Человек со смущённым лицом

Вероятно, моя вежливость как-то ослабляла способности нашего незнакомца превращать людей в агрессивно-неуправляемых существ. Он молчал; казалось, он выжидал удобный момент, чтобы вновь подловить нас и заставить вести себя так, как ему хотелось.

Дверь вновь отворилась, и вошла мисс Мур, привлечённая моим громким голосом. Она открыла было рот, собираясь сделать мне замечание – ведь Шурочка уже спала. Однако, заметив сидящего за столом незнакомца, мисс сперва остолбенела, затем всплеснула руками.

– Вы кто такой? Что вам нужно? – вскричала она по-русски.

Незнакомец вскочил и стал кланяться, бормоча свои извинения. Я была уверена, что мисс Мур по близорукости не узнала его.

– Как вы посмели войти сюда тайком? Немедленно убирайтесь, я сейчас же пошлю за дворником и велю вас вывести!

Бедная мисс, конечно же, не подозревала, что именно этого он и ждёт… Я кинулась к ней.

– Дорогая мисс Мур, да разве же так обращаются с гостем? – зашептала я, пытаясь направить ее мысли на столь важный, по её мнению, предмет – хорошие манеры. – Ведь вы же сами нас учили совершенно противоположному!

– Разумеется, Бетси, милая, – ответила мисс Мур, сбитая с толку таким переходом. – Но этот человек…

– О, мисс, это наш знакомый, мы несколько раз встречали его раньше, – ловко вступил в игру Борис. – Он зашёл… Э-э-э, желая видеть папеньку… Он не знал, что того нет дома.

– Не соблаговолите ли выпить с нами чаю, сударь? – церемонно спросила я. – Мы сейчас скажем, чтобы подали чай в столовой.

Мисс Мур ошарашенно переводила взгляд с незнакомца на нас. Не могла она позволить себе в нашем присутствии попрать законы вежливости и показать нам столь дурной пример! К счастью, этого оказалось достаточно, чтобы она поборола злость и отвращение, которые – мы очень хорошо это знали – наш незнакомец вызвал в ней.

Все мы втроём, как по команде, улыбались и произносили приветливые фразы, точно стараясь перещеголять друг друга в гостеприимстве – причём мисс делала это вполне искренне, считая, что выполняет свой долг. Мы же с Борисом отлично понимали, что от нашей выдержки зависит очень многое… Мы чувствовали себя солдатами в сражении, а наши улыбки и любезность сейчас были нашим щитом.

Всё это время Фридрих, хотя и не рычал больше, но неотступно следил за Человеком со смущённым лицом; и, казалось, на его морде было написано: «Вот, вот, сейчас – только мои хозяева отвернутся…» Впрочем, незнакомец словно решил не давать собаке ни малейшего повода цапнуть себя – он практически не двигался, его необыкновенные глаза потухли, потеряли жёлтый цвет и превратились в тёмно-серые.

Итак, незнакомец был почти силой усажен за чайный стол, ему была подана чашка превосходного английского чаю. Впрочем, он едва сделал один глоток – поднявшись, он промямлил, что уже поздно и ему совестно беспокоить милых хозяев в столь поздний час. Мисс понимающе закивала, слабо протестуя для виду, а Борис, к моему испугу, предложил гостю оставить свою визитку, дабы передать её папеньке. Я уловила уже знакомый мне яростный блеск его вертикальных зрачков, устремленных на моего брата – однако гость вынул карточку и подал ему. Затем он галантно поцеловал руку мисс, откланялся и вышел столь стремительно, что никто из нас не успел последовать за ним, кроме Фридриха, который кинулся следом с оглушительным лаем.

Когда же, спустя мгновение, мы с Борисом выскочили в переднюю, там, разумеется, уже никого не было. Человек со смущённым лицом бесследно исчез.

Стоит ли говорить, что мы не успели прочитать, что было написано на карточке. Лишь только незнакомец покинул наш дом, кусочек картона, что Борис сжимал в руке, рассыпался в мелкую пыль… И мы обнаружили, что мисс Мур, которая только что сидела за чайным столом вместе с незнакомцем, вовсе ничего о нём не помнит.

Когда мы в очередной раз вышли на прогулку, как я ни пыталась высмотреть Человека со смущённым лицом, каждую минуту опасаясь и ожидая его встретить, – больше я его не видела. И понемногу эта история стала казаться мне уже совсем не опасной и не жуткой – скорее, я вспоминала её как приключение, из которого мы вышли победителями.

* * *

– А ты веришь, что он никогда не придёт к нам снова? – спросил брат через несколько дней. – Он же знает дорогу к нам… И знает, что мы догадались про него, – голос Бориса слегка дрогнул при этих словах.

– Не бойся, – поразмыслив, успокоила я его. – Если и придёт, так разве мы не знаем, как надо вести себя с ним? Это даже вовсе не трудно, куда легче, чем уроки грамматики да арифметики!

Борис задумчиво посмотрел на меня и неуверенно кивнул.

– Да, – сказал он. – Конечно же, нетрудно.

Увы, но мы оба ошибались.

3. Что происходит, мисс Мур?

После визита Человека со смущённым лицом прошло дня три… Всё было бы так же, как раньше, если бы мы не заметили в поведении мисс Мур некоторую странность. С того вечера она никогда не вспоминала про нашего незнакомца – он был полностью стёрт из её памяти. Однако, к нашему испугу, оказалось, что мисс, которая всегда держала себя с окружающими вежливо и с бесспорным достоинством, вдруг начала позволять себе необъяснимые гневные вспышки, столь же неестественные, как у «жертв» Человека со смущённым лицом, которых мы встречали на улицах.

В первый раз это произошло утром за завтраком по вовсе пустяшному поводу. Мы, по обыкновению, в будние дни завтракали позже папеньки, который рано утром уезжал на службу либо по делам. Маменька выпила вместе с ним кофе и поехала к портнихе; нам же подали чай в детской – в таких случаях мы всегда завтракали в компании мисс или Егоровны.

Итак, мы сидели за небольшим столиком в нашей уютной детской. Мы пили чай со свежими маковыми баранками и земляничным вареньем, Егоровна же кормила Шурочку манной кашей – как вдруг Борис, имевший, кстати, привычку сильно жестикулировать в ответ на свои мысли, умудрился задеть рукой и опрокинуть на стол молочник со сливками…

– Лиза, я понял! – вскрикнул было он. – Я понял, где мы видели… Ох! Простите меня, пожалуйста, я вовсе не хотел испачкать вас, – повернулся он к мисс Мур, заметив на её строгом синем платье массу белых брызг.

Егоровна тут же подхватилась убирать пролитые сливки со стола; подобные происшествия были у нас отнюдь не дивом. Однако мисс Мур, всегда неизменно терпеливая с нами, порозовела от гнева и сквозь зубы приказала брату выйти из-за стола. Борис изумлённо взглянул на неё и послушался. Я заметила на его лице не столько обиду, сколько растерянность. Даже малышка Шура, приоткрыв рот, испуганно смотрела на мисс, а Егоровна и подавно была поражена: она так и застыла с тряпкой в руке. Борис был всеобщим любимцем, хотя и обожал пошалить и посмеяться, но все мы знали его добрый, честный нрав: он никогда бы не стал вредить, делать пакости нарочно, и уж тем более близким, родным людям.

– Мисс Мур, ведь брат же нечаянно, – тихо, но твёрдо произнесла я. – За что вы наказали его?

Мисс хмуро взглянула мимо меня, встала, прошла к окну и отогнула кружевную занавеску. Окно детской, как и окна спальни и будуара маменьки, выходили во внутренний двор, и смотреть сейчас там было совершенно не на что. Я подошла к мисс и тронула её за локоть.

– Мисс Мур, я вас чем-то обидела? – боюсь, я задала вопрос не столько извиняющимся, сколько требовательным тоном.

Однако мисс вдруг внимательно взглянула на меня сквозь пенсне и глубоко вздохнула.

– Ах, да! Что это я… – пробормотала она, обводя нас растерянным взором. Через секунду она уже стояла рядом с нахмуренным Борисом, обнимала его и что-то шептала на ухо, а затем послышался их весёлый смех… «Ну слава богу!» – подумала я; Егоровна же, судя по выражению её лица, ещё долго не намерена была прощать мисс Мур её необъяснимую вспышку.

Наша добрая няня отчего-то невзлюбила мисс с самого первого взгляда. Даже внешне они были настоящими противоположностями. Когда высокая, худая, длинноносая англичанка в клетчатом костюме, круглых очках, с огромным зонтиком и саквояжем впервые появилась у нас в передней, мы с братом, будучи тогда ещё девяти и пяти лет, выбежали на звонок посмотреть, кто пожаловал – и были слегка испуганы строгой внешностью новой гувернантки и её пристальным взглядом. Она ничуть не походила на маленького, тихонького старичка-француза, который опекал нас до сих пор – тот бывал неизменно ласков, часто покрывал наши проступки и сумел найти путь даже к сердцу Егоровны.

Но, к сожалению, милый старичок, как оказалось, не удовлетворял взысканиям маменьки по части воспитания детей: она заметила, что он даёт нам чересчур много воли, редко бранит и попустительствует шалостям. К тому же мама приняла во внимание и то, что её приятельницы уж очень часто склонялись к воспитанию детей «по-английски» – это всё больше входило в моду, и оттого англичанки-гувернантки стали пользоваться спросом среди петербургских семейств.

Мисс Мур, а по выражению Егоровны «мисию», да ещё «тощую англицкую кошку», рекомендовал маменьке приятель нашего отца, граф Васильев. Тот, хотя и не имел детей, был человеком чрезвычайно общительным и обходительным, знал всех на свете; стоило матери только пожаловаться ему, что «ужасно трудно нынче найти стоящую гувернантку», как уже дня через три мисс Мур, имея при себе рекомендательное письмо от графа, звонила в нашу дверь. Оказалось, что он узнал о ней от знакомых: она спешно искала новое место в связи с некоторыми обстоятельствами в предыдущем семействе.

Впрочем, там не было ничего, что компрометировало бы саму мисс Мур. Её хозяева, весьма почтенные люди, оказались в стеснённых обстоятельствах и были вынуждены отпустить гувернантку, притом остались ей должны. Вместо жалования мисс получила от них лишь хорошие рекомендации, которые, хотя и не являлись хлебом насущным, но были важной частью работы всех нянь и гувернанток. После того, как мама побеседовала с мисс с глазу на глаз, она осталась ею вполне довольна. Мисс Мур оставалось завоевать наши сердца, так как маменька, несмотря на свою строгость, никогда бы не стала навязывать детям человека, им неприятного.

В первый же день мисс Мур одержала полную победу. Наша мисс обладала добрым характером и живым воображением, детей очень любила и готова была поддержать любую нашу затею – и при этом умела призвать нас к порядку гораздо успешнее и быстрее, чем старичок-француз. Она принесла нам подарки: прелестную куклу-даму в красивом платье и шляпке, с ридикюлем в руке – для меня, и набор оловянных солдатиков в большой овальной коробке – для Бориса. А годовалой Шурочке был вручён препотешный английский пупс с лысой головой и в ботиночках, по словам мисс Мур, привезённый с её родины.

Тем же вечером мисс начала говорить с нами по-английски, читать стишки на этом языке и петь песенки… Кроме занятий английским языком и прогулок, она читала с нами вслух, занималась нашим обучением географии и истории, рисовала и пела. Нам было с нею так интересно и спокойно, что уже через день я сказала маме о своей симпатии к мисс, в чём брат был со мною солидарен. Даже маленькая Шурочка с удовольствием шла к мисс на руки и готова была играть с нею бесконечно.

Видимо, это стало последней каплей, переполнившей чашу терпения Егоровны, – няня, вырастившая не только нас, но и папеньку, отчаянно приревновала к мисс Мур. Я слышала, как она не раз говорила маме, что «мисия» только и знает, что «на своём болтать с детками, как бы они язык родной вовсе не позабыли», и гуляет-то она так долго, что детки чуть не падают от усталости, и одеть-то их слишком легко норовит, и заниматься-то много заставляет, так что «бедняжки света белого не видят». Словом, в глазах няни, что бы мисс ни делала, всё было не так.

* * *

После завтрака Егоровна, поджав губы, прошествовала мимо мисс Мур и бросила на неё угрожающий взгляд. Няня редко удостаивала её беседою, хотя мисс довольно бегло, правда с сильным акцентом, говорила по-русски. Я поняла, что сегодняшний случай точно будет доведён до сведения мамы, и решила позже попросить Егоровну не делиться с маменькой этими пустяками – ну подумаешь, кто не может вспылить из-за чепухи!

* * *

После завтрака мы так и не собрались на улицу. Несколько раз принимался дождь, поэтому мисс Мур решила отложить прогулку на после обеда. Пока же мы втроём уселись рисовать. Наша детская была самой тёплой во всей квартире и довольно просторной комнатой, стены её были обиты голубым ситцем и увешаны нашими рисунками, отчего даже в непогоду в ней было уютно. А кроме того, там находились наши любимые книги, множество игрушек, кукольная мебель, поэтому мы предпочитали детскую особой комнате для занятий – «классной комнате», как говорили родители. А в этой классной комнате мы занимались с учителями арифметики и французского, которые готовили брата к гимназии.

Итак, мы спокойно рисовали – Борис особенно любил это занятие, да и получалось у него отменно, – а мисс Мур помогала нам и одновременно приглядывала за Шурой, которая сидела на полу и увлечённо складывала деревянные кубики в башню. Всё шло тихо и мирно, пока мисс не подсела к брату, чтобы подправить его работу. Борис, как всегда, был нетерпелив; понаблюдав несколько мгновений, с криком: «Теперь я сам!» он торопливо потянулся обмакнуть кисть в краски и не заметил, как размазал рукавом рисунок, заодно перепачкав стол и одежду.

Я поспешно отставила краски в сторону. Брат сокрушённо рассматривал испорченный рисунок и грязный рукав, затем вскинул на мисс глаза.

– Я не хотел, – пробормотал он. – Вот теперь придётся всё переделывать… Пожалуйста, извините меня, мисс, я очень сожалею.

– Вот вечно ты торопишься… – начала было я, но замолкла.

Мисс Мур смотрела на рисунок и замаранный рукав рубашки, точно это были её потерянные навсегда сокровища, затем топнула ногой.

– Гадкий мальчишка, да ты нарочно решил изводить меня сегодня? Почему ты так отвратительно себя ведёшь? Смотри же, ты заслуживаешь наказания! – закричала она.

– Мисс, я не нарочно, – прошептал Борис. – Простите, ради бога, если я огорчаю вас…

Я заметила в его глазах слёзы, и у меня в носу защипало.

– Вон! – взвизгнула мисс. – Иди в коридор и стань в угол.

Брат кинулся вон из комнаты. Шурочка съёжилась и смотрела на мисс полными ужаса глазами, а та сидела, уставившись на стол, где лежали кисти, краски, карандаши… Мисс точно была в каком-то оцепенении, и когда я окликнула её, не отозвалась. Мне стало сильно не по себе при виде её остановившегося взгляда, я тихонько встала из-за стола и вышла в коридор к брату. Рядом с ним я увидела разгневанную няню, которая вознегодовала, узнав, что гувернантка выставила Бориса из комнаты.

– Всё хозяйке расскажу, – ворчала сквозь зубы Егоровна. – Ишь, волю какую взяла, над детками нашими тиранствовать!

– Лиза, я, верно, чем-то досадил мисс Мур? – тихо, с тревогой спросил Борис, когда няня удалилась. – Только чем, я не знаю!

Мы пытались припомнить, не было ли вчера или третьего дня каких-то недоразумений. Всё, однако, было как обычно – за исключением визита Человека со смущённым лицом, о котором мисс начисто забыла.

– А если не забыла? – предположил Борис. – Хотя, если и так, что с того? Я-то чем перед ней провинился?

Я уныло пожала плечами. Первый раз мы наблюдали мисс Мур в столь странном состоянии духа. В это время из детской раздался какой-то шум, что-то упало и видимо, разбилось. Послышался лепет Шурочки: «Мисс, простите, я нечаянно», затем гневные восклицания мисс по-английски… Мы заглянули в комнату и увидели пролитую воду и осколки: видимо, Шура забралась на стол, стащила оттуда чашку с водой, куда мы обмакивали кисточки, и разбила её.

Лицо мисс Мур исказилось гневом; она подскочила к Шурочке и сильно шлёпнула её. Та громко заплакала, вероятно, не столько от боли, сколько от испуга и обиды. Я бросилась было к ним, но Борис опередил меня. Он обнял рыдающую сестру, а я в этот самый момент была почти что согласна с Егоровной: мисс Мур не место в нашем семействе. Но когда я перевела взгляд на мисс, я увидела на лице её изумление, точно она не понимала, что происходит. Затем, как бы очнувшись, она опустилась рядом с Шурочкой на колени и прижала её к себе; к нам снова вернулась наша настоящая мисс Мур, добрая и терпеливая. «Не плачь, моя милая детка, сейчас всё исправим. Я не сержусь, не плачь!» – донеслось до меня.

Мир и на сей раз был восстановлен, а Борис смог убедиться, что дело всё же не в нём. Впрочем, нам от этого было не легче.

* * *

В тот день больше не случилось никаких особенных происшествий, кроме перебранки мисс Мур с учителем арифметики. Мы уже сидели за столом в довольно прохладной классной комнате, где был большой глобус, книги, учебники и доска для записей мелом. Мисс же намеревалась поправить огонь в печке и вышла отыскать кочергу – в это время учитель арифметики, близорукий и очень рассеянный, спеша на урок, столкнулся с ней в дверях.

Мы не особенно и удивились, когда в ответ на его извинения мисс разразилась руганью. Арифметик стоял же в полной растерянности; он также знал мисс Мур как чрезвычайно вежливую и тактичную особу. После урока Борис со вздохом обратился ко мне:

– А может быть, мисс больна? Ну, мигрень у неё или что там ещё?.. Не может же быть, что это она и вправду сердится! А уж когда она Шурочку…

Я перебила его:

– В том-то и дело, что не вправду! Она как будто и не помнит себя, а потом только осознаёт… Как будто это и не она была вовсе.

* * *

Позже мы всё-таки отправились на прогулку. Шурочку няня под каким-то предлогом оставила дома, а мисс не стала спорить. Она была тихой, вялой и задумчивой.

На этот раз мы пошли другой дорогой и, выйдя на Невский, повернули к Александровскому саду. Небо вдруг очистилось, и позади Адмиралтейского шпиля горел алым огнём холодный ноябрьский закат.

– Наверное, последний погожий вечер в этом году, – пробормотала я и поёжилась.

Мисс Мур ничего не ответила – она шла, точно во сне, глядя перед собой неподвижным взором. Борис многозначительно подтолкнул меня локтем – а я вдруг остановилась, поражаясь только сейчас пришедшей в голову мысли. То, что происходило с мисс, точь-в-точь походило на состояние «жертв» Человека со смущённым лицом. На них точно так же действовали вежливые слова извинения: все те люди начинали кипеть от ярости. А вот что с ними было потом, мы, разумеется, не знали.

Всю дорогу мы с братом обменивались мыслями по этому поводу и пришли к выводу, что в нынешнем поведении мисс повинен он, Человек со смущённым лицом. Только каким образом он сумел подействовать на неё и зачем? А главное, как теперь её от этого излечить?

Мы шёпотом, шаг за шагом, вспоминали встречи с нашим незнакомцем. Чиновника, молодую даму с ребёнком и няней, супружескую пару недалеко от Михайловского замка, женщину около памятника императору… Кучера, который ударил кнутом незнакомца, и его пассажиров. Не было ничего, что могло хоть как-то ответить на наши вопросы. Мы уже подходили к дверям нашей квартиры, когда Борис вдруг остановился и вскрикнул, будто его укололи булавкой.

– Вспомнил! Я тебе ещё за завтраком хотел сказать, ну а потом забыл за всем этим! Я вспомнил, где мы его видели раньше!

– Кого это? – с тревогой спросила я.

– Ну, того старичка в Летнем саду! Который не рассердился на Человека со смущённым лицом, а наоборот… Он же один только не рассердился, ты понимаешь?!

В моей душе шевельнулась какая-то неясная надежда. Вдруг этот старичок что-то знает и сможет помочь?

– Где мы его видели? Говори скорей! – заторопила я.

В это время мы уже вошли в переднюю. Мисс начала снимать перчатки и шляпку, по-прежнему молча и глядя куда-то в стену. В это время дверь из гостиной отворилась и на пороге возникла наша мама с весьма суровым выражением лица.

– Что происходит, мисс Мур? – строго спросила она.

4. Книжная лавка господина Вортеп-Бара

Мы с братом скорым шагом двигались по улицам. Я сжимала руку Бориса и придерживала шляпку от ветра; лицо кололи холодные, острые крупинки снега, щёки покусывал мороз. Порывы ветра налетали с Невы; мы уже пересекали Троицкий мост и направлялись на Петербургскую сторону. По правде говоря, я чувствовала себя очень неуютно: мы ещё никогда не отправлялись на такие дальние прогулки без старших. Хотя Борис утверждал, что знает, куда идти, я была в этом вовсе не уверена и с беспокойством прикидывала, что будет нас ждать дома, если скрыть нашу выходку не удастся.

Вчера у нас едва не разразился скандал. Оказалось, пока мы с мисс Мур прогуливались, Егоровна всё-таки донесла маменьке о странном поведении гувернантки. Мама сперва даже не поверила, но Егоровна призвала в свидетели Шурочку, которая для своего возраста была довольно бойкой девочкой, хорошо говорила и прекрасно могла поведать о многих событиях. Сама же Егоровна кое-что даже и приукрасила, надеясь, наконец-то, сбросить мисс Мур с её пьедестала. Поэтому мама с нетерпением ждала, пока мы вернёмся, чтобы разобраться в «возмутительных поступках» гувернантки.

Мне стало ужасно жаль бедную мисс, тем более, что мы с братом уже убедились: она ни в чём не виновата. Но не могла же я пойти к маменьке и сказать: «Мисс Мур заколдовал какой-то проходимец, правда, мы не знаем, кто он. Поэтому мисс приходит в ярость всякий раз, когда слышит извинения, и вообще не помнит себя, а потом не ведает, что произошло». Разумеется, взрослые подумали бы, что мы играем в какую-то игру. И ещё – интуиция подсказывала мне, что родителей лучше вообще не вмешивать в историю Человека со смущённым лицом. Не знаю, почему я была в этом так уверена. Но даже вздумай я всё рассказать, мне бы, конечно, ни за что не поверили.

Мне очень хотелось как-то защитить мисс Мур; к счастью, она сама невольно помогла в этом. Мисс не пыталась оправдываться, вообще не говорила ни слова – она была очень бледна, казалась больной и бессмысленно смотрела на маму, точно не слыша обвинений в свой адрес. Это было настолько на неё не похоже, что маменька сменила гнев на милость.

– Уж не захворали ли вы? – спросила она. – Мне кажется, мисс, – вам нужен отдых.

Воспользовавшись удачным моментом, я подскочила к маме и зашептала ей, что мисс и правда ужасно плохо себя чувствует, на прогулке едва могла идти, и сегодняшние происшествия были потому лишь, что нашей гувернантке нездоровилось и она была не в силах сносить наши шалости так же спокойно и терпеливо, как обычно.

Слава Богу, мама, кажется, поверила. Она приказала горничной Поле помочь мисс лечь в постель и настояла, чтобы весь следующий день та посвятила отдыху. Мисс безучастно повиновалась, а маменька отправилась перерывать наши домашние снадобья и микстуры в поисках лучшего средства от мигрени. Мы же, таким образом, на весь следующий день оказались предоставлены сами себе.

* * *

Едва мы с братом очутились в детской, он плотно прикрыл дверь, предварительно убедившись, что в коридоре никого нет, и никто нас не услышит. Шура уже была в кровати, в окружении плюшевых игрушек. Борис громким шёпотом, сбивчиво, путано и волнуясь, наконец, выложил мне свои мысли по поводу старичка из Летнего сада.

* * *

– Лиза, иди сюда ко мне, только тише! Шура спит? Так вот, слушай же. Помнишь, мы прогуливались с папой, когда ему не надо было на службу, помнишь? Был солнечный день, он водил нас на Петербургскую сторону в зоосад. Помнишь? А потом мы прогуливались по улицам, папа купил нам воздушных шариков и мороженого. Помнишь? Так вот, мы шли по какой-то улице, не знаю, как она называлась… Но только ты разговаривала с отцом, а я смотрел по сторонам. И вот… я увидел какую-то лавку, там в витрине сидел старичок и читал книгу. А потом он поднял голову, увидел, что я на него смотрю, и подмигнул мне.

– Ну, и что же?

– А то, что это он и был… Старичок из Летнего сада. Там, в витрине! Ты что смеёшься, Лизка? Не веришь, что я говорю правду?

– Ну, послушай… Это же глупости! Зачем старичку сидеть в витрине? Он что, в этой лавке продаётся?.. Так не бывает, чтобы людей в витрину сажали!

– А его никто и не сажал, он сам там сидел! Но если ты не перестанешь надо мной смеяться, изволь, я буду молчать…

– Хорошо, ну будет, будет! Я уже не смеюсь! Ну, брось дуться, Боренька…

– Знаешь, Лиза, я наверное, нашёл бы эту лавку, если бы только попал как-нибудь на ту улицу. Только вот кто нас отпустит? Если мы скажем папе или маме…

– Им ничего говорить нельзя! Нам всё равно никто не поверит! Мама, небось, опять скажет, что мисс Мур нам слишком много сказок читала.

– Да. Бедная мисс! Послушай, Лиза, если только мы хотим её спасти, я должен найти этого старичка. Ну, вдруг он знает что-то про этого… Человека со смущённым лицом?

– Тихо! Не говори о нём здесь, дома, а то… мало ли что. И вообще – куда это ты собрался один, так далеко? Кто тебе позволит?»

– Не один, а с тобой! Ну, сестрёнка! Ну, придумай же что-нибудь! Если мы ничего не будем делать, мисс Мур может так и не выздороветь! Неужели тебе её не жалко?