Малосольная

– Вынужден побеседовать с Вами, Вера Ивановна, – начал проректор, заглядывая в бумажку на столе. – Вы уже не новичок в нашем университете, поэтому нельзя было бы и предположить то, что Вы сделали.

Никак уж не ожидала Вера обвинения в убийстве и от него, поэтому какие-то подготовленные слова забылись и она почувствовала, как покрывается пятнами. Но убежать из кабинета Ползунова – это было бы слишком, поэтому она понурила голову и решила просто слушать всё, что скажут.

– У Вас существуют чётко оговоренные должностные обязанности. Знакомы с инструкциями? Расписывались за знание инструкций?

Вера просто кивнула.

– В таком случае вообще не вижу никаких оправданий. Выполнение обязанностей на работе – не игрушки, не какие-нибудь там косметички и бантики. От Вашей работы, в том числе, зависит не только впечатление людей о нашем вузе, но и слаженность работы вуза в целом. Знакомы с эффектом бабочки?

О таком эффекте Вера слышала, но решила не нарываться и мотнула головой отрицательно.

– Это термин, обозначающий свойство, заключающееся вот в чём: незначительное влияние на систему может иметь большие и непредсказуемые последствия где-нибудь в другом месте и в другое время. Вот и Ваши действия привели и могут ещё привести к более тяжелым последствиям.

Вера вздохнула. Если уж Ползунов считает, что она убила парня, то что может быть хуже.

– Сотни работников вуза трудятся над тем, чтобы создать прекрасное впечатление о нашем учебном заведении. Они безукоризненно выполняют свою работу, но тут приходит, – он снова заглянул в записку, – Вера Ивановна, и всё разрушает. Люди будут думать, что здесь работают ужасные, бессердечные сотрудники. А уж что мне по Вашей ситуации скажут юристы, я даже боюсь представить. И ведь расплачиваться за всё содеянное придется руководству. И Вам! Но и руководству! В общем, времени у меня уже мало, через две минуты совещание, свою точку зрения я высказал. Она понятна?

Понятно не было ничего, но Вера кивнула, потому что если спорить, надо было это делать сразу.

– Пишите объяснительную. На моё имя. Пусть её сначала подпишет Постышев, потом мне. Всё – до свидания.

Он поднялся и Вера тоже, снова выскользнула в щёлку и влипла человек в десять жужжащих мужчин в блескучих пиджаках. Они засмеялись утробно, и Тишина вообще потерялась в пространстве. Они же стали заходить в кабинет, обтекая Веру со всех сторон и отодвигая её друг к другу аккуратно руками. Что-то смешное для себя они продолжали говорить, но она их уже не слышала, мечтая только уйти отсюда и попытаться собраться с мыслями. Да какие там мысли, одна: «Юля!». Ушлая девица, что ни говори. Уж она-то подскажет, что говорить и как делать.

В коридоре Вера отошла от злополучных дверей в приёмную и тут же поняла, как найти Юлю. Они всегда договаривались встретиться в столовке главного корпуса. И точно, и сейчас красавица Юля сидела у окна и перед ней дымилась чашка какао. Не замечая состояния Веры, Юля принялась тараторить о том, как они с мужем праздновали годовщину совместной жизни: куда ходили, что и кого видели, что покупали. Не вслушиваясь в нюансы, Вера приходила в себя. Вокруг неё была обычная обстановка, потому что обеды на работе у неё всегда проходили так: Юля рассказывает о своей жизни, потом Вера вставляет два слова, и они расходятся по кабинетам. Но тут, по-видимому, состояние Тишиной было такое, что до Юли стала доходить необычность ситуации.

– Ты меня слушаешь или думаешь о своём? – укоризненно спросила Юля.

– Извини, но у нас на кафедре труп, и я не могу об этом не думать.

Вопреки ожиданию, Юля засияла и заулыбалась, она придвинула свой стул к вериному и склонилась так, что их челки соприкоснулись.

– Рассказывай!

– Да я не знаю ничего!

– Что знаешь, рассказывай!

– Когда я пришла на работу, открыла, а он там лежал!

– Кто?

– Какой-то неизвестный молодой парень.

– Кровь была?

– Нет, – одновременно с ответом прозвенел звоночек в голове.

– Прости, Юля. Следователь отпустил совсем ненадолго. Побегу.

– Освободишься, звони или забегай! – Юля была в ажиотаже от происшедшего.

Лаборантка помчалась в свой корпус, поминутно здороваясь со всеми, с кем за пять лет так или иначе общалась. В своём коридоре она увидела кучки людей, знакомых и незнакомых, и достаточно громко обсуждающих происшедшее. Вера проскочила мимо них на такой большой скорости, какую только позволила теснота. Она затормозила только перед дверью кабинета заведующего, постучала.

Дверь открыл следователь:

– Проходите быстрее.

В кабинете были следы пребывания врачей, в основном в виде запахов, но Постышева не было. Был только следователь и его помощник, вместе с которым они расчищали стол от политеховских документов, чтобы разложить свои.

– Николаю Фёдоровичу стало лучше или его увезли в больницу?

– Стало лучше и он пошёл докладывать по всей политеховской иерархической лестнице. А мы с Вами начнем допрос. Это официальное мероприятие, и поэтому я должен ознакомить Вас с Вашими обязанностями как гражданки Российской Федерации.

После этого помощник взял у неё отпечатки пальцев.

Закончив формальную часть разговора, Шумилин попросил Веру подробно описать своё утро начиная с пробуждения.

– С чего?

– С того момента, когда Вы проснулись сегодня.

– В шесть утра прозвенел будильник и я умылась, приготовила завтрак, вымыла посуду, девочку старшую одела и собрала, а младшую… тоже. Потом мужа собрала, он ушёл на работу, а я вышла с девочками из дома, старшая ушла по дороге в школу, я подождала, потом отвела младшую в садик и поехала на работу на автобусе. Подъехала я к работе, зашла в корпус…

– Во сколько, не заметили?

– Да, потому что было темно, света не было. Потом я постояла в очереди за ключами, но потом поняла, что ключи у меня в сумке.

– Стоп! Почему ключи от кафедры были не на вахте, а на руках?

– Просто в пятницу нам ставили новую дверь, и замок был новый, мне пришлось задержаться. Когда уходила, остался на вахте только ночной дежурный и он ключ уже не взял, потребовал служебную на смену ключа. А уже подписать-то было не у кого… – тут Вера подскочила со стула, – надо же служебную делать и подписывать, а то снова будет скандал на вахте, а без Николая Фёдоровича я не справлюсь!

– Подождет Ваша служебная, поговорим и напишете. Во-первых, ключи мне сейчас отдадите, оформим. Во-вторых, как фамилия того работника, с которым Вы на вахте вечером в пятницу разговаривали?

– Не знаю, комендант скажет.

– Опишите его.

Вера попыталась это сделать, но следователю описание не понравилось.

– Ладно, – подытожил он. – Теперь другой вопрос: кто сегодня утром стоял с Вами в очереди?

– Юлия Николаевна Шаушмарина, тоже лаборантка.

– Хорошо, – протянул следователь. – Дальше.

– Постояла некоторое время в очереди, поговорила с Юлей, а потом вспомнила про вечер пятницы и пошла в темноте на кафедру.

– Наверно, дорогу-то хорошо знаете?

– Да, за пять лет наизусть.

– Значит, шли быстро?

– Средне.

– А кого встретили по дороге?

– По дороге никого, ну а когда подходила, уже была у дверей, свет дали и сигнализация сработала, тут уже много кого видела. Вот Пучков, например, у него экзамен напротив, он мне помогал дверь открывать.

– Значит, открыли дверь и…

– Я не сразу его заметила… Когда Анна Ивановна подошла…

– Сколько времени прошло между тем, как зашли и как заметили?

– Несколько минут…

– Минут?

– Да. Пока сигнализацию выключила, то да сё… – и она вспомнила, как её вырвало. Снова побледнев, Вера опять запросилась: – можно, мне работать надо очень срочно.

– Сейчас пойдете, только прочитаете и подпишите, – следователь был сосредоточен.

Выбравшись из кабинета Постышева, Тишина на кафедре кинулась сразу к мусорным корзинам, но они были пусты. Вера успокоилась, решив, что следствие здесь закончило и дало уборщице сделать свое дело. А вокруг неё уже повисла тишина, двое преподавателей кафедры, разговаривавшие перед её приходом, замолчали.

– Здравствуйте, – поприветствовала их лаборантка.

– Виделись, – отозвался Иван Эдуардович.

– И Вам не кашлять, – мрачновато заметил второй, Фёдор Фёдорович, чуть постарше и поседее Ивана Эдуардовича, человек с претензией на юмор.

– Ну и что ты написала в объяснительной, Вера Ивановна? Куда чертёж делся? – строго продолжил Иван Эдуардович.

– Какой чертёж?

– Чепковского. Это я проректору сказал, что ты виновата, что я не могу принять решение по Чепковскому. А отец его жалуется, к ректору на приём записался и прокуратурой грозится. Проректор мне обещал с тобой вопрос решить!

– Так это меня из-за чертежа вызывали? А убийство? – Вера не верила своим ушам.

– Проректор ещё про убийство не знает. Шеф только оклемался и пошел ему докладывать, на планерку. А Чепковский с отцом с утра пораньше ко мне на экзамен прибежали, я им сам в пятницу обещал и всё такое. Я говорю, что посмотрю чертёж и обосновано приму решение. С трудом сюда прорвался сквозь все кордоны, а чертежа нет. Я им сказал, а они – по начальству!

– А как он выглядел? – Вера засомневалась, не эти ли бумаги она утилизовала.

– Не знаешь, как обычно чертёж выглядит? Рулон из бумаги А3 формата.

Вера успокоилась:

– Утром его не было на Вашем столе и вообще, видите, только плоские бумаги везде лежат.

– Вот именно! А в пятницу, когда я уходил, лежал рулон на моём столе. Я тебе ещё показал и сказал, что это очень важная бумага.

– Ваш стол далеко, Иван Эдуардович. К нему никто не подходил даже близко. После Вас ушла я вместе с ремонтниками. Никто из нас ничего не брал и даже в эту часть кафедры не заходил.

– А Лёшенька?

– Он ушёл ещё раньше Вас. Да, крутился он целый день здесь, когда дверь ломали, был, а когда начали ставить, сказал, что выработал за один день всю зарплату за месяц и ушел, ещё пел что-то по-английски.

– Ну кто взял?

– Не знаю. Даже не представляю, как взял и как можно было взять.

Фёдор Фёдорович наконец нашел, с чем принять участие в разговоре:

– Нанимает пусть твой Чепковский детектива, чтобы найти чертёж!

– Ещё немного, и нам придется его нанимать и оплачивать его работу! Из твоей зарплаты, Вера Ивановна!

Тут она попыталась подбить баланс происходящему:

– Мне надо делать служебную и объяснительную писать, иначе придет Постышев и ещё работы прибавится.

Её стол был загроможден элементами персонального компьютера, с трудом можно было ручку или карандаш рядом положить, а на соседнем журнальном столе высилась их гордость в виде струйного принтера. Вера принялась за набор служебной, сверяясь с тетрадкой, положенной на колени. Эту драгоценную тетрадку ей подарила Виктория Викторовна, прошедшая курсы компьютерной грамотности. Её тоже направляли, но занятия поставили вечером, и муж позвонил заведующему, чтобы объяснить, что замужняя женщина с двумя маленькими детьми не может отсутствовать дома по вечерам. Постышев тогда посоветовал взять у кого-нибудь записи с занятий, откликнулась только Виктория Викторовна, переписав все свои записи в чистовом варианте в новую тетрадку. Но сегодня даже со спасительной тетрадкой всё не клеилось: файл не создавался, если создавался, то не там, а созданный там получал какое-то неприличное название. Преподаватели приходили и уходили, просили Веру то отнести ведомости, то принести ведомости, то сказать, где лежит заварка, то хотели получить новые ключи, при всём при этом про труп не спрашивали, а тихонько шептались в другой стороне достаточно просторной кафедры.

Может, Вере и удалось бы доделать служебную на вахту, но тут вернулся Постышев:

– Вера Ивановна, зайди ко мне.

Она в первую очередь спросила его о здоровье.

– Давит, сказал он. – И ведь какая судьба моя: только подали на меня на заслуженного деятеля высшего образования, а сейчас Ползунов говорит: «Отзываем».

– Из-за меня, – ужаснулась Вера.

– Неет, студенты жалобу написали на Фёдора Фёдоровича, что он неприличные анекдоты им рассказывает и к девушкам под юбки заглядывает. – Постышев несколько раз вздохнул, – да где же у них теперь юбки, где они взяли эти юбки, басурмане, нет сейчас их в юбках, только в брюках, да что в брюках, в джинсах, да и всё. – Он снова вздохнул – о чём это я? К чему про джинсы-то начал?

– Про Фёдора Фёдоровича.

– Да, так вот Ползунов мне и говорит, что не умею коллектив воспитывать, распустил.

– Мне бы объяснительную написать, а я не знаю, что там написать.

– Ты вот что, – Постышев был решителен, уже обрел своё всегдашнее самообладание, – ты сегодня иди домой, я тебя знаю, ты держишься из последних сил, толку с тебя не будет сегодня. Следователь тебя допросил? Допросил! Служебную я заставлю Лёшеньку сделать, заодно узнаю, как он за 40 минут экзамен у 30 человек принял, молокосос этакий, ещё за него мне не попадало!

– Объяснительная еще, – напомнила Вера.

– Объяснительную завтра напишешь, я сочиню и тебе в стол положу, а ты придешь и спишешь, я лучше знаю, что писать. Эти Чепковские ещё те прохиндеи, не удивлюсь, если они сами этот чертёж и забрали как-то.

– Да как, люди здесь всё время были, а потом я закрыла всё. Ключи у меня дома были, а сегодня утром было закрыто.

– А ты следила за этим чертежом?

– Нет, конечно, и даже вообще про него забыла, когда этот рабочий все ближние столы мусором завалил…

– Вот, и я тебе не позвонил, как собирался, в конце рабочего дня, – Постышев с любовью погладил Моторолу. – В это время, пока ты и другие входили, выходили, бегали, тебя все дергали, тут могли всю Третьяковскую галерею мимо протащить, а не рулон бумаги. Его ведь и сложить могли.

– А зачем Чепковским воровать его?

– От качества чертежа всё зависит, но ведь Ивану Эдуардовичу парень сильно досадил, он мог и найти какую-никакую мелочь и придраться, да и исправить можно при большом желании, ухудшить, так сказать. Можно всё сделать, если чертёж есть, это ведь документ. А теперь что: чертежа нет, сдавали его прилюдно, со свидетелями, так сказать.

– А почему Иван Эдуардович сразу его не посмотрел, сейчас бы не гадали.

– Значимость свою показывал, мол, хочу, посмотрю, не хочу, не буду. Да и портить настроение под выходные не хотел. А может, и глянул, никто же не смотрел, что он там за столом делает, и взял себе время на выходные подумать, как поступить. Ну да ладно, иди до завтра, поплачь там дома и приходи в порядке на работу. Жалко парня убитого, конечно, но человек он нам неизвестный, может, сам виноват. А нам дальше надо работать, мне до пенсии хотя бы два года, а тебе-то, тебе ух ещё сколько, да дочек ещё растить, о них побольше думай.

Так Вера Ивановна оказалась на улице в зимний полдень. Сначала она медленно шла по площади, называемой сковородкой, потом резко ускорилась, как бы приняв решение.

В старой части города, в доме на главном проспекте жила её мама. Раньше, когда Вера была маленькой, все дети завидовали ей, дом был украшен лепниной и стоял прямо на проспекте, так что и погулять, и поехать куда, всеёудобно. Высокие потолки и замысловато скругленные углы, просторные комнаты и кухня-аэродром, старая добротная мебель – как же она скучала по этому миру детства в мужниной тесной двухкомнатной квартирочке, где они терлись спинами друг о друга, если хотели что-то сделать вместе. «Да, всё реже», подумала она, и теперь уж о будущем загадывать ни к чему.

Ноги сами шли, было недалеко, думать было больно, поэтому разглядывала, как обшарпались запомнившиеся красивыми дома, шелушилась штукатурка, любовалась снегом, покрывшим недоочищенные осенью углы с мусором и перепревшими листьями.

Зачем она шла, чего хотела? Может, просто не могла идти домой, и больше не к кому было, подруги ведь на работе, а мама на пенсии и сидит, наверное, сейчас у окна и пьет чай, что ей ещё остается после внезапной смерти отца полгода назад. Вера укорила себя: за всеми своими суетливыми делами редко приходила, звонила вообще только с работы, муж терпеть не мог долгих трёпов по телефону, а позвонить матери и ограничиться дежурными вопросами Вера считала грубым.

Подойдя к нужному дому, она столкнулась у подъезда с несколькими пожилыми скромно одетыми людьми. Удивилась: разве бомжи собираются такими группами? Да нет, пригляделась она, это не бомжи, чистые и энергичные, пропустила их и вошла в дом. Постучала – мать терпеть не могла дверных звонков, и дверь сразу открылась.

– Что-то забыли, товарищи?

И Вера, и ее мать синхронно удивились.

– Это от тебя гости, – догадалась дочь.

– Да, это мои бывшие коллеги, хотим к юбилею Октября подготовиться.

– Ещё же почти целый год.

– Ну так что.? Мы же не молоденькие, работаем теперь медленно, да на кое-что и деньги нужны, их достать надо. А такие, как вы, и делами не участвуют, и денег не дают.

– Мама, да какие же у меня деньги?

– Правильно, у тебя и не будет никогда. Ты же приживалка при своем буржуе, еще детей нарожала, увеличила зависимость от него. Я ж говорила: не надо, одного ребенка достаточно, его можно, если что, прокормить и вырастить одной. И работа, – мама распалялась все больше и больше. Они стояли в прихожей: дочь в расстегнутом пуховике, с шапкой в одной руке и сумкой в другой, и мать в забрызганном фартуке, но аккуратно причесанная и в нарядной кофте, даже брови не забыла подвести. – Какая у тебя работа: подмастерье пятого дворника, зарплата крошечная… Это он специально так сделал, буржуин поганый, вырвал тебя с хорошей работы, ты ж инженер, в проектном институте работала.

– Мама, мама, что ты говоришь, ведь инженеры сейчас никому не нужны, закрыли давно этот институт, а он с трудом меня лаборантом, по знакомству пристроил, я хоть не на улице с товаром стою, как дочка Зинчаковской или не езжу за дубленками в Турцию, как племянница Кипчака.

– Не смей их хаять, – закричала визгливо мать, – они себе на жизнь честно зарабатывают, не спрятались за мужей, не выглядывают испуганно из-за спины, что господин позволит.

– Да и нет у них мужей уже, развелись. Ты и для меня этого хочешь?

– Я знаю, чего ты хочешь: размножаться, как кошка, вылизывать своих котят, ты ещё в детстве меня за руку укусила, когда я котят топила, такая ты и есть – мать-героиня.

Автобус она выбрала не свой, и внимательно-напряженно смотрела в заиндевевшее окошко, сохраняя стеклянную полынью в нём, прижимая иногда голую ладошку. Вышла там, где никто-никто не вышел, потому что на остановке был только парк, а в его глубине большая и неуютная территория. Ближе всего ко входу в парк на ней стоял небольшой храм, а дальше располагались какие-то хозяйственные постройки и глыбы замёрзшей земли громоздились хаотично, видимо, осенью успели вырыть котлован под большой храм, да на этом всё и остановилось.

Варежка, снятая в автобусе, так и лежала в её кармане, слегка замерзшая рука с трудом сложила крестное знамение, Вера поднялась по длинной и крутой лестнице, помогая себе раздетой рукой. Внутри было тепло и гулко. Женщина в тёмной одежде мыла пол руками. Вера оглянулась: где-то тут должны продавать свечки. Да, точно, в углу как будто киоск. Она достаточно долго рассматривала книги и их цену, иконы попыталась разглядеть, но она их не знала и не понимала, кто на них. Вдруг резко из внутренностей киоска выдвинулась женщина средних лет, Вера аж вскрикнула беззвучно. Та извинилась, что напугала и спросила, чем может помочь.

– Мне две свечи, вот эти. Самые маленькие.

– И всё?

– Ещё молитвослов, вот этот, – она показала на самый дешёвый. Ей самой было не понятно, зачем она его взяла, но было отчего-то неудобно купить одни свечи. – А где икона Божией Матери? – спросила она женщину.

Почему она это спросила? Да, бабушка всегда говорила: ты, Вера, не унывай, когда плохо, молись Божией Матери.

Женщина из киоска показала рукой прямо, а потом сразу налево:

– Там большой образ, чудотворный.

– А за упокой где свечку поставить?

– А за упокой, наоборот, направо, около Креста подсвечник.

Вера поблагодарила и пошла, высоко подняв голову и разглядывая непонятные иконы уже на стенах. Но её движение было резко остановлено мывшей пол женщиной.

– Не топчите, ещё не высохло, мне что, по два раза мыть, – довольно громко сказала она с недоброжелательной интонацией. – Вы ходите когда попало, нет чтоб вовремя, на службу, а я когда убираться буду?

Вера растерялась. Она стояла, прижав одной рукой к груди молитвослов и две свечи, а в другой держа вместительную сумку. Но в это время откуда ни возьмись рядом оказался высокий молодой человек в длинной чёрной одежде и сказал:

– Мария Ивановна, не надо препятствовать людям идти к Богу в любое время. – И обратился уже к Вере, – идите, идите, куда Вам нужно.

Вера замешкалась, он понял её правильно:

– Я священник, – сказал он, т- ак что имею право Вам разрешить.

Не донесла Вера слёзы до дому, как советовал Постышев, они все пролились тут, у иконы Божией Матери, к которой Вера прижалась лицом. Опустошенная, она нашла и Распятие, и поставила свечу и там, за упокой этого никому пока не известного парня. Когда она возвращалась обратно, к входу-выходу, к ней подошла Мария Ивановна:

– Прости меня, милая, не со зла я, устала.

– Что Вы, что Вы, – Вера охрипшим от слез и не своим голосом успокаивала женщину. Она уже хорошо её рассмотрела и видела, что она немолода, возраста вериной матери. – Вы меня простите, я действительно пришла не в то время.

– Батюшка наш молодой тебя ждёт, – сказала вдруг Мария Ивановна не с того ни с сего, – он думает, что тебе поговорить надо. Не отказывайся, он очень молодой, конечно, но такой хороший…

Вера растерялась.:

– Это не удобно, наверное, время его отнимать.

– Не удобно по потолку ходить, – женщина снова заговорила отстраненно и пошла от Веры, помахивая тряпкой.

У выхода, действительно, стоял молодой человек в чёрном платье:

– Если у Вас есть вопросы, я мог бы попытаться на них ответить.

Видя, что Вера не торопится уходить, предложил:

– Давайте в мой кабинет пройдем, там Марии Ивановне мешать не будем, – и широко улыбнулся.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.