Жена чайного плантатора

– А теперь, – сказала Гвен, указывая на два больших чана рядом с раковинами, – мне нужна миска теплой воды и кусок ткани.

Кухонные мальчики молча уставились на нее. Она повторила свою просьбу, добавив «пожалуйста». Никто не сдвинулся с места. Гвен размышляла, что ей предпринять, когда на кухню вошел аппу. Она улыбнулась, думая, что от него-то добьется толку; все-таки он регулярно желал ей доброй ночи и был очень мил на их собрании. Одного взгляда на лицо повара хватило, чтобы понять: он крайне недоволен.

– Что это?

– Я хочу, чтобы они принесли воды и я могла промыть рану этого человека, – объяснила Гвен.

Аппу оскалил зубы и издал сквозь них какой-то странный свистящий звук.

– Вы не можете.

У Гвен поползли мурашки по коже.

– Как это – я не могу? Я хозяйка Хупера и требую, чтобы вы заставили их выполнить мою просьбу.

Повар сперва как будто не хотел уступать, но потом, казалось, вспомнил свое место, повернулся к кухонным кули и, хмуро пробурчав что-то, указал на раковину. Мальчик куда-то убежал и через минуту вернулся с миской воды и обрывками муслина. Гвен убедилась, что Лоуренс не ошибся в своих оценках. Некоторые из слуг действительно слишком долго были предоставлены самим себе.

Гвен окунула кусок ткани в воду и стала промывать рану. Она занималась этим столько времени, сколько смог вынести несчастный.

– У этого мужчины инфицирована нога, – сказала она. – Без лечения он может ее потерять.

Аппу пожал плечами, и она увидела в его глазах молчаливый протест.

– Работники с полей и фабрики не должны заходить в дом.

– Вы знаете, что с ним случилось? – спросила Гвен.

– Гвоздь, леди.

– Где йод? – (Кухонный мальчик посмотрел на аппу, а тот снова пожал плечами.) – Йод, я говорю, да поживее! – приказала Гвен; напряжение узлом завязалось у нее между лопатками. Повар подошел к настенному шкафчику и вынул оттуда маленький пузырек. Гвен видела, что он буквально пышет едва скрываемым возмущением. «Мне дела нет, что там думает повар, – сказала она себе. – Главное – помочь этому бедняге». – И бинты, – добавила Гвен.

Повар достал моток бинта, передал его вместе с йодом мальчику, а тот – хозяйке.

– Он сам себя поранил, леди, – сказал повар. – Очень ленивый человек. Делает проблемы.

– Мне все равно. И пока вы здесь, дайте ему мешок риса. У него есть семья?

– Шесть детей, леди.

– Тогда дайте ему два мешка риса.

Повар открыл было рот, чтобы возразить, но, видимо, передумал, пожал плечами и приказал кухонному кули принести рис.

Закончив перевязку, Гвен под неодобрительными взглядами аппу и кухонных кули помогла своему пациенту подняться. Нелегко было протащить бедолагу через дверь, и помощь ей не помешала бы. Тем не менее она не стала просить. Совместными усилиями им удалось наконец покинуть дом, и они направились в сторону больших деревьев. Гвен слышала, что на кухне поднялась суматоха, однако высоко подняла голову и гордо зашагала по плотно утоптанной дорожке между деревьями. Мужчина опирался на ее руку и скакал на одной ноге. Когда он попытался освободиться от нее и поставить перевязанную ногу на землю, Гвен покачала головой.

Деревья густо росли вдоль дорожки, пересеченной множеством узловатых корней. Гвен приходилось не только волочить на себе мужчину, цеплявшегося за ее руку, но еще и отбиваться другой рукой от мириад насекомых. Они прошли, вероятно, всего полмили в водянисто-зеленом сумраке, на котором подвижными заплатками сияли пятна пробивавшегося сквозь листву света; сильно пахло зеленью, землей и перегноем. Продвигались они так медленно, что Гвен перестала понимать, какое расстояние пройдено.

Через некоторое время лес поредел, они вышли на поляну, и Гвен услышала крики детей. Дальше вдоль грязной дорожки стояло около дюжины деревянных хижин с жестяными крышами, соединенных одна с другой наподобие длинной крытой террасы. Среди деревьев виднелись другие такие же ряды хижин с крышами, крытыми жестью или пальмовыми листьями, они тянулись во все стороны. Вонь от нужников поднималась до небес. На веревках сушились яркие сари – красные, зеленые, фиолетовые. Подхваченный ветром мусор порхал над утоптанной землей. Несколько стариков в одних набедренных повязках сидели, скрестив ноги, перед своими лачугами и курили дурной табак, вокруг них ходили и что-то клевали тощие куры.

Из одной хижины вышла женщина. Увидев Гвен, она громко крикнула что-то мужчине и позвала к себе троих детей. Остальные собрались вокруг Гвен, возбужденно болтая и указывая на разные части ее одежды. Один, что посмелее, даже отважился прикоснуться к ее юбке.

– Привет, – сказала Гвен и протянула руку, однако малыш отступил, будто вдруг оробев.

Она сделала в уме заметку: в следующий раз нужно захватить с собой конфет.

Дети были все как один – с темной блестящей кожей, черными курчавыми волосами, худющие и с большими животами. Они смотрели на нее прекрасными карими глазами, не похожими на глаза маленьких детей. Один или двое выглядели нездоровыми, и все явно недоедали.

– Это ваши дети? – спросила Гвен своего спутника.

Не понимая ее, он пожал плечами.

Внимание Гвен привлекла крупная птица, искавшая в земле червяков и насекомых. Пока она наблюдала за ней, окликавшая мужчину женщина подошла и поклонилась, не поднимая глаз. Волосы у нее были разделены на прямой пробор, нос с широкими ноздрями, ярко выраженные скулы и длинные мочки ушей. Мужчина передал ей два мешка риса. Женщина взяла их и на этот раз взглянула на Гвен с каким-то непостижимым выражением в глазах – то ли неприязни, то ли страха. Возможно, это была даже жалость, а если так, то понять ее было гораздо труднее: женщина не имела почти ничего, а у Гвен было все. Даже из украшений у тамилки на шее висели одни только бусы из каких-то высушенных красных ягод. Женщина снова поклонилась, потом отодвинула в сторону рваную занавеску, закрывавшую вход в лачугу, и скрылась внутри. Каждая хижина была размером примерно десять на двенадцать футов, меньше обувной кладовки в доме Лоуренса, и, наверное, по ночам там было холодно.

Небо мгновенно стал красным. Гвен услышала стрекот кузнечиков, а со стороны озера раздался лягушачий хор. Она отпустила руку мужчины и сделала шаг в сторону, потом развернулась и побежала обратно к деревьям – ночь, как всегда на Цейлоне, наступала внезапно и решительно.

Дорожка потонула во тьме, высокий полог деревьев перекрывал скудный свет уходящего дня. Гвен задрожала от испуга. Лес был полон звуков: шорохи, треск, топот, тяжелое сопение. Лоуренс говорил, что тут водятся дикие кабаны и они иногда нападают на людей. Она в страхе думала: кто еще там может быть? Вероятно, олени, наверняка змеи. Древесные змеи, травяные. Это не так уж страшно. А как насчет кобры с раздувающимся капюшоном? Гвен ускорила шаг. Лоуренс предупреждал ее, а она не послушалась. О чем она только думала? Ей стало трудно дышать в удушающей тьме, а дорожка совсем растворилась во мраке. Нужно было искать путь на ощупь. Зацепившись ногой за стелющуюся по земле лиану, Гвен споткнулась и оцарапала руку и лоб о шершавый ствол какого-то дерева.

Сердце у нее уже выпрыгивало из груди, когда она увидела сквозь заросли мерцающие огни дома, и, только выйдя наконец из-под сени деревьев и ступив на двор, она задышала свободнее.

Но тут раздался повелительный оклик. И это был не ночной сторож.

Проклятье, подумала Гвен, распознав шотландский акцент. Именно он, не кто-нибудь. А она-то хотела произвести хорошее впечатление.

– Это я, Гвендолин! – крикнула она, пересекла двор и, подойдя к управляющему, повернулась лицом к свету.

– Какого дьявола вы там делали, в темноте среди деревьев?

– Простите, мистер Макгрегор.

– Вы, может быть, отвечаете за дом, но, думаю, вам известно, что все происходящее в поместье – это мое дело. Вам, миссис Хупер, совершенно нечего делать рядом с рабочими линиями. Я так понимаю, вы именно оттуда возвращаетесь?

Уязвленная такой несправедливостью, Гвен заговорила:

– Я всего лишь пыталась помочь.

Она посмотрела на его щеки, испещренные красными жилками лопнувших сосудов. Это был мужчина, напоминавший быка, с редеющими на висках рыжеватыми волосами и широченной шеей, плавно переходящей в челюсти. У него были песочного цвета усы, тонкие губы и голубые глаза стального оттенка. Макгрегор довольно грубо схватил Гвен за ободранное предплечье.

– Вы делаете мне больно, – сказала она. – Я была бы вам признательна, если бы вы убрали свою руку, мистер Макгрегор.

Он бросил на нее недовольный взгляд:

– Ваш муж узнает об этом, миссис Хупер.

– Вы совершенно правы, – отрезала Гвен с уверенностью, которой на самом деле не испытывала. – Он узнает.

И тут, к огромному ее облегчению, из дома вышел Лоуренс. Он улыбнулся, однако на несколько мгновений они молча сцепились с Макгрегором напряженными взглядами. Этот момент прошел, и Лоуренс протянул Гвен руку:

– Давай-ка приведем тебя в порядок. – Гвен чувствовала себя потрясенной, но слабо улыбнулась и взяла его руку, а Лоуренс повернулся к Макгрегору. – Ладно, Ник, ничего плохого не случилось. Гвен скоро ко всему привыкнет. – (Макгрегор, казалось, готов был взорваться, но смолчал.) – Она здесь еще новичок. Мы должны делать скидку на это. – Лоуренс обнял Гвен одной рукой. – Давай прислонись ко мне.

Пробежка опрометью по темному лесу заставила Гвен почувствовать свою уязвимость, и она поняла, что поставила Макгрегора в неудобное положение на глазах у Лоуренса. Что-то в этом человеке настораживало ее, хотя дело было не только в нем. Нищета, которую она увидела в рабочих линиях, тоже ее встревожила. И, не чувствуя себя так уютно рядом с Лоуренсом, как до инцидента в спальне, Гвен все же очень радовалась, что на плече у нее лежит его крепкая рука, и надеялась, что ей представится шанс обсудить произошедшее между ними.

На следующее утро, набросав новый план по организации уборки в доме и потратив больше двух часов на попытки разобраться со счетами, Гвен задвинула все это в дальний угол сознания. Так же легко отмахнуться от мыслей о вчерашней стычке с Макгрегором было сложнее, тем более что ей нужна была его помощь с поиском садовников.

Гвен принялась обдумывать конструкцию увитой зеленью беседки. «Может, посадить жасмин, а его побеги зацепить за ажурные металлические решетки», – подумала она, выходя из дому через французское окно.

Озеро блестело под ярко-голубым небом, синевой отражавшимся в зеркале воды, по которой, подсвеченная солнцем, бежала серебристая рябь с мелкими зелеными крапинками. Гвен прошла мимо дерева жакаранда и уловила в воздухе какой-то незнакомый цветочный запах. Пара сорок вспорхнула с лужайки, заросшей травой более жесткой, чем в Англии, но тем не менее ухоженной и аккуратно подстриженной. Гвен хотелось внести в устройство сада что-то свое, но в то же время неприятно было огорчать старого садовника-тамила, который относился к лужайкам и цветочным клумбам как к собственным. Она посоветуется с Лоуренсом о том, где лучше разбить кухонный огород, а пока подыщет подходящее место для своей беседки.

Боббинс и Спью, как обычно, вертелись у нее под ногами. Она с силой бросила им мяч, и он исчез в кустах, рядом с которыми сороки искали червяков.

– Там, – сказала Гвен. – Ищите!

Спью был отважный пес и пробирался всюду, куда бы ни залетел мяч. Гвен смотрела, как он ползком протискивается в лаз, который вел в неухоженную часть сада.

Она была раздражена. Утром пошла искать Лоуренса и столкнулась с Навиной, которая сказала ей, что только что оставила записку на ее туалетном столике – записку от хозяина.

Разорвав конверт, Гвен прочла написанное быстрым почерком Лоуренса сообщение, что она не увидит его в ближайшие два дня. Поговорить им так и не удалось. Теперь он уехал в Коломбо встречать Фрэн и еще, как мировой и неофициальный полицейский судья, должен сдать дело в суд в Хаттоне. В одной деревне разгорелся конфликт, ему пришлось утихомиривать местных жителей и решать, кто виноват.

Гвен охватил новый приступ тоски по дому. Она отругала себя, но невольно испытала раздражение: ну почему он не сказал ей об отъезде сам, почему не поинтересовался, не хочет ли она составить ему компанию? Хотя Лоуренс обмолвился, что муссон запаздывает и в Коломбо сейчас чертовски жарко. По крайней мере, здесь, в горах центральной части округа Дикойя, сохранялась относительная прохлада, и Гвен, собиравшаяся провести остаток дня вне дома, радовалась этому.

Когда она кликнула Спью, ей снова пришел на ум мистер Равасингхе. Она поняла, что уже несколько раз невольно в разных ситуациях вспоминала их встречу. Он часто оказывался в поле ее размышлений, и она ощущала намек на то, что ее интерес к нему вызван чем-то более важным, чем его орехово-коричневая кожа, длинные волнистые волосы или блестящие темные глаза.

Спаниель не появлялся.

Боббинс рылась в земле, выставив вверх зад, ровно в том месте, где исчез погнавшийся за мячом Спью, рядом с клумбой, где росли антуриумы с сердцевидными листьями и персиковыми цветами, которые Гвен заметила в первое утро по приезде. Она подошла к собаке и погладила ее.

– Куда он пропал, а, Боббинс?

Гвен услышала лай и заглянула в лаз под сенью большого дерева, однако там было темно, ничего толком не разглядеть. Она потянула за побег какого-то ползучего растения. Он отодвинулся на удивление легко, и когда она убрала в сторону и другие ветки, то обнаружила нечто вроде заросшего растительностью туннеля между деревьями. Туннель должен куда-то вести. Гвен как могла расчистила вход и кое-как протиснулась в него, оцарапав предплечье о какие-то злющие шипы, но, оказавшись внутри, смогла встать почти в полный рост.

– Спью, я иду за тобой! – крикнула она.

Туннель изогнулся и привел ее к поросшим мхом ступеням, которые вели куда-то вниз. Гвен оглянулась на свет, лившийся от входа. Тут достаточно безопасно, решила она, хотя могут быть змеи. Она замерла на месте и оглядела землю вокруг себя – никакого движения, дуновения ветра сюда не проникали, так что ни один листок не шевелился.

Гвен двинулась дальше, слыша только собственные шаги, комариный писк и дыхание Боббинс.

Спустившись по скользким ступеням, она оказалась на маленькой полянке, которая когда-то наверняка была большего размера. Кусты и ползучие растения так разрослись здесь, что не захваченной ими осталась только каменная плита, положенная на два пня, куда Гвен и села. Почти как в лесном логове, которое они с Фрэн детьми устраивали для себя в Оул-Три. Свет тут был тусклый, звуки окружающего мира заглушали деревья. Обстановка вполне умиротворяющая. Боббинс тихо улеглась у ее ног. Гвен принюхалась и уловила аромат жимолости и еще горьковатый запах листвы.

Тишину нарушил Спью, проползший сквозь заросли на полянку, его розовый нос был испачкан землей, в зубах пес что-то держал.

– Брось это, Спью! – приказала Гвен; собака зарычала и не послушалась. – Иди сюда, непослушный ты пес, и брось это!

Спью стоял на месте.

Гвен встала, поймала его за ошейник и взялась за конец торчавшей у него из пасти штуки. Потянув за него, она поняла, что это часть деревянной игрушки. «Лодочка, – подумала Гвен, – лодочка без паруса».

Пес перестал упираться, вильнул хвостом и бросил свою добычу к ногам хозяйки.

– Интересно, кому она принадлежала? – вслух проговорила Гвен и улыбнулась собакам. – Вас спрашивать бессмысленно, верно?

Оба спаниеля пошли туда, откуда вылез Спью. Гвен двинулась за ними, размышляя, что, если расчистить это место, тут можно прекрасно разместить ее беседку, и, чтобы получше осмотреться, потянула за ветку, усыпанную какими-то ягодами. Потом стала разгребать ползучие растения, обламывать сучки и сухие ветки. Надо бы вооружиться секатором да надеть садовые перчатки.

Гвен села на пятки. Руки горели от уколов о шипы и царапин, и она уже была готова сдаться, решив, что вернется сюда позже с необходимым инвентарем. Но тут Спью опять принялся рыть землю, а потом залаял. Гвен уловила в его лае нотку собачьего восторга – пес что-то нашел. Она отвела в сторону еще один слой нависавшей над землей листвы, наклонилась посмотреть и увидела стоявший вертикально и немного завалившийся влево покрытый мхом плоский камень. Перед ним виднелся осевший земляной холмик, поросший бледными лесными цветами. Гвен вдохнула влажный лесной воздух и застыла в нерешительности. Похоже, это маленькая могила. Она огляделась и вдруг услышала какое-то шебуршание в листве, потом, не в силах сдержать любопытство, стала соскребать с камня мох, обломав при этом ноготь.

Покончив с этим, Гвен обвела указательным пальцем буквы. Там было выгравировано только имя: «ТОМАС БЕНДЖАМИН», и больше ничего. Ни даты, ни объяснения, кто он такой. Может, брат Лоуренса? Или ребенок кого-то из родственников, хотя Лоуренс не упоминал ни о каких умерших детях. Кроме как спросить у него, другого способа узнать, почему Томас Бенджамин упрятан в это недоступное место, а не похоронен, как полагается, на кладбище при церкви, не было. А тот факт, что Лоуренс ни разу не обмолвился ни о чем подобном, вызвал у Гвен опасение, что ее муж, вероятно, не обрадуется, узнав, что она нашла эту могилу.

Глава 5

Через два дня, услышав звук подъезжающей машины Лоуренса, Гвен, несмотря на легкую тревогу, испытала приятное ощущение от предвкушения встречи. День был прохладный, туманный, и она снова занималась домашними счетами. Они не сходились, и она никак не могла разобраться, в чем дело. Бросив возиться с ними, она договорилась, чтобы дхоби передали, что она хочет завтра его видеть. Помимо этого, Гвен ничего больше не успела – она не закончила обход сада, и озеро оставалось скрытым за пеленой тумана, что вызывало досаду.

Гвен накинула на плечи широкий шарф с бахромой, чтобы скрыть царапины на руках, и побежала по коридору к входной двери.

Фрэн вылезала из «даймлера» с широчайшей улыбкой на лице. Гвен кинулась к ней и крепко-крепко обняла. Потом отстранилась, чтобы получше рассмотреть кузину:

– Боже, Фрэн, какая же ты!

Сорвав с головы желтую шляпку в форме колокольчика, украшенную красным фетровым цветком, Фрэн закружилась, указывая на свою прическу:

– Как тебе?

Ее каштановые волосы были подстрижены в еще более короткий боб, чем раньше, но с длинной челкой. При солнечном свете более светлые пряди отливали золотом. Глаза она подвела черной тушью, а губы накрасила ярко-красной помадой, из-под челки искристо сверкали голубые глаза.

Фрэн засмеялась и еще раз обернулась вокруг себя.

Вращение продемонстрировало ее точеную фигурку, которую свободно облегало платье из тонкого муслина без рукава. Кружевная кайма на подоле и нитка черных бус до пояса довершали ее туалет. Перчатки, закрывавшие руки чуть выше локтя, прекрасно подходили к желтому платью и шляпке.

– Тут довольно прохладно, – сказала она. – Я думала, будет жара.

– У меня много теплых шалей, ты сможешь их взять. С приходом муссона станет еще немного прохладнее. Говорят, это случится со дня на день. Как там в Коломбо?

– Мерзко. Чертовски влажно. И все такие сердитые. Но что за прекрасная поездка. Я никогда не видела ничего подобного. Мы забрались вверх, наверное, футов на тысячу. А что за виды с этих железных мостов!

– Виды прелестные, но у меня от них разболелась голова, – сказала Гвен и повернулась к мужу. – На какой мы здесь высоте, Лоуренс?

– Привет, дорогая. – Его счастливой улыбки и очевидного удовольствия при виде ее хватило, чтобы мигом стереть из памяти воспоминания об их последней встрече в постели. Лоуренс немного помолчал, а потом наклонился к дверце машины, чтобы помочь выбраться наружу другой женщине, сидевшей спереди. – А ответ на твой вопрос, – сказал он, выпрямляясь, – около пяти тысяч футов.

– Это его сестра, – шепнула Фрэн и скривилась. – Она уже была в Коломбо, остановилась в отеле «Галле-Фейс». Мы забрали ее. Она со мной едва ли парой слов перемолвилась за всю поездку.

Высокая женщина, стоявшая с другой стороны машины, откинула голову и рассмеялась чему-то сказанному Лоуренсом.

– Гвендолин! – окликнул он жену. – Поздоровайся с моей любимой сестрой Верити.

Они вдвоем подошли к Гвен, и Верити протянула ей руку. У сестры Лоуренса были темно-карие глаза и такая же ямочка на подбородке, как у брата, лицо вытянутое, желтоватое. Гвен невольно подумала, что фамильные черты Хуперов женщинам идут гораздо меньше, чем мужчинам. Когда Верити наклонилась и поцеловала Гвен в щеку, от нее пахнуло немытым телом.

– Откуда эти царапины? – спросил Лоуренс и прикоснулся к руке Гвен.

Она улыбнулась:

– Задела за дерево. Ты меня знаешь.

– Милая Гвендолин, я так хотела познакомиться с тобой! Лоуренс рассказал мне все. – (Гвен снова улыбнулась. Она знала о близости мужа с сестрой, но искренне надеялась, что он не стал рассказывать ей все.) – Мне так жаль, что я пропустила вашу свадьбу. Это непростительно, знаю, но я застряла в чернейшей Африке. – Верити коротко рассмеялась, выпятила свои тонкие губы и повернулась к Лоуренсу. – Я буду в своей старой комнате?

Он с улыбкой взял ее за руку:

– А где же еще?

Она дважды чмокнула его в щеку:

– Мой дорогой, дорогой брат, как я по тебе скучала! – (И они, взявшись за руки, поднялись по ступенькам в дом.) – О, Гвендолин! – обернувшись, окликнула ее Верити. – Пусть кто-нибудь из слуг принесет наверх мою сумку. Сундук привезут только завтра.

– Конечно, – сказала Гвен, глядя им вслед.

Сундук. Сколько же времени собирается провести здесь сестра Лоуренса? Фрэн следила за выражением лица Гвен.

– Все в порядке?

– Абсолютно прекрасно, – с улыбкой ответила Гвен, а про себя подумала: «Ну, будет прекрасно». – Но я так рада, что ты наконец здесь.

– Я хочу услышать обо всем, – сказала Фрэн и подтолкнула Гвен локтем. – Я имею в виду все.

Они обе засмеялись.

На следующее утро Гвен встала рано, чтобы успеть поймать Лоуренса за завтраком. Полная радостного ожидания, что удивит его и наконец получит возможность поговорить, она с улыбкой распахнула дверь столовой.

– Ох! – вырвалось у нее при виде Верити, с аппетитом уплетавшей кеджери; от запаха рыбы у Гвен скрутило живот.

– Дорогая, – сказала та и похлопала по сиденью соседнего с ней стула. – Лоуренс только что ушел, но это к лучшему: мы проведем вместе утро и получше узнаем друг друга.

– Это будет мило. Ты хорошо спала?

– Не так чтобы очень, но я сплю хуже всех на свете. Хотя, как я вижу, того же не скажешь о твоей кузине Фрэн.

Гвен засмеялась, но заметила темные круги под глазами Верити, которые вчера не были так видны.

– Верно, – сказала она. – Фрэн любит понежиться в постели.

– Думаю, утренняя прогулка доставит нам удовольствие. Что скажешь?

– Мне нужно встретиться с дхоби в половине двенадцатого. Кажется, пара лучших рубашек Лоуренса не вернулась из стирки.

– О, у нас до этого уйма времени, дорогая. Так ты пойдешь? Я очень расстроюсь, если ты откажешься.

Гвен взглянула на Верити. Сестра Лоуренса не была непривлекательной, но ее лицу не хватало теплоты; вероятно, виной тому были залегшие между бровями морщины. Должно быть, она сама понимала это, потому как то и дело намеренно приподнимала брови, чтобы разгладить кожу. От этого глаза ее делались круглыми и она становилась немного похожей на сову. Но если не брать в расчет круги под глазами, сегодня Верити выглядела свежее, не такой желтой. «Горный воздух должен пойти ей на пользу», – подумала Гвен и ответила:

– Хорошо. Нельзя допустить, чтобы ты расстраивалась. Но я пойду только при условии, что вернусь вовремя и встречусь с дхоби перед обедом. И мне нужно переобуться.

– Обещаю. А теперь подойди сюда и сядь. Кеджери божествен. Или попробуй буйволиный творог с джаггери. Этот сироп добывают из дерева китхул.

– Я знаю.

– Конечно знаешь.

Гвен посмотрела на миску с творогом. Он был похож на комковатые сливки, политые коричневой патокой.

– Не сегодня. Мне хватит тоста.

– Ну, неудивительно, что ты такая худенькая, если это все, что ты ешь.

Гвен улыбнулась, но немного напряглась, потому что ее золовка начала довольно нервно барабанить пальцами по столу. Она вообще не планировала посвящать утро прогулке, особенно притом, что сразу после обеда они собирались все вместе поехать в Нувара-Элию, а чемодан еще не собран.

Вернувшись в свою комнату, чтобы надеть прогулочные туфли, Гвен застала там занятую уборкой Навину.

– Вы пойдете гулять с сестрой, леди?

– Да.

Мгновение казалось, будто Навина собирается что-то сказать, но этого не произошло, сингалка молча подала Гвен обувь.

Выйдя на утреннее солнышко, Гвен ощутила больший энтузиазм относительно прогулки. Утро стояло великолепное и все еще прохладное, хотя туман быстро таял. Видно было вдаль на многие мили, на небе – только редкие облачка. В зарослях деревьев пели птицы, а воздух был напоен сладким ароматом.