Властитель груш

Всё указывало на то, что возиться с оружием Трефам некогда. Если под ужимками Курта не скрывается очередная подлянка. Причин вроде бы никаких, но как такому поверишь?

– Сик, поди сюда! – позвал валон наконец, убедившись, что больше ничего не услышит.

– Няньку на меня повесить хочешь?

Мюнцер усмехнулся, разглядывая сверху вниз верного громилу.

– Конечно – кто же проследит, чтоб ты в новый мордобой не ввязался?

Испытующий взгляд великана Сик встретил с достойно равнодушной физиономией. В опасном деле такого хладнокровного и крепкого человека лучше иметь при себе, но Треф так мало, что рискованной облаву не назовёшь. Зато для пригляда лучшей кандидатуры не найти, раз уж Эрну так не вовремя услали.

– Возьми Крюца. Пойдёте с Куртом. Надо проверить, не завелись ли Трефы на его складе.

– Сделаем, – коротко отозвался громила, наклоняя голову.

Курт снова хмыкнул и побрёл прочь, но прежде, чем Сик направился следом, Карл задержал его быстрым жестом.

– Гёц нужен нам живьём, – он мягко опустил ладонь на плечо здоровяка и привлёк его к себе. – За Куртом глаз да глаз, ясно? Если почуешь, что он какое говно задумал – рвите когти оттуда. Не заставляй меня рыдать над вашими телами из канала, ладно?

– Постараюсь не намокнуть, – ухмыльнулся Сик.

Проводив приятеля взглядом, Даголо- младший ненадолго прикрыл глаза и потянулся.

Облава! Вот она – награда за целый месяц подковёрной возни, беготни за шпионами, ухмылок и ужимок! Кое-что из списка даже позабавило его разок или два, но в основном такая работёнка горчила еду днём и мешала спать ночью.

Теперь же всё стало просто и ясно. С негодяев спали маски, герои соизволили проснуться и вынуть меч из ножен. Осталась лишь самая приятная часть – хотя победа стала бы слаще, будь противник более зубастым, чем полтора десятка Треф с краденым оружием…

Однако же не стоит гневить Единого капризами. Неблагодарность – большой грех. Скоро кое-кто об этом вспомнит, и возопит горько, и падёт в прах.

***

Обе лодки Томаса изрядно просели под грузом с мюнцерова склада. Сходни ходили ходуном под ногами Треф и восьми докеров, подряженных за пригоршню монет. Гёц мрачно наблюдал за погрузкой и порой ощупывал записку Штифта, впопыхах сунутую в рукав.

Мысленно он подсчитывал убытки. Придётся кое-что оставить, чтоб не вышла басня про жадного купца, которого настигла волна от пущенного в воду камушка. Либо их накроют прямо на берегу вместе со всем добром – ничуть не лучше купания в Рёйстере.

Охрана из людей Курта тоже скисла. Понять их можно – тяжело радоваться жизни, пока лежишь у порога мордой в землю.

– Почти закончили, – доложил Альфи и плюхнулся на ящик, с любопытством рассматривая дрожащие от напряжения руки.

Делец молча кивнул.

– Так куда мы это всё повезём?

Хороший вопрос. Как часто бывает, есть два пути. Вверх по реке, в трущобы, или вниз, к купеческим складам. В любом случае всё упирается в главную фигуру, от кого и зависит, найдут ли Даголо оружие сразу или только через пару дней.

– Магна уже показала нам дулю разок, – задумчиво продолжал Валет.

В его руках откуда-то появилась колода карт – он повертел их так и эдак, потом принялся неловко тасовать.

– Но даже если она снова кинет, в прибрежных помойках можно хоть немного пошхериться. А Пятак – место респектабельное, там наше барахло будет как прыщ на жопе…

Из колоды вдруг вывалилась под ноги шулера десятка пик.

– Вот дерьмо! И как я работать буду?

– Наши игры сегодня закрыты, – хмуро отозвался Гёц, опуская топор.

С лезвия по капле срывались следы последнего чёрного дела, растекавшегося по полу за спиной дельца. Его-то рука не дрожала, но во рту повис горький привкус бесполезной утраты.

– В трущобах без ведома Магны разве что ты один с небольшим мешочком спрячешься. Местные нищеброды добычу по запаху найдут.

– Тогда почему не отогнать добро вверх по каналу и…

Под сердитым взглядом Альфи умолк. Проклятье, он просто переутомился с непривычки, или действительно не понимает, что Трефы-беглецы для Колёсного Дирка – не просто обуза, но обуза опасная?

В любом случае, растолковывать некогда. Не говоря уж о том, что на столько ушей о ткачах и заикаться нельзя.

Закрыв глаза, Гёц провёл ладонью по лбу и глазам, пытаясь согнать повисший за ними гул тревоги. Пора заглянуть на шаг вперёд и принять решение, тем самым убрав хотя бы один голос из бесовского хора.

– Глауб. Если он согласится, то уже не выдаст. И Старик не полезет переворачивать купеческие склады без разрешения Лиги. Подарок у тебя?

Вздохнув, шулер таким же молниеносным жестом спрятал колоду. Медленно он расстегнул верхние крючки дублета и оттянул ворот рубахи.

На его костлявой груди «подарок» – матушкин рубин – смотрелся откровенно нелепо. Но человек с воображением Коломана Глауба без труда представит на том же месте рыхлую белую грудь жены. Туда-то камушек встанет как родной.

– Скажи, это камень фрау Лахтсегель. Если будет ломаться, скажи, что у матушки найдутся ещё. Если будет угрожать выдать Даголо – скажи, что у моих братьев есть и камни потяжелее.

– Ясное дело, – усмехнулся Альфи, пряча драгоценность. – А если откажется совсем?

В самом деле, как же без шанса на хреновую ставку?

– Тогда дальше, вниз по течению, – процедил Шульц, скрепя сердце: чем дальше оружие уплывёт, тем дальше вместе с ним окажется и план. – Пусть Томас спрячет в… В камышовом схроне, да.

– Так! Эти две бочки – туда! – прикрикнул Колум, остановившись перед опустевшим на три четверти «оружейным углом»; рукавом он утирал обильный пот со лба. – Остальное не трогать. Всё, шабаш!

– Туда – это куда? – быстро проговорил Шульц, подходя ближе.

Докеры тем временем уже подхватили два бочонка с выдержанным грушевым бренди – их мюнцерята выволокли из подвала до появления Треф. Знатное спиртное для знатных господ. Чтоб такое пить за ужином, ужинать надо мясом – хотя бы дважды в неделю.

Носатый развел руки в стороны.

– Надо же как-то взыскать с Курта за убыток.

В другой день делец постарался бы более обстоятельно сопоставить стоимость краденой выпивки с просираемым оружием. Сейчас времени хватало только на простейший расчёт с ценами недельной несвежести, и он устало махнул рукой.

Колум тут же подхватил жест, а докеры решительно потащили бренди на борт.

– А теперь пришло время рассчитаться!

Из рук Носатого в мозолистые ладони грузчиков посыпались стремительно отсчитываемые монеты. Несмотря на благостный звон, лица их сковала тревога, а тоскливые взгляды то и дело метались за спину Готфрида – туда, где растекалась лужа самогона из раздолбанных бочонков и бутылок. Один из них наконец осмелился кашлянуть и выступить вперёд.

– Массер Шульц, нас ваши с Куртом дела не касаемы… Но ежели вам тут всё побить надо, тогда, может, мы чего-нибудь так возьмём?

– Хватайте и упёрдывайте, живо, – Гёц шумно отбросил топор в сторону. – Если Курт вас тут застанет, в реке окажетесь все.

Не без труда Колум сдвинул с лица довольную ухмылку.

– Значит, Глауб? – уточнил Валет, подходя к ним обоим.

– Глауб? – переспросил Носатый.

Готфрид резко качнул головой, утверждая ставку.

– Да – Пятак, купцы, торговые пристани, Коломан Глауб. Альфи сторгуется, а вы держите вёсла наготове – вдруг не выйдет.

– И тогда мы-ы-ы…

Колум умолк, обрывая вопрос на середине, и в паузу хлынул радостный хохот грузчиков. Промелькнула раздражённая мысль заткнуть их, но работяги и без того вняли совету поскорее исчезнуть.

Оказывается, восемь мужиков могут утащить изрядное количество выпивки даже в охапке.

– Ты с Греткой вернёшься в город и отправишь её пасти наш флажок перед собором, – произнёс Гёц, глядя на Альфи. – Остальным ждать с оружием, где бы его не спрятали. Я встречусь с нашими друзьями. Мы ещё можем быстро ударить, пока Старик громит наши места и ищет у соседей.

Разумеется, если оружие и Трефы покинут город, о контрударе можно забыть. Останется помахать ручкой всему.

– А наши друзья согласятся что-то делать без Курта? – встревоженно осведомился Валет.

Делец пожал плечами, раздражённо скривившись. Сволочной Курт поднасрал гораздо сильнее, чем его дубовая башка только могла представить. Без его людей силы заговорщиков внутри Сада уменьшились вполовину, а раз так, то и условия новой сделки с Дирком ухудшатся на порядок.

Если он теперь вообще захочет связываться. Если Трефы не сбегут из Кальвара. Если Штифт ещё не выдал Даголо информацию об участии ткачей.

– Ах, капитан, маловато у тебя шансов своими ногами уйти! – добавил Колум, быстро-быстро постукивая пальцами по локтю.

– Примерно три к двум, если сторгуетесь с Глаубом.

И если ни один из них не оттащит гостинцы из Арсенала к Даголо. На вытянутом лице Носатого застыла смесь напряжения и недовольства. Вместе они сварили столько денег, что деловой человек вроде него согласится потерять скорее руку, чем такое партнёрство. Но если партнёр сам себя на заклание ведёт, не лучше ли вовремя спрыгнуть?

Верный же Валет застыл в одной позе, заложив руки за спину, с потупленным взором и плотно сжатыми губами. Не сразу он разомкнул их, чтобы несмело предложить:

– Или мы можем все вместе отчалить в Хафелен прямо сейчас…

Как хорошо, когда есть отчий дом, тёплое местечко для бегства с поджатым хвостом, пристыженным взглядом и обломанными зубами. Вероятно, братья в этот раз даже не будут насмехаться. У Хенрика и Биргера теперь пятеро отпрысков на двоих, привилегия ставить подножку и показывать пальцем уплыла к новым детишкам.

– Пока остаётся шанс довести дело до конца – мы им воспользуемся.

Гёц обвёл обе бледные физиономии твёрдым и уверенным взглядом – по крайней мере, такова была задумка. Разумеется, их беспокоит перспектива наблюдать, как вниз по течению баркас обгоняет раздувшийся труп капитана. В конце концов, они друзья.

И без него им мало что светит в Хафелене – помимо работы на подхвате по большому одолжению. Как ни крути, они по-прежнему в одной упряжке.

И вздорный ландскнехт тоже тянул со всеми наравне. Но что ж поделать? Тот, кто не был готов рисковать, никогда бы не сорвался с тёплого местечка на побережье на запах настоящих денег.

– Всё, дуйте, – отрезал он, оборачиваясь спиной; на рассуждения и так потрачено слишком много. – Ждите меня и Альфи до дня Святого Патора. Не дождётесь…

Пауза оказалась чересчур тихой. Оглядевшись, делец понял, что на него смотрят ещё несколько человек.

– Сможете загнать оружие и бренди в Хафелене.

Он сделал быстрый жест, выгоняя Треф прочь со склада: всё, сказано достаточно, из города бежать, оружие – загнать, а дальше – соображайте сами, не маленькие. Его же мысль обратилась к кривым кальварским улочкам, по которым предстояло тихо улёпетывать до квартала ткачей.

Руки меж тем слепо шарили по сумке, откуда на свет вскоре вылезло искомое – огниво.

– Гёц, Гёц! – раздалось сбоку возбуждённое шипение.

Исходить оно могло только от Людо Дикого – второй сержант Курта отвечал за сокровища на складе. До тех пор, пока его в путах не уложили рядышком с остальными у распахнутых ворот. Сегодня он выкупил у Колума право остаться, в отличие от товарищей, с незаткнутым ртом – в обмен на небольшую заначку в жёлобе и обещание не шуметь.

– Гёц, не вздумай даже! – Людо, всегда верный слову, говорил быстро и страшно, но тихо-тихо. Через миг, впрочем, его честное узкое лицо сложилось в жалобную гримасу: – Мне же хэнда, если целый склад просру! Курт мне бубенцы вокруг шеи узлом завяжет!

– А мне прикажешь утереться? – буркнул делец, обращаясь к огромной луже бренди. – Может, иначе нам посчитаться и не выйдет. Но уж этот долбаный урок в его башке надолго остается!

– Ты же и нас поджаришь!

– Курт скоро прибежит и вытащит ваши задницы из костра…

На мгновение кремень в его руке застыл в воздухе над кресалом.

– Хотя, в общем-то, мне плевать.

Первый же лёгкий удар выбил сноп искр – и тут же вспышка шибанула по глазам. Готфрид отпрянул, неловко поднося руку к лицу: не опалил ли брови?

Забавно, что даже разумный, деловой человек, отлично знающий цену каждой бутылке, способен найти некое извращённое удовольствие от уничтожения товара. А ведь это даже не для того, чтобы распродать свои запасы. Только чтоб проучить. Вот так раз поймаешь себя с наслаждением наблюдающим за собственноручно устроенным пожаром и уверуешь в происки Врага, чья тень за каждым крадётся и нашёптывает на ухо: «Разбей, сломай, укради, помочись на крест!»

– Вот же гнида, – раздражённо бормотал Дикий, энергично дёргая связанными конечностями, лишь бы поскорее отползти от быстро распространяющегося огня.

Шульцу на краткий миг показалось, что это от языков пламени прямо сейчас и исходит что-то эдакое, тёмное и вражье. Совсем голова кругом пошла. Самый ясный знак, что пора быстро, решительно драпать.

«Проклятье, и в какой по счёту раз я это повторяю?»

Запихнув огниво в сумку, он быстро выскользнул из склада мимо расползающихся стражников и резко завернул влево, чуть не переходя на мелкую рысь. Левая рука придерживала ношу, чтобы не билась о бедро на каждом шагу. Перед глазами странно притягательный образ полымя постепенно сменялся чётким видом сравнительно прямой, хоть и порядком загаженной улочки.

Странные мысли в голове вместе с картинкой менялись в осмысленную сторону: он решил, что разумнее всего в конце прохода снова свернуть влево. Оторваться от реки, зато заложить большой выбор узеньких путей в юго-восточной части Сада, в которых сам он ориентировался прекрасно и в то же время мог рассчитывать, что люди Даголо не сумеют оказаться сразу на всех.

К счастью, какая-то звериная часть его рассудка хорошо реагировала на увиденное прежде, чем в тугом умишке родится слово «опасность». Едва увидев по левую руку, на том самом сокровенном повороте, квадратные плечи Крюца и парочку поношенных ландскнехтов в профиль, Гёц немедля припустил вперёд – вдоль реки. Глухое ругательство он принялся цедить лишь на втором шаге.

К несчастью, ни растворяться в воздухе, ни видеть сквозь стены никакое чутьё не помогало, будь оно хоть от Единого, хоть от Бёльса, хоть от дедули-контрабандиста.

– Стой, сука!! – донеслось до ушей человека, со всех ног удиравшего дальше по кривой дорожке между халупами, раскиданными вдоль реки.

«Странный призыв, – вертелась в голове лихорадочная мысль. – Хоть кто-то в здравом уме к нему когда-нибудь прислушивался?»

Прямо за очередной развилкой отрезок «прибрежной» улицы упирался в целый воз хлама перед облупленным домиком. Гёц ухватился рукой за угол последнего строения перед поворотом и резко забрал влево. Гневные выкрики преследователей, потерявших его из вида, придали новых сил и помогли в мгновение ока взлететь вверх по клонящемуся к реке переулку.

На том же импульсе он пролетел мимо очередного ландскнехта – тот только и успел всплеснуть руками и цепануть сумку за ремень. Делец инстинктивно высвободил руку, оставляя ношу в чужой хватке, и бегство продолжилось. Уже на ходу он обдумывал, а стоило ли скидывать груз…

Сзади прозвучал выстрел. Шульц споткнулся и едва успел выставить перед собой руки, чтобы не впечататься лицом. Лишь через пару секунд, когда ладони только-только коснулись твёрдой земляной корки, правая икра вскрылась резкой болью.

Боль усилилась вдвое, стоило перенести вес на подстреленную ногу – пока что терпимо. Видно, пуля скользнула по мясу. Всё не так плохо – ещё можно продолжить бежать, пока не спадёт раж загоняемого оленя, если только…

– Попался, сукин сын! – пьяница сипло заревел из-за спины, и колени беглеца подогнулись под прогнившей немытой массой на спине.

Ему-то казалось, куда этим жалким гончим с бутылкой и трубкой наперевес угнаться за чемпионом Грушевого Сада? Ан нет, довольно разок шлёпнуться.

Без лишних слов он вцепился в руки пьяницы, тянущиеся к горлу, и рванул в сторону. Тело приложилось о каменную стену, застонало и ослабило хватку; дабы закрепить эффект, Гёц трижды саданул локтём вслепую. Хвала Господу за тот рост, что помогает лупить всякого дылду в мягкий живот, а не мощный грудной панцирь.

Он оттолкнул от себя битого ландскнехта и стену – и с тяжким вздохом повернулся назад, лицом к двоим людям Мюнцера и Крюцу, сжимавшему в руке пистолет. Им осталось всего несколько шагов. Если уж и принимать бой, лучше сделать это подготовленным.

Крюц здраво притормозил, пропуская вперёд одного из ландскнехтов. Не этого человека делец хотел бы обслужить первым, но идти на попятную поздно – на него ведь уже замахнулись дубинкой, а на такое хладнокровно пялиться никак нельзя.

«Замах длинноват», – на излёте Готфрид перехватил кисть, сделал шаг и незатейливо полоснул кинжалом по горлу.

Тут-то Крюц и подоспел с правой стороны. Рукоять пистолета, перехваченного за дуло на манер колотушки, с оглушительным звоном врезалась в ухо. Охнув, Гёц склонился и рубанул клинком воздух, отгоняя противника назад. Второй ландскнехт мялся слева – его шестопёр мог изрядно попортить кости, только решимости не хватало.

Пока не хватало: первый из самогонщиков почти прекратил обнимать стену и решительно поглядывал в сторону стычки. Ничего-ничего, мол, дай только задвину тухлую печёнку на положенное место.

В Кальваре это называлось «пляской в подворотне». Несколько вооружённых мужиков стоят друг напротив друга на улочке, где трое едва-едва не трутся плечами, облизываются, перемигиваются и ждут подходящего момента, чтобы наброситься всем вместе на одного.

Понятно, каждый из троих крайне озабочен тем, чтобы порезали не его. Эта подворотня на вкус Готфрида была чересчур широка, и всё же он мог оценить шансы, по крайней мере, как два к одному. Весьма неплохо, с учётом ситуации и подтекающей ноги.

Беда только в том, что, пока он будет отплясывать, на шум половина Сада сбежится.

С самым зверским рёвом, какой только народился в утробе, делец ринулся вперёд, целясь в самого крутого. Крюц отмахнулся пистолетом и ожидаемо отступил, чтоб освободить место шестопёру.

Готфрид отшатнулся от костоломного удара и нырнул под сжимавшую оружие руку, хватаясь за одежду ландскнехта. Наполовину оглушённый предыдущим ударом и бешеным стуком сердца, он принялся яростно колоть, кося глаз на второго противника, и резко пихнул в его сторону продырявленное тело, когда между ними оставалось всего полшага.

– Ну, здравствуй, дружочек!

Он не придал значения полуразмытому басу с тыла, попытался развить атаку. Кинжал чуть не достал до глаза Крюца; тот зажмурился и с силой толкнул дельца назад.

Гёц удержался на ногах, прильнув спиной к стене. Только теперь он взглянул на могучую фигуру, перегородившую половину улицы – с той стороны, где раньше открывался путь к отступлению.

– Уф, мать твою, – отвернувшись от Мюнцера, он сделал шаг к Крюцу – но и с той стороны уж показались двое вооружённых людей.

– Да, да, обложили тебя, – спокойно сообщил великан, хотя на лице его лежала огромная чёрная печать, пахнущая дымом. – Я говорю: шабаш танцулькам.

– За сколько согласишься меня отпустить?

– После этого? – Курт ткнул пальцем в столб дыма, поднимающийся из-за крыш. – Пожалуй, возьму в уплату башку твою и горшок из неё сделаю. Чтоб было куда ссать, когда ночью приспичит.

Гёц медленно оторвался от стены, сжимая пальцами кинжал. Мюнцер оторвал руки от груди и положил их на пояс, одновременно расправляя плечи. В этом месте схватиться, как на винокурне, и впрямь не выйдет.

– Хочешь реванш?

Уголок рта великана дёрнулся; ненадолго он поднял глаза к небу и почесал щёку пальцем.

– Не, знаешь, я не такой самолюбивый тупой хер, как тебе там думается. Пинками душу отведу.

Пока он гримасничал и чесался, Шульц перенёс вес на левую ногу и с силой оттолкнулся от земли, стискивая зубы, чтоб не надломиться, когда вперёд выйдет ноющая правая. Ему удалось не упасть, но манёвр опасно подошёл к пределу терпения. Качнувшись вправо из-под надвигающегося огромного кулачища, он почувствовал, что заваливается на бок…

Стена оказалась чересчур далеко, чтобы опереться на неё, но его вовремя поймали за дублет пальцы Мюнцера.

Великан взревел, едва успев отдёрнуть голову; из разреза точно под левым глазом хлынула кровь.

– Хватай! – рявкнул он на кого-то.

Гёц не видел, кто выворачивает кинжал из руки, но как только руку отпустили – тут же вцепился в куртово горло, левой продолжая держаться за его предплечье.

Курт надулся и покраснел, как огромная пиявка, подцепил его обеими руками. Земля ушла из-под ног; гнусные хари преследователей мелькнули перед глазами.

Шульц успел вздохнуть ещё разок, а после спина встретилась с камнем. Дыхание на этом оборвалось.

В переулке потемнело. Очень уж резво солнце закатилось – а может, его просто заслонили? Машинально делец вцепился пальцами в щель между булыжниками мостовой.

Наконец смог втянуть немного воздуха через рот – чтобы тут же выплюнуть его с криком боли, когда на руку опустился огромный башмак. Утрамбовав пальцы, он тут же поднялся, просвистел под локтем и впечатал таранный удар в подвздошину.

– Курт, хорош!

Очевидно, это означало «Хорош пинать, возьми ломик!» Не пытаясь разглядеть нависающие лица, Гёц заслонился рукой от дрына, метившего в рёбра.

Руку словно забили внутрь туловища.

То ли он вырубился, то ли по какой-то причине преследователей кольнуло сочувствие – но молотить его перестали. Сквозь свои же стоны он уловил разгорающуюся перебранку. Самое время поднять голову, снова поторговаться…

Из приоткрытого рта вывалился лишь сдавленный кашель. «Лежи уж, – буркнул недовольный голос в голове. – Хорошо бы ещё коленом кой-чего прикрыть, как думаешь?»

А, впрочем, как не повернись – всё равно будет больно.

Карты на стол

Покинув с первыми лучами солнца ненавистный Вебель, Эрна погоняла лошадь, насколько позволяла твёрдость седалищных мускулов.

Светило поднялось высоко, когда утомлённое животное запрядало ушами при виде родной конюшни. От самого самого рва перед южными воротами города тянулся ряд телег с припасами.

Через этот и другие проходы город еженедельно всасывал необъятное количество всего, что росло, цвело и пахло в предместьях. В длинной веренице стоял всякий мужик из округи, кто не имел в хозяйстве лодку или соседа с лодкой, или же просто не хотел сдавать жирному купчине мешок репы и ящик яиц за грош, когда на рынке в Кальваре мог выручить все три.

Посему в базарный день он затемно укладывал добро на воз и трясся по ухабам, а после пару часов в очереди зорко следил за кружащими вокруг бродягами и кальварскими мальчишками, переминаясь с ноги на ногу, чтобы за час-два до полудня, даст Единый, проехать наконец за стены.

Кто-то непринуждённо болтал с соседом, а кто-то смотрел вокруг волком и цедил под нос: «И угораздило же всех вас припереться сюда прежде меня, сволочи проклятые!»

Эрна точно знала, в какую бы группу угодила. Пожалуй, лучше уж выслушивать несправедливые предъявы вздорного старика.

Хромой Луиджи, дряхлый старец из славной кондотты Даголо, всё так же сидел на колоде у ворот с трубкой в зубах. Порой казалось, что в этом месте и в том же самом положении он и ест, и спит, и гадит. Возможно, будь они на юге, где ночи теплее…

Смотритель конюшни выпустил изо рта два колечка дыма, прищурился и произнёс, обращаясь будто бы не к всаднице, а к кобыле:

– Как там Вебель?

– Всё-то ты знаешь, – проворчала женщина, под уздцы подводя лошадь к коновязи.

Несмотря на тщательно поддерживаемый облик привратной глыбы, неподвижной и невозмутимой, хитрый старичок просто обожал сплетни.

– Харел! – гаркнула она, оглядываясь в поисках конюха.

– Пока этот лодырь сам с собою канается, ты успеешь рассказать старику интересное, – с ленцой проговорил Хромой, почёсывая рубаху на впалой груди.

– У епископа гостит арлонский граф с супругой. Графёнок у них никак не выходит. Приехали за благословлением отца Венцеля.

– М-м…

Старик снова сомкнул губы на мундштуке, прикрыл веки и немного задрал голову.

– Крашивая дама-то?

– Ничего себе. Для арлонки.

– Исповедовалась отцу Венцелю? – пробормотал он, медленно пожёвывая трубку.

Мечница фыркнула и шагнула в сторону, чтобы заглянуть внутрь конюшни.

– Это уже сам можешь додумать. Только давай без меня.

Лошади флегматично уставились на Эрну из стойл.

– Харел, мать твою! Мне некогда здесь до вечера торчать!

Луиджи выпустил изо рта клуб дыма и блаженно улыбнулся.

– Это да. Пьетро наверняка захочет тебя видеть поскорее.

Час от часу не легче. В последнее время такое сообщение неизменно означало какое-нибудь говно на палочке, которое ей торжественно вручат со словами: «Сегодня праздник, понесёшь заместо флажка».