Сказки

Три брата

Давным-давно жил на свете человек, было у него три сына, и всё имущество его состояло из одного только домика, в котором он и жил. И хотелось каждому из сыновей после смерти отца получить этот дом, но отец любил всех троих одинаково и не знал, как ему поступить, чтобы никого из них не обидеть. А продавать дом он не хотел, потому что дом тот достался ему ещё от прадедов; а то можно было бы его продать, а деньги между ними поделить. И вот надумал он наконец, как ему поступить, и говорит своим сыновьям:

– Ступайте вы странствовать по белу свету, попытайте счастья, и пусть каждый из вас научится какому-нибудь ремеслу. А когда вернётесь домой, то дом получит тот, кто окажется лучшим мастером.

Сыновья этим решением остались довольны; и порешил старший из них стать кузнецом, средний – цирюльником, а младший – фехтовальщиком. Сговорились они о сроке, когда должны вернуться снова домой, и двинулись затем в путь-дорогу.

Случилось так, что каждый из них нашёл себе опытного мастера, у которого он и мог хорошо выучиться ремеслу. Кузнецу пришлось подковывать королевских лошадей, и он подумал: «Ну, уж теперь дом я получу наверняка». Цирюльник брил всех знатных господ и тоже думал, что дом будет его. Фехтовальщик не раз получал удары, но он всё это переносил терпеливо и духом не падал, думая про себя так: «Если ты будешь бояться ударов, то дома ты никогда не получишь».

И вот пришёл назначенный срок, и все они снова вернулись к своему отцу, но они не знали, как найти им случай, чтобы показать своё мастерство. Вот сидят они раз и между собой советуются. Сидят они и видят – бежит по полю заяц.

– Э-э, – говорит цирюльник, – а он кстати явился!

Взял он чашку и мыло, повертел помазком, взбил пену и, когда заяц подбежал ближе, намылил его на бегу и на бегу же выбрил ему бородку, и при этом не порезал его, и сделал всё это так ловко, что не причинил ему никакой боли.

– Это мне нравится, – сказал отец, – если братья твои не превзойдут тебя в мастерстве, то дом будет твой.

А тут вскоре проезжала на полном ходу карета, и сидел в ней какой-то господин.

– Вот вы, батюшка, сейчас увидите, что я умею делать, – говорит кузнец.

Кинулся он вслед за каретой, сорвал у лошади на полном ходу все четыре подковы и подбил ей тотчас на ходу четыре новые.

– Ты парень ловкий, – сказал отец, – дело своё ты исполняешь не хуже, чем твой брат; я уж и не знаю, кому мне дом отдать-то.

Тогда говорит третий:

– Дозвольте и мне, батюшка, доказать своё мастерство.

А тут как раз начал идти дождь. Вытащил он свою шпагу и стал ею размахивать над головой так, что ни одна капля не могла на него упасть; а когда дождь пошёл ещё сильнее и перешёл наконец в ливень и целые потоки уже лили с неба, стал он размахивать своей шпагой всё быстрей и быстрей и остался совершенно сухим, точно сидел он под крышей. Увидал это отец, диву дался и говорит:

– Ты показал самое большое мастерство, дом отдаю я тебе.

Братья, как и обещали друг другу, решением остались довольны, а так как они очень любили друг друга, то порешили жить в доме все вместе; и стали они заниматься каждый своим ремеслом – а делу были обучены они хорошо, и мастера были опытные, вот и зарабатывали они много денег.

Так жили они счастливо до самой своей старости все вместе, и когда один из них заболел и умер, то двое других стали о нём грустить, да так, что сами с горя заболели и вскоре умерли. А так как были они мастера опытные и крепко любили друг друга, то и похоронили их всех вместе в общей могиле.

Очёски

Жила когда-то девушка, была она красавица, да зато ленивая и нерадивая. Когда ей надо было прясть пряжу, она сердилась, если ей попадался какой маленький узелок на льняной пряже, она вырывала целый пучок прядева, бросала его наземь, словно отбросы какие-нибудь. А была у неё служанка, та была работящая – подберёт она выброшенный лён, очистит его, спрядёт его тонко да так искусно; и вот выткала она себе из таких очёсков красивое платье. А сватался за ленивую девушку один парень, и должны были праздновать свадьбу. Вечером накануне свадьбы весело танцевала прилежная девушка в своём красивом платье, а невеста и говорит:

– Как плясать не стыдно ей,Ведь очёски-то на ней!

Услыхал это жених и спрашивает невесту, что она этим хотела сказать. И рассказала она жениху, что на той вон девушке всё платье соткано из льняной пряжи, которую она выбрасывала. Как услыхал это жених, понял, что она ленивица, а та, бедная девушка, работящая, – бросил свою невесту, подошёл к той и выбрал её себе в жёны.

Румпельштильцхен

Много-много лет назад жил на свете мельник. Был он беден, но была у него красавица дочь. Случилось ему однажды вести с королём беседу; и вот, чтоб вызвать к себе уважение, говорит он королю:

– Есть у меня дочка, такая, что умеет прясть из соломы золотую пряжу.

Говорит король мельнику:

– Это дело мне очень нравится. Если дочь у тебя такая искусница, как ты говоришь, то приведи её завтра ко мне в замок, я посмотрю, как она это умеет делать.

Привёл мельник девушку к королю, отвёл её король в комнату, полную соломы, дал ей прялку, веретено и сказал:

– А теперь принимайся за работу; но если ты за ночь к раннему утру не перепрядёшь эту солому в золотую пряжу, то не миновать тебе смерти. – Затем он сам запер её на ключ, и осталась она там одна.

Вот сидит бедная мельникова дочка, не знает, что ей придумать, как свою жизнь спасти, – не умела она из соломы прясть золотую пряжу; и стало ей так страшно, что она наконец заплакала. Вдруг открывается дверь, входит к ней в комнату маленький человечек и говорит:

– Здравствуй, молодая мельничиха! Чего ты так горько плачешь?

– Ах, – ответила девушка, – я должна перепрясть солому в золотую пряжу, а я не знаю, как это сделать.

А человечек и говорит:

– Что ты мне дашь за то, если я тебе её перепряду?

– Своё ожерелье, – ответила девушка.

Взял человечек у неё ожерелье, подсел к прялке, и – турр-турр-турр – три раза обернётся веретено – вот и намотано полное мотовило золотой пряжи. Вставил он другое, и – турр-турр-турр – три раза обернётся веретено – вот и второе мотовило полно золотой пряжи; и так работал он до самого утра и перепрял всю солому, и все мотовила были полны золотой пряжи.

Только начало солнце всходить, а король уже явился; как увидел он золотую пряжу, так диву и дался, обрадовался, но стало его сердце ещё более жадным к золоту. И он велел отвести мельникову дочку во вторую комнату, а была она побольше первой и тоже полна соломы, и приказал ей, если жизнь ей дорога, перепрясть всю солому за ночь.

Не знала девушка, как ей быть, как тут горю помочь; но снова открылась дверь, явился маленький человечек и спросил:

– Что ты дашь мне за то, если я перепряду тебе солому в золото?

– Дам тебе с пальца колечко, – ответила девушка.

Взял человечек кольцо, начал снова жужжать веретеном и к утру перепрял всю солому в блестящую золотую пряжу. Король, увидев целые вороха золотой пряжи, обрадовался, но ему и этого золота показалось мало, и он велел отвести мельникову дочку в комнату ещё побольше, а было в ней полным-полно соломы, и сказал:

– Ты должна перепрясть всё это за ночь. Если тебе это удастся, станешь моей женой. – «Хоть она и дочь мельника, – подумал он, – но богаче жены, однако ж, не найти мне во всём свете».

Вот осталась девушка одна, и явился в третий раз маленький человечек и спрашивает:

– Что ты дашь мне за то, если я и на этот раз перепряду за тебя солому?

– У меня больше нет ничего, что я могла бы дать тебе.

– Тогда пообещай мне своего первенца, когда станешь королевой.

«Кто знает, как оно там ещё будет!» – подумала мельникова дочка. Да и как тут было горю помочь? Пришлось посулить человечку то, что он попросил; и за это человечек перепрял ей ещё раз солому в золотую пряжу.

Приходит утром король, видит – всё сделано, как он хотел. Устроил он тогда свадьбу, и красавица, дочь мельника, стала королевой.

Родила она спустя год прекрасное дитя, а о том человечке и думать позабыла. Как вдруг входит он к ней в комнату и говорит:

– А теперь отдай мне то, что пообещала.

Испугалась королева и стала ему предлагать богатства всего королевства, чтобы он только согласился оставить ей дитя. Но человечек сказал:

– Нет, мне живое милей всех сокровищ на свете.

Запечалилась королева, заплакала, и сжалился над ней человечек:

– Даю тебе три дня сроку, – сказал он, – если за это время ты узнаешь моё имя, то пускай дитя останется у тебя.

Всю ночь королева вспоминала разные имена, которые когда-либо слышала, и отправила гонца по всей стране разведать, какие существуют ещё имена. На другое утро явился маленький человечек, и она начала перечислять имена, начиная с Каспара, Мельхиора, Бальцера, и назвала все по порядку, какие только знала, но на каждое имя человечек отвечал:

– Нет, меня зовут не так.

На другой день королева велела разузнать по соседям, как их зовут, и стала называть человечку необычные и редкие имена:

– А может, тебя зовут Риппенбист, или Гаммельсваде, или Шнюрбейн?

Но он всё отвечал:

– Нет, меня зовут не так.

На третий день вернулся гонец и сказал:

– Ни одного нового имени найти я не мог, а вот когда подошёл я к высокой горе, покрытой густым лесом, где живут одни только лисы да зайцы, увидел я маленькую избушку, пылал перед нею костёр, и скакал через него очень смешной, забавный человечек; он прыгал на одной ножке и кричал:

– Нынче пеку, завтра пиво варю,У королевы дитя отберу;Ах, хорошо, что никто не знает,Что Румпельштильцхен меня называют!

Можете себе представить, как обрадовалась королева, услыхав это имя! И вот, когда к ней в комнату вскоре явился человечек и спросил: «Ну, госпожа королева, как же меня зовут?» – она сначала сказала:

– Может быть, Кунц?

– Нет.

– А может быть, Гейнц?

– Нет.

– Так, пожалуй, ты Румпельштильцхен!

– Это тебе сам чёрт подсказал, сам чёрт подсказал! – завопил человечек и так сильно топнул в гневе правой ногой, что провалился в землю по самый пояс. А потом схватил в ярости обеими руками левую ногу и сам разорвал себя пополам.

Одноглазка, Двуглазка и Трёхглазка

Была на свете одна женщина, и было у неё три дочери; старшую звали Одноглазкой, оттого что был у неё один только глаз на лбу; средняя звалась Двуглазкой, оттого что у неё, как и у всех людей, было два глаза; а младшую звали Трёхглазкой, потому что было у неё три глаза, и третий был у неё посреди лба. И оттого, что Двуглазка выглядела так же, как и все остальные люди, сёстры и мать очень её не любили. Они ей говорили:

– Уж ты со своими двумя глазами никак не лучше простого люда, ты совсем не нашего роду.

Они постоянно толкали её, давали ей платья поплоше, и приходилось ей есть одни только объедки, и они ещё издевались над ней как только могли.

И вот пришлось Двуглазке однажды идти на поле пасти козу; но была Двуглазка очень голодна – поесть дали ей сёстры совсем мало. Села она на меже и заплакала, да так стала плакать, что полились у неё из глаз слёзы ручьями.

И вот в горе глянула она, вдруг видит – стоит перед нею женщина и спрашивает её:

– Двуглазка, чего это ты плачешь?

Двуглазка говорит:

– Как же мне не плакать? Очень уж не любят меня мои сёстры и мать за то, что у меня, как и у всех людей, два глаза; всё толкают меня, дают мне донашивать старые платья, и есть мне приходится только то, что от них остаётся. Сегодня дали они мне так мало поесть, что я осталась совсем голодная.

И говорит ей ведунья:

– Двуглазка, вытри слёзы, я скажу тебе такое слово, что отныне ты никогда не будешь голодная, – стоит тебе только сказать своей козе:

– Козочка, ме-е,Столик, ко мне! —

и будет стоять перед тобой чисто убранный столик с самыми прекрасными кушаньями на нём, и сможешь ты есть, сколько твоей душе будет угодно. А когда наешься ты досыта и столик будет тебе не нужен, то скажешь ты только:

– Козочка, ме-е,Столик, на место! —

и он снова исчезнет.

И, сказав это, ведунья ушла. А Двуглазка подумала: «Надо будет сейчас попробовать, правда ли то, что она говорит, уж очень мне есть хочется» – и сказала:

– Козочка, ме-е,Столик, ко мне!

И только вымолвила она эти слова, как стоял перед нею столик, накрытый белой маленькой скатертью, а на нём тарелка, нож, и вилка, и серебряная ложка, а кругом самые прекрасные кушанья; и шёл от них пар, и были они ещё горячие, словно их только что принесли из кухни. Тогда Двуглазка прочитала самую короткую молитву, какую она знала: «Господи, не оставь нас во всякое время. Аминь», – и села она к столу и стала есть. Наевшись досыта, она сказала, как научила её ведунья:

– Козочка, ме-е,Столик, на место!

И вмиг исчез столик и всё, что стояло на нём. «Славное, однако, хозяйство», – подумала Двуглазка, и стало ей хорошо и весело.

Вечером, возвратясь домой со своей козой, нашла она глиняную миску с едой, что оставили ей сёстры, но она к ней и не прикоснулась. На другой день вышла она снова со своею козой в поле и не стала есть тех крох, что ей оставили. В первый и во второй раз сёстры не обратили на это никакого внимания, но так как это случалось всякий раз, то наконец они это заметили и сказали: «Что-то неладное творится с нашей Двуглазкой: каждый раз она оставляет еду, а раньше ведь всё съедала, что ей давали; она, должно быть, что-то придумала». И вот, чтобы узнать правду, было решено, что, когда Двуглазка погонит козу на пастбище, с нею пойдёт и Одноглазка, чтоб посмотреть, что она там делает и не приносит ли ей кто-нибудь еду и питьё.

Собралась Двуглазка идти на пастбище, а Одноглазка подходит к ней и говорит:

– Я пойду с тобой вместе, посмотреть, хорошо ли ты пасёшь козу, пасётся ли она там как следует.

Но Двуглазка поняла, что задумала Одноглазка, загнала козу в высокую траву и говорит:

– Одноглазка, пойдём сядем, я тебе что-нибудь спою.

Села Одноглазка, устала она от непривычной ходьбы по солнцепёку, а Двуглазка запела:

– Ты не спишь, Одноглазка?Ты уж спишь, Одноглазка?

И закрыла свой глаз Одноглазка и уснула. Увидала Двуглазка, что Одноглазка крепко спит и узнать ничего теперь не сможет, и говорит:

– Козочка, ме-е,Столик, ко мне! —

и села она за столик, наелась-напилась досыта и молвила снова:

– Козочка, ме-е,Столик, на место!

И вмиг всё снова исчезло. Разбудила тогда Двуглазка Одноглазку и говорит:

– Одноглазка, что же ты, пасти козу собираешься, а сама-то уснула? Ведь она может вон куда забежать. Вставай, пора уж и домой возвращаться.

Пошли они домой, а Двуглазка опять к своей мисочке с едой так и не прикоснулась, и Одноглазка ничего не могла объяснить матери, почему та не хочет есть, и сказала в своё оправдание:

– А я-то на поле уснула.

На другой день и говорит мать Трёхглазке:

– На этот раз надо будет пойти тебе да повнимательней проследить, что ест на поле Двуглазка, не приносит ли ей кто еду и питьё – должно быть, она ест и пьёт тайком.

Подошла Трёхглазка к Двуглазке и говорит:

– Я пойду с тобой вместе, посмотреть, хорошо ли ты пасёшь козу и ест ли она там как следует.

Но Двуглазка поняла, что задумала Трёхглазка, и загнала козу в высокую траву и говорит:

– Пойдём, Трёхглазка, да сядем, я тебе что-нибудь спою.

Села Трёхглазка, устала она идти по солнцепёку, а Двуглазка и затянула свою прежнюю песенку и начала петь:

– Ты не спишь всё, Трёхглазка?

И вместо того чтобы спеть дальше:

– Ты уснула, Трёхглазка? —

спела она по забывчивости:

– Ты уснула, Двуглазка?

И всё пела она:

– Ты не спишь всё, Трёхглазка?Ты уснула, Двуглазка?

И закрылись у Трёхглазки два глаза и уснули, но третий глаз не был песенкой той заговорён, и не уснул он. Хотя из хитрости Трёхглазка его и закрыла, будто он спит, но он моргал и мог всё хорошо видеть. Подумала Двуглазка, что Трёхглазка уже крепко спит, и сказала она тогда свой заговор:

– Козочка, ме-е,Столик, ко мне! —

и напилась она и наелась досыта, а затем велела столику уйти:

– Козочка, ме-е,Столик, на место!

А Трёхглазка всё это видела. Тогда Двуглазка подошла к ней, разбудила её и говорит:

– Э, да ты, кажется, спала, Трёхглазка? Хорошо ты, однако, пасёшь козу! Давай-ка пойдём домой!

Пришли они домой, а Двуглазка опять ничего не стала есть; вот Трёхглазка и говорит матери:

– Ну, теперь я знаю, почему эта гордая девчонка ничего не ест; стоит ей только сказать:

– Козочка, ме-е,Столик, ко мне! —

и тотчас является перед нею столик, уставленный самыми прекрасными кушаньями – куда лучше, чем то, что едим мы здесь; а как наестся она досыта, то стоит ей сказать:

– Козочка, ме-е,Столик, на место! —

и всё снова исчезает. Я всё в точности сама это видела. Два глаза она мне усыпила своим заговором, но тот, что у меня на лбу, к счастью, не спал.

Стала тогда завистливая мать кричать на Двуглазку:

– Ты что ж это, хочешь есть лучше, чем мы? Я тебя от этого отучу!

Принесла она большой нож и ударила им козу прямо в сердце, и упала коза замертво наземь.

Увидала это Двуглазка, и ушла она с горя из дому, села в поле на меже и залилась горькими слезами. Вдруг смотрит она – стоит перед ней снова ведунья и говорит ей:

– Двуглазка, чего ты плачешь?

– Да как же мне не плакать! – отвечала она. – Заколола мать мою козочку, что, бывало, как скажу я ей ваш заговор, накрывала мне так чудесно каждый день столик; а теперь придётся мне снова голодать да горе терпеть.

Говорит ей ведунья:

– Двуглазка, я дам тебе добрый совет: попроси своих сестёр, чтобы отдали они тебе внутренности убитой козы, и закопай их у порога в землю, и будет тебе от того счастье.

Ведунья исчезла, а Двуглазка вернулась домой и говорит сёстрам:

– Милые сёстры, дайте мне что-нибудь от моей козы, хорошего куска я у вас не прошу, дайте мне только внутренности.

Засмеялись они и говорят:

– Это ты можешь, пожалуй, получить, если другого не просишь.

Взяла Двуглазка внутренности козы и закопала их вечером тайно, по совету ведуньи, возле порога.

На другое утро, когда все проснулись и вышли на порог, видят – стоит перед ними дивное дерево, листья у него все серебряные, висят между ними золотые плоды, – и такого прекрасного и драгоценного дерева не было ещё во всём свете. Но они не могли понять, откуда могло ночью вырасти тут дерево. Только одна Двуглазка знала, что выросло оно из внутренностей козы, потому что стояло оно как раз на том самом месте, где закопала она их в землю.

Вот мать и говорит Одноглазке:

– Дитя моё, полезай на дерево да нарви нам с него плодов.

Взобралась на дерево Одноглазка, но только хотела она сорвать одно из золотых яблок, а ветка и выскользнула у неё из рук, – и не пришлось ей сорвать ни одного яблока, как она ни старалась.

Тогда мать и говорит:

– Трёхглазка, ну, полезай ты, ведь тебе-то лучше видать твоими тремя глазами, чем Одноглазке.

Спустилась Одноглазка с дерева, а Трёхглазка на него взобралась. Но и Трёхглазка оказалась не более ловкой, чем её сестра; и как уж она ни глядела, а всё же золотые яблоки никак не давались ей в руки. Наконец у матери не хватило терпенья, и она сама полезла на дерево, но и ей, как и Одноглазке и Трёхглазке, не удалось схватить ни одного яблока. Тогда говорит Двуглазка:

– Дозвольте мне полезть на дерево, может, мне лучше удастся.

Хотя сёстры и посмеялись: «Где уж тебе с твоими двумя глазами достать-то!» – но Двуглазка влезла на дерево, и вот золотые яблоки от неё не уходили, а падали сами к ней в руки, – и нарвала она их полный передник. Взяла мать у неё яблоки; и вот надо бы теперь Одноглазке и Трёхглазке обращаться с бедной Двухглазкой лучше, чем прежде, но они стали ей завидовать, что только ей одной и удалось достать золотые яблоки, и стали они с ней обращаться ещё хуже.

Стояли они раз все вместе у дерева, а на ту пору проезжал мимо молодой рыцарь.

– Скорей, Двухглазка, – крикнули ей сёстры, – полезай под дерево, чтоб нам не пришлось за тебя стыдиться, – и они поспешили накрыть Двуглазку пустой бочкой, стоявшей около дерева, и попрятали туда же и золотые яблоки, которые она сорвала.

Вот подъехал рыцарь ближе, и оказался он красивым юношей. Он остановил коня, изумился, глядя на чудесное дерево, что было всё из золота да серебра, и говорит сёстрам:

– Чьё это прекрасное дерево? Кто даст мне ветку с него, тот может потребовать от меня, чего захочет.

И ответили Одноглазка и Трёхглазка, что дерево это принадлежит им и что они охотно сломают ему ветку с него. Но как они ни старались, а сделать этого не смогли – ветки и плоды всякий раз от них ускользали. Тогда рыцарь и говорит:

– Странно, дерево ваше, а вы не можете и ветки с него сломать.

Но они стояли на том, что дерево всё же принадлежит им. В то время как они разговаривали, выкатила Двуглазка из-под бочки два золотых яблока, и покатились они прямо к ногам рыцаря, – Двуглазка рассердилась, что Одноглазка и Трёхглазка говорят неправду. Как увидал рыцарь яблоки, удивился и спросил, откуда они взялись. Одноглазка и Трёхглазка ответили, что у них есть сестра, но она не смеет людям на глаза показаться, оттого что у неё только два глаза, как у всех простых людей. Но рыцарь потребовал, чтоб её показали, и крикнул:

– Двуглазка, выходи!

И вот вылезла Двуглазка спокойно из-под бочки, и рыцарь был поражён её дивной красотой и сказал:

– Ты, Двуглазка, наверное, можешь сорвать мне ветку с этого дерева?

– Да, – ответила Двуглазка, – это, конечно, сделать я могу, ведь дерево-то моё. – Взобралась она на дерево и легко сорвала ветку с красивыми серебряными листьями и золотыми плодами и подала её рыцарю.

Тогда рыцарь и говорит:

– Двуглазка, что мне дать тебе за это?

– Ах, – ответила Двуглазка, – я терплю голод и жажду, нужду и горе с раннего утра и до позднего вечера; я была бы счастлива, если бы вы взяли меня с собой и выручили бы меня из беды.

Тогда посадил рыцарь Двуглазку на своего коня и привёз её домой в свой отчий замок. Там одел он её в прекрасные платья, накормил её досыта. И полюбил он её, и обвенчался с нею, и отпраздновали они свадьбу в великой радости.

Как увёз прекрасный рыцарь Двуглазку, стали завидовать сёстры её счастью. «А волшебное-то дерево останется у нас, – думали они, – хоть и нельзя сорвать с него плодов, а всё же всякий будет останавливаться у нашего дома и к нам приходить да его расхваливать, и кто знает, где найдёшь своё счастье!»

Но на другое утро дерево исчезло, а с ним и их надежды. Глянула Двуглазка из своей светёлки в окошко, видит – стоит перед нею, к её великой радости, дерево, – оно перешло следом за нею.

Долго жила Двуглазка в счастье и в довольстве. Но пришли раз к ней в замок две нищенки и попросили у неё милостыни. Глянула им в лицо Двуглазка и узнала в них своих сестёр Одноглазку и Трёхглазку, – они так обеднели, что пришлось им теперь ходить по дворам да выпрашивать кусок хлеба. Двуглазка позвала их к себе, приняла их ласково и о них позаботилась; и они от всего сердца раскаялись в том, что причинили своей сестре так много зла в молодости.