Реликтовая популяция. Книга 2

– Уведи!.. Вот этих.

Он не знал имён прибывших и не мог сразу определить серьёзность их ранений, поэтому на глазок указал Клоуде на детей, на трёх женщин, неспособных уже стоять, и практически на всех выродков, так как их сноровки ведения боя не знал и не хотел, чтобы они мешали тем, кто наверняка это умеет делать.

Часть выродков Гелина удержала. Свим дал ей возможность это сделать, надеясь на её правильный выбор,

– Накорми их там! – бросил он вдогонку Клоуде, приступившей к самой сложной части пути в подземелье – протискиванию сквозь лабиринт железных стержней. После этого распоряжения Свим повернулся к дочери Правителя. – А теперь вы… Гелина… Встаньте позади нас. Выделите из своих кого-нибудь вон туда, – он показал в сторону К”ньеца, уже по сути дела начавшего сражение с гуртом выродков, – на помощь. Двоих-троих. И… Успокойтесь. Малыш, будь с нею всё время рядом… Сестерций! Харан! Вы со мной! Всё!

Пока длилась сумбурная встреча вновь прибывших с Хараном, пока Свим принимал решение и занимался перестроением разумных против предполагаемого натиска енотов, те уже появились перед ними плотной передовой группой. Глаза выродков под мохнатыми бровями горели хищным огнём погони и удачным, по их представлениям, её окончанием. Языки высунуты от долгого бега.

Волна удушливого зловония ударила по противостоящим людям и путрам. Еноты довольно неуклюже, из-за возникшей между ними тесноты, вытаскивали за спинные мечи и вставали на ноги, занимая передние конечности оружием.

Свим крупно шагнул им навстречу. Остановился на самом верху лестницы, ведущей на площадку, – по ней поднимались еноты.

Меча дурб не вынимал.

Расставив широко ноги, он скрестил руки на груди и устремил свой взгляд на первую шеренгу выродков, пытаясь определить вожака – тасмеда – гурта. Но создавалось такое впечатление, что все они на одну личину, одинакового роста и одинаково озлоблены.

До передних енотов оставалось не более пяти ступеней, когда позади у Свима раздался хлюпающий звук удара мечом по живой плоти, мгновением позже родился страшный вой новой жертвы К”ньеца, смолкнувший где-то за стеной.

И тут вдруг установилась странная тишина, нарушаемая только тяжелым дыханием недавних преследователей и преследуемых, не успевших ещё отдышаться.

Свим воспользовался мгновением молчания.

– В чем дело?! – Голос его был как всегда в таких случаях неласковым и твёрдым. Шеренга енотов замерла на месте. Стало заметно, на сколько они мельче Свима – раза в три. – Почему вы напали на людей? – тем временам гремел голос Свима, его могли слышать и те выродки, которые ещё не показались в поле зрения защитников.

Вначале еноты, казалось, никак не отреагировали на его вопросы. И, чуть подождав, Свим уже хотел их повторить, но среди прибывших началось какое-то движение, вскоре вытолкнувшее перед собой, ничем не отличающегося среди других, енота.

Гурт состоял из одних самцов, тела их были укрыты в тёплую шубу, так что они не носили никакой одежды и обременяли себя только поясами с небольшими пукелями. Поэтому, вышедший вперёд енот, пожалуй, как мог заключить Свим, был, может быть, постарше многих своих соплеменников, так как на фоне жёлто-коричневого окраса его шубы просматривались седые вставки, а левое предплечье ознаменовано бугристым шрамом, не зарастающим волосяным покровом. Но в остальном он был как все еноты.

– Почему вы напали на людей? – уже к нему обратился Свим.

– Эти люди наша добыча, – тонко отозвался енот на чистом хромене – официальном языке Сампатании.

– С каких это пор люди стали добычей для путров? Разве вы не знаете, чем это грозит вам и вашему клану?

Желтые глаза выродка забегали, но Свим ничего не смог прочитать в них, оттого, как енот воспринял его слова и что ответит на его вопрос, он мог только догадываться.

Выродок, похоже, никак не воспринимал его вопросов, поскольку после значительной паузы и словно не сам, а по чьей-то подсказке извне, опять повторил фразу:

– Эти люди наша добыча! – Потом он постоял, как бы прислушиваясь к чему-то далёкому и не совсем понятному, и неуверенно, так, во всяком случае, показалось Свиму, добавил: – И она будет нашей.

– Та-ак! – Свим подёргал себя за наметившуюся бородку. – А если добычей этих людей станете вы?

Вопрос человека поставил хопперсукса в тупик. Он явно не был готов к каким-либо переговорам. У него и у гурта под его предводительством была цель, она почти достигнута, осталось всего ничего – завершить нужное, так какие могут быть переговоры, да ещё такие необычные?

Долгая гонка по следу вообще не способствует мыслительным процессам, поэтому сейчас для выродка были понятны лишь самые простые фразы, желания и действия. А разгадывать загадки в виде вопросов, поставленных кем бы то ни было, не хотелось, да и не имело значения – добыча: вот она!

Сейчас или никогда!

Что хочет от него этот дурб? Отобрать добычу его гурта? Добычу, взятую им и его согуртниками ещё позавчера? Добычу, стоившую жизни не менее трёх десятков жизней его бойцов?

– Она будет нашей! – подвывая, пролаял он и показал желтые клыки.

– А вы – нашей! – выкрикнул Свим.

Опять человек играет словами. Как они могут стать добычей кого-то? Они – целый гурт, вооруженный и готовый сражаться с любым. Это они настигли добычу, а не убегали от этого человека и других людей, трусливых, когда их мало, и беспощадных, когда они устраивают облавы…

Так как же они, целый гурт, могут стать добычей?

Мысли у тасмеда стали путаться. Стоящий перед ним человек не производил впечатления робкого.

– Ты тоже будешь добычей! – енот сделал движение шагнуть вперёд.

– Свим, поберегись! – напомнил Харан, заметив жест выродка.

Пока Свим вёл переговоры, Гелина пододвинулась к Харану ближе, её дрожь от гонки и напряжения ожидания предстоящего сражения передавалась ему.

– Кто он? – тихо спросила она, показывая кивком головы на Свима.

– Наш предводитель, – просто, без тени иронии или наигранности, объяснил Харан. – Он вытащил меня из доры арнахов…

– Ты был там? – ахнула Гелина и прикрыла рот ладонью. – Как ты выжил? Ах, отец! Такая жестокость…

– Твой отец ни при чём. А выжил… – Харан наклонился к самому уху Гелины. – Собственно жизнью я обязан не Свиму, а этому мальчику. Посмотри на него, моя любовь, внимательно и запомни его. Я ни в чем не уверен, но, возможно, это заложенный, а то и…

– Ты думаешь? – слегка отпрянула от него канила и зашептала: – Но такого не может быть, ты же знаешь. Их уже давно нет!.. Я бы знала.

– Я бы тоже.

– Да…

Гелина говорила, а глаза её изучали миловидное с правильными чертами лицо мальчика, стоящего рядом с ней. Чуть наклонив вперёд голову, он вслушивался в разговор между Свимом и выродком. На вид обычный мальчик, года на три или лет на пять, наверное, младше Грении, её названной сестры, родной дочери Гамарнака. А, может быть, и ровесник ей. Но если он заложенный, тогда что она может предполагать о его возрасте? Наверное, ничего.

Если, конечно, он и вправду заложенный…

Но этот мальчик, такой … Мальчик же!

Она повернула голову к Харану, собираясь поделиться с ним наблюдениями, но тому уже было не до неё.

– Ну что ж, – почти буднично произнёс Свим. – Будем считать, что мы не договорились. Начнём с тебя!

Медленно и словно нехотя стал он вынимать свой тяжёлый и устрашающей величины меч,

От К”ньеца опять долетел шум короткой схватки, там плоды недоговорённости умножались, и очередной енот с рассечённой головой скрылся за стеной.

Меч Свима, явившись во всей своей красе, произвёл обескураживающее впечатление на выродков, однако решимости их всё же не поубавил. Они залаяли, и передний ряд под напором всей массы гурта сделал первый несмелый шаг. Шажок. Енот же, ведший бесцельные переговоры, напротив, произвёл большой шаг назад и оказался неразличимым в самой гуще своих согуртников.

Не считая тех, кто сейчас уже пытался проникнуть на площадку со стороны, охраняемой К”ньецем и посланными ему на подмогу Гелиной женщинами, перед Свимом и его старыми и новыми друзьями столпилось не менее семидесяти или более того выродков, настроенных весьма агрессивно. Они сгрудились в жёлто грязный ковёр шевелящихся тел с вздёрнутыми вверх личинами и мечами, и производил жутковатую картину чего-то нереального.

Свим подобное перед собой видел впервые. Он непроизвольно зябко повёл плечами, чтобы разогнать холодок, возникший между лопатками.

К счастью для защитников, их позиция по сравнению с положением гурта была предпочтительнее. Можно было не сомневаться, что выродкам не удастся что-либо предпринять для использования всех бойцов широким фронтом. На площадку вела неширокая лестница, по ней в ряд могли подняться от силы пять-шесть енотов. С двух сторон лестница защищалась высокими наростами рухнувших блоков строения и земли. Через них перебраться и обойти команды Свима и Гелины, енотам вряд было возможно. А всю ширину прохода перегородили: Свим, слева от него – торн, а справа – Харан, готовые рубить сверху вниз поднимающихся снизу выродков.

Несмотря на предпочтительность своего положения, свою оборону Свим оценивал средне. Всё зависело от тактики, которую применят выродки при нападении. Их медленное осторожное приближение давало защитникам неоспоримое преимущество – они могли свободно вырубать передовые ряды один за другим. Но если гурт перестроится в колонну, и предпримет таранный удар разом всем своим количеством и всей массой обрушатся на преграду, устроенную людьми и торном, то, как бы те не были здоровее и умнее, им не сдержать потока тел, их просто выметут, растопчут. Конечно, они успеют убить первых в этом натиске, но мертвые послужат бесчувственным челом живого тарана, против которого мечи станут бесполезны.

Свим ждал команды предводителя гурта, но она не прозвучала. К его облегчению, гурт, похоже, без подсказки двинулся не организованно, валом. Выродки стеснились. Задние напирали, передние, понятно, осторожничали, вжимаясь плечами друг в друга, в таком положении они, по сути дела, оказались беззащитными перед оружием оборонявшихся, что обнаружилось незамедлительно.

Длинный меч Сестерция в его мощной руке, способной изгибаться в любую сторону, со скоростью молнии блеснул и рассёк передового енота почти пополам.

Следом вступили в дело Свим и Харан.

Первые жертвы должны были как-то сказаться на поведении гурта. Еноты могли бы отхлынуть или хотя бы замедлить натиск, перестроиться, в конце концов. Однако ни того, на другого не произошло. Недаром в их жилах текла кровь не только енотов, но и енотовидных собак.

Первые жертвы – это первая кровь…

Её терпкий запах достиг каждого и обострил чувства выродков. Кровь… Она потекла! И совсем не важно, чья это кровь. Важно, что она потекла, а запах её головокружителен. От него крепнут мышцы, наливаются силой, всё тело пронизывает пронзительное предчувствие свежего куска мяса и костей, хрустящих на зубах.

Как давно уже они живут в ожидании этого ощущения!

Бешенство одолевает нервами, мутнеет взгляд, сознанием овладевает одна мысль: вот он – враг и добыча. Еда!..

И оттого первая кровь уже туманит ум, ростки разума загоняются куда-то в хребтовую часть, ближе к хвосту, чтобы не мешали управлять вооруженными конечностями, приученными держать ножи и мечи, зубам – впиваться в плоть, языку – алкать кровь.

Кровь…

Вой десятков глоток поглотил все звуки: удары, стоны, щёлканье зубов, выкрики людей.

Гурт жаждал крови…

Вал из поверженных выродков вырос почти на высоту груди Свима в течение нескольких минтов. А если не считать разорванной накидки торна, то он и люди противостояли им пока без единой царапины. Зато кровь енотов, которой они так жаждали, стекала с мечей защитников и обрызгала их с ног до головы, смочила рукоятки, отчего ладони скользили или прилипали, создавая неудобство в управлении оружием.

Нагроможденный вал убитых или раненных енотов теперь не давал выродкам никакого преимущества. Навались они теперь даже с разгону колонной – вал остановит их, а остановившихся можно спокойно достать мечом на таком расстоянии, откуда они не смогут достать до людей.

Свиму стало казаться, что гурт, наконец, прекратит бесцельную атаку и сделает передышку. Элементарное чувство опасности такого ведения боя должно было заставить их поступить именно так, ведь они потеряли уже не менее четверти своей численности.

Дурб ошибался. Еноты не казались обескураженными первыми результатами бойни, учиненной им обороняющими площадку, их целеустремленность не изменилась, словно кто-то подталкивал их в спину и заставлял продолжать бессмысленную атаку. Они вспрыгивали на своих поверженных собратьев и с высоты вала тел пытались прыгнуть на врага и вцепиться в него зубами, коль ножи и мечи против них оказались не слишком действенным оружием. Но конец для всех был одним – мечи людей и торна с невероятной методичностью секли или прокалывали их тела, увеличивая высоту страшного барьера.

Он уже стал поглощать защитников, завалив их почти до колен.

– Два шага назад! – Прохрипел Свим, обращаясь поочередно то к Сестерцию, то к Харану, так как за диким шумом ничего не было слышно.

Он перебросил меч в левую руку, чтобы очистить ладонь правой от липкой крови и первым сделал эти шаги.

Харан разом отступил за Свимом.

Между ними и замешкавшимся торном образовалась широкая щель. Ею воспользовался Камрат прежде, чем её могли заполнить выродки, как ни торопились они это сделать.

До сих пор мальчик стоял во втором ряду построенной Свимом обороны рядом с Гелиной и терпеливо ожидал своей очереди, которой, как показывал бой, мог и не дождаться. Но кинуться между людьми и торном он решился не для того, чтобы поучаствовать в рубке.

Имея один лишь гладиус, Камрат чувствовал себя не слишком уверенно. Длинный нож, так послуживший ему, пришлось отдать кроликам за помощь, оказанную ему, когда Харан и Клоуда находились в беспамятстве, а Свим с торном улетели на шаре. Мальчику не терпелось оборужить вторую руку.

С самого начала схватки он облюбовал меч тасмеда – предводителя гурта, привлекший его внимание необычным цветом. Клинок меча показался мальчику синеватым.

Мелерон, из которого обычно изготовляли клинки, придавал им зеленовато-травчатый оттенок. Такие мечи были у всех в команде. Камрат вначале даже засомневался, не мерещится ли ему. Но когда тасмед погиб почти в самом начале от рубящего удара Свима, его меч отлетел к ногам дурба, и мальчик смог хорошо его рассмотреть. Ему не показалось, цвет клинка был необыкновенным – тускло-голубым.

Теперь, после отступления Свима; можно было видеть только кончик рукоятки из-под наваленных тел.

Все попытки Камрата до того момента подхватить меч, оставались неудачными. Толстые ноги Свима всё время находились в движении, высунуться через них мальчик не рисковал: и Свиму помешает, да и себя жалко было – наступит ещё на руку. Так что ему приходилось выжидать мгновения, чтобы без риска добыть меч, и такое мгновение наступило, когда образовался зазор между обороняющимися и чуть приотставшими енотами.

Он молниеносно выскочил перед Свимом, походя, распорол животы двум енотам, оказавшимся на свое несчастье рядом с ним, вытащил придавленный меч тасмеда и вернулся на своё место рядом с Гелиной. И всё это за время, пока торн исполнял приказ Свима – отступить на два шага назад, дабы обеспечить свободу передвижения и лишить енотов трамплина, с которого они теперь бросались на защитников.

– Малыш! – только и успел прорычать Свим, готовый встретить енотов, убитых прямо под его носом Камратом, как мальчика уже не было впереди него.

Мелькнул как невесомая тень и исчез. Свим даже головой встряхнул – не почудилось ли?

Камрат, словно не слышал окрика дурба, стоял уже за его спиной и, ни на кого не глядя, занимался обретённым трофеем. Тем более его не занимало побледневшее и вытянувшееся от удивления лицо Гелины.

Она вначале испугалась за него, посчитав его поступок опрометчивым. Меч Свима уже начал движение, чтобы опуститься на головы выродков, когда Камрат вклинился между готовым разить оружием и его предполагаемыми жертвами. В эти мгновения время для Гелины как будто остановилось, так ей, как бы то ни было, показалось, ибо на её глазах словно замерли в порыве еноты, Свим медленно подавался вперёд корпусом и разгибал вооруженную руку; пропали все звуки. Зато Камрат успел сделать задуманное. К счастью, как подумала Гелина. Всё окончилось благополучно, и теперь она внимательно рассматривала это чудо.

Она могла верить или сомневаться словам Харана о мальчике, но то, что он сейчас сотворил, могло показаться неправдоподобным, если бы она сама этого не видела. Неужели Харан прав, и это заложенный? Но ведь он мальчик. Миловидный, с виду спокойный, никаких особых примет, которыми, якобы, обладают заложенные: мечущий молнии взгляд, руки могут удлиняться и укорачиваться, способность видеть затылком…

Бред какой-то! Всё не то, всё не похоже.

Меч пришелся Камрату по руке – не слишком тяжелый и хорошей длины. Он перекинул его из руки в руку, стараясь определить, в какой из них более удобен захват. Повертел, рассматривая необычного цвета клинок, потом слегка подбросил меч, поймал, повернул рукояткой от себя, проверил гибкость… Остался вполне доволен, и равнодушно посмотрел на растущий новый вал поверженных енотов…

В избиении выродков не было ни чести, ни смысла, ни боевого азарта. Ко всем этим трём безрадостным выводам Свим пришел уже после нескольких удачных движений меча.

Вот они убили два десятка енотов. Ну и что? Они же лезут как в мясорубку – безостановочно и бездумно – и умирают.

Ради чего? Или кого?

Что-то было не так. Что-то не слышал Свим о гуртах самоубийцах. На месте енотов иные выродки уже давно бы прекратили это бессмысленное самоуничтожение. Но здесь так оно и происходит. Да и как же назвать тактику енотов, если не самоубийством? Ещё прауза такой сечи, и они все падут под ноги защитников.

Впрочем, гараны ведь так же бессмысленно пытались их атаковать, пока не удалось всех их убить… Но то гараны, полудикие твари, практически потерявшие разум. Но сейчас атакуют и глупо умирают неизвестно за что разумные.

Да, что-то не так…

– Харан!.. Как думаешь… – Прокричал Свим, не поворачивая головы. Дыхание у него сбивалось, – Они что, решили… – он сделал выпад мечом навстречу прыгнувшему на него выродка, – все умереть?

– Дора или… – Харан тоже кричал и отбивался. – или визинги. Гонят их… за Гелиной.

– Должно быть, так, – Свим на мгновение оглянулся на столпившихся за его спиной пришлых, хрипло скомандовал: – Отступите назад! На два-три шага. Назад! И мы тоже отходим! – добавил он, обращаясь уже к Харану и Сестерцию.

Еноты преодолевали сдвоенный вал из согуртников, давая отступившей защите краткую передышку. Она была необходима Свиму не только для физического отдыха.

– Камрат! – позвал он мальчика. – Полезай опять наверх стены. Посмотри внимательнее, нет ли где невдалеке каких-либо людей. Они могут и прятаться. Понял? Давай малыш! – Свим отбил неуклюжую атаку ошалелого выродка. – Пусть тебе помогут пришедшие сегодня. Попроси у них сам… – и он опустил меч на голову, не успокоившегося енота.

Камрат стал пробираться через плотные рады незнакомых ему людей и выродков. Призыв Свима помочь мальчику услышали все и также все наперебой стали предлагать свои услуги. Они уже отдышались, пришли в себя и были готовы послужить общему делу отражения нападения недавних своих преследователей, хотя бы таким образом.

Пока мужчины и торн отбивались от наседающего на руины гурта, за их спинами женщины, да и путры с ними, начинали жить новыми реалиями и страстями. Шум схватки не мешал горячо обсуждать внезапное спасение из, казалось бы, безвыходного положения; на устах повисла невероятная встреча с Хараном; восхищались мужественностью и монументальностью Свима.

Иные уже ощущали боль утраченного…

Глава 2

После загадочного исчезновения Харана безутешная в горе Гелина во всём обвинила своего приёмного отца – гита, Правителя бандеки, главу Великого Кугурума, слугу Правдивого Сената и прочая – Гунака Гделина Гамарнака.

Гунак, крупный, с жестковатым лицом человек, чуть наклонив с лёгким налётом седины голову, выслушал до конца её сбивчивые, прерываемые слезами, претензии, свёл густые брови и, угрюмо глядя ей в лицо, спросил:

– Это всё?

Она вспыхнула негодованием и продолжила изливать на него свои упрёки, на сей раз её хватило ненадолго.

Гунак хмыкнул.

– Теперь, вижу, всё… Я так и думал. Мне сейчас, Гелина, не до твоих капризов. Поэтому поживи-ка ты в своём городском хабулине. Подальше от меня будешь, к тому же тебе пора привыкать жить в своём доме. А кугурум тебе противопоказан!.. Вот теперь и у меня всё! Я пришлю Никилена, он распорядится. Да, можешь взять с собой за одно и Грению…

Никилен, устроитель родового хабулина Гамарнаков, появился так скоро, словно стоял под дверью. Невысокого роста, лет двухсот от роду, он не отличался многословием. Его хватило, чтобы кротко посмотреть на Гелину и спросить:

– Что прикажешь взять с собой, канила?..

Вначале Гелине казалось, что приёмный отец не только лишил всех надежд на встречу с Хараном, но и унизил её, выселив из здания кугурума в другую часть столицы, почти к самой защитной стене, опоясавшей его.

Однако уже через несколько дней она и думать позабыла о своём, так называемом, унижении. Её хабулин, выделенный городом как не имеющей своего жилья приемной дочери правителя бандеки, хотя и был не слишком велик и не имел разветвленных подземелий, но он ей понравился. Ни внутренним убранством, поскольку здесь, так же, как и в здании кугурума, у неё было всё необходимое для жизни и увеселений, ни уютом скромных по величине комнат, а тем, что в этом доме единоличной хозяйкой была она, и никто другой не мог указать ей на что-либо. Каждая вещь здесь принадлежала ей и только ей. Под её рукой находился свой устроитель хабулина, своя охрана, свои слуги-путры.

На следующий день после переезда канилы Правителя ауны – жёны и канилы – приёмные дочери многоимённых и родные их дочери заполнили досуг Гелины сполна, находя времяпрепровождение в её хабулине более приятным, чем у себя дома, где им совершенно не с кем было обсудить самые важные и животрепещущие новости, сплетни и слухи.

А уж как была довольна Грения, родная дочь Правителя! Она вырвалась из-под постоянного присмотра всевидящего ока отца. Так ей казалось, поскольку Гамарнак занимался куда более серьёзными делами, чтобы не спускать глаз с дочери. Но девочка каждый день видела его, ей приходилось рассказывать ему о своей учёбе и поведении, то есть о скучных вещах, оттого и тяготилась повседневным его участием в своей жизни.

Грении едва исполнилось восемнадцать лет, и её еще не слишком обременяли учёбой или какими-либо обязанностями. Нянек в доме Гелины, в лице тех же аун и канил, хватало с лихвой, зато её тут окружали подружки-ровесницы, отпрыски многоимённых семей. Так что Грении у Гелины жилось привольно и весело.

Вскоре у Гелины появился и новый телохранитель, назначенный приёмным отцом. Видимо, памятуя о Харане, Гунак выбрал здоровяка, который внешней красотой не блистал, также как и умом, с виду был неуклюжим и застенчивым, а его профессиональные данные Гелину не заинтересовали. Поэтому она сразу распорядилась охранять её так, чтобы ей его никогда не видеть. Пусть это он устраивает по своему усмотрению, а ещё лучше будет, если он не станет торчать всё время рядом с ней, а заодно займётся организацией общей охраны хабулина, так как приносимые в дом новости и слухи с каждым днём становились тревожнее.

Впрочем, она распорядилась и позабыла и о телохранителе, и об охране, было не до них.

«И что её держало в здании кугурума?» – теперь часто приходило ей в голову. Вечная суета, какие-то дурацки-скучные приёмы представителей других городов и бандек, толпы дурбов, тескомовцев, горожан, и каждый пялит на неё глаза…

Фу! То ли дело жить в своём хабулине!

В день переворота, а точнее захвата власти в столице Тескомом Гелина проснулась поздно. Встала вялой. Вчера она поссорилась со своей ближайшей подругой Жаристой из-за какой-то чепухи. За время сна настроение не улучшилось, напротив, хотелось капризничать, кому-то на что-то пожаловаться.

Машинально глянув на себя в зеркало, не увидела любимую свою служанку – хопперсукса Р”янусту.

Прилежная, ласковая, готовая исполнить любую волю Гелины, она всегда к моменту пробуждения своей госпожи находилась где-то рядом. Держалась скромно, незаметно, но так, чтобы быть всегда на виду у канилы, если той вдруг захочется её увидеть или дать какое-нибудь указание. Чаще всего тонкая фигурка хопперсукса отражалась в зеркале – громадном сооружении, занимавшим почти всю стену комнаты-спальни.