Властитель груш

К палатке приближались двое. Впереди мерно шагал светловолосый рыцарь – благодаря ему она сейчас не валялась в той же палатке, пуская кровавые слюни на траву. За арлонцем семенил Колум, нервно водивший носом из стороны в сторону.

Остальные рыцари отыскали своих на поле и перепоручили их капелланам, а ныне вовсю развлекались в сторонке с уцелевшими налётчиками. Как нельзя кстати у ипподрома нашёлся прекрасный одинокий дуб и запас верёвок.

Щёку блондина и часть шеи обильно запятнала кровь. Приглядевшись, мечница нашла правое его ухо заметно укороченным, но все эти краски лишь добавляли жизни пышущей здоровьем сытой харе. Вот теперь она отлично узнавала месканских рыцарей.

– Эрна! – слегка позеленевший Колум, напротив, даже не скрывал вздох облегчения. – Хвала Единому! А что главный?

– Лежит пока, – хмуро отрезала женщина, кивнув на палатку.

Словно в ответ, из-за полога послышался невнятный хриплый призыв:

– Э-э-а-на! А-а!

На всякий случай она резво поднялась с табурета и нырнула внутрь; Носатый увязался за ней. Викарий с очень терпеливым лицом застыл на коленях у головы Шульца, посматривая на вошедших.

Эрна опустилась рядом. Недолго поколебавшись, она обхватила пальцами руку со сбитыми костяшками, но тут же одёрнула себя: «Проклятье, его ведь не ушей лишили!»

– Гёц, я тут…

Удар булавой по роже на деле может быть не таким страшным, как выглядит – но уж выглядел проклятый коротышка хуже, чем плохая война.

– Фкаф-ки! – отрывисто прошамкал он, не открывая глаз. – Пф-ф… Пфхай лофа-эей!

Ей всё же понадобилось время, чтобы понять, о чём печётся этот одержимый.

– Сейчас? Да здесь трупов гора навалена!

Гёц застонал, вырвал руку, стискивая пальцы в кулак, и попытался яростно плюнуть. Получилось так себе – комок слизи с кровью пополам частью размазался по подбородку, частью описал короткую дугу и шлёпнулся на грудь.

– Эй-эй, ладно, не плюйся ты! – женщина машинально отпрянула назад. – Как скажешь, лошадей выпущу.

Он нетерпеливо махнул пару раз рукой – валите, мол, исполняйте. Ну, и прекрасно. Довольно прохлаждались с этой внезапной войной, пора деньги делать. Эрна быстро встала на ноги, обратилась к Колуму и ткнула его пальцем, чтобы не смотреть на распростёртого великана.

– Прямо сейчас скачки проводить? – прошипел Носатый, оказавшись на воздухе.

– Ну, я даже не знаю… – медленно протянул Стефан, не менее красноречиво оглядываясь на мертвяков.

Рыцарь пожал плечами.

– Может, просто спросите, готов ли кто-то на лошадок смотреть? Я могу их собрать, но речь вам говорить.

Кальварцы переглянулись. У Стефана рожа оставалась кислой; Колум же быстро кивнул.

– Собирай. Гёц сказал. Я толкну речь почтенному рыцарству.

Путём довольно нехитрым почтенные выведали у пленных о метком молодце, что подбил на лету их любимца, юного Корбиниана Девять Чарок. На свою беду стрелок сидел рядом, под дубом, и пытался не подымать голову. Недолго посовещавшись, нобили решили вознаградить стукача – просто отсекли ему кисть и дали пинка под зад.

Для подлого же убийцы готовилось особое наказание, сообразное вине. Пеньковый узел затянули не на его шее, а вокруг лодыжек; двоих оруженосцев меж тем отправили в лагерь за луками для экзекуции.

Пока блондин зазывал собратьев послушать «речь», раз уж луки всё равно ещё не принесли, Колум отыскал последний чудом уцелевший стол. Вольф, сверкая свежим тумаком на пол-лица, помог перевернуть его на ножки. Носатый взгромоздился на трибуну, привычно сдвинул чёрный берет на затылок и подбоченился.

– Доблестные рыцари Арлона! От имени Кальвара категрически благодарю вас за воинское помоществование! – зычно начал он, простирая руки к нобилям вокруг. Послышались редкие смешки.

С той же стороны, откуда пришёл отряд Сульта, показалась новая группа людей – меньшая по численности, зато более блестящая. А Колум в мгновение ока разошёлся, как часовой колокол у звонаря в руках. То ли он не замечал надвигающихся патрициев, то ли не хотел замечать.

Теперь Эрна даже от скорбного шатра отчётливо различала чеканные профили герцога, бургомистра и епископа, но сдёргивать со стола Носатого, которого заворожённо слушает десятка два рыцарей – худшая идея со времён отправки Стефана на пожар.

– Это, однако, очень хреново, что жадная паскуда Манфред фон Сульт омрачила нашу блистательную Кавальеллу энтим бардаком, но я от имени Кальвара отвецвенно заявляю, что состязания всё равно состоятся!

Носатый ненадолго умолк, внимательно наблюдая за слушателями. Рыцари переглядывались, перебрасывались словами, но с ответом не спешили.

– Сегодня же! – осторожно добавил оратор.

Тут уж один из арлонцев в клетчатом сюрко, забрызганном кровью, не удержался и воскликнул:

– Как так можно! Они ведь убили Корбиниана!

– И Георга фон Брюйхеля! – поддержал другой нобиль, с роскошными длинными усами и подбитым глазом. – Отходную на ипподроме служить?!

– Ну-у, тогда-а… завтра? – снова предложил Колум, переступая с ноги на ногу. Среди людей снова возникли колебания, так что он добавил более решительно: – Мы продолжим Кавальеллу, чтобы этим состязанием почтить наших и ваших павших! И выпьем за них! Лучшего грушевого бренди из Кальвара! За счёт города!

Он удовлетворённо хмыкнул, отмечая нестройный, но вполне одобряющий гул. Раскрыв было рот в страстном порыве, Носатый хотел добавить что-то ещё, однако герцог Арлонский подошёл слишком близко, чтобы оставаться незамечаемым.

Рыцари почтительно расступились; человечек на столе приложил одну руку к поясу, пытаясь найти уверенную позу, но затем резво спрыгнул на землю и стянул берет с головы.

– Как вижу, – медленно произнёс герцог, спокойно взирая на поле брани, – мои рыцари неплохо управились с вашим беспорядком.

– Истинно так, Ваша светлость, – отозвался Колум, на несколько секунд согнув спину в поклоне. – И мы как раз говорили о том, что посему негоже лишать их Кавальеллы.

Иоганн Третий покачал головой туда-сюда, задумчиво подняв очи к небу, и наконец произнёс:

– Справедливо.

Эти бы слова, да Королю Треф в уши. Эрне же не хватало воздуха ни для радостного вопля, ни для вздоха облегчения. Радость увязла в крови и мертвечине по колено. Так легко не отмоешься.

– Ты принимаешь ставки? – продолжил аристократ, опуская взгляд от бесконечного неба к коротенькому Колуму.

– Принимаю, Ваша светлость.

– Я хочу поставить… сорок золотых гульденов, – он кивнул, словно утверждая с самим собой растрату. – И ставить я буду на «Туза».

– Прекрасный выбор, Ваша светлость! – Носатый по привычке сложил было руки, чтоб удовлетворённо их потереть, но вовремя вспомнил, перед кем стоит. – Вы будете первым, кого я запишу в новую книгу!

Скривившись, Эрна повернулась спиной к сборищу и вернулась обратно к посту у палатки на стульчике верхом. Что ж, прекрасно – налёт отбит, скачки состоятся, сам герцог только что поставил внушительный кусок. И всего лишь двое оставшихся у неё друзей, быть может, до завтра не дотянут. Старик Пьетро свихнётся от восторга, когда узнает обо всём.

Звериный оскал

К трём часам пополудни над Кальваром не осталось ни облачка. Солнце усердно светило и припекало, оживлённо болтали лоточницы, в подворотне весело чирикали мальчишки, слинявшие каждый от своей работы.

От света ли, от радостных ли звуков слева и справа, но рожа дельца с каждым шагом болела всё сильнее, а желчь кипела всё жарче. Эрна и Колум шагали следом – оба молчаливые и хмурые, что, впрочем, тоже ничуть не веселило. Вообще, кажется, вокруг не было совершенно ничего, что бы не раздражало.

Неделя прогажена вчистую. С другой стороны, теперь он хоть на ногах держится и может лично выслушивать все тактичные поздравления и остроумные замечания.

Вислоусый Хелег услужливо распахнул перед ними двери «Валонской короны». Внутри за длинным рядом столов, сдвинутых как для рыцарского застолья, сидела вся баронская шайка. Выпивка, закуска, огромный пирог – знакомая картинка. Старый да малый Даголо, знатные гуляки, решили крепко отпраздновать успех Кавальеллы очередной пирушкой чуть ли не с середины дня.

Горлопан Мюнцер непринуждённым басом рассказывал военную байку, попутно заглушая половину кагала. Ротозей Стефан так же непринуждённо смеялся вместе с Карлом. Мамаша Беккер кокетливо прикрывала рот платочком и наверняка пыталась мелко хихикать. Старая шалава обожала корчить благонравную матрону из купеческого квартала.

Один только коренастый мужчина подле Старика не вызывал очередного приступа зубной боли. Джакомо Лелеотто, держателя винокурни и кабака в Красильном Углу, на местный манер быстро окрестили «Лелоем», и он прекрасно показывал, что даже южанин может быть нормальным дельцом. Правда, Лелой очень уж любит денежки, но можно ли его упрекать, если даже монахов звон серебра не оставляет равнодушными? Другого такого разумного и трезвого человека во всём этом кабаке не сыскать – не считая, понятно, Готфрида. Вот уж кто прекрасно вписался бы в заговор за матушкино ожерелье и небольшие послабления!

Одна беда: он сам и половина его людей, «Пестряков» – валоны, ровно как и Даголо, и до Кальвара наёмничали, ровно как и Даголо. У них дома это нихрена бы не значило, однако стоит забраться за тысячу миль от родных провинций, в богатый внутренний мир одной из коммун северо-запада, как какая-то земляческая общность тут же превращается в нечто невероятно важное и значимое.

Едва завидев недостающих капитанов, Даголо вскочил так резко, что его великолепный стул – великолепное баронское седалище среди простецких лавок и табуретов – отпрыгнул назад и шлёпнулся на пол.

– Ха-ха! Вот и он!

Он широко махнул рукой и жестом велел Лелою двинуться; справа от Старика, как обычно, сидел Карл.

– Садись-садись, мальчик мой! Эй, Хелег – первый кусок пирога моему чемпиону! А вы все – живо опрокинули по чарке за Короля Треф!

Вся братия загомонила, принявшись размахивать кружками, кубками и стаканами, а Гёц прищурился, внимательно разглядывая барона. Как сильно он успел набраться? Хоть прыжок со стула оказался очень даже резвым, это мало что значит. Такой опытный выпивоха сперва чудит, а уж потом шатается.

– Как оно, Гёц? – продолжал старший Даголо, в то время как Эрна забилась на расстояние нескольких локтей от главы стола и скрылась за Куртом – тот был достаточно велик, чтобы даже её долговязую фигуру прикрыть. – Чуешь запах победы?

Гёц застыл над уготованным ему почётным местом, покосился на Носатого, затем на лоснящийся дублет капитана Пестряков и проворчал, коснувшись его плеча:

– Офеифельно.

Карл немедля зашёлся смехом. Лелой что-то буркнул, но под взглядом человека с перепаханной рожей вздохнул и сдвинулся ещё, подпирая Штофельда слева от себя.

– Шибко болит?

По лицу старика скользнула улыбка, стерпеть которую, впрочем, было легче. По его собственной харе оружие прошлось так же удачно, как и сифилис; правда, большая часть зубов чудесно сохранилась.

Наконец усевшись, Готфрид поводил ладонью в воздухе. Колум ловко поместил костлявый зад меж двух дельцов, кашлянул и перетолмачил:

– Случалось и шибчее!

– Ладно-ладно, – барон усмехнулся в усы и подвинул полный стакан. – Знаю я, как боль твою облегчить!

От лёгкого удара булавой в грызло, конечно, не помирают. Неделю спустя и боль стала не такой чудовищной, как когда он только пришёл в себя, а смешки… В конце концов, к такому чемпион привыкает быстро – или говорит титулу: «Прощай!»

В общем-то, жить можно – пока язык не нащупывает пустоту на месте шести резцов и одного клыка. Ещё ни разу в жизни Шульц не лишался столького за один присест, и всё равно просто удивительно, как сильно это пугало. Его прадед вкушал мясо по большим праздникам, и то всё чаще тогда, когда удавалось добыть кого-нибудь в графском лесу и потом вместе с тушей унести ноги от егерей. Дед мог себе позволить целого поросёнка раз в месяц, а отец ставил жаркое на стол каждую неделю.

Мясо – не просто самый лучший и приятный способ набить брюхо, это символ движения наверх, к свету и вершине того, что Господь тебе отмерил, когда поместил в утробу купчихи. И что же, вместо того, чтоб через день обгладывать косточку, на Готфриде его фамилия смачно вляпается в мягкую пресную кашку?

Уже от этого только хотелось напиться, чего за ним обычно не водилось. Правда, сегодня как раз тот драный день, когда отпускать вожжи никак нельзя. Если он явится к Дворбаку вдрызг пьяным, тот просто отошлёт его просыпаться. Казалось бы, если собираешься подставить открытую пасть под зубило, лучше понимать и чувствовать поменьше, но цверг, видно, боится, что пациент истечёт кровью. Либо это оправдание и на деле просто цвергские понятия не велят поддатых лечить – одно из двух.

С ненавистью делец покосился на тарелку с маленьким кусочком пирога, из которого торчал маленький кусочек груши, чуть присыпанный коричным порошком и блестящий от мёда. Подхватив предложенный стакан, он всё же сделал глоток – больше для вида, чем для хмеля.

Лучший на северо-западе грушевый бренди обжёг дёсны и привычной волной пламени скатился по глотке вниз. С тем же успехом можно было кипятку из котла навернуть. Гёц тихо зашипел и, пока все пялились на грохочущего Курта, быстро поменял свой стакан местами с пустым стаканом Колума.

– Что ж за хрень у вас там случилась? – проговорил Карл, когда вспышка смеха угасла.

Он посерьёзнел и смотрел прямо вперёд, а не на опустевший вдруг сосуд, так что перемену настроения вряд ли вызвал проблеск уважения к ловкости рук. Лишь теперь делец заметил на его щеках и челюсти короткую жёсткую щетину, чуть темнее, чем на макушке.

Сразу видно – мальчик трудился, не покладая рук, и за бритву-то взяться некогда. Все пороги околотил, пока другие крутили хвосты лошадям и подбирали зубы из грязи.

– А Стефан вам не рассказал, что ли? – проговорил Носатый, пока Гёц сверлил взглядом то щёголя, то его раздолбая-приятеля.

– Сульт случился? – размыто предположил старший Даголо, переводя взгляд со Стефана на Треф.

– Видать, награбленной меди не хватило, чтоб издержки покрыть, – усмехнулся Лелой, чем вызвал прилив веселья на этот край стола.

– Угу, – волна разбилась о Шульца, как о небольшую, но очень угрюмую скалу.

– Ну, он Вебель подпалил, – пояснил Колум, – а головы садовые все разом ломанулись тушить.

– Кто ж знал, что эта козлина явится? Особенно когда он на мель крепко сел? – печально отозвался Стефан, потупив взгляд в тарелку. – Эрна и сказала: ладно, беги туши…

– Эрна-а! – ласково позвал старик.

Мечница осторожно высунулась из-за Мюнцера.

– Ты чего там, прячешься, что ли? У Курта за пазухой?

– Ах, если бы! – хмыкнул великан.

Эрна пожала плечами.

– Что мне там свинячьим рылом светить на таких козырных ребят?

– Ну-ка подь сюда, – старший Даголо поманил её пальцем.

Женщина медленно перемахнула через лавку и так же неторопливо, явно нехотя, подошла к торцу стола. Рука её привычно придерживала меч, но кожа под ногтями побелела от усилия.

Барон сосредоточенно растирал виски в ожидании. Когда мечница замерла, он пригладил седеющие волосы и наконец взглянул на неё в упор.

– Сильно получше него выглядишь! – заметил он наконец.

Капитаны засмеялись. «Ну, ещё бы – ей-то зубы перначом не пересчитывали», – подумал Гёц, в то же самое время жестами пытаясь попросить у трактирной девки менее драконовского питья.

– Знаю я, что облажалась, – хмуро отозвалась Эрна. На лице старика улыбка тоже не задержалась.

– Это ещё мягко сказано! Ну, ладно эта дубина, – он махнул в сторону Стефана; тот деланно порозовел и повёл плечами: да, мол, я ведь просто большая балбесина, – но ты-то каким лядом на такую чухню повелась? Амбар подпаленный?

– А лучше, чтоб весь Вебель сгорел нахрен вместе с герцогом и шишками?

– Да срал я на них! – рявкнул барон, треснув кулаком по столу.

Карл зашипел, ловя пальцами стакан, летящий навстречу его щегольскому дублету. Тщетно.

– Твоё дело было моё серебро сторожить, мать твою!

Весёлый прилив схлынул, над столом нависла туча пристыженного молчания. Почти все обратили головы к Пьетро и Эрне, побелевшей, как кусок стали в горне. Готфрид нахмурился, продолжая пялиться на стол – слишком уж близко к сцене его занесло.

Карл направил на отца острый взгляд человека, что под столом тихо наступает тебе на ногу, хотя не очень понятно, из-за Эрны или залитой одёжки. Барон шумно вздохнул, обводя людей тяжёлым взглядом, и усмехнулся.

– Ладно, быть может, ты и права, – для пущей задумчивости он пригладил двумя пальцами топорщившийся ус. – Стоило вытащить герцогский зад из огня, когда он нам столько денег проиграл!

Курт захохотал первым, как по свистку; ближайшие солдаты Пьетро его поддержали. Сам он поднялся на ноги и отечески приобнял мечницу. Слуха дельца снова коснулся холодный голос:

– Слишком тупая для тебя промашка, сечёшь, милая?

– Я тоже не молодею, – буркнула женщина в ответ, неловко хлопнув старика по спине.

– Вот именно, – тот выпустил её из объятий и махнул рукой. – Ладно, садись.

Настороженно Гёц проследил за обоими участниками короткой перепалки до их мест и только затем приметил колючие взгляды Карла и Стефана, обращённые прямо к нему.

Прислужница, сбежавшая было прочь, когда барон принялся орать, вернулась и быстро подсунула кружку с водой. Ласковая прозрачная влага затушила остатки спиртового пожара.

– Что, Стефан? Не на разбойничью ль работу любуешься? – едко проговорил Колум.

Замахиваться на хозяина он не мог, зато вредный слуга как раз по его зубам. И желания укусить скопилось достаточно за два дня на скачках с лежачим капитаном и перевозбуждёнными рыцарями.

– Хех, это боевым отметинам шо ль? – передразнил щёголь, кривя в ухмылке никем не попорченные до сих пор губы. Громила благоразумно помалкивал.

– Ради великой победы чем-то надо жертвовать, – глубокомысленно заметил Лелой. – Или что-то потратить.

– Слова не воина, но торгаша! – едко прогромыхал Мюнцер, одаряя соседа тяжёлым взором сверху вниз.

С минуту назад Штофельд вылез из-за стола, а без этой добродушной стены два винокура вдруг вспомнили обо всех взаимных чувствах.

Мамаша Беккер громко прочистила горло, смещая к себе внимание капитанов:

– О, я-то точно знаю, что нужно мужчине после такой потасовки! – Она тут же стрельнула глазками в Шульца, добавив: – Заходи после – у нас есть всё, что только не даровано человеку для утоления боли…

– Капитану надо не бабу, а новый зуб, – хмыкнул Колум, когда Гёц отмахнулся и постучал пальцем по щеке.

Мамаша пожала плечами, поднимая изящный стеклянный кубок с вином.

– Ну, если вдруг что, у меня и пара цвердянок есть. Те ещё лекарши.

Курт снова захохотал. На сей раз он увлёк за собой даже ненавистного «торгаша». Самое время для хорошего воинственного оскала, но Готфрид лишь устало отмахнулся и снова поднёс кружку к ноющим губам.

– Лелеотто прав, хоть и заумно он сморозил, – задумчиво произнёс Даголо, опуская ладонь на локоть сына и устремляя затуманенный взгляд вдоль стола сквозь годы и мили куда-то, должно быть, аж на поля прошлой боевой славы. – Мы уже давно как следует не воевали – мелкие дрязги не в счёт… Забыли, как выглядит вырванная с мясом победа и какова она на вкус.

Хмыкнув, он потёр покрытый седой щетиной подбородок и легонько хлопнул по столу, так, чтобы на этот раз ничего не перевернуть.

– Да! Я решил!..

– ТИШИНА-А-А!! – заорал Мюнцер, мгновенно заглушая тех, кто не успел внять барону с полуслова.

В очередной раз поднявшись на ноги, всё так же твёрдо и уверенно, старший Даголо простёр вперёд левую руку и торжественно объявил:

– Через месяц, в день Святого Патора, моего покровителя, мы устроим большую пирушку! В честь Грушевого Сада, в честь Готфрида, который только что сделал для нас столько денег, и в честь Кавальеллы, которую отныне и впредь мы будем проводить каждый год!

Солдаты Даголо – а большую часть стола они и занимали – радостно заулюлюкали, загомонили, выкрикивая одобрительные возгласы равно в сторону и хозяина, и его нового любимца. Хозяйский сын меж тем поморщился, спрятав под общим шумом кислый вопрос:

– Ты это серьёзно, что ли?

– А похоже, будто я шучу? – громко отозвался старик, опуская руку, и обратился вправо и вниз. Карл отвёл глаза.

– Гёц порядком пострадал – прям как старик Патор страдал, когда сраные колдуны вешали его за ноги на дубе и сдирали кожу живьём! Чем не богоугодно почтить их обоих разом?

Любопытно, что бы на сей счёт сказал господин епископ Кальварский… Впрочем, небось его-то на эту грандиозную попойку не первым, так вторым зазовут.

– Схожу справлюсь о поросёнке, – раздражённо бросил франт, быстро поднимаясь из-за стола.

К кухне он умчался так быстро, что едва не сшиб бедную девчонку, наполнявшую капитанские кубки. Стефан поскучнел, подпёр массивную челюсть ладонью и лишь изредка поглядывал на Готфрида. Тот исподтишка косился в ответ, делая вид, будто целиком поглощён поисками такого съестного, что сгодится для оскудевшего рта.

Что-то явно таилось под всей этой болтовнёй и перемигиваниями. Над противоположным краем стола витал ядрёный запах. Хотя тот и смешивался с винным духом, ароматами пирога, пота и благовоний Мамаши Беккер, нос дельца упрямо твердил: так воняет только заговор. Чужой заговор – не надо быть псом, чтобы знать, чью ногу не ты пометил.

***

Через пару часов застолья край солнца окунулся в завесу облаков у горизонта. Точно так же старший Даголо по пояс утоп в бренди и кондотьерских воспоминаниях.

Когда он совсем размяк, Гёц Шульц Без-Зубов-Кусающийся шепеляво откланялся и вместе с носатым дружком улизнул к любимому цвергу. Мамаша Беккер и Лелой с Пестряками воспользовались прецедентом, чтобы сдёрнуть вскоре после, а остальные готовились перебираться в Палаццо Даголо и продолжать там.

Эрна обменялась парой слов с Мюнцером, соскользнула с лавки и тоже направилась к выходу. Карл поспешил следом – на веселье его решительно не тянуло.

– Меня пасёшь? – раздался голос слева, стоило шагнуть за порог.

Эрна стояла у самого выхода, прислонившись спиной к стене.

– А ты уже уходишь? – мужчина заложил большие пальцы за полосатый пояс, придавая себе вид непринуждённый и важный.

Женщина поморщилась.

– Просто вышла на воздух. Внутри слишком много ужратых мужиков.

– А. Ну, и мне вот подышать надо.

Он обошёл её по кругу и примостился рядом, облокотившись на растворённое окно. С уходом всяких постных рож весёлый гул внутри только вырос.

– Отец немного погорячился, я так думаю.

«Гм!» – отозвалась мечница.

– При всех так орать уж точно не стоило.

– Да уж и впрямь, – наконец буркнула она и обратила сердитый взор к черепице дома напротив – больше-то и не на что глядеть. И потом, черепица не могла осуждающе пялиться в ответ.

– Будь я на его месте, я бы точно не стал при всех о тебя пальцы вытирать.

– Ага, ну, славно. Учту на случай, если задумаю ещё раз так громко обделаться.

Валон покивал в знак согласия. Теперь Эрна смотрела не на щербатую крышу, а в упор на него.

– Карл, тебе чего надо-то? Когда ты вот эдак крутишься, как кот вокруг сметаны, у меня изжога.

– Ты с Готфридом на короткой ноге, – осторожно заметил Карл, внимательно наблюдая за женщиной.

Больше одного чувства на её лице обычно не помещалось. А если вдруг возникала внутренняя борьба, один из спорщиков быстро брал верх и сносил остальным головы.

Но пока она лишь пожала плечами, равнодушно соглашаясь:

– И что с того?

– Он, случаем, не говорит во сне?

– Тебе-то печаль какая? – Эрна громко фыркнула. – Болтовня во сне, скажи тоже! Хочешь через меня выведать, где он прячет ключик от сундуков, где деньги лежат?

– Что-то вроде того, – Карл широко улыбнулся, старательно напуская алчущий вид.

– Ничем тебе не помогу, – её лицо посмурнело опять. – Даже если б хотела что разболтать, Гёц спит тихо и чутко, как… Как пума?

Она снова повела плечами – резко, нервозно.

– Я в звериных повадках не шибко секу. Но в армии точно был бы лучшим часовым.

– Но ты и не хочешь? – мужчина выделил самую существенную часть.

– Ну, за мной ведь теперь вроде как должок, верно? – неуверенно отозвалась мечница, потирая ладони друг о друга.

Карл упёрся в неё непонимающим взглядом.

– Сульт надо мной, считай, уже меч занёс, когда Гёц его по голове отоварил. Когда мне велели выкинуть этого упыря из города, я не церемонилась. И он бы со мной не стал.

– Ах, ну и герой, – мужчина криво ухмыльнулся. – Так ему из-за прекрасной дамы штакетник проредили?