Великий город Кразеран

Михаил Андреев

Великий город Кразеран

– Красивее города, чем ваш Кразеран, я не видел. Мы с цирком всю страну объездили, но такого города, как Кразеран не сыщешь. Нет, конечно, не столица. И нет размаха крупного, купеческого. Но как красив! Уютный. Чувствуется в нём такая, знаете, гордость за себя. За каждую свою улицу, за каждый свой дом. И всё у вас есть! И всё в достатке. И вода, и еда, и какой хочешь эль! Ну и дивный же ваш город Кразеран! А публика какая! Мы всем цирком обожаем приезжать к вам. Скамьи ломятся, дети смеются до коликов, взрослые аплодируют, пока руки не отсохнут! Любим мы вас, любим! И в других городах про вас рассказываем, говорим: какой же великий! Великий город Кразеран!

***

На помойке за гоблинским кварталом всегда можно найти что-нибудь вкусное. Гоблины не привыкли обгладывать мясо до костей и вылизывать тарелки, как тролли. Помойка гоблинов всегда полна объедков. Тепла там тоже будет достаточно – излюбленное делом гоблинской детворы поджигать и без того воняющую яму с мусором. Здесь и безопасно – даже вампиры, будь они от разумного рода или от рода животного, не рискуют соваться сюда. Первые достаточно умные, вторых не подводит интуиция. Жестокий, непредсказуемый и опасный народ, соседство с которым никому не нужно, заставил город отдать целый квартал под его распоряжение. Кого тут стоит бояться, так это самих гоблинов. Только отчаявшийся решиться пройти весь гоблинский квартал, чтобы наесться. Камилла не ела пять дней, а отчаялась уже как два дня назад.

Двенадцатилетняя бродяжка ковыляла к помойному закутку в конце квартала. Камилла аккуратно шагала по ночной улице, стараясь не попадать в прямоугольники света, бьющие из окон. Босые ноги онемели, проваливаясь по щиколотку в недавно выпавший снег, рваные одежды не спасали от плетей зимней стужи. Живот ныл от голода, во рту пересохло, и язык покрылся белой, склизкой гадостью.

Вдруг, дверь одного из домов открылась. Камилла бросилась к стене дома, прижалась к ней, прячась за распахнутой дверью.

– Ты здесь!? – послышался крик гоблина и быстрые короткие шаги. – А ну вон отсюда, пока не отрубил твою собачью башку!

Камилла, думая, что крик обращён к ней, прижалась ещё сильней и зажмурилась, сдерживая слёзы.

– Пожалуйста, – хрипло зашептала она, – мне некуда больше идти.

– Вон!

Послышался жалобный собачий скулёж. Затем на улицу вылетел рыжий пёс, на мгновение в дверном проёме мелькнула гоблинская ступня. Собака звучно грохнулась мордой вниз и прокатилась до самой середины улицы, оставив после себя след отчищенной от снега каменной брусчатки.

Дверь захлопнулась.

Пёс присел, спокойно, как по привычке, зализал взъерошенную шерсть у хвоста, затем поднялся и ненадолго остановил взгляд на перепуганной девочке. Безразлично тявкнув, он трусцой побежала в сторону помойки.

«Если дружелюбный, – подумала Камилла, отходя от стены, – спать с ним в обнимку будет теплей».

Шагать отчего-то стало легче, Камилла ковыляла по заснеженной улице куда быстрей, чем раньше. Наверно от того, что до помойки оставалось совсем немного – поворот, тупик и она на месте.

Обычно, огонь от костров светил куда сильней, его можно было рассмотреть трепещущим полукругом ещё из-за угла. Сегодня в закуток тонул в холодном мраке. Не разглядев света даже от маленького костерка, Камилла расстроилась.

Не успела она вновь с надеждой подумать о псе, как он стрелой выбежал из-за тёмного угла и, скуля в десятки раз сильней, чем от хозяйского пинка, кинулся прочь. Когда его выгонял гоблин, пёс скулил от боли, теперь же он скулил от страха. Камилла остановилась. Сердце очень быстро заколотилось в груди.

«Кто там?»

Камилла достала из потрёпанной курточки маленький нож, который всегда носила с собой. Сил практически не осталось, но стоять на месте попросту не было смысла. Готовая драться до последнего, Камилла зашла за угол. Её встретила отвратно пахнущая тьма. По спине побежали мурашки. Кушать хотелось так сильно, что она, не смотря ни на что, учуяла в холодном воздухе несколько кучек ещё свежих гоблинских объедков. Вдруг, в темноте вспыхнули два огонька волчьих глаз.

Девочка хрипло закричала, выставила зажатый в дрожащей руке нож. Голова закружилась, от страха и усталости подкосились ноги. Волчьи глаза злобно блеснули и поднялись во тьме. Над Камиллой навис волколак. Он занёс лапу и свирепо зарычал.

Камилла, качаясь, попятилась назад и почувствовала, как упирается в чью-то грудь.

– Пошёл прочь! – раздался женский голос из-за спины девочки.

В темноте сверкнуло жёлтое пламя, осветившее взъерошенную шерсть волколака и ударившее его в живот. Зверь заскулил, отлетел в помойную кучу.

– Я с тобой, дитё, – прошептала женщина. – С тобой.

Камилла, перед тем как потерять сознание, почувствовала, что её кто-то обнимает и осторожно берёт на руки.

***

Сначала был запах чего-то очень вкусного и горячего. Затем пришло ощущение себя самой. В кой-то веки ноги и руки были тёплые, даже горячие. Голова от чистых волос казалась непривычно лёгкой. Кожу постоянно хотелось гладить, настолько она стала гладкой и нежной. Не было больше спутанных, засаленных волос, грязи на руках и на ступнях. Камилла поняла, что, впервые за долгое время, её искупали. Удивление сменилось голодным урчанием в животе. Девочка вспомнила о своём многодневном голоде и рывком села. Голова закружилась, но Камилла всё равно внимательно оглядывала помещение широко распахнутыми глазами, пытаясь найти еду, что так вкусно пахла.

Оказалось, Камилла сидела на кровати с худым матрасом под небольшим окном, из которого в помещение попадал свет зимнего солнца. Это была небольшая комната с низким потолком и стенами из тёмного кирпича, больше похожая на подвал. Около кровати стоял широкий стол с выдвижными ящиками по бокам, уставленный стеклянными пузырьками и стаканчиками. На столе лежали и принадлежности для письма – толстые листы сероватой бумаги, писчее перо, чернильница и небольшой нож. Вдоль стен вытянулись прочные, деревянные стеллажи. На их полках громоздились книги, закупоренные колбочки с мутными жидкостями внутри, стаканы полные разноцветных кристаллов, запечатанные банки с уродливыми зародышами животных, цилиндры с дымом, флорариумы с ползучими растениями и много чего ещё. Вся эта утварь стояла в невероятном хаосе, словно её клали на стеллажи в сильной спешке или с таким же сильным безразличием к порядку. Такой же кавардак творился и на потолке: связки засохших кустов лавровых листьев, листьев боярышника, крапивы, веток ромашки и белладонны превратили потолок в нечто похожее на осеннюю аллею. Мерно покачивались на тонких нитках маленькие косточки и сморщенные ягодки.

Камилле всё это показалось странным и немного гадким, но не пугающим. По крайней мере, не настолько, чтобы прекратить поиски съестного.

В центре подвала стояла пухлая колонна выложенная из того же кирпича, в противоположном от кровати углу находилась старая, но добротная дверь с выдвижным окошком. Но Камиллу больше всего заинтересовал камин у дальней стены. Небольшой, но глубокий, он берёг в себе пышный огонь, от которого по подвалу растеклось приятное, успокаивающее тепло. Но главным было не это. Огонь лизал дно прикрытого крышкой котелка. Запах пара, выходившего полупрозрачными клубами, заставлял голодную девочку забыть обо всём. Аромат подсоленного, приправленного хитрыми пряностями бульона из жирной курицы манил Камиллу к себе.

Она сорвалась с постели и, пошатываясь от слабости, устремилась к котелку. Камилла схватила большую ложку, лежавшую на камине, и снесла с котелка крышку. Ложку окунулась в суп, вынырнула из него, заполненная до краёв. Обжигать язык не хотелось, поэтому Камилла дунула на ложку, да так резво, что часть супа расплескалась, и капли его зашипели, попав на горящие угли. Камилла охнула от жалости к утерянным каплям и, не медля больше ни мгновения, засунула ложку в рот.

Сначала от небывалого вкуса даже потемнело в глазах, потом тепло растеклось где-то внутри груди и, наконец, уняло бедный желудок. Камилла зачерпывала вновь и вновь, и ела, не думая останавливаться, не думая вообще ни о чём.

Немного позже, когда кастрюля была наполовину опустошена, Камилла замерла. Её насторожил жуткий звук, напоминающий булькающее, скребущее прерывистое дыхание. Кто-то стоял сзади очень близко от неё и медленно, неровно дышал. Камилла неторопливо, с опаской повернулась. Ахнула от увиденного, выронила ложку и истошно завизжала.

Освещённая оранжевым светом из камина, к Камилле тянула худую когтистую лапу горбатое и кривоногое существо. Морщинистая, как кора дерева морда вся была покрыта острыми зазубринами. Длинные, похожие на мелкие колья клыки торчали из открытой пасти, над горящими зелёным глазами, подобием бровей торчали сучки, вытянутые обломками веток скулы заканчивались под заострёнными кверху ушами. Ссутулившееся, кривое тело резко вздрагивало от каждого вдоха, от каждого движения. Тварь, похожая на ожившую корягу, медленно, практически бесшумно подходила к перепуганной девочке, пальцами почти доставая до её лица.

Камилла вспомнила о ноже, который всегда носила с собой, потянулась в карман, и вдруг поняла, что на ней новое платьице. Карманов не было, ножа и подавно. Тварь, потеряв терпение, рыкнула, в бешеном припадке дёрнулась к перепуганной девочке. Вдруг, лязгнула вбитая в колонну цепь, чудовище гаркнуло от неожиданности и схватилось за стальной ошейник. Длины цепи едва хватило чтобы, тонкая лапа не дотянулась до детского худого лица.

Так они и стояли: Камилла, прижав к себе руки, и тварь, неистово царапая ошейник.

Присмотревшись к чудовищу, девочка увидела, что плечи, ноги, грудь и, наверно, спина его не только покрыты глубокими морщинами, но и испещрены разного размера рытвинами, походившими на маленькие гнёзда. В этих отверстиях лежали кисти, писчие перья, палочки и небольшие связки трав, стеклянные пузырьки с водой и другими жидкостями, даже из одного уха торчала небольшая щёточка. Камилла насчитала около тридцати иссохших язв, заполненных мелкой утварью, но самым отвратным показался ей живот. Одной лапой тварь постоянно поддерживала норовившее отвалиться брюхо. Оказалось, что это и не брюхо вовсе, а обложка книги, большой и довольно толстой. Верхним краем фолиант упирался в рёбра, а нижним в древесный таз коряки. С каждым вдохом книга приоткрывалась, с каждым выдохом закрывалась, напоминая вспоротый сбоку живот обескровленного тела.

Зелёные мертвецкие глаза бездумно впились в Камиллу. На мгновение проявленный гнев сменился привычным равнодушием. Огонь за спиной девочки продолжал гореть, становилось жарко. Кружилась голова, по спине текли капли пота, Камилле казалось, что сзади, пониже спины, она, и вовсе, уже неплохо пропеклась.

– Я тебя не боюсь, пенёк, – сказала девочка. – Может, выпустишь меня? Убивать за пол кастрюльки супа как-то мелковато для такой страшилищи, как ты, разве нет?

Ответа не было, наоборот, коряга замерла и вела себя тише, чем до этого.

– Эй, – Камилла щёлкнула пальцами перед клыкастой мордой.

Коряка не двинулась, только клацнула челюстями.

Камилла от неожиданности вновь вскрикнула и отдёрнула руку.

Снаружи, из-за двери послышались шаги, звонкие, неторопливые. Высокий и чистый, мелодичный голос пел заунывную песню. Камилла пыталась понять, что это за песня, но слов так и не расслышала.

В замочную скважину вошёл ключ. Провернулся. Едва громче ударов напуганного сердца Камиллы щёлкнул замок. Дверь открылась и в подвале показалась невысокая, стройная и очень красивая женщина в длинном платье и тёплом, припорошённом снегом плаще. В руке, на согнутом локте висела накрытая полотенцем корзина.

Лицо женщины едва тронули морщинки, взгляд её полнился спокойствием и мудростью. Тридцать ей лет, или пятьдесят было непонятно, но это и не имело никакого значения. Каждое движение женщины пленяло, излучая нежность и привлекательность, как у молодой девушки.

– Ох, дитё! – воскликнула женщина, с тревогой глядя на Камиллу и коряку. – Саад, отойди от неё!

Существо сразу отпрянуло к колонне, но всё равно не отводила взгляда от Камиллы.

– Ворвалась, – прохрипел Саад. – Ела.

– Никто не врывался, – сказала женщина, подходя к колонне. – Мы сами приютили её. Ты что, забыл?

– Могла обжечься, – хрипел Саад. Он перевёл взгляд и уставился на хозяйку, настолько ласково, насколько позволяли его мертвенные зелёные глаза.

– Дитё, – женщина протянулась к девочке, – Не бойся.

– Не подходите! – настойчиво сказала Камилла. – Сначала скажите кто вы, и куда меня привели.

И женщина рассказала. Ничего не скрывая, она искренне поведала девочке всё о своей жизни. Женщина не врала, Камилла точно знала это, потому что за годы бродяжничества научилась распознавать ложь. Женщину звали Роана и она была колдуньей. Зарабатывая на жизнь мелким колдовством – приворотами да гаданиями – и знахарством, Роана сумела скопить денег и купить этот небольшой дом. Со временем слухи о ней разошлись по округе, пылких девиц и беспокойных женщин скопилось достаточно, чтобы хватало на хлеб, одежду и ещё оставалось на всякие колдовские прелести. Колдунью в городе не то чтобы любили, но уважали и ругали всякого фанатика церкви, что грозил Роане костром, называя её ведьмой.

– Я не ведьма, я – колдунья! Это большая разница, – с шутливой серьёзностью сказала Роана и весело заключила. – Вот, так и живу.

– А это кто? – спросила Камилла

– Саад? – спросила Роана. – Это мой голем. Необычный, правда? Обычно големов делают из глины, а Саада я сделала из упавшей ветви.

– Саад живой, – прохрипела коряка.

– Конечно живой, – сказала Роана, в её тоне Камилле послышалась жалость к страшилищу. – Я же тебя оживила.

Колдунья посмотрела в глаза девочке, очаровательно улыбнулась и сказала негромко, как будто делилась секретом:

– Я оказалась у гоблинской свалки по счастливой случайности. Мне повезло спасти тебя. Дело вот в чём, уже давно я ищу преемницу, но никак не могу найти – все девочки, кому я предлагала, отказываются идти ко мне в ученицы. Но вот ты. Мне почему-то кажется, что ты согласишься. Если так, то я научу тебя всему, что знаю: будешь лечить болезни, снимать порчу, привораживать и предсказывать недалёкое будущее. Взамен получишь еду, одежду и крышу над головой. По-моему, это лучше, чем рыться на помойках, а? Со временем, думаю, совсем скоро, мне захочется уйти на покой. Знаешь, я живу в этом городе уже много лет, и мне очень хочется от него отдохнуть. Я уйду, а ты займёшь моё место.

Камилла не стала притворяться, будто раздумывает над предложением.

– Да! – радостно сказала она. – Я согласна! Я буду!

– Не торопись. Предупреждаю, есть условие, – колдунья заговорила серьёзно, и на этот раз совсем без шуток. – Остановиться на половине пути нельзя. Во время обучения я раскрою тебе секреты, которые никто и никогда не должен будет узнать. Если ты вдруг передумаешь, я не смогу отпустить тебя. Перестанешь учиться, и я вынуждена буду, – Роана поджала губы, ей не хотелось произносить эти слова, но она быстро пересилила себя, – мне придётся убить тебя. Теперь спрашиваю в последний раз: ты будешь моей ученицей? Подумай хорошо, прежде чем отвечать.

«Я ни за что не вернусь на улицу, – подумала Камилла».

– Да, – после недолгого молчания твёрдо повторила она. – Буду.

*

На следующий день Камилла проснулась ученицей колдуньи. К Роане с самого утра заходили посетители. Одних она выслушивала через окошко в двери, подавала им коренья или травы, рассказывая, как их правильно заваривать и пить. Других, тех, чья болезнь была серьёзней, Роана пускала внутрь. Колдунья осматривала всех одинаково беспристрастно, будь то старый гоблин с обваренным маслом брюхом, или не прекращающий кашлять человеческий младенец, которого держала на руках взволнованная мама. Роана помогала всем: для каждого находила нужную склянку с зельем или нашёптывала целебное заклинание. У многих всё проходило на глазах, некоторые чувствовали лишь облегчение, но уходил домой со строгим наказом к полуночи осушить отданный флакончик досуха и к завтрашнему утру придти вновь.

Все были довольны Роаной и восхищённо благодарили её за те чудеса, что она творила. Правда пыл исцелённых заметно угасал, когда колдунья называла цену.

– Чудеса сейчас стоят дорого, – говорила она с полным сочувствия голосом. – Я бы брала меньше, но чтобы приготовить новые зелья, мне самой приходиться тратить львиную долю с заработанного…

Но Роану уже особо не слушали, Камилла думала, что после названной цены у всех закладывает уши – неважно, насколько сильно заострённые. Исцелившиеся, качая головой и тихо сопя, звенели монетами и уходили явно не окрылённые от избавленных мук.

Роану разочарованное фырканье не сильно беспокоило, она пересчитывала монеты и прятала их в складках платья. Колдунью больше волновало другое.

– Ты внимательно за мной смотришь? – то и дело спрашивала она у девочки.

Камилла кивала и ещё внимательней вглядывалась в каждое движение Роаны. Колдунья постоянно просила достать ей что-нибудь с полки, или вытащить из привязанного к потолку пучка несколько засушенных листьев, или порезать коренья, или просто помешать отвар, булькающий в котелке на огне… К обеду Камилла уже знала многие названия всего того, что висело, лежало, стояло, варилось и раскачивалось в уютном и тёплом колдовском подвале.

Правда, девочке сильно не нравилось, когда приходилось что-то доставать из одеревеневших язв Саада. Голем так пристально смотрел на Камиллу, так неестественно и мерзко изворачивался, чтобы ей было удобно дотянуться до нужной язвы, что у девочки мурашки шли по спине и ком застревал в горле. Ещё больше не нравилось Камилле, что Роана отпустила голема с цепи. Теперь он, не переставая, ходил по подвалу и постоянно путался под ногами.

***

День мчался за денём, неделя шла за неделей. Впервые за долгое время Камилла не замечала зимнюю стужу.

Утром девочка помогала Роане, а вечером колдунья учила её читать и писать. Камилле учёба давалась легко, закорючки на страницах книг пленили её, подогревали в ней интерес. Камилле казалось, что буквы дразнят её, скрывают тайну, которая лежит прямо перед глазами. Девочка училась усердно и до глубокой ночи сидела за столом, читая по слогам, выписывая пером на бумаге неуклюжие буквы.

Так закончилась зима. Отзвенела капель, и в великий Кразеран вошла тёплая, цветущая весна.

Камилла за всё это время не выходила из дома. Роана не запрещала ей, но девочка сама попросту не желала появляться на улице. Ей нечего было там делать, только травить собственную душу, неосознанно вспоминая несчастья, произошедшие с ней за годы бродяжничества. В Кразеране не было ни одной улочки, где с Камиллой не произошло бы что-то нехорошее, в любом закутке и проулке девочка могла вспомнить свою маленькую трагедию, связанную с этим местом. Домик колдуньи стал для Камиллы дворцом тепла и уюта, из которого не хотелось уходить.

Даже Саад со временем перестал пугать и раздражать. Отвращение к нему сменилось странной привязанностью, как к домашнему питомцу. Саад хорошо знал, что лежит в каждой из его древесных язв, всегда понимал, что от него нужно и всеми силами помогал Роане в её деле. За это Роана хвалила Саада и баловала его. У голема было любимое лакомство – неочищенные орехи из большой стеклянной банки, которая стояла на самой верхней полке. Весь день Саад с предвкушением поглядывал на банку и постукивал зубами. По вечерам колдунья, наконец, доставала её, высыпала в ладонь несколько орехов и все разом закидывала голему в рот. Саад хрустел громко и радостно, фыркая и причмокивая от удовольствия. За вечер ему полагалось не больше одной пригоршни орехов, может быть две, но очень редко – в дни, когда он помогал особенно усердно.

Камилле нравился этот своеобразный ритуал, довольное хрумканье Саада означало, что день прошёл хорошо. Уже лёжа в постели, перед сном девочка мечтала только о том, чтобы завтрашний день был таким же, как этот. Напоследок Роана гладила её по волосам, желала приятных снов и уходила в свою спальню: особую комнату, магическим образом скрытую стене. Камилла спрашивала у Роаны, почему она прячет свою спальню, но колдунья ничего не ответила.

– Тебя это не касается, – мягко сказала колдунья.

Больше Камилла подобных вопросов не задавала. Ей очень нравилась новая жизнь, и не хотелось случайно всё испортить.

***

Наступил вечер. Роана быстро сотворила приворот для угловатой девицы – та хотела, чтобы в неё влюбился первый красавец города – отдала ей любовное зелье и торопливо попрощалась. Затем закрыла дверь на замок и щёлкнула задвижкой на окошке.

– Всё, закончили на сегодня, – выдохнула Роана. – Так, Камилла, ставь чайник, доставай стаканы и тарелки. А я пока нарежу хлеб и разогрею рагу. Кто колдовать будет, ты или я?

Роана задавала этот вопрос каждый вечер с тех пор, как Камилла выучила заклинание Согревания. Вопрос сразу стал риторическим.

– Я! – искренне, с готовностью ответила Камилла, будто колдунья спрашивала впервые и не знала ответ.

– Хорошо, – улыбнулась Роана. – Тогда ставь чайник на огонь и разогревай рагу.

Камилла повесила чайник на крючок в камине, подкинула дров, чтобы разыгрался огонь, а сама подошла к кастрюльке и приложила к ней руки.

– Ты опять, – тоном человека, уставшего повторять, сказала Роана. – Камилла, ну сколько можно?

– Прости, – небрежно извинилась Камилла и быстрым движением сорвала с потолка маленькую вязанку сухих прутьев. – Забыла.

– Это же твоя жизнь, Камилла, – продолжала журить ученицу Роана. – Как про такое можно забыть?

– Просто мне всегда не терпится, – сказала Камилла. – Тем более, заклятье совсем простенькое. Сколько такое будет стоить? Полдня?

– Ты серьёзно вот так просто готова отдать полдня своей жизни за горячее рагу?

Камилла ухмыльнулась.

– Ну, – она с наигранно печальным видом пожала плечами, – бывали деньки, когда за горячее рагу я полжизни готова была отдать, – Камилла посмотрела в глаза Роане, проверяя, удалась ли шутка.

Роана даже не улыбнулась.

– Да и за холодное, – продолжала Камилла, надеясь выдавить из колдуньи хотя бы снисходительный смешок. – Полжизни. За холодное…

Лицо Роаны будто окаменело, взгляд колдуньи стал строг.

– Камилла, это не смешно, – грозно сказала Роана. – Ты ведёшь себя, как разбалованная девчушка.

«Полный провал», – подумала Камилла, совсем не испугавшись колдуньи. Ну, может совсем чуть-чуть. Роана никогда её не наказывала и не угрожала, ей не нужны были боль или слёзы девочки. Колдунья так выражала своё беспокойство, она очень хотела, чтобы из её ученицы вышел толк. И Камилла понимала это.

– Рановато зазнаёшься. Ты ещё слишком маленькая, чтобы понять, – Роана подошла ближе к девочке. – Важна каждая, слышишь, каждая секунда. Представь себя глубокой старухой, представь, что смерть уже стоит у тебя на пороге…

– …представь, что смерть, – начала одновременно говорить Камилла, передразнивая назидательный тон, – уже стоит у тебя на пороге. И тогда ты сразу поймёшь, что бесценно каждое мгновение жизни. И вспомнишь о глупо растраченных в юности годах. Но будет уже поздно.

Камилла рассмеялась. Роана вскинула брови, удивляясь наглости Камиллы.

– Нет, ну какая ты, оказывается, вредина, – сказала колдунья. – Ты… Это ведь не просто разговор. Я, между прочим, учу тебя сейчас.

– Да ты уже который раз про старуху повторяешь, – сказала, всё ещё посмеиваясь, Камилла. – Оскомину на языке ещё не набила?

– Набила, – ответила Роана, – а до меня от этих слов набила оскомину колдунья, которая учила меня. А до неё – колдунья, которая её учила. Понимаешь? Камилла, это очень важно. Это самое главное правило колдовства: цена заклинания – часть от жизни, отмеренной судьбой. Не колдуй, если нечем откупиться от заклинания. Камилла, запомни это, пожалуйста. От этого зависит твоя жизнь, и жизнь тех, кто тебя окружает. Забудешь про откуп – можешь навредить тем, кто тебе дорог.

Камилла перестала улыбаться, кивнув, она спокойно и немного виновато сказала:

– Хорошо. Извини. Я запомнила. Точно запомнила. Правда, извини, что иногда отношусь к правилам несерьёзно. Я так больше не буду.

– Молодец, – сухо сказала Роана. Ей не нужны были извинения, ей нужно было доказательство, что урок усвоен. – Показывай, – сказала колдунья, кивая на кастрюльку.

Камилла послушно положила вязанку прутьев перед собой, взялась обеими руками за кастрюльку и, тщательно выговаривая каждый звук, произнесла короткий стишок. Для Камиллы стих звучал как тарабарщина на неизвестном языке, буквального перевода она не знала и не сильно хотела знать – просто заучила наизусть звуки, которые нужно произносить.

Роана внимательно следила за ученицей. Обучая заклинанию, приходилось повторять его столько раз, что колдунья, сама того не замечая, по привычке тоже шевелила губами.