bannerbanner
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
4 из 13

– Разговор был интересный, сын мой?

– Я ввел его в заблуждение, если ты это имеешь в виду. Он заподозрил, что кто-то предупредил нас о его приезде, но, когда я уходил, он был убежден, что его приезд стал для нас сюрпризом. Подозрения возникли, когда он узнал, что мы плывем в Тарс. Я «проговорился», что в конце апреля мы обычно выводим все корабли из доков, чтобы проверить их и потренировать экипажи. «Какая удача! – сказал я. – Мы можем сразу ехать, нам не нужно тратить уйму времени на починку кораблей».

«А ему нет еще и шести лет, – подумал Сосиген. – Этого ребенка благословили все боги Египта».

– Мне не нравится слово «мы», – нахмурилась мать.

Радость на лице погасла.

– Мама! Ты не можешь! Я поеду с тобой, я непременно поеду с тобой!

– Кто-то должен править в мое отсутствие, Цезарион.

– Но не я! Я еще слишком юн!

– Ты достаточно взрослый, и хватит об этом. В Тарс ты не поедешь.

Этот приговор уязвил пятилетнего мальчика. Такую обиду может почувствовать только ребенок, когда ему не разрешают изведать что-то новое и очень желанное. Он разревелся, и мать подошла, чтобы успокоить его, но он сильно оттолкнул ее, так что она пошатнулась, и выбежал из комнаты.

– Он переживет это, – спокойно сказала Клеопатра, – ведь он сильный.

«Но не без потерь», – подумала Таха, которая увидела другого Цезариона, обиженного, лишенного отца, одинокого. Он – Цезарь, не Клеопатра, и она не понимает его. Он хотел в Тарс не для того, чтобы ходить перед всеми с важным видом как царь. Он хотел увидеть новые места, хоть ненадолго вырваться из тесного мирка, в котором живет.


Два дня спустя царский флот собрался в Большой гавани. Гигантская баржа «Филопатор» была пришвартована к пристани в небольшом рукаве, называемом Царской гаванью.

– О боги! – воскликнул Деллий, увидев ее. – Неужели в Египте все бо́льших размеров, чем в остальном мире?

– Нам нравится так думать, – ответил Цезарион, который по причинам, известным только ему, повсюду следовал за Деллием.

– Это же баржа! Она утонет, если волны раскачают ее.

– Это корабль, а не баржа, – поправил Цезарион. – У корабля есть киль, а у баржи его нет, – продолжал он, подражая школьному учителю. – Киль «Филопатора» был вырублен из огромного цельного ливанского кедра – мы тогда владели Сирией. «Филопатор» правильно построен, с кильсоном, бортовыми килями и плоскодонным корпусом. На нижней палубе есть несколько комнат. И посмотри: оба ряда весел в выносных уключинах. Высота мачты сто футов. Капитан Агафокл приказал держать на борту треугольный парус на случай сильного ветра. Видишь фигуру на носу? Это сам Филопатор. Он идет впереди.

– Ты много знаешь, – сказал Деллий, который ничего не понимал в кораблях, даже после этого урока.

– Наш флот доходит до Индии и острова Тапробана. Мама обещала мне, что, когда я стану старше, она возьмет меня в Аравийский залив посмотреть, как корабли спускают на воду. Как я хотел бы поплыть с ними!

Вдруг мальчик напрягся, готовый рвануться с места.

– Моя няня идет! Отвратительно иметь няню!

И он убежал, чтобы улизнуть от бедной женщины, не справлявшейся со своим подопечным.

Вскоре после этого пришел слуга за Квинтом Деллием. Пора подниматься на борт, но не на борт «Филопатора». Деллий не знал, радоваться этому или огорчаться: корабль царицы несомненно отстанет от остальных, несмотря на всю его роскошь.

Деллию было невдомек, что корабельные мастера Клеопатры усовершенствовали корабль, успешно прошедший испытания на море. «Филопатор» был триста пятьдесят футов в длину и сорок футов в ширину. Переместив оба ряда весел в выносные уключины, мастера увеличили пространство нижней палубы. Но фараона нельзя поселить рядом с работниками, поэтому нижнюю палубу занял экипаж корабля в сто пятьдесят человек, большинство из которых испытывали ужас при одной мысли о море.

Старая гостиная на корме была переделана в покои фараона, там размещались просторная спальня, комнаты для Хармионы и Ирады и столовая на двадцать одно ложе. Аркада колонн с капителями в форме лотоса, оставшаяся на месте, переходила перед мачтой в возвышение под крышей из фаянсовой плитки, поддерживаемой четырьмя новыми колоннами. Далее располагалась гостиная, несколько уменьшенная по сравнению с былыми временами, чтобы Сосиген и Каэм могли иметь собственные комнаты. И совсем близко к носу находилась хитро спрятанная открытая кухня. Во время плавания по реке еда большей частью готовилась на суше; огонь всегда опасен для деревянного корабля. Но во время морского путешествия не было возможности пристать к берегу для приготовления пищи.

Клеопатра взяла с собой Хармиону и Ираду, двух светловолосых македонок безупречного происхождения, ее компаньонок с самого раннего детства. Им предстояло выбрать тридцать молодых девушек для сопровождения фараона в Тарс, красивых лицом и с роскошными формами, но при этом не распутных. Плата была десять золотых драхм, целое состояние, но не деньги примирили их с неизвестным, а одежда, которую им выдали для того, чтобы они носили ее в Тарсе: тончайшие золотые и серебряные ткани, сверкающая металлическими нитями парча, прозрачный лен всех цветов радуги, шерсть настолько тонкая, что облегала тело, словно ее намочили. В Пелузии, на рынке рабов, были куплены десять симпатичных мальчиков и пятнадцать очень высоких мужчин хорошего телосложения из варварских племен. На рынке мужчины были выставлены в юбках, вышитых на манер павлиньих хвостов, и Клеопатра решила, что павлин станет эмблемой «Филопатора». Золота на покупку павлиньих перьев было потрачено столько, что Антоний заплакал бы от зависти.

В первый день мая флот отплыл. «Филопатор» шел впереди под парусом, надменно демонстрируя остальным кораблям свою корму. Только пассаты могли бы помешать им плыть на север, но в это время года пассаты не дули. Свежий юго-восточный бриз наполнял паруса кораблей, облегчая работу гребцам. Ни один шторм не заставил их искать укрытия в ближайшей бухте, а лоцман на борту «Филопатора» безошибочно узнавал все мысы на побережье Сирии. У мыса Геркулеса, напротив узкой оконечности Кипра, он пришел к Клеопатре.

– Царица, у нас есть две возможности, – встав на колени, доложил он.

– Какие, Паламед?

– Можно продолжать следовать вдоль сирийского берега до Розосского мыса, затем пересечь верхнюю часть Исского залива до устьев больших рек Киликии Педии. Но там обязательно встретятся наносные песчаные острова и мели, и мы будем плыть медленно.

– А другая возможность?

– Выйти в открытое море прямо здесь и поплыть на северо-запад – может быть, с этим ветром, – пока мы не достигнем Киликии около устья реки Кидн.

– Сколько мы выиграем, если поплывем морем, Паламед?

– Трудно сказать, царица, но примерно десять дней. Реки Киликии Педии разольются – это дополнительное препятствие, если мы будем держаться берега. Но ты должна понять, что второй вариант опасен. Шторм или перемена ветра могут отнести нас куда-нибудь далеко, от Ливии до Греции.

– Мы рискнем и поплывем морем.

И речные боги Египта, неожиданно для римского Нептуна появившиеся на широких просторах его царства, оказались достаточно могущественными, так что флот благополучно доплыл до устья реки Кидн. А возможно, Нептун, римский бог, заключил союз со своими египетскими братьями. Каковы бы ни были причины, на десятый день мая флот собрался у отмели реки Кидн. Разбухший поток не давал подойти к берегу. Гребцам пришлось налечь на весла, чтобы отработать свои деньги. Проход был четко обозначен крашеными сваями. Между ними неутомимо трудились баржи, освобождая фарватер от песка и грязи. У всех кораблей была низкая посадка, особенно у грузного «Филопатора», построенного для плавания по рекам. Клеопатра приказала флоту плыть впереди нее, чтобы Деллий успел сообщить Антонию о ее прибытии.


Антоний был не в духе, не находил себе места, но по-прежнему оставался трезвым.

– Ну? – нетерпеливо спросил он, глядя на Деллия и показывая на стол, заваленный свитками и бумагами. – Взгляни-ка сюда! И все это или счета, или плохие новости! Тебе удалось? Клеопатра приедет?

– Клеопатра уже здесь, Антоний. Я плыл с ее флотом, сейчас вставшим на якоре в низовьях реки. Двадцать трирем, все военные – боюсь, никакой возможности сторговаться.

Скрипнуло кресло. Антоний встал и прошел к окну. Его движения показали Деллию, какими грациозными могут быть крупные люди.

– Где она? Надеюсь, ты велел начальнику порта пришвартовать ее на лучшее место?

– Да, но на это понадобится некоторое время. Ее корабль по длине равен трем старинным греческим военным галерам, поэтому она не может встать между двумя уже пришвартованными торговыми кораблями. Начальнику порта придется передвинуть семь кораблей – он не в восторге, но он это сделает. Я говорил от твоего имени.

– Корабль для титана, вот как? Когда я смогу взглянуть на него? – мрачно спросил Антоний.

– Завтра утром, через час после рассвета. – Деллий вздохнул. – Она приехала без возражений и с большой помпой. Я думаю, она хочет произвести на тебя впечатление.

– Тогда я постараюсь, чтобы ей это не удалось. Самонадеянная свиноматка!


Вот почему, едва солнце поднялось над деревьями восточнее Тарса, Антоний без сопровождения прогулялся верхом к дальней отмели реки Кидн, закутавшись в темно-коричневый плащ. Увидеть врага первым – значит получить преимущество; этому его научила армейская служба у Цезаря. «О, какой приятный воздух! Что я делаю в этом разграбленном городе, когда меня ждут походы и битвы? – спросил он себя, зная ответ. – Я все еще здесь, чтобы увидеть, собирается ли царица Египта ответить на мои обвинения. А другая самонадеянная свиноматка, Глафира, начинает изводить меня, используя приемы, которыми восточные женщины владеют в совершенстве: ласки и слезы, приправленные вздохами и нытьем. Не то что Фульвия! Когда она изводит тебя, это грохот, рычание, рев! Она может и оплеуху получить, если ты не против почувствовать, как в ответ пять ногтей, словно грабли, царапают тебе грудь».

А, вот здесь удобное место! Он отъехал в сторону, спешился и направился к плоскому камню высотой в несколько футов над отмелью. Сидя на нем, он хорошо разглядит корабль Клеопатры, плывущий вверх по Кидну к месту швартовки. Антоний находился не далее пятидесяти шагов от речного канала, так близко, что мог видеть маленькую яркую птичку, свившую гнездо под карнизом пакгауза у причала.

«Филопатор» медленно плыл по реке со скоростью бегущего человека, и задолго до того, как он поравнялся с Антонием, у того челюсть отвисла от удивления. На носу корабля он увидел огромную фигуру, окруженную таинственным золотым сиянием. Фигура изображала темнокожего мужчину в белой юбке, ожерелье и поясе из золота и драгоценных камней и в огромном красно-белом головном уборе. Его босые ноги скользили по волнам, расходящимся по обе стороны от корабля, правая рука с золотым копьем вздымалась вверх. Носовые корабельные фигуры не были редкостью, но не такие громадные и не так сросшиеся с кораблем. Этот мужчина – какой-нибудь древний царь? – был с кораблем одним целым и нес его за собой, как надутый ветром плащ.

Все казалось золотым. Корабль был покрыт золотом от ватерлинии до верха мачты, а что не было золотым, то имитировало узор павлиньих перьев – синий и зеленый – и мерцало нанесенным на все золотым порошком. Крыши палубных построек были покрыты фаянсовыми плитками синего и зеленого цвета, вдоль всей палубы тянулась аркада колонн с капителями в форме лотоса. Даже весла были золотые! И повсюду сверкали драгоценные камни! Один этот корабль стоил десять тысяч талантов золота!

Ветерок доносил аромат благовоний, звуки лиры и свирели, пение невидимого хора. Красивые девушки в газовых одеждах бросали цветы из золотых корзин, множество красивых мальчиков раскачивались на белоснежных канатах. Наполненный ветром парус, помогающий гребцам справиться с течением, был белее белого, на нем были вышиты сплетенные головы гадюки и ястреба и еще странный глаз, из которого капала длинная черная слеза.

Павлиньи перья виднелись везде, но больше всего их было вокруг высокого золотого возвышения перед мачтой. На троне сидела женщина, одетая в платье из павлиньих перьев и с такой же красно-белой короной на голове, как и у фигуры на носу корабля. На широком золотом ожерелье, покрывавшем плечи, сверкали драгоценности, такой же широкий пояс стягивал ее талию. К груди царица прижимала перекрещенные посох и плеть из золота, инкрустированного ляпис-лазурью. Лицо ее, раскрашенное так, что невозможно было узнать, как она выглядит на самом деле, было совершенно спокойно.

Корабль проплыл мимо достаточно близко, чтобы можно было увидеть, какой он широкий и красивый. Палуба оказалась вымощена зелеными и синими фаянсовыми плитками под цвет крыши. Корабль-павлин, царица-павлин. «Ну хорошо, – подумал Антоний, почему-то рассердившись, – она увидит, кто хозяин положения в Тарсе!»

Он галопом промчался по мосту в город, рывком остановил коня у входа во дворец наместника, вошел и крикнул слуг.

– Тогу и ликторов, живо!

И когда царица послала своего управляющего, евнуха Филона, сообщить Марку Антонию о своем прибытии, Филону сказали, что Марк Антоний сейчас на агоре слушает дела о растратах и не может принять ее величество до завтрашнего утра.


Антоний действительно намеревался посвятить несколько дней этому занятию. На агоре официально было вывешено объявление, так что, заняв свое место на трибунале, он увидел то, что и ожидал: сотню истцов и ответчиков, по крайней мере столько же адвокатов, несколько сотен зрителей и несколько десятков продавцов напитков, легких закусок, зонтов и вееров. Даже в мае в Тарсе было жарко. По этой причине территория суда была защищена бордовым навесом, по краям которого через равные промежутки висели вымпелы с буквами SPQR. На каменном трибунале сидел сам Антоний на курульном кресле из слоновой кости, по обе стороны которого расположились двенадцать ликторов в малиновых туниках. Тут же, за столом, заваленным свитками, сидел Луцилий. Новым действующим лицом в этой драме был седовласый центурион, стоявший в углу трибунала. На нем была кольчуга из золотых пластин, золотые наголенники, на груди фалеры, армиллы и ожерелья, на голове золотой шлем с алым конским гребнем в форме веера. Но не грудь, украшенная наградами за военные подвиги, собрала эту толпу зрителей. Причиной был длинный галльский меч, который центурион держал в руках, воткнув конец в землю. Он демонстрировал гражданам Тарса, что Марк Антоний обладает imperium maius и может казнить любого за любую провинность. Если ему придет в голову приказать кого-нибудь казнить, этот центурион тут же, на месте выполнит приказ. Антоний не собирался никого лишать жизни, но восточные люди привыкли, что их правители казнят регулярно, просто из прихоти, так зачем разочаровывать их?

Некоторые дела были интересными, некоторые даже забавными. Антоний разбирал их с деловитостью и беспристрастностью, каковыми, кажется, обладают все римляне, будь они из пролетариев или из аристократов. Все они разбираются в законах и действуют методично, все привержены порядку и дисциплине, хотя Антоний был наделен этими истинно римскими качествами меньше других. Несмотря на это, он выполнял свою задачу энергично и порой даже с рвением.

Внезапно люди в толпе зашевелились, и очередной истец чуть не потерял равновесие как раз в тот момент, когда хотел передать свое дело высокооплачиваемому адвокату, стоявшему рядом. Марк Антоний повернул голову, нахмурился.

Толпа расступилась в благоговейном страхе, образуя проход для небольшой процессии, возглавляемой темнокожим бритоголовым человеком в белом одеянии с золотыми цепями на шее стоимостью в целое состояние. За ним шел управляющий Филон, одетый в льняное платье голубого и зеленого цветов, с накрашенным лицом, сверкая драгоценными камнями. Но все это было ничто по сравнению с транспортным средством, следовавшим за ними. Это был просторный паланкин из золота, с крышей из фаянсовых плиток, с развевающимися на углах плюмажами из павлиньих перьев. Паланкин несли восемь огромных носильщиков, черных, как виноград, с таким же пурпурным оттенком кожи. На них были юбки из павлиньих перьев, ожерелья и браслеты из золота и сверкающие золотые головные уборы.

Царица Клеопатра дождалась, когда носильщики мягко опустят паланкин, без чьей-либо помощи грациозно ступила на землю и подошла к ступеням римского трибунала.

– Марк Антоний, ты позвал меня в Тарс. Я здесь, – произнесла она чистым, звонким голосом.

– Твоего имени нет в моем списке дел на сегодня! Тебе придется подать заявление секретарю, но уверяю, я прослежу, чтобы твое имя было первым в списке на завтра, – сказал Антоний с достоинством монарха и без всякого почтения.

Внутри у нее все кипело. Как смеет этот римский грубиян обращаться с ней как с остальными! Она пришла на агору, чтобы показать ему, какой он деревенщина, продемонстрировать свой статус жителям Тарса, которые с почтением отнесутся к ее высокому положению и не будут думать хорошо об Антонии, поскольку он метафорически плюнул в нее. Он сейчас не на Римском форуме, и люди, собравшиеся здесь, не римские предприниматели (все они покинули эти места, больше не надеясь на поживу). Эти люди сродни ее александрийцам, они трепетно относятся к привилегиям монархов. Стали бы они возражать против того, чтобы их отодвинули в сторону ради царицы Египта? Напротив, они были бы счастливы продемонстрировать свое почтение! Они бегали на пристань полюбоваться «Филопатором» и пришли на агору, рассчитывая услышать, что рассмотрение их дел отложено. Антоний, несомненно, полагал, что они оценят его демократические принципы, но восточные люди мыслили иначе. Они были потрясены и взволнованы, они не одобрили его поступок. Униженно стоя у подножия трибунала, Клеопатра продемонстрировала жителям Тарса, насколько высокомерны римляне.

– Благодарю тебя, Марк Антоний, – сказала она. – Если ты свободен сегодня вечером, не хотел бы ты отобедать со мной на корабле? Скажем, с наступлением темноты? Приятнее принимать пищу после того, как спадет жара.

Он гневно взглянул на нее с высоты трибунала. Она поставила его в глупое положение. Антоний понял это по лицам людей, подобострастно склонившихся перед Клеопатрой, стоя на почтительном расстоянии от царской персоны. В Риме толпа окружила бы ее, но здесь? Здесь это было невозможно. Проклятье!

– Вечером я свободен, – отрывисто произнес он. – Можешь ожидать меня с наступлением сумерек.

– Я пришлю за тобой паланкин, полководец Антоний. Если пожелаешь, возьми с собой Квинта Деллия, Луция Попликолу, братьев Сакса, Марка Барбата и еще пятьдесят пять твоих друзей.

Клеопатра легко села в паланкин. Носильщики подняли его и развернули кругом, поскольку это был не просто паланкин, у него имелись подголовник и подножие, чтобы пассажир был хорошо виден.

– Продолжай, Меланф, – сказал Антоний истцу, которого прибытие царицы остановило на полуслове.

Трясущийся Меланф беспомощно повернулся к своему высокооплачиваемому адвокату и в замешательстве развел руками. Адвокат продемонстрировал поразительную компетентность, продолжив его речь так, словно никто его не прерывал.


Слугам Антония понадобилось некоторое время, чтобы найти тунику, достаточно чистую для обеда на корабле. В объемистой тоге есть неудобно, ее полагалось снимать. И обувь (его любимые походные башмаки) тоже не подходила: слишком долго расшнуровывать и зашнуровывать. О, если бы у него был на голове дубовый венок! Цезарь носил венок на всех публичных мероприятиях. Еще совсем молодым человеком получил он эту награду за храбрость в бою. Но у Антония, как и у Помпея Великого, никогда не было такого венка, хотя храбрости ему было не занимать.

Паланкин ждал. Делая вид, что это очень забавно, Антоний сел в него и приказал компании своих дружков, смеющихся и отпускающих шуточки, идти пешком следом. Это транспортное средство всех восхитило, но не так, как носильщики – редкость потрясающая. Даже на самых оживленных рынках рабов чернокожих людей было не сыскать. В Италии они попадались так редко, что скульпторы буквально хватались за них, но то были женщины и дети, и почти все полукровки. Красота их кожи, привлекательность лиц и гордая осанка поражали. Как взбудоражили бы они Рим! «Хотя, – подумал Антоний, – несомненно, они были с ней, когда она жила в Риме. Просто я никогда их не видел».

Трап был сделан из золота, кроме перил из редчайшего тетраклиниса, а фаянсовая палуба усыпана лепестками роз, испускавшими слабый аромат, когда на них наступали. Все подставки, на которых стояли золотые вазы с павлиньими перьями или бесценные произведения искусства, были выполнены из слоновой кости, инкрустированной золотом. Красивые девушки, чьи формы просвечивали сквозь тончайшие ткани, провели гостей между колоннами к большой двустворчатой двери, украшенной мастерски выполненным барельефом. За дверью оказалась огромная комната с распахнутыми для вечернего бриза ставнями; на стенах из тетраклиниса красовались великолепные инкрустированные узоры, на полу толстым слоем лежали розовые лепестки.

«Она смеется надо мной, – подумал Антоний. – Смеется надо мной!»

Клеопатра ждала, одетая теперь в несколько слоев газа разных оттенков, от темного янтарного нижнего слоя до светло-желтого верхнего. Стиль не греческий, не римский и не азиатский, а ее собственный – в талию, с широкой юбкой и узким лифом, обтягивающим ее небольшую грудь. Тонкие руки были скрыты широкими рукавами до локтей, оставляющими место для браслетов на предплечьях. На шее – золотая цепь, с которой свисала темно-розовая жемчужина размером с клубничину, заключенная в сетку из тончайшей золотой проволоки. Антоний сразу же обратил на нее внимание. Открыв рот от изумления, он перевел взгляд на лицо Клеопатры.

– Я знаю эту побрякушку, – сказал он.

– Наверняка знаешь. Цезарь дал ее Сервилии много лет назад в качестве откупной, когда разорвал помолвку Брута со своей дочерью. Но Юлия умерла, потом Брут тоже умер, а Сервилия потеряла все свои деньги во время гражданской войны. Старый Фаберий из портика Маргаритария оценил жемчужину в шесть миллионов сестерциев, но, когда Сервилия пришла продавать ее, она запросила десять миллионов. Глупая женщина! Я заплатила бы двадцать миллионов, лишь бы заполучить ее! Но и десяти миллионов было недостаточно, чтобы покрыть все ее долги. Брут и Кассий проиграли войну, что лишило ее половины состояния, а Ватия и Лепид выжали из нее все остальное, – закончила Клеопатра с явным удовольствием.

– Это правда, она сейчас на содержании у Аттика.

– А жена Цезаря, я слышала, покончила с собой.

– Кальпурния? Ее отец, Пизон, хотел выдать ее замуж за какого-то богача, готового заплатить состояние за привилегию лечь в постель с вдовой Цезаря, но она очень не хотела покидать Государственный дом. Вскрыла себе вены.

– Бедная женщина. Мне она всегда нравилась. Кстати, мне и Сервилия нравилась. Мне только не нравились жены «новых людей».

– Теренция Цицерона, Валерия Мессала Педия, Фабия Гирция. Я могу это понять, – с усмешкой заметил Антоний.

Пока они разговаривали, девушки подвели группу восхищенных друзей Антония к предназначенным для них ложам. Когда гости возлегли, Клеопатра взяла Антония за руку, провела его к ложу внизу буквы «U» и усадила на locus consularis.

– Ты не против, если мы будем только вдвоем, без третьего? – спросила она.

– Конечно не против.

Как только он возлег, внесли первую перемену блюд – такие деликатесы, что несколько известных гурманов из его компании в восторге зааплодировали. Крошечные птички, приготовленные так, чтобы их можно было съесть целиком, с костями; яйца, фаршированные неописуемыми начинками; креветки жареные, копченые, тушеные и вареные с гигантскими каперсами и грибами; устрицы и гребешки, галопом доставленные с берега, и сотня других столь же восхитительных блюд, которые надо было есть руками. Затем внесли основную перемену: ягнята, целиком зажаренные на вертеле, каплуны, фазаны, мясо молодого крокодила (оно было великолепно, привело в восторг гурманов), тушения с незнакомыми приправами и целиком зажаренные павлины на золотых блюдах, заново покрытые перьями и с распущенными хвостами.

– В Риме Гортензий первым подал на банкете жареного павлина, – со смехом вспомнил Антоний. – Цезарь сказал, что на вкус он похож на старый армейский сапог, только сапог мягче.

Клеопатра тихо засмеялась:

– Это похоже на Цезаря! Дай Цезарю кашу из сушеного гороха, нута или чечевицы с солониной, и с него довольно. Гурманом он не был.

– Однажды он макнул хлеб в прогорклое масло и даже не заметил.

– Но ты, Марк Антоний, ценишь хорошую еду.

– Да, иногда.

– Вино хиосское. Его пьют неразбавленным.

– Я хочу остаться трезвым, царица.

– И почему же?

– Потому что мужчине, имеющему с тобой дело, нужны мозги.

На страницу:
4 из 13