Третья Сила

Глава 10. Первые шаги

– Таня, т-с-с, Таня, я с тобой… – успокаивал плакавшую во сне жену Володя. Бедняжка, тяжело дался ей этот год! Их планы переезда на Весту пошли насмарку. Вначале умер Танин отец, а вскоре заболела и слегла, видимо уже навсегда, мать. Даже сейчас, во сне, Танино осунувшееся личико было озабоченным. Волков, едва касаясь губами, поцеловал её в лоб и тихо встал с постели. Утро. Пора собираться на работу. Стараясь не разбудить тёщу, он заглянул к ней. Стойкий запах домашних снадобий ударил в нос. «Нынче только так и лечимся, настойками да травами, – подумал Володя – где наши, казалось, вездесущие и неизбывные таблетки? Будто ветром унесло. Или на Весту закинуло». Зять подошёл к кровати и наклонился. Дышит. Она и раньше-то жила неприметно, тихо, а теперь и вовсе как призрак. Вроде без изменений…

Володя успел снять чайник с электроплиты за пару секунд до свистка. Будить Таню не хотелось. Она почти полночи дежурила у постели мамы, у которой был очередной приступ. Отхлебнув кипятка, Волков согрелся. Надо не забыть кофе принести! Он напоминал себе об этом уже несколько дней, но каждый раз забывал. За ним на Северный речной вокзал ехать надо, а на работе столько дел, что под вечер всё стирается из памяти.

Накинув плащ, Владимир выскочил из дома. Было ещё рано, но редкие лучи солнца, пробивающиеся сквозь пелену облаков, радовали глаз. С каждой минутой улицы оживали всё больше. То и дело навстречу стали попадаться прохожие в разного цвета плащах. Володя по традиции заглянул в кафе напротив своей работы.

– Володя! Доброе утро! – радостно поприветствовал его хозяин, невысокого роста крепко сбитый мужчина лет пятидесяти.

– Как дела, Денис? – отозвался Волков, устраиваясь поудобней у стойки.

– Всё хорошо. Как обычно?

– Да, только кофе двойной.

Через минуту перед ним появилась большая чашка кофе и яичница с ветчиной.

– Сегодня будет хороший день! – заметил радостно хозяин. – Дождь обещают только к вечеру.

– Это здорово. Какие новости?

– Из плохих только одна: нет изюма для булочек. А какие после этого булочки? – невесело пошутил хозяин.

– Не вешай нос, Денис! Главная изюминка жизни – сама жизнь! Вот тебе за сегодня.

Волков вытащил из кармана зажигалку, которую вчера нашёл на улице. Зажигалка была золотая и тяжёлая.

– Работает?

– Нет.

– Всё равно спасибо, – сказал хозяин, рассматривая подарок.

Володя направился на работу. Его лаборатория находилась в трёхстах метрах от кафе, на двадцатом этаже МГУ. Здесь уже давно никто не преподавал, но название сохранилось. Как ни странно, даже оборудование почти всё было целым. Уже полгода Володя совместно с другими мировыми светилами науки плотно занимался исследованиями. К этому их призвал недавно избранный всеземным электронным голосованием президент Земли Питер Рэйнбоу в послании к людям, оставшимся на планете.

«Земляне! Я обращаюсь в первую очередь к тем, кто решил по тем или иным причинам остаться здесь, на родине. Какой будет наша жизнь, зависит только от нас! Можно, конечно, свернуться калачиком и тихо скулить о несбывшемся, но лучше поднять голову и взглянуть действительности в глаза. У нас ещё есть время, время для нормального, достойного человека существования. Всё, что для этого нужно, – отбросить в сторону пустые конфетные фантики воспоминаний о прошлом и начать строить своё, пусть трудное, но будущее! Я верю в человеческий разум, в человеческий дух, в силу человеческой энергии, которая уже столько раз за тысячелетнюю историю цивилизации приводила нас к победе!..»

Это было всего-навсего воззвание, можно сказать, крик души. И тем не менее оно сработало… Всем, кто решил или был вынужден остаться на Земле (как они с Таней), стало спокойнее. Люди начали даже размышлять о том, как упорядочить свои действия, как организовать своё существование…

Владимир был рад, что послушался жену и стал работать. Каждый теперь делал то, что умел и хотел. Володя хотел и умел изучать чёрный кристалл. За эти полтора года исследования заметно продвинулись. Волков отключил вакуумную комнату и открыл дверь. В тёмном помещении было полно самых замысловатых фигур, выполненных из чёрного материала. После некоторого размышления Володя вынес несколько вещей и старательно расставил их на столе.

Сегодня большой день. Сам Питер Рэйнбоу приедет оценивать его достижения. Волков озабоченно посмотрел на часы. Президент должен прибыть с минуты на минуту. Не успел он накинуть халат, как услышал шум поднимающегося лифта. Двери плавно открылись, и навстречу ему вышел Питер – как всегда, в белом костюме и со знаком земного шара в петлице.

– Здравствуй, Волков!

– Здравствуйте, мистер Президент, добро пожаловать!

– Владимир, давай без формальностей. Эти громкие регалии не для друзей. Ведь мы друзья, не так ли?

– Конечно, Питер. Давненько не виделись.

– Дела всё, сам понимаешь. У тебя чаю не найдётся?

– О чём речь! Для такого человека… Сейчас соорудим. – Володя быстро поставил чёрный чайник на огонь, и уже через минуту тот радостно заворчал и стал выпускать пар из высоко поднятого носика. Чайник привлёк внимание Питера:

– Погоди-ка, из чего этот чайник?

– Твоя догадка в точку! Из чёрных сот. Не бойся, не отравишься. Я пью уже давно.

– О, да тут у тебя вся посуда из них сделана! И чашки тоже?

– Тоже.

– Постой, постой… Ты научился управлять ими?!

– Пока нет… Но зато могу делать из него разные вещи.

– Рассказывай, рассказывай всё по порядку!

– Давно, ещё на полярной станции, обратил внимание, что новообразованный кристалл легко отлепить от материнского, пока он маленький, размером около полсантиметра. Позже его никакими силами не оторвёшь. Начав работу здесь, в лаборатории, я вспомнил об этом и решил немного поэкспериментировать. Привёз несколько штук и поместил один в колбу. Через пару дней я увидел, что кристалл вырос и принял её форму. Ну а результаты остальных экспериментов можно увидеть собственными глазами.

– Ты хочешь сказать, что кристалл принимает заданную форму? Интересно! И ты всё это соорудил из них?

– Да.

– Но ведь их рост невозможно остановить! Пользоваться твоей посудой можно от силы один-два дня, потом она вырастет, и всё.

– В целом вы правы, но…

– За что я вас, учёных, люблю, так это за ваше «но»! Выкладывай, что там новенького?

– Я нашёл способ останавливать их рост…

– Это же грандиозно! Гений! Волков, дай я тебя поцелую!

– Погоди, Питер, я ещё не закончил. Выяснилось, что для роста кристалла нужны некоторые условия. Если поместить его в вакуум на неделю, он перестаёт расти окончательно.

– Умирает?

– Если так можно выразиться… Надо ещё многое перепроверить. Самые первые экземпляры были сделаны всего лишь месяц тому назад. Я ещё не знаю, могут ли они оживать…

– Кристаллы, видимо, подпитываются за счёт воздуха… – задумчиво пробормотал Питер.

– Не только. Как я понял, для их роста важно космическое излучение. Именно поэтому пришельцы расположили их на полюсе – там сильная космическая радиация. А из воздуха они в основном забирают строительный материал – углекислый газ с небольшой примесью азота. К сожалению, всё это ни к чему. Так, безделица. Я ведь не могу повлиять на «соты» в океане…

– Понимаю, понимаю. Нет, Волков, ты не прав! Я чувствую, что это очень важное открытие! Мне надо подумать, посоветоваться. Работай в этом же направлении. Тебе нужна помощь?

– Да нет особо. Вот разве что электроэнергии побольше. И вакуумную камеру пообъёмистей.

– Сделаем. Твоё исследование теперь приоритет номер один. Да что мы всё о работе! Как Таня?

– Тяжело ей. Мать при смерти. Как тесть умер, так и слегла. Уже три с лишним месяца не встаёт с постели.

– Жаль. Подумаю, чем можно помочь. Но ты знаешь, у нас с лекарствами напряжёнка.

– Да я и не прошу ничего. Сами настойки делаем, нормально.

– Слушай, а может, вам махнуть ко мне в Женеву? Говорят, там целебный воздух.

– Нет, нам и здесь неплохо, в Москве. Спасибо. Да и лаборатория здесь…

– Погоди-ка, я тут вчера встречался с генетиками… Что там у твоей тёщи?

– Какое-то нервно-дегенеративное заболевание. Точно не помню. Нервные клетки медленно дегенерируют, будто высыхают напрочь. И она с ними…

– Не уверен до конца, но всё-таки попробую тебе помочь. Позвоню завтра, прямо домой, мне надо будет с Таней поговорить.

– Это было бы замечательно! Питер, ты мой спаситель! Я у тебя в долгу. Может, и я могу что-то для тебя сделать?

– Самое большое, что ты можешь сделать, – дальше работать над «сотами». Я верю в тебя, Володя!

                                         * * *

Из семи миллиардов людей, живших на Земле ближе к середине двадцать первого века, на планете осталось не более шестидесяти миллионов. Волна переселений постепенно стихла, и остатки человечества разместились на просторах центральной части Евразии. Население Северной Америки сильно поредело. По данным Питера, несколько миллионов поселенцев продолжали жить в холмистых районах Ванкувера, Сан-Франциско, Феникса, Торонто, Чикаго, Нью-Йорка и Мехико. Его любимый Лос-Анджелес, к сожалению, был почти полностью затоплен. Осталось лишь несколько домов на холмах Беверли-Хиллз, случайно избежавших полного разграбления в период смуты. От известной всему миру надписи осталась лишь буква Н1. Это были разрозненные одинокие кучки когда-то великой цивилизации. Хорошо, что удалось провести Реформу…

Рэйнбоу вернулся мыслями в то недалёкое время, когда он с жаром отстаивал свой проект воссоединения землян. Что ж, это принесло свои плоды. Голод побеждён. Нет больше эпидемий. А главное – появилась надежда. Неизвестно на что, но надежда. Люди стали работать, творить. Взять хотя бы интернет. С каждым днём крепнет его роль: он объединяет, лечит от одиночества, там люди черпают веру в жизнь… А водородные двигатели? Это же чудо! Энергии теперь хватит без всяких атомных станций. А уж топлива – воды – в избытке. Неужели всё это напрасно и достижениям суждено кануть в Лету? Нет, он должен, он обязан верить в лучшее! Как человек и как президент. «На меня смотрят, на меня равняются. Я не должен вызывать ни малейшего сомнения в успехе», – твердил себе Питер.

Самолёт президента отбрасывал тень на плотно стёганое, белое одеяло облаков. Изредка в разрывах ваты виднелись изумрудные поля, пышные леса и набухшие голубые вены рек. Странно, с высоты Земля всегда кажется совершенно безжизненной, особенно теперь. Не видно человеческой суеты, нет выхлопных газов, только заводские трубы по привычке целятся в небеса своими потухшими жерлами. Атмосфера чиста, как в пятнадцатом веке. Хорошая новость – гибель от парникового эффекта больше не грозит человечеству. Содержание углекислого газа сократилось на десять процентов. Биологи считают, что это заслуга буйно разросшихся за последнее время растений. Хотя в свете последних открытий Владимира это может быть влияние «сот». Вероятно, мы даже будем им благодарны… Надо выяснить, сколько они могут поглощать в год, в день… Да, насчёт мамы Татьяны надо поговорить с Себастьяном Руже…

Глава 11.

Ташкент – город хлебный

Аромат густого зелёного чая наполнял ординаторскую. Пан Линг закрыла глаза и спокойно, мелкими глотками вкушала изумительный напиток. Боже, какое блаженство! Тепло от пищевода разливалось по всему телу, наполняя его покоем. «Устала. Я так устала… Что там снаружи? Забыла, как выглядит город. Всё, хватит киснуть! Сегодня обязательно выйду. Вот чай допью и пойду».

Пан Линг работала в здешней больнице больше года. Она переехала в Ташкент задолго до затопления Шанхая, поэтому родной город остался в её воспоминаниях таким же, каким был раньше: с широкими площадями, небоскрёбами, с золочёными пагодами и шумом городской толпы. Она старалась не думать о прошлом, но оно давало знать о себе повсюду – в беседах с больными, в застиранных халатах, в тупых скальпелях, в плиточном чае, запасы которого ещё вчера казались неистощимыми, а теперь подходили к концу.

В больнице Линг начала работать сразу же после переезда. Первое время она ещё выходила в город, но с каждым месяцем всё реже и реже возвращалась в свою гостиницу. Это легко можно было объяснить огромной загруженностью, но в душе Пан понимала, что просто никак не может привыкнуть к новому месту. Эти шумные загорелые люди, окружавшие её, были чужды и непонятны. Слава богу, в больнице Линг могла говорить по-английски: врачи и некоторые медсёстры понимали этот язык, к тому же она узнала немало русских слов. Но в городе возникали проблемы. Самой печальной среди них было то, что здесь не существовало Чайна-тауна. До Ультиматума Пан Линг успела побывать в разных частях света и везде находила родной уголок, с милыми широкими лицами и умными глазами. А здесь его не было. Здесь вообще на удивление было очень мало китайцев. Масса корейцев, а с китайцами напряжёнка. В больнице кроме неё работал всего один старый врач-акупунктурист (как дальний родственник, он и пригласил её сюда), да пара медсестёр. «Хоть бы кто-нибудь заболел…» – подумала она, но сразу осеклась и сердито встряхнула головой. Пока чем-то занята, нет времени для посторонних мыслей, воспоминаний. Но очередное дежурство подошло к концу, и мысли о будущем снова накинулись на неё…

Линг медленно поставила пустую чашку на столик и стала собираться. Выходить всё равно надо, по крайней мере, за продуктами… Она вытащила из шкафчика плоский квадрат плиточного чая и стала делить его на правильные ломтики: «Это за ведро яблок, это за банку сливок, это за кофточку…» После Реформы в городе появилось достаточно продуктов общего спроса, но каждому хотелось чего-нибудь особенного, что можно было достать только через обмен. Пан Линг никогда не умела торговаться, но перспектива остаться без одежды (её кофточка застиралась до дыр) заставила, стиснув зубы, направиться к выходу.

На улице было прохладно. «Странно, местные жители говорили, что в эту пору должно быть ещё жарко – всего лишь начало осени. Видно, и здесь, посреди континента, всё поменялось. Да к тому же вечер».

Свежий ветерок дул в спину, подгоняя. От ТашМИ (так по старинке называли их госпиталь) до сквера было всего несколько кварталов – оптимальное расстояние для освежения головы. Одинокие прохожие, как и Линг, спешили по домам – закрыться и забыться хотя бы на ночь. Что будет с нами? Этот вопрос висел над каждым, как дамоклов меч, с иезуитским терпением дожидаясь обещанных жертв. Время стало рваным и неопределённым: на работе оно летело как китайский «поезд-пуля» – плавно, быстро и почти без остановок, зато дома застывало, становясь тягучим, как мёд, будто засыпало на ходу. Как ни старались люди приободриться, общее уныние сквозило во всём.

«Интересно, Они специально так задумали или это случайное совпадение?» – подумалось Пан Линг при взгляде на памятник Тамерлану. Знаменитый завоеватель сидел на коне и рукой указывал прямо на вход в красный куб. Поблизости никого не было. Она вспомнила километровую очередь, китайским драконом тянувшуюся вдоль улиц родного Шанхая во времена Переселения. Шум, крики, плач детей причудливой мелодией смешивались с гальванизировано-весёлым смехом якобы готовой ко всему молодёжи. Здесь, наоборот, было тихо и мирно. Как на кладбище. Точность образа пробрала Пан Линг до дрожи. «Зачем мы продлеваем агонию?» – думала она, взбегая по ступенькам, ведущим к гостинице, давно уже выполняющей роль приюта. «Зачем, кому это всё нужно? Ведь конец очевиден, и мы бессильны что-либо сделать. Почему с упрямой тупостью мы продолжаем работать и жить, как ни в чём не бывало? Кого мы хотим обмануть? Себя или Их?»

– Нэллоу-салом, уважаемая! – прервал её размышления возглас старика-узбека невысокого роста, приветливо склонившегося в поклоне приложа руку к сердцу.

– Хай, Рахим-ака, – медленно ответила Пан Линг, с трудом подбирая слова. Она всё никак не могла научиться говорить на этой смешной смеси ломаного английского, русского и узбекского языков. А местные жители легко и непринуждённо болтали только на ней.

– Каймак виз лепёшка? – вопросительно пробормотал мужчина, подойдя к столу с подносом в руках.

– Рахмат, Рахим-ака, – торопливо ответила Линг, разламывая горячую сдобу. Она не могла устоять перед соблазном. Реформа обеспечила каждого жителя Земли необходимым для проживания продуктовым минимумом – мясом, молоком, хлебом, крупой, курицей, так что дни голода и нищеты уже полгода как ушли в прошлое. Но кому не хочется побаловаться деликатесом? И пускай хлеб раздавался бесплатно – разве сравнится безвкусная мучная мочалка со свежей, горячей лепёшкой, ещё хранящей аромат жарких углей. Такую можно было выменять только на базаре и за что-нибудь стоящее. Как это делал Рахим, никто из жильцов гостиницы не знал и старался не задумываться. Рахим-ака был ответственным за питание в гостинице-общежитии и никогда не унывал; этот проныра умел обставить свои делишки так, что все были довольны, и никто не жаловался. К тому же он был приветлив и весьма обаятелен, всегда радовался возможности переброситься парой фраз с проживающими.

– Жойн ми, Рахим-ака, плииз, – попросила Пан, указывая на стул напротив.

Рахим не заставил себя упрашивать и тут же плюхнулся напротив. Минута прошла в молчании. Рахим, облокотившись о стол, пристально смотрел на гостью, старательно делавшую вид, что не замечает этого.

– Вай ю, Пан-апа, так сэд? Кто-то умер?

– Но, но, джаст тайед! Устала чут-чут… – ответила по-русски Линг и добавила: – А ю хэппи, Рахим-ака?

– Оф кос, я хэппи! Такой красивый гёрл рядом, как не быть хэппи!

– Ай эм сириоз. Я серь-ёз-но – по слогам проговорила по-русски Пан.

– Я ту! Смотри, лепёшка есть, чай есть, крыша над хэд есть, что ещё нид, нужно?

– Рахим-ака, вот вуд хэпенед ту ас? Что с нам случится?

– Гёрл, гёрл, бедный гёрл, – укоризненно покачал головой Рахим. – Ю совсем янг, ю маст быть хэппи. Аксакалз сэд, нэвэ ворри эбаут вещь, ю не можешь чэндж.

– Аксакалз?

– Йес, пипл виз белый борода, – пояснил он, проведя ладонью по редкой, аккуратно стриженной седой бородке. – Ю не можешь чэндж погода, ю не можешь знать фьючер. Мой дедушка, грэндфазер, был на война – пух-пух, – пояснил он, не зная слово «война» по-английски. – Он не знать, будет жить или ноу, бат хи трайед то би живой, энд Аллах хэлп хим. Аллах вил хэлп аз тоже, гёрл. И потом уи, ми всегда можем оказаться на небо, эт зе энд. Либо так, либо этак… Так что кушай каймак и би хэппи.

– Рахмат, Рахим-ака, – пробормотала Линг, макая ломоть лепёшки в густые сливки. – Зисис очен ойши!

– Пан-апа, я давно хотеть спросить ю, что йё нэйм значит? Я ноу, знать што каждый китайский канджи есть мининг.

– Май нэйм значит ривэ, где моют рис.

– ??

– Рис надо мыть только в очен чистой вода, – с трудом складывая слова, сказала по-русски Линг.

– Красивый нэйм! Тебэ идёт. Ты нас не эфрэйд. Мы мирный пипл.

Пан Линг вспомнила свои недавние поиски в интернете. Когда-то она услышала забавную фразу: «Ташкент —город хлебный». И ей вдруг захотелось узнать, откуда выражение появилось. В итоге виртуальный поисковик навёл её на фильм, который оставил незабываемые впечатления. Это была старая кинолента о военном времени, когда тысячи беженцев со всего Советского Союза приехали в Ташкент и жители приютили их. «Мы тоже беженцы со всей планеты. Ташкент нас приютил, дал нам крышу и хлеб. Найдётся ли на Весте свой Ташкент, когда придётся уезжать?..»

Глава 12. Панацея

Себастьян Руже был доволен. Всегда приятно, когда твой труд приносит кому-то пользу. Сегодня, всего месяц спустя после звонка президента, он мог смело сказать, что Танина мать, скорей всего, будет спасена. Вот они, дрожащие под пронзающими лучами микроскопа стволовые клетки. Испуганно жмутся друг к другу на предметном стекле. Руже чувствовал себя магом, по мановению волшебной палочки которого происходят чудеса. «Она будет жить!!!» – мысленно воскликнул учёный, но тут же понял, что переборщил. Нет, так не пойдёт. Лучше скромней и проще. «Надеюсь, я смог вам помочь. Не надо благодарностей», – проговорил про себя Себастьян, готовясь к встрече с Таней. Вчера та прилетела вместе со своей мамой. Прилетела к нему в Ванкувер для финальной терапии. Руже был почти на сто процентов уверен в успехе. Ему удалось успешно размножить стволовые клетки и, главное, заставить их дифференцироваться в нужном направлении. А их количества должно хватить для лечения. Лаборатория, в которой он работал, расположена при женском госпитале на Оук-стрит, поэтому вопросов, где лечить больную, не возникало.

Себастьян был азартным оптимистом, в былые времена постоянно, но безуспешно участвовавшим во всякого рода лотереях. Он твёрдо верил в свою звезду, знал, что когда-нибудь ему должно обязательно повезти. И вот этот миг настал. Ему чудились вспышки фотокамер, толпы назойливых репортёров, виделся огромный зал, заполненный людьми во фраках. Среди них он сам, взволнованный, растроганный вниманием, полный благодарности, торжествующий по поводу получения Нобелевской премии. Руже с усмешкой отогнал видение. Всё это в прошлом… Его потаённой мечте не суждено сбыться. Некому выдавать премии, некому оценить то, что им было изобретено. Реальность бытия сегодняшнего дня возьмёт вверх – Себастьян разместит небольшую статью в интернете, и она осядет где-то на далёких серверах мёртвым, никому не нужным грузом. Затем и вовсе канет в небытие, как и всё живое на Земле…

От грустных мыслей его оторвал звонок. Это Татьяна. Она уже успела оформить маму в больницу, и теперь врачи ждали только его прихода. Взяв из инкубатора пару флаконов с розовой жидкостью и аккуратно разместив их в термоконтейнере, Руже направился в клинику. Идти было недалеко, всего-то несколько сотен метров из одного здания в другое через внутренний парк. Подойдя к дороге, он по привычке глянул по сторонам. И поймал себя на мысли о том, как прочно сидят в его сознании условные рефлексы: «Автомобили, почитай, второй год не ездят, а всё оглядываешься…»

Он вспомнил, как когда-то, четверть века назад, молодым студентом пришёл сюда с университетской скамьи – вихрастый, задорный, полный мечтаний и надежд, а главное – веры в себя и своё призвание. Да, он обрёл известность, его почитают в узких кругах специалистов… Ну и что? Кому какое дело до его чаяний, до неутолённой жажды успеха и славы? Земля растворилась в объятиях наступившей осени, не придавая ни малейшего значения его, Себастьяна, существованию. Так было раньше, так было всегда, так будет и через двадцать лет… Хотя нет. Через двадцать с мелочью лет уже ничего не будет. Сплошная чёрная корка…

В операционной пахло спиртом и нагретым металлом. Все были в зелёных халатах, одинаковые до неузнаваемости. Операционная сестра молча забрала у него флаконы и, невзирая на естественное любопытство, закрыла двери операционной перед самым носом. Миссия закончена. «Мавр сделал своё дело, мавр может уходить», – почему-то вспомнилось ему. Потоптавшись ещё немного в предоперационной, он уже собрался уходить, как вдруг почувствовал лёгкое прикосновение сзади.

– Танья! – обрадовался знакомому лицу Руже. В последние месяцы он интенсивно занимался русским и был рад каждому случаю попрактиковаться.

– Здравствуйте, Себастьян! – радостно ответила девушка, обнимая его. – Спасибо вам, спасибо за всё! Вы не представляете, что вы для меня сделали!

– Что вы, Танья, не надо… Помог чем мог. Всегда рад.

– Себастьян, я не совсем понимаю, как это произошло. Мне только сказали, что вы достали где-то стволовые клетки моей мамы. Откуда?!

– Вы разве не помнить? Я же приезжать месяц назад к вам домой. Навещать вашу матушку. Немного волос с её головы…

– Почему вы тогда ничего не сказали?

– Понимаете, я не биль уверен. Это биль просто догадка. Когда увидел ваша мать, такая м-м-м измождённый и неподвижный, я думать, что слишком поздно, что уже ничего нельзя сделать, организм слишком истощён. Вы сами подать мне эту мысль.

– Я?..

– Конечно ви! Вспомните, ви как раз стричь ей волос. Ви грустно-грустно сказать тогда, что вам удивително – волосы ещё растут, как в молодость. И меня озарить. Я взять несколько волос с её головы, позвонить Казимиро Онно, и тот помог выделить из их корней стволовые клетки. Вот и всо. Мне оставалось всего лишь создать условия для их рост и дифференцировка. Так что это я вас должен благодарить за брошенную идея.

– Себастьян, вы гений! Теперь у меня есть надежда.

– Если всё пройдёт хорошо, мы сможем спасать сотни больных.

– Будь у меня деньги, я бы поставила памятник нанотехнологии. Ведь вы именно этим занимаетесь?

– Да, это мой последний увлечение. Правда, выделение стволовых клеток к этому не относится. Нанотехнология – это гораздо меньше, на уровень молекул. Уже в конце двадцатый век люди научиться создавать молекулы артифишиал… искусственно. В принципе, можно запрограммировать молекулы нужной длины и с определёнными свойства. Вы хочите видеть мой махолёт?