Чужая истина. Книга первая

– А-а сгинь! Пропади! Ёп…

Крики явно доносились из леса. Заходя по широкой дуге, Эйден слышал всё лучше и лучше. Вероятно, крикун был один. И судя по невнятной ругани, прерываемой громким треском, отбивался от кого-то вонючего, грязного и злобного. Любопытство гнало в одну сторону, страх тянул в другую. Любопытство, как водится, победило. Но ненадолго. Пробираясь через густой кустарник, Эйден недооценил слух существа, уже несколько минут поносимого последними словами. Ещё не успев толком рассмотреть в чём же дело, он уловил мгновение странной, настораживающей тишины. И почти сразу почувствовал мягкую глубокую дрожь глинистой почвы. Тяжёлый топот приближался, ветки трещали, охрипший мужик что-то орал. Времени раздумывать не было, и Эйден просто метнулся в сторону, припадая на одно колено и тараща глаза на звук. За три удара бешено колотящегося сердца он успел мысленно проклясть всё на свете… Мимо пронеслось огромное, мощное тело, проламывая широкую тропу в густом подлеске. Пролетев с дюжину шагов вперёд – лось развернулся и, мотнув головой, кинулся обратно. Снова затрещало. Не помня себя от страха, Эйден чудом успел нырнуть за стройный клён, уходя от острых раздвоенных копыт. Широченные ветвистые рога сохатого гулко ударили о дерево. Яркое золото резных листьев закружилось в воздухе.

– Э-э! Гадина! А ну сюда иди! Ух я тебя! – надрывался в стороне мужик. Сидя на крепком суку высоко над землёй.

Уходя от новых атак, Эйден почти не дышал. В отчаянии лупанув по длинной лосиной морде посохом – сам попытался забраться на дерево. Рука соскользнула. Обдирая ладонь и ломая ногти, он плюхнулся прямо в жирную, тягучую грязь. Так, что брызги полетели. Бессознательно набрав полную грудь воздуха, Эйден заорал. Надрывно, громко, нечеловечески. Огромные копыта замолотили в каком-то шаге от него. Выгибая длинные, будто паучьи ноги, лось неуклюжими скачками ломанулся в сторону. Соскальзывая в заваленный буреломом овраг – затрубил. Испуганно и протяжно, словно отвечая на крик человека.

Денёк выдался на удивление насыщенным. Сперва мужики, два дня бродившие по округе, притащили упитанного старого борова. Секач с седыми боками явно стоил того, чтобы сутками идти по его следу, проверяя на свежесть каждую встреченную кучу дерьма. Потом отец отыскал хороший улей, причём – всего в получасе ходьбы от деревни. И наконец, самое интересное, к ним зашёл новый человек! Гости здесь бывали не часто, а если и встречались какие бродяги – выглядели они угрюмыми и опасными. Отец всегда запрещал выходить из хаты, пока чужаки не уйдут своей дорогой. Сейчас же Каська сидела на поленнице, всего в дюжине шагов от главного Очага и, пожевывая сладкие соты, с нескрываемым любопытством таращилась на гостя. Именно гостя, так сказал отец, обычно именовавший всех чужаков бродягами.

Почти вся деревня, около сорока человек, собралась здесь же. Выложенный рыжими камнями главный Очаг находился в самом центре селения, а прокопченные хаты и землянки теснились вокруг. Кое-где соприкасаясь стенами, они отгораживали маленький, пропахший дымом и вяленым мясом мирок, от бесконечного леса. Совсем близко к огню сидел дядя Иллур, протянув окровавленную ногу дальше на скамью. Он почти не выказывал боли, лишь начинал рычать ещё громче, рассказывая о невероятной драке с чудовищным лосем, когда рану тревожили, промывая и перевязывая.

– И тут рогатая образина разворачивается и галопом несётся прям на него, – Иллур мотнул всклокоченной, рыжей бородой на Эйдена, накладывающего шину на перебитую голень. – А мужик возьми и хрясни зверюгу промеж глаз! Вот этим самым посохом да-а! Сохатый давай трубить, головой мотать, деревья круша и ломая…

Каська слушала дядин рассказ в пол уха. Её воображение уже нарисовало похожую, но всё же собственную картину чудесного спасения. Легко было представить высоко в ветвях себя, а загадочного, сурового мужчину, волшебством и сильной рукой изгоняющего чудовище, своим собственным героем. И пусть ростом этот герой не слишком велик, зато явно не был обделен удалью и сноровкой. По тому, как он ловко управлялся с дикими зверями и с полученными от них ранами, сразу было понятно – колдун. Ну или по крайней мере знахарь, что в конечном счёте одно на одно выходит.

– А потом ка-а-ак рявкнет! Руки к небу воздел… Такого рёва… гула такого страшного – вы точно не слышали, – продолжал рассказ рыжебородый.

Эйден тоже не слишком вслушивался, хоть ему и было приятно. Занимаясь перебитой голенью своего нового знакомого, он то и дело вопросительно поглядывал на крошечную, сухенькую старушку, сидевшую неподалеку. Та постоянно шевелила запавшими губами, посасывая полусырую косточку с мясом, и время от времени одобрительно кивала. В наложении шин она, очевидно, понимала больше юноши, но ограничивалась только незаметными окружающим подсказками. Явно не желая отнимать у него ни крупицы заслуженного признания.

– Ну вот, совсем другое дело, – удовлетворенно протянул Эйден, закончив с нехитрой процедурой. – Похромаешь, конечно, подольше меня, но могло быть и хуже.

– Да ещё как могло! – Иллур энергично затряс головой. – Кто его знает, сколько бы я там сидел. Да ещё ведь и домой вернуться желательно. А то, как видел, с полдня пути! Ты, хоть тоже не шибко быстрый, но ковылять помогал. За что и отдельная благодарность.

Лёгкий кивок головой, выражающий особого рода уважение, был приятен Эйдену. Почти также приятен, как добрые куски кабанятины с кровью, которые он ел, как и все вокруг, руками из больших деревянных мисок.

– А ведь могло быть и так, что на том суку и ночевать бы пришлось, – вещал рыжебородый, явно больше для соплеменников. – И это вблизи курганов, прямо на самой их границе, – некоторые из присутствующих закивали с особенно серьёзными лицами. Не переставая с аппетитом уминать жареное мясо.

Эйден снова встретился взглядом с беззубой старушкой, усердно обсасывающей косточку. Морщины на тонкой пергаментной коже на мгновение вытянулись по-новому. Местная знахарка перестала улыбаться и чуть пожала плечами, лаконично отвечая на незаданный вопрос. И снова принялась за еду.

– И что же, с теми курганами? – Эйден говорил негромко, заставляя всех вокруг чуть стихнуть, прислушиваясь. Хотелось удовлетворить своё любопытство, при этом не нанеся большого вреда полученному волею случая авторитету. Что речь идет о крошащейся холмистой пустоши – было понятно, но хотелось знать больше. Больше обо всем.

Пока они спотыкаясь брели по лесу – Иллур не был особенно разговорчив. Всё сжимал зубы, потел да покряхтывал. Оно и понятно, переломанные кости здорово мешают мыслить. Но теперь, оказавшись в кругу друзей, получив надлежащую помощь, в том числе – в виде пары иссушенных грибов, взятых под язык и явно унимающих боль, буквально расцвёл. Рыжебородый кряжистый мужик просто не замолкал. Оставалось лишь редким словом направлять его повествование в нужное русло, что Эйден и делал. И был полностью доволен результатом.

Всё, что он хотел и мог узнать о здешней земле и людях – было ему рассказано и повторено. Небольшое, скрытое от чужих глаз поселение, не было единственным в лесистой части графства. Но, как утверждали сами лесовики – до другого похожего было с неделю пути. При этом особо отмечалось, что время, затраченное на дорогу, сильно меняется в зависимости от сезона. Того, что можно назвать дорогами – здесь, конечно, не было отродясь. Только звериные тропы да меняющиеся русла ручьев пересекали дремучую чащу, укрепленную баррикадами ветровалов. Про некоторые местные диковинки Иллур рассказывал особенным, чуть приглушённым тоном, кидая выразительные взгляды на кивающих соплеменников. Те самые курганы, меловые холмы, на границе которых и состоялась встреча с лосем, пользовались у местных жителей недоброй славой. Жующий остывающую кабанятину бородач рассказывал о сущностях, обитающих в толще старого камня, о шёпотах, слышных в извилистом лабиринте расщелин. На вопрос, что же он делал вблизи такого места – рыжебородый чванливо вздёрнул брови и усмехнулся. Ответив, что не только колдуны могут обладать смелостью, отвагой и крепкими яйцами. Последние сомнения Эйдена стремительно рассеивались. Его действительно считали тем, кем он и близко не являлся. Впрочем – не в первый раз.

И в данном случае это многое объясняло. И щедрое на простые угощения гостеприимство, вряд ли всегда свойственное отшельникам, неспроста забравшимся в такую глушь. И точно указанное ему место на широкой скамье, очень близко от каменного очага, явно имевшего здесь сакральное значение. Иллур не говорил о местном культе и заведённом порядке прямо, а Эйден не спрашивал. Но по обрывкам историй и нюансам поведения общины можно было многое понять. Сам рыжебородый явно был не последним в здешней иерархии. Он сидел у самого огня и когда заговаривал – все замолкали. Рядом же находились другие взрослые мужчины, всего пять человек, и старая, как трухлявое бревно, знахарка, увешанная замысловатыми побрякушками, сплетёнными из ивовых веток и пучков трав. Чуть дальше сидели остальные старики, примерно с десяток, разной степени дряхлости. Уже за ними крутились, однако – не издавая лишнего шума, дети и подростки. А вот взрослые женщины, которых удалось насчитать больше дюжины, разошлись по своим делам сразу, как только поели. Сейчас можно было заметить несколько из них, собравшихся в отдельную группу у одной из хат. Несмотря на вечернюю прохладу – они не возвращались к очагу и продолжали заниматься починкой одежды, плетением корзин и прочими домашними делами, кутаясь в потасканные меха.

Давно не наедавшийся от пуза Эйден чувствовал полное удовлетворение. От предложенных ему сушёных грибов подозрительного вида – отказался. Дважды. На третий раз вынужден был угоститься, боясь обидеть хозяев. И через четверть часа понял, почему здесь не делают браги. Время летело незаметно. Проносящиеся высоко над кронами тучи, напоминали пенистые гребни упрямых волн. Оттеснив остывающее солнце за горизонт – они вынесли на почерневшее небо луну. Тёплые, колеблющиеся отсветы пламени смешивались с её мягким сиянием в дюжине шагов от очага, мешая определить границы видимости. Осторожно отвечая на вопросы лесовиков, Эйден в общих чертах поведал о событиях в стране. О голоде, уже терзающем Суррай и Хертсем. О пограничных стычках и грабительских рейдах шестимесячной давности, теперь переросших в настоящую войну.

Мидуэю исторически не повезло находиться между враждующими соседями. Со времён падения правящей династии Бирны, феодалы-наместники враждовали практически непрерывно, нередко сталкиваясь на территории небольшого, малонаселенного теперь графства. Забитые, измождённые постоянной угрозой люди спасались, как могли. В том числе – забирались поглубже в лес. Любые беды и несчастья, гремевшие вдалеке, отзывались здесь лишь неясным эхом. Случайными странниками, заплутавшими в нехоженой чаще, да недобитыми бойцами, догнивающими в недрах проржавевших лат по лесным оврагам.

Соплеменники Иллура интересовались невзгодами большого мира весьма поверхностно. Перекинувшись буквально парой фраз о строптивых баранах, вечно сталкивающихся лбами, снова заговорили о насущном. С удачно добытого кабана и неудачной попытки добыть лося, плавно перешли на первопричину того и другого. Слушая пространные рассуждения о богах и духах, Эйден всё глубже погружался в себя. Была ли тому виной усталость, тепло очага или горьковатые грибы – но вскоре он уже не отличал сон от реальности. На плече одного из бородатых лесовиков, вроде бы брата Иллура, спокойно сидела сойка. Желудь в её клюве отливал странным тёплым блеском, а маленькие чёрные глазки смотрели не мигая, выжидательно и упрямо. Мысли медленно и тягуче копошились в тёплом котле полусонного разума. Чего хотела… чего ждала странная птица? А боги?

– Осторожнее, ласково так, как девку гладишь…

Эйден обернулся на согбенную старуху и проглотил усмешку. Счистил зернистый налёт с древесного гриба, растущего высоко на стволе старого тополя. Покряхтывая и чуть хмурясь от напряжения – слез с подставленного пенька.

– Вот, годится? – он протянул знахарке костяной скребок, с небольшим количеством собираемого материала.

– А то! Я ж туда с полгода не забиралась. Вон сколько настарался, – она аккуратно перенесла светлую кашицу в маленькую ступку белой глины и плотно прикрыла пробкой. – Не ты, конечно, а грибок.

Эйден уже привык к добродушному подначиванию Дарны. Они бродили по лесу уже несколько часов и за это время он убедился, что горбатая старушка куда бодрее, чем кажется и сумела сохранить ясность и остроту ума, в отличие от зубов.

– Скажешь, зачем погнала хромоногого бедолагу на такую высоту? Или мне снова гадать?

– Гадай, конечно. Глядишь – больше пользы выйдет.

– Ну-у-у… – Эйден задумчиво потёр подбородок, подбирая слова. Вдруг вдохнул чуть глубже, принюхался к пальцам внимательнее. – Пахнет свежо, немного похоже на мяту. И маслянистое на ощупь. Должно быть – используешь как мазь от ожогов или ещё чего.

– Ну почти, – Дарна улыбнулась одними глазами, довольная тем, что он угадал.– От болячек кожных, вместе с вытопленным медвежьим жиром и крапивной кашицей. Вот только сложно мне это снадобье дается, о зубах-то одна память осталась. А измельчать нужно тщательно…

– Крапиву?

– Медведя, – не поворачиваясь отозвалась старушка и невозмутимо засеменила дальше.

Она точно знала куда идёт и собирала искомое так, будто протягивала руку к знакомым домашним полкам. В плетёной торбе, висевшей через плечо, уже лежали пучки толокнянки, плоды крушины, корневища цикория и змеиного горца. Остановившись у очередного тополя – она легко улыбнулась Эйдену. Тот со вздохом взглянул наверх, надеясь, что искомый гриб будет не слишком высоко.

– И к чему тебе столько? Вроде здоровы все, на первый взгляд-то.

– Угу… На взгляд, – старушка странно причмокнула беззубым ртом. Выразительно повела сутулыми плечами.

– Ты на что намекаешь? – спросил после короткой паузы Эйден. Возвращая знахарке скребок, он отвёл взгляд и слегка покраснел. Сам не понимая почему.

– Ночевал-то где? Глазастый ты наш…

– У Курта… – тихо ответил юноша. – Брата иллурова, – добавил он зачем-то, спустя мгновение.

Старейшая из лесовиков, разумеется, не хуже его знала, кто кому кем приходится. И, пожалуй, была единственной, по-настоящему разбирающейся в кровных связях поселенцев. Не менее очевидным было и то, что она хорошо знала о тринадцатилетней дочери Курта – Касии. Эйден вспомнил липкие, сладкие пальцы… И собственное смущение, когда большеглазая девушка тайком сунула ему в руку кусочек сот, сочащийся мёдом.

– Едово у нас такое, – развела руками Дарна, вырывая парня из задумчивости. – Секача вчера мужики добыли. Хорошо. Кролей попадается немало. Куропатки, тетерева, белки. Лосей ты сам видел. А по первому снегу – медведя из берлоги доставать можно. Мы способы знаем, навострились. Мяса хватает, – она протянула сухую, чуть дрожащую руку к стеблю дягеля. Потянула на себя, вырывая корень из сырой земли. Отряхнув о ближайший ствол – отправила в торбу. – Да и того, что под солнцем растёт – в нашем лесу в достатке. Но уж больно много ртов. Тридцать восемь, с младшим уторовским. Полтора года мальчугану, а жрёт, что твои поросята, – знахарка покачала головой, растягивая запавший рот в привычной улыбке. – Но человек – не зверь, хоть и воем по-волчьи, дичь загоняя. А растим мы только тыкву. Хорошую, большую и много. Но – только её.

Эйден кивнул. Он видел рядом с селением участки земли, расчищенные от подлеска и огороженные частоколом. Там зрели действительно громадные тыквы. Но – только они.

– Вот это боком и выходит, – продолжала Дарна, шаркая впереди. – Недоедаем того, что тело требует, оно и болеет. На коже заметно. На зубах, – она цикнула пустым деснами. – И грибочки тут в самый раз. С крапивкой, да жирком топлёным.

Старушка ловко поднырнула под низкими ветвями огромного дуба и присела на корявые, извивающиеся по земле корни. Достала из торбы нехитрый перекус. Эйден благодарно кивнул, принимая полоску вяленного мяса и опустился рядом.

– Да. Получается, и у вас тут всё не так просто, – протянул он, старательно пережевывая жесткую, волокнистую оленину.

– Да уж попроще, чем одному шататься.

– Конечно. Одному-то вообще смерть.

Старуха хитро покосилась на парня и не ответила. Посасывая сухое мясо, она деловито перебирала содержимое торбы.

– Ну да, я кое-как добрался, – по-своему истолковал взгляд Эйден. – Но это удача чистой воды. Ты же знаешь…

– Ой не прибедняйся, – шелестящий смешок Дарны был похож на щебет больной птицы.

– Хм… Скажи еще, что как остальные веришь в то, что я колдун, маг или кто там ещё.

– Я вообще не как остальные. Хмыкает он. На вот, жуй ещё. Глядишь – и бабушке пожевать догадаешься.

Эйден взял ещё кусок оленины. Очень надеясь, что знахарка пошутила и не будет требовать пережёванное мясо обратно.

– Нет, ну а что? Я бы знал поди… если бы это… – неопределённо протянул он.

Легкий, но постоянный словно водяной поток ветер, обдувал лицо, заставляя чаще моргать. Монотонно шелестели яркие листья. Причмокивала, пытаясь справиться с вяленой олениной, Дарна.

– Ещё пару лет назад, – начала знахарка негромко, – Каська и не подозревала, что растёт настоящей красавицей. Но, как легко заметить, это вовсе не повлияло на результат. Данность – есть данность. Иллур, хоть и храбрый, волевой человек, всё ещё остаётся незрелым хвастуном. Он никак не мог допустить мысли, что его выручил просто хромоногий мальчишка. Но его суждения, верные или ошибочные, также не влияют на результат. Данность – есть данность, – она шумно высморкалась, зажав одну ноздрю крючковатым пальцем. – Из-за вечных свар на этой земле страшно воняет смертью. А смерть одного – всегда жизнь другого. Падальщики и хищники всех мастей ошиваются в этих лесах, порождённые или привлечённые братоубийственной бойней. И редкому мужику, битому жизнью и не обделённому здоровьем, удаётся до нас добраться. Кто знает, может оно и правда просто свезло… А может и нет.

Беспокойные языки пламени, почти бесцветные в солнечный полдень, жадно лизали огромный кабаний череп. Толстая кость темнела, струйки чистого дыма выходили из глазниц и ноздрей. Иллур восседал на низкой скамье у самого очага, положив руки на колени ладонями вверх. Он был спокоен и серьёзен. Как и подобало в такой момент.

– Важно не оставить даже крупицы плоти, даже кровяного пятнышка на кости. Иначе гниль и тление осквернят образ и наоборот привлекут тварей.

Эйден кивнул, соглашаясь. Он заинтересовался планами Иллура ещё утром, когда тот погружал бурый, оскоблённый череп в большой муравейник. Но тогда знахарка утянула его за собой, пообещав, что интересное будет позднее.

– А это готовит Дарна. С ней поудобнее. Хотя, конечно, мог бы и сам, – рыжебородый растирал кисти густой мазью из деревянной плошки. При контакте с кожей сероватая масса медленно таяла, бледные лоскутки испарений поднимались вверх.

Спросив разрешения взглядом, Эйден обмакнул в плошку палец. Растер мазь между большим и указательным. Чувствовался холод, будто взял в руки тающую льдинку.

– Перепалить тоже будет нехорошо, рассыпется, – с этими словами Иллур потянулся прямо в огонь.

Извлечённый кабаний череп тяжело ухнул о скамью. От массивной зачернённой кости исходил сильный жар. Эйден чуть отодвинулся. Он с интересом наблюдал, как рыжебородый примеряется и настраивается. Больше никого из селян не было поблизости. Никто не смел мешать.

– Кхаш! – утробно прорычал Иллур, резко прижимая раскрытую ладонь к покатому костяному лбу.

Отчётливо затрещало, сильнее пошёл пар. Спустя несколько секунд, он отнял от раскалённого черепа руку. На ладони вздувались бледные волдыри.

– Знаю, это простое колдовство, – тяжёлое дыхание не скрывало смущения в голосе, – но и оно помогает.

Эйден молча кивнул. Уже зная, что «кхаш» – означает страх, на одном из старых языческих наречий. Позже, помогая повесить кабаний череп на дерево неподалеку от деревни, он оценивающе вгляделся в такие же, явно висящие не один год. Расколотый медвежий, коронованный ветвистыми рогами – олений, волчий, успевший почти наполовину врасти в толстый ствол. И даже неизвестный, хищный и вытянутый, ощерившийся обломками длинных зубов. На каждом из них чуть поблескивал глянцевый отпечаток ладони, отчетливо выделяясь на закопченной кости.

– Тут надо по-другому смотреть. Ниже, как на четвереньках бежишь, – Курт присел на корточки, почти касаясь светлой бородой земли. Не трогая листьев, указал рукой на что-то, совершенно незаметное Эйдену.

– Некоторые тропы можно заметить, только ступив на них, – протянул в ответ юноша. Он действительно не видел указываемых следов, хоть и считал себя недурным, для мельника, следопытом.

Его спутник, высокий сильный мужчина лет сорока, здорово походил на какого-нибудь мудреца-отшельника. Спутанные волосы до плеч отливали блеклым золотом, кое-где разбавленным серебристыми прядями седины. Крупный, горбатый нос и глубокие морщины на лбу, точь в точь как у Иллура, выдавали кровное родство.

– Да, ты прав, – серьёзно кивнул Курт, после непродолжительной паузы. Миной и голосом давая понять, что мудрость сказанного не ускользнула от него.

Эйден промолчал. За несколько дней проведённых в деревне, он понял, что тишина, зачастую, звучит убедительнее слов. Более того – помогает скрыть улыбку, столь неуместную в подобных обстоятельствах.

– Так вот… туда, в молодой ельник, стягивается несколько оленьих тропок, – негромко продолжил Курт, – что, казалось бы, странно. Ибо делать им там совершенно нечего, опавшая хвоя забивает траву, колючие лапы хватают за рога. То бишь теснота, да ещё и не пожрёшь толком. Но эт только кажется, – здоровый бородач ступал мягко, совершенно бесшумно. Тёмные ели будто специально сторонились его. – На деле – это хорошее место для молодняка с мамками. Их не видно, хуже слышно, да и в непогоду укрыться можно. Вот тут их и стоит брать. Особенно по утру, с первыми лучами.

Они тихо брели дальше. Накануне ночью шёл дождь и теперь медленно сохнущий лес искрился множеством крохотных бликов. Кустарник, терявший всё больше листвы, напоминал тёмную, забитую мусором паутину. Лёгкий шаг опытного охотника походил на волчью трусцу. А неровная хромота Эйдена – на ковыляние стреноженного коня. Тем не менее – юноша был доволен. Внимание Курта можно трактовать по-разному, но в любом случае оно было приятно, а его пояснения и советы – полезны. Чем вызвано такое отношение парень догадывался. Но на что оно может намекать – стеснялся признаться даже себе.

– Спросишь – почему гну аж такую? – лесовик без видимого усилия, аккуратно и плавно, загибал к земле молодое деревце. – На зайца, и правда, хватило бы поменьше. Но таких силков только у меня десятки, пока все проверишь – ноги собьёшь. А охочих до свежей зайчатинки немало, – говоря это, он прилаживал веревочную петлю посреди неприметной тропки. – К счастью – не многие из них смогут тушку достать, если её на высоту человеческого роста вздёрнет. А вздёрнет так гладко, что ушастый и пискнуть не успеет. Мои силки воском смазаны, от того и полны чаще других. И верёвка хорошая, ровная, с тонкой шерсти ссучена. Каська сама плетёт.

Уступая лёгкому ветерку, на землю изредка падали листья. Сырая земля пахла дождём и хлебом.

Ночь. Короткое, мягкое на ощупь слово.

Эйден лежал с широко раскрытыми глазами, вглядываясь в густую тьму. И дивился тому, насколько разной она бывает. Мысли и образы, приходящие с темнотой, не давали покоя. И если не так давно, лежа под раскидистой елью один на один с шелестящей чащей, он закрывал лицо руками, лишь бы не видеть переливов пугающей черноты, то теперь – боялся лишний раз моргнуть. Опасался пропустить лёгкое колебание матерчатого занавеса, сероватым пятном выделявшегося в ночи. В довольно просторной, по здешним меркам, хате – было очень тихо. Только пробыв здесь достаточно долго – получалось разобраться в хитросплетении приглушённых звуков. Крытая соломой крыша легко потрескивала, будто топорща шерсть под прикосновениями слабого северного ветра. Осторожная, чудом уцелевшая мышь, боязливо грызла что-то в поленнице, замирая при каждом шорохе. Ровно и практически беззвучно дышал Курт, растянувшись на узкой, затянутой шкурами лежанке в углу. И мучительно редко слышалось шевеление за занавесом, отгораживающим небольшую часть хаты.

Однако, Эйден знал, что она тоже не спит. Лёгкое прикосновение к ткани с обратной стороны было практически невозможно заметить. Но, пожалуй, заснуть было ещё сложнее. Огромные, цвета летнего неба, глаза Касии – будто и сейчас смотрели на него. Эйден размышлял о глупой застенчивости, особой форме страха, не позволяющей взять то, что предлагают почти в открытую. Вспоминал ту, другую, сильную и разнузданную. Единственную, переступившую через его страх и врезавшуюся глубоко в память. Пусть и ставшую невольной причиной всего последующего кошмара.