролируют свои эмоции, даже если они женщины и матери. Впрочем, других матерей среди «лояльных» я не знаю. Рита тоже в своем роде уникум. – Найди и спаси нашего сына, а потом делай с ними что хочешь. Я даже помогу. Но сначала – Глеб.

Ее голос почти деревянный, и я понимаю, что спокойствие – в значительной степени маска. Внутри у нее, как и у меня, бушует тропический ураган.

Найди, да. А как? Последняя ниточка оборвана. Светланы больше нет. Глеб жив, в этом нет сомнений: его смерть я бы почувствовал, но мне его не найти. Оказавшись в плену, сын позвал бы меня… наверное, но его, похоже, держат без сознания. И я все равно не могу приказать реальности повернуться так, чтобы свести нас с сыном. Он таким фокусам неподвластен.

Мне хочется завыть, зарычать, разнести в мелкое крошево этого бетонного «паука», но толку-то? Глеба нам не найти. Если только… Осененный внезапной мыслью, я замираю. Рита сразу же делает охотничью стойку:

– Придумал что-то?

– Да, – с отвращением говорю я. – Будь у меня выбор, я бы никогда к нему не обратился, но выбора нет.

– Ну! Говори уже!

Следующее слово я произношу, словно выплевываю:

– Посвященный.

* * *

Новосибирск

Посвященный был в своем репертуаре: ничего толком не сказал – мол, только при личной встрече, сейчас не могу. И назначил точкой рандеву аэропорт Новосибирска, который географически находится примерно на полпути между Братском и Екатеринбургом, чтобы каждому из нас было примерно одинаково лететь и мы не теряли лишнего времени. Разумен и логичен до отвращения. Как всегда.

Мы с Ритой стоим и ждем. Дергаемся, конечно: где-то там Новые неведомо куда и неведомо зачем везут нашего сына. А мы тут томимся в вынужденном бездействии. Впрочем, без Посвященного была бы полная безнадега, а так появляются шансы. Могу себе представить, что он запросит в обмен на помощь в поисках, и заранее готов на все, если это поможет спасти Глеба.

– Слушай, а ты не думаешь, что это он? – врывается в мои мысли полный сомнений голос Риты.

– Что – он? – торможу я.

– Ну, Посвященный. Устроил всю эту гадость с кошмарами Глеба, чтобы заставить его сбежать, нас – отправиться за ним и в конечном итоге – втянуть в его мутные делишки? С него станется.

Я застываю. Не могу сказать, что эта мысль совсем не приходила мне в голову. Я привык думать плохо о Катаеве-Посвященном: если он видит перед собой достаточно значимую цель, в средствах для ее достижения, как правило, не стесняется. И все же мне хотелось верить, что какие-то границы у его безжалостного прагматизма есть. Но если права Рита, я…

– Приветствую. Давно ждете?

Оборачиваемся. Катаев. Такой же, как там, в Красноярске девять лет назад, когда мы встретились недалеко от руин базы АПБР. И каким сохранился в моей памяти с того времени, когда мне переливали его кровь. Словно законсервировался. Или этот облик иллюзорен, а на самом деле передо мной все тот же безликий тип в плаще с капюшоном?

– Достаточно, чтобы не терять больше времени, – холодно отзываюсь я.

Легкая усмешка пробегает по его лицу.

– Как всегда любезен, я смотрю. Хоть в чем-то стабильность. Следуйте за мной – здесь есть местечко, где мы сможем без помех поговорить.

* * *

Когда мы заканчиваем свой короткий рассказ, Посвященный задумчиво барабанит пальцами по столу. Местечком, где мы смогли без помех поговорить, оказалось спецпомещение службы безопасности аэропорта, от которого Посвященному без разговоров выдали ключи и заверили, что нас никто не побеспокоит. Сказал бы я, что хорошо быть им, но это неправда: биоробот, практически лишенный человеческих чувств, на которого периодически сваливаются головняки вроде безумного Лесногорского Сеятеля, – да в гробу я видал такую жизнь!

– Ну! – наконец не выдерживаю я затянувшегося молчания. – Что скажешь?

– Я знаю, кто похитил вашего сына.

– Об этом мы уже догадались, – вмешивается в разговор Рита, раздраженная не меньше меня. – НМП. Вопрос: зачем и где он сейчас?

Тон Посвященного становится сухим и резким:

– Если не будете перебивать, мы быстрее подойдем к сути. Итак, на Глеба, очевидно, поступил заказ. Был вопрос времени, когда это произойдет, – все-таки уникальный ребенок, сын сувайвора и «лояльной», пределов возможностей которого не знает никто. НМП давно перестала быть самостоятельным игроком – эта организация вырождается и со смерти Сида-Паука разучилась работать тонко и мыслить стратегически. И в данном случае они лишь исполнители.

У меня пересыхает во рту.

– А кто же тогда заказчик?

– Таганайский Источник.

– Твою мать! – вырывается у меня. – Опять безумный Сеятель?

– Типа того. Но не совсем. Тут все сложнее. Этот Источник враждебен человечеству и находится в изоляции от всех других, от эгрегора Сеятелей, но и сам закрылся непроницаемым щитом, через который невозможно проникнуть.

– Даже вам? – недоверчиво спрашивает Рита.

– Даже мне. Даже всему эгрегору вместе. Изолянт набрал немалую ментальную мощь.

– Но как же так получилось? – недоумеваю я. – Ты же сам говорил, что все новые Источники будут пробуждаться под твоим непосредственным контролем и с новой, мирной программой, заливаемой через эгрегор. И что пошло не так?

Я вижу, нет, чувствую, что остаткам человеческого в нем до смерти хочется огрызнуться, рявкнуть что-то типа: «Я один и не могу за всем уследить, а ты слился, когда я просил тебя работать со мной! Если бы ты меня не послал, все было бы по-другому!» Хочется, но слова не идут, потому что это ложь. Ну или, скажем так, не совсем правда. А он не хочет мне врать, потому что ему опять нужна моя помощь. И сейчас мне уже труднее будет послать его лесом, потому что на кону жизнь Глеба. Он это понимает, но все равно не хочет врать.

– Мы совершили ошибку, – медленно произносит Посвященный, и видно, что он тщательно подбирает слова, чтобы не лгать, балансирует, словно канатоходец над пропастью. – Упустили ситуацию из-под контроля.

– Мы?

– Я. И другие Сеятели.

Во мне поднимается волна гнева. Я пока не понимаю, чем она вызвана, но чувствую, что еще не сказанное Посвященным взбесит меня до последней степени. Пытаюсь успокоиться – ведь разругаться вдрызг с тем единственным, кто еще может помочь нам найти сына, – последнее, чего я хочу.

– Допустим, – тихо и четко выговариваю я, – вы лажанулись. Бывает. Но какого… Черт, я ведь знаю, что вы умеете пресекать подобное! Мы, дьявол задери, вместе исправляли прошлую такую ошибку! Мы завалили Лесногорского Сеятеля! – Ловлю себя на мысли, что повышаю голос и скоро начну орать, и усилием воли снижаю громкость. – Я, конечно, все это время прятался в глуши, но все же не на Луне жил и в курсе, когда пробудился Обломок на Таганае. Два года назад, так? Не знаю, как вам, а мне кажется, что за два года можно было двадцать раз понять, что все плохо, и принять меры. Но вы их не приняли. И кстати… – Следующая мысль заставляет меня аж задохнуться от возмущения. – Не только вы не приняли. Власти тоже. Другие подобные Обломки гасили станом. – Я перевожу дыхание. – Почему этого не сделали на Таганае?

– Я не разрешил.

Мне кажется, что я ослышался.

– Ты – что?!

Он поднимает руку ладонью вперед.

– Так, Художник, стоп! Прежде чем вставать в позу прокурора и приговаривать меня к сожжению на костре, выслушай и постарайся понять. Сейчас в мире шесть пробужденных Источников, но скоро они начнут пробуждаться лавинообразно, их станет шестнадцать, двадцать шесть, сорок шесть! А я один. Совсем, понимаешь? Просто свалить заливку мирной программы на эгрегор Сеятелей я не могу, мне нужно держать руку на пульсе, иначе человечество слишком дорого может заплатить за мой недосмотр. Подожди, говорю! – повышает он голос, видя, что я хочу возразить. – Один я не справлюсь. Мне нужны помощники. Сувайворы. Ты меня послал, но ты один проблему все равно бы не решил. Нужно еще. А где их взять? Сувайворами не рождаются. Ими становятся. Я прекрасно знаю, как это случилось в первый раз. И с кем. Я был одним из того, первого поколения, что возникло в Краснотайгинске в условиях предельно агрессивной и враждебной Зоны. Я тщательно исследовал то, что было такого особенного во мне и всех остальных, что тогда стали сувайворами. Понял, какого рода люди обладают потенциалом стать ими в определенных условиях. И даже нашел нескольких таких людей. Осталось только воспроизвести эти условия.

Я чувствую, что у меня на затылке от услышанного шевелятся волосы.

– Теперь ты постой! Ты кое-что забыл. Например, то, как я стал сувайвором. Ты перелил мне свою кровь, помнишь? И в чем проблема? Нашел таких людей – перелил им свою кровь. Не годится своя, черт, мою бы перелил! Ради такого дела я стал бы донором.

Он качает головой.

– Ты не понимаешь. Моя кровь ничего не дала бы, если б в тебе уже не шел процесс. Ты становился сувайвором, только не знал этого. Моя кровь стала лишь катализатором, ускорила развитие событий, но запустить процесс она бы не смогла. В тебе все запустила Владимирская Зона. Агрессивная, враждебная. В мирных Зонах такого не получится. А значит, для появления новых сувайворов такую Зону надо было создать. Точнее, не мешать ей возникнуть и развиваться по изначальной программе Сеятелей. Именно это и было сделано на Таганае.

Я честно старался. Держал себя в руках до последнего, но всякому терпению есть предел. Рывок через стол, удар в челюсть… Ну, туда, где должна быть у него челюсть, но его на этом месте уже нет – он молниеносно утек в сторону. Еще одна попытка – снова уклонение.

– Спокойно, Художник! Тебе нужен твой сын или нет?

Рита виснет на мне, не дает вновь броситься в атаку.

– Тема, не надо! Я умоляю!

Ее голос все же действует. Я тяжело дышу и опускаю судорожно сжатые кулаки.

– Ублюдок! – цежу сквозь зубы, с ненавистью глядя на Посвященного. – Тварь! Сколько еще народу должно стать жертвами твоих хитровыделанных комбинаций?! Еще парочка городов вроде Златоуста?! Мой сын?! Кто?!

Он устало вздыхает.

– Я предвидел такую реакцию. Люди не в состоянии понять принципа меньшего зла, что бы они там ни говорили. Ты – не исключение, хотя и больше чем человек. Если процесс пробуждения Источников выйдет из-под контроля – то, что произошло в Краснотайгинске, Печоре, Владимире, Питере, Лесногорске, на Таганае, покажется детской игрой! Умрут миллиарды, пойми! Я пытаюсь это предотвратить. И мне нужны сувайворы. Процесс с Таганайским Источником вышел из-под контроля, но все еще можно исправить. И для этого мне нужна твоя помощь.

– А мой сын?!

– Мы спасем его. Пусть мы не в состоянии его отыскать, но я знаю, куда Новые его везут, – в Таганайскую Зону.

– Зачем он Источнику? – утомленно спрашивает Рита.

– Зачем Источнику уникальный ребенок-индиго с невероятными способностями? – В голосе Посвященного ощущается легкий сарказм, и он пожимает плечами. – Даже и не знаю. Нужен. А нам нужно сделать так, чтобы Источник его не получил.

– Откуда у Глеба кошмары? – Рита берет инициативу в разговоре на себя, справедливо опасаясь, что я могу вспылить.

– Зов. Зов Источника. Он как-то пробивает наш блок, чувствует Глеба на расстоянии. Вернее, думаю, это Глеб первым его почувствовал. У вашего сына, похоже, очень сильное восприятие ментальных волн. Источник пытался пробиться из блокады, которую поставили мы с Сеятелями, и Глеб его услышал. А Источник почувствовал, какой потенциал у вашего сына, и стал его звать. Довел своими призывами до белого каления, вот мальчик и сорвался.

Ага, если б ты не вырастил этого монстра, словно арбуз-рекордсмен в теплице, ничего бы этого не случилось, многие люди остались бы живы, а Глеб был бы дома, в безопасности. Я мог бы это сказать, но смысл? Посвященный, которого у меня уже язык не поворачивается называть человеческим именем Олег Катаев, непоколебимо уверен в собственной правоте. И останется уверен, что бы я ни сказал. А без него мне не спасти Глеба. Именно Глеба в первую очередь. Но – да, я помогу Посвященному. Потому что мне не плевать на людей, а угроза и впрямь висит нешуточная, и прятать голову в песок я не стану. Посвященный, конечно, тот еще урод, но одного у него не отнять: цели он ставит правильные. И кем буду я, если займу позицию «гори огнем весь мир, только бы мою семью не трогали»? Какое моральное право буду иметь осуждать Посвященного, если сам возведу эгоизм в абсолют? Да черт с ним, с моральным правом, – жить-то потом как, если сейчас отвернусь, дезертирую?

– Какая помощь тебе нужна? – наконец разлепляю губы я.

Несколько секунд он смотрит на меня со странным выражением, словно не верит услышанному.

– Значит, так, – начинает он, обретя дар речи, – в Таганайскую Зону отправились две группы…

Глава 8. Глеб и спасатели

Неизвестно где

Глеб тонет в желтоватой мгле, словно в болоте. Она, эта мгла, кажется жидкой, а не газообразной, и в то же время дурманящей. В ней, в этой мгле, Глеб не слышит зова, и уже одно это хорошо, но… Больше ничего хорошего нет. Мальчик не может сосредоточиться ни на чем – ни на одной мысли, ни на одном воспоминании, он словно плывет в безмыслии и в беспамятстве, ничего не видит, не слышит и не чувствует. Временами в желтой мгле появляется что-то вроде просветов, и Глеб пытается пробираться к ним, раздвигая руками и ногами душное, ядовитое нечто, но каждый раз чуть-чуть не успевает: просвет загораживает какая-то тень, и сознание мальчика снова проваливается куда-то в неведомую бездну, полную все той же мглы.

Временами Глебу начинает казаться, что мгла безгранична, что из нее состоит весь мир и не существует ничего, кроме этого желтого ядовитого тумана. А если так, какой смысл пробираться к просветам, пытаться выбраться… Куда? Зачем? Здесь хотя бы спокойно, нет сводящего с ума зова, нет жутких картин перед глазами, нет страха… Но вместе с этим нет и радости, папы, мамы, их дома, тети Светы, лужайки, озера, соседских мальчишек…

Глеб пытается зацепиться сознанием за эти воспоминания, удержать их, но они выскальзывают, словно намыленные, и тут же тонут в непроглядной мгле, которая растворяет их в себе так, словно их и не было никогда. Порой мальчику кажется, что вот точно так же она рано или поздно поглотит и его, и от него тоже ничего не останется. Ненадолго от этой мысли Глебу становится страшно, но потом и эта мысль исчезает, а с нею и страх. Глебу делается все равно. Совсем. Он устал. Устал бояться, сопротивляться.

Извините, папа и мама, он так больше не может. Папа и мама… Они беспокоятся, наверное. На мгновение эта мысль заставляет мальчика встрепенуться, но тут же гаснет, придавленная тяжелым удушающим одеялом желтой мглы. Даже образы родителей постепенно тускнеют, уходят в туманные глубины, чтобы раствориться в них. Но ведь это неправильно… вроде? Папа и мама… как они могут уйти? А как он, Глеб, мог уйти от них? Смог. Потому что считал это правильным, потому что думал, он справится. Потому что папа говорил: «Настоящий мужчина должен сам решать свои проблемы, не сваливая их ни на кого!» И Глеб пытался… Не получилось… Почему? Он не может сказать – воспоминание ускользает. Наверное, потому, что это не важно. Все уже не важно. И то, ради чего он пустился в путь…