Чужой выбор

– Если хотите, Элиза, идите домой. Становится все холоднее, а дороги совсем занесло.

– Спасибо, тогда я побежала! – радостно ответила она и дружески помахала Люку перед тем, как выключить компьютер.

Было еще только 17 часов, а за окнами уже так стемнело, будто мрачное небо нависло над самой землей. Жизнь в горном шале имела свои преимущества, но в такую суровую зиму добраться до него было непросто. Сегодня везти девочек из школы предстояло Клеманс, – эту обязанность они с Люком исполняли по очереди, в зависимости от своих рабочих обстоятельств. Люк очень надеялся, что жена и дети уже вернулись домой и теперь сидят в тепле – пополдничали и делают уроки или играют. Однако при мысли об этом ему вспомнилось появление Этьена, смертельно напугавшее Клеманс. После того как ей удалось с такими мучениями избавиться от бывшего супруга, она была уверена, что никогда больше не увидит его, что он станет печальным воспоминанием об ошибке ее молодости. Эту ошибку она осознала довольно быстро, поэтому и начала принимать тайком от Этьена противозачаточные пилюли уже с первого года замужества, чтобы не родить ребенка от этого грубого, жестокого тирана. Через два года она объявила, что хочет развестись, и Этьен пришел в дикую ярость; он превратил жизнь Клеманс в настоящий ад, обращаясь с ней как неистовый ревнивец и бесцеремонный собственник. Она – его жена, она принадлежит ему и пусть даже не мечтает уйти! Однако он ошибался: Клеманс, казавшаяся мягкой, кроткой молодой женщиной, на самом деле обладала весьма твердым характером. Она знала, чего хочет, а главное – чего не хочет. В тот момент, когда Люк познакомился с ней, она как раз занималась разводом, не пожалев на гонорары адвокату всех своих денег, которые собирала с самой юности. Когда развод состоялся, Этьен решил покинуть эти края. Так неужели он все это время вынашивал планы мести? Перед отъездом – Люк хорошо помнил это – он повсюду распространял грязные сплетни, приправленные смутными угрозами, которые окружающие отнесли на счет его ярости и унижения. И вот наконец эта страницы была перевернута; Клеманс и Люк жили в любви, а рождение дочерей стало подлинным счастьем. Казалось, им больше нечего желать. Они забыли и думать об Этьене, и только Виржил иногда спрашивал Люка, не знает ли кто-нибудь, что стало с этим мерзким типом. Почему это его тревожило? Может, он был не таким наивным и оптимистичным, как Люк? Да, Виржил был человеком проницательным, всегда правильно судил о людях. Люк часто спрашивал друга, что он думает о том или ином человеке, и полагался на его мнение. Виржил был на год младше Люка, однако тот смотрел на него как на старшего, а вернее, как на старшего брата – настолько тесной была их более чем двадцатилетняя, ничем не омраченная, дружба. И вот теперь Люку предстояло в очередной раз поделиться с Виржилом своими мыслями, чтобы узнать, может ли Этьен в настоящий момент представлять для них опасность.

Услышав скрежет спускаемой железной шторы автосалона, он запер двери демонстрационного зала и включил сигнализацию. Ясно было, что сегодня вечером сюда не пожалует ни один клиент, так что можно спокойно закрыть салон раньше и отправиться домой.

2

Филиппина приоткрыла внутренний ставень, желая убедиться, что это подъехала машина Клеманс, и вернулась к своему компьютеру. Благодаря надежной звукоизоляции шум с первого этажа почти не проникал наверх. Шале было построено из высокопрочных материалов, архитектор все предусмотрел, чтобы две семьи не мешали друг другу. Таким образом, несмотря на шумную возню, которую двойняшки, вернувшись из школы, затевали внизу, Филиппина могла спокойно заниматься у себя, на втором этаже. Они с Виржилом заняли восточное крыло дома; Клеманс и Люк с девочками выбрали себе западное. Их половины разделяла просторная комната в центре, служившая библиотекой, она выходила на лестницу. Филиппина с первого взгляда влюбилась в это шале. Она предпочла бы участвовать в его покупке, чтобы владеть им на равных с остальными, но к тому времени, как Виржил предложил ей поселиться здесь, он уже купил дом на паях с Люком и Клеманс.

Филиппина перечитала последние фразы, набранные на компьютере, нашла их вполне приемлемыми и решила на этом прерваться. Встав из-за своего маленького письменного столика, она прошла в ванную и внимательно оглядела себя в зеркале, занимавшем всю заднюю стену. Высокая, точеная фигура в облегающих джинсах и кашемировом джемпере выглядела безукоризненно. Филиппина держала себя в форме, усердно занимаясь спортом, ухаживая за гладкой, матовой кожей, за светло-каштановыми волосами, которые укладывала короткими прядями в стильную прическу, и подчеркивая умелым макияжем большие золотисто-карие глаза. «Медовые волосы, но волчьи глаза!» – с шутливой нежностью восклицал Виржил. Филиппина прекрасно знала, что очень красива, хотя никогда этим не пользовалась. Она быстро созрела, превратившись из девочки в очень соблазнительную девушку, привлекавшую взгляды, но это ее сначала смущало, а потом даже заставило комплексовать. Чтобы оградить себя от слишком настойчивого внимания ровесников, она начала усердно заниматься, стала первой ученицей, и этот успех понравился ей. Вызывать восхищение своими интеллектуальными способностями – вот что придавало ей уверенности, возвышало в собственных глазах. После смерти бабушки и деда, обожавших Филиппину, их единственную внучку, она унаследовала состояние, которое обеспечивало ей полную финансовую независимость и которым она умело распоряжалась. Таким образом, она могла продолжать учиться и получать диплом за дипломом из чистого удовольствия, не обременяя себя заботами о карьере или о замужестве. Будучи от природы нелюдимой, склонной к одиночеству, она еще долго могла бы вести такой образ жизни, но тут появился Виржил. И Филиппина, с виду беззаботная и легкомысленная, всерьез привязалась к нему. То, что она поначалу восприняла как прекрасное, но мимолетное увлечение, мало-помалу превратилось в глубокую и требовательную любовь. И как же теперь с этим справляться? Виржил хотел детей, она не хотела; он строил свое будущее, а она упорно желала оставаться вечной студенткой. Трудно поверить, но именно эти разногласия поначалу и объединили их! Он был опытным хирургом, сложившимся человеком и, казалось, проживал каждый свой день по заранее составленному плану. А она – интеллектуалка-дилетантка – плыла по течению, не заботясь о завтрашнем дне. Он твердо решил доказать, что способен добиться успеха без поддержки своей влиятельной семьи. А она с двадцати лет жила на свое наследство беззаботно, как рантье. Он считал дружбу священным долгом. Она ни к кому не была привязана…

Отвернувшись от зеркала, Филиппина огорченно вздохнула. Почему она так внимательно разглядывает себя? Неужели боится, что Виржил увлечется другой женщиной? Ведь ясно же, что в больнице полно всяких красоток, а статус холостяка делает его желанной добычей! И сколько же их вертится перед этим неотразимым, голубоглазым главврачом; и на что только они не готовы, лишь бы ему понравиться! Но, главное, сколько среди них женщин, мечтающих о законном браке и куче ребятишек?!

– А ты, кажется, ревнуешь, милочка моя, вот до чего дошло! – прошептала она.

Филиппина знала, что Виржил слишком поглощен работой и ему некогда изменять ей, но мужчина есть мужчина, а мнение Филиппины об этой половине человечества было далеко не лестным. Все те, кого она близко знала до Виржила, глубоко разочаровали ее. Неужели она требовала от них слишком многого, желая, чтобы они любили ее такой, какая она есть на самом деле, а именно умным, образованным человеком, а не только красивой молодой женщиной? Виржил пока еще ни в чем не разочаровал ее, и Филиппина, несмотря на свою подозрительность, привыкла к мысли, что любит его. Может быть, даже слишком сильно любит. Так удалось ли ей сохранить свою свободу или она уже попала в зависимость от этого чувства?

Ее смартфон, лежавший на бортике раковины, завибрировал и выдал послание: «Я пеку вафли. Хочешь попробовать?» Ну что ж, горячие вафли – довольно соблазнительная перспектива в такой холодный вечер, ради них стоило спуститься на первый этаж, к Клеманс.

– Откуда у тебя силы заниматься стряпней после такого длинного рабочего дня? – весело спросила она.

– Меня это развлекает. Да и девчонки будут рады получить вафли на полдник!

– А где они?

– Наверху. Уроков им сегодня не задали, так что они пошли смотреть мультик, а потом буду их купать.

Клеманс вынула из вафельницы пару горячих вафель, присыпала их сахарной пудрой и протянула Филиппине.

– Дорога в ужасном состоянии, настоящий каток! Да и в городе все тротуары обледенели. У нас сегодня было очень мало клиентов – кому охота ломать ноги ради того, чтобы постричься?! Зато у Люка сегодня выдался урожайный денек. Кому мученье, а кому везенье…

– Ты дверь закрыла? – прервала ее Филиппина.

– Конечно. Люк взял с меня честное слово, что я буду осторожна.

Нежная улыбка, с которой Клеманс всегда произносила имя мужа, чем-то смутно раздражала Филиппину, и она продолжала настаивать:

– Ты уверена, что твой бывший не вернется сюда еще раз помучить тебя?

– Этьен – псих, он вполне на это способен. Он всегда действовал напролом, ему все нипочем.

– А ты была сильно влюблена в него, когда выходила замуж?

– Да, только надолго меня не хватило! Мне было всего двадцать лет, я плохо разбиралась в мужчинах, мне просто хотелось выйти замуж. Этьен выглядел таким солидным, уверенным, и я приняла его за доброго толстого медведя, который будет мне надежной защитой. Мы встречались всего лишь несколько месяцев, как вдруг он явился с букетом, долго клялся в любви и, прижав руку к сердцу, сделал мне предложение.

– В общем, обставил все самым торжественным образом?

– Да мне хватило бы и десятой части: я ведь дитя DDASS [6], меня таскали из одной приемной семьи в другую, пока я наконец не попала к приличным людям. Но до знакомства с Этьеном я вообще не знала никакой любви, а мне так этого хотелось…

Рассказ Клеманс стал для Филиппины полной неожиданностью: Люк никогда ни словом не упоминал об этом, считая приемных родителей Клеманс законными тестем и тещей. Филиппина заметила, что, когда они приезжали в шале, Клеманс называла их по именам, но она не придала этому значения, подумав: наверно, у них в семье так заведено.

– Я не знала… не знала, что у тебя было такое трудное детство, – тихо произнесла она.

– Ой, ты только не думай, что они меня мучили, как Тенардье – Козетту [7]. С первой же минуты в доме Жана и Антуанетты у меня началась очень хорошая жизнь. Я им страшно благодарна: у них я впервые почувствовала себя личностью. Но мне, конечно, хотелось иметь свою собственную семью. А у Этьена язык был хорошо подвешен, и я поверила в его обещания.

Слушая ее, Филиппина констатировала, что до сих пор ее дружба с Клеманс была поверхностной. Они ценили друг друга, вместе смеялись, вместе составляли меню на неделю вперед, играли с девочками в настольные игры, обсуждали Виржила или Люка, обменивались косметикой, но никогда не доходили до настоящих искренних признаний. И Филиппина решила воспользоваться этим приступом откровенности, чтобы побольше узнать о Клеманс.

– А когда же ты обнаружила истинную натуру Этьена?

– Да почти сразу же. Стоило нам пожениться, как он начал обращаться со мной совсем иначе. Считал меня своей собственностью и дал полную волю своей сумасшедшей ревности. Запретил мне нанимать в парикмахерскую парней-учеников, – одних лишь девушек. Я тогда только-только открыла свою парикмахерскую – а деньги мне одолжили Жан и Антуанетта – и хотела как можно быстрее вернуть им долг. В общем, я побоялась, что Этьен устроит скандал, и стала нанимать в помощницы девушек. О том, чтобы пригласить друзей к нам домой, и речи быть не могло – Этьен приписывал им самые страшные пороки, лишь бы создать вокруг меня пустоту. Даже к Антуанетте и Жану он относился неприязненно, и ему удалось разлучить их со мной. Если мы ужинали в ресторане и я случайно бросала взгляд на какого-нибудь мужчину, он тут же устраивал сцену ревности. Требовал, чтобы я ходила на работу только в джинсах, ни в коем случае не в юбке, а если я возвращалась домой чуть позже обычного, метался, как дикий зверь в клетке.

– И ты все это терпела?

– В первые месяцы – да, старалась доставлять ему удовольствие, избегать ссор… Но его требования становились все жестче и жестче. И в тот день, когда я попробовала возразить, он разъярился окончательно и впервые закатил мне пару пощечин. Впервые – но далеко не в последний раз, увы!

– Он тебя бил? – с ужасом воскликнула Филиппина.

– Нет, слава богу, ограничивался пощечинами. Притом легкими, как будто наказывал непослушную девчонку. Ну, а дальше – больше. И тогда я стала тайком принимать пилюли и радовалась, что они предохраняют меня от беременности, только на всякий случай держала их не дома, а у себя в парикмахерской.

Филиппина недоуменно тряхнула головой – рассказ Клеманс привел ее в полную растерянность. Она, с ее независимым характером, просто не понимала, как можно быть такой пассивной, покоряться жестокому, ревнивому тирану.

– Самое трудное началось, когда я ему объявила, что хочу уйти.

– И как он это воспринял?

– Страшно вспомнить! Тут уж мне досталось по полной – и гнев, и мольбы, и попытки силой помириться в постели…

– Что значит – силой?

– Да ведь он весил вдвое больше меня, – с горькой усмешкой сказала Клеманс. – Он был уверен, что осчастливит меня своими объятиями и таким образом все уладит между нами. Да разве только это!.. У него еще хватило наглости заявить, что, если бы я была более покорной и любящей, у нас не было бы никаких проблем. И скоро я поняла, что он занимался со мной любовью и утром, и вечером, чтобы я забеременела, хотелось мне того или нет. Надеялся, что ребенок помешает мне уйти. А он безумно боялся, что я от него уйду. При его самолюбии, он даже мысли такой не допускал и вообще, мне кажется, любил меня, но очень уж специфически.

– Ну, знаешь ли… когда мужчина любит женщину, он не награждает ее оплеухами! – возмущенно ответила Филиппина. – Если бы на меня кто-то поднял руку, я тут же вызвала бы полицейских и подала на него жалобу!

– Конечно, – только у нас совсем разные характеры, а главное, разное прошлое. Мне кажется, для тебя все легко и просто. А я тогда, в свои двадцать лет, была робкой, неуверенной в себе, и мое замужество мало что изменило. Я даже не смела обратиться за помощью к Жану и Антуанетте, с которыми – стыдно признаться! – разошлась из-за Этьена. И могла довериться только одному человеку – Соне, у себя в парикмахерской. Она меня поддержала, и я все-таки решилась пойти к адвокату и начать процедуру развода. Когда нам прислали повестку из суда, я чуть не умерла от страха! Как ни странно, Этьен сначала не отреагировал – ходил как пришибленный. Но я боялась, что он скоро опомнится, и сбежала от него к Соне – она меня приютила. Вот как раз в тот момент к нам в парикмахерскую и явились Люк с Виржилом, чтобы постричься…

И лицо Клеманс снова озарила та чуть озорная улыбка, с которой она всегда произносила имя мужа, только теперь это уже не вызвало у Филиппины раздражения.

– Вот оно как… а я почти ничего не знала, – с сожалением промолвила она. – Слышала только, что ваш развод проходил трудно и твой муж вел себя отвратительно, но без всяких подробностей. Почему ты мне никогда ничего не рассказывала?

– А ты меня ни о чем и не спрашивала, Фил. Вечно сидишь, уткнувшись в книгу, и витаешь в облаках. Да я и сама предпочитаю забыть то время, слишком дорого мне все это обошлось. Нужно было уйти от него гораздо раньше, но я трусила…

– Нет! Тебе ведь хватило мужества сопротивляться и развестись. Надеюсь, он взял вину на себя?

– Ох, все было так непросто! Это ведь я покинула супружеский кров. Но мой адвокат провел дело гениально: обвинил Этьена в патологической ревности, жестоком обращении и запугивании, а поскольку ни детей, ни общего имущества у нас не было, суд вынес постановление о разводе очень быстро.

Рассказывая все это, Клеманс продолжала печь вафли и протянула еще одну Филиппине.

– Потом в моей жизни появился Люк, и это стало настоящим чудом, – весело продолжала она. – А уж когда родились двойняшки, счастливее меня не было женщины на свете. Мне повезло как никому!

Филиппина скептически поморщилась. Быть сиротой, приемным ребенком, а потом женой такого жуткого мерзавца, как Этьен… ничего себе везение! Хотя, конечно, теперь-то Клеманс по-настоящему счастлива во втором браке, в своем материнстве. То есть именно в том, чего Филиппина никак себе не желала. Со двора донесся шум мотора; женщины насторожились, и Клеманс бросилась к окну.

– Это Люк! – с облегчением выдохнула она.

Неужели они теперь так и будут пугаться каждой машины, подъехавшей к шале?! Это было бы тем более глупо, что в свой первый приход Этьен наверняка проделал конец дороги пешком, – ведь они тогда не услышали шум мотора.

– Займусь-ка я ужином, – решила Филиппина.

Ей вдруг ужасно захотелось, чтобы Виржил поскорей вернулся и обнял ее, но он позвонил днем и предупредил, что, скорее всего, вернется довольно поздно. Виржила уже знали далеко за пределами их региона, и он был очень востребован: некоторые пациенты хотели, чтобы их оперировал только он и никто другой.

Отвернувшись от Клеманс и Люка, которые, как всегда вечером, нежно обнялись, Филиппина начала изучать содержимое холодильника.

Обсуждение плановых операций вылилось в бурную дискуссию. Виржил отказался срочно заняться тяжелым переломом, который сначала хотел взять на себя. Он только что завершил сложнейшую операцию больного, чье нестабильное состояние сильно озаботило всю хирургическую бригаду, а ему еще предстояло до конца рабочего дня вправить вывих бедра.

– Ты всегда хочешь работать с одними и теми же, – упрекнул его один из хирургов. – А мы любим Себастьена не меньше, чем ты. Почему бы тебе время от времени не менять анестезиолога?

Виржил слегка улыбнулся, делая вид, что согласен, но все же бросил в ответ:

– У каждого из нас свои привычки.

– Да ладно тебе! Просто не хочешь менять состав команды победителей, верно?

– Верно. И тем не менее напоминаю вам, что на прошлой неделе я оперировал с Тьерри.

Сквозь общий хохот присутствующих пробился чей-то голос, напомнивший:

– Просто Себастьен был в отпуске!

Таким образом, Виржил изменил два пункта в графике операций, не меняя при этом имен. Доверие к Себастьену позволяло ему оперировать спокойно, что не всегда удавалось с другими анестезиологами, и поскольку на Виржила возлагали самые сложные случаи, он полагал, что имеет право выбирать себе помощников. Хотя он очень редко злоупотреблял прерогативами главврача, и все это знали.

– Ладно, – сказал он, бросив взгляд на стенные часы, – если ни у кого больше нет вопросов, я пошел; мой рабочий день еще не закончен.

Он вышел из комнаты совещаний и направился в операционный блок, сосредоточившись на вывихе и надеясь, что ему удастся с ним справиться. Пациент был молодым, здоровым парнем, который жестоко покалечился при спуске с горы. Перед собранием Виржил осмотрел его: больной явно надеялся, что быстро встанет на ноги. Однако, даже если операция пройдет удачно, бедняге придется дней десять пролежать на вытяжке, потом пару месяцев проходить на костылях и лишь затем начать реабилитацию. Мало того, что у него пропали каникулы, – он рисковал пропустить целый триместр занятий. И вообще – что ему понадобилось на черной трассе [8] в первый же день пребывания в горах?! При этой мысли Виржилу ужасно захотелось посвятить все следующее воскресенье горным лыжам. Каждую зиму они с Люком усиленно тренировались, чтобы не потерять форму и сохранить квалификацию хороших лыжников. Это теоретически могло предохранить их от несчастных случаев. Конечно, при условии, что они не стали бы лихачить, как мальчишки, но уж это – как получится…

– Операционная подготовлена, – доложила медсестра.

Виржил кивнул и подошел к одной из раковин, чтобы вымыть руки до локтей. Как начальник, он пристально следил за тем, чтобы весь медперсонал неукоснительно соблюдал гигиену, причем не только в операционных. Вот уже много месяцев он требовал от администрации, чтобы все стальные дверные ручки сменили на медные, поскольку медь была природным антибактериальным металлом. Тесты, проведенные в больницах Рамбуйе и Аньера, показали, что она позволяет успешно бороться с внутрибольничной инфекцией – настоящим бедствием, уносящим более трех тысяч пациентов в год. Но вот незадача: медь была очень эффективной, но притом и очень дорогостоящей.

– Вечная проблема – деньги! – буркнул он себе под нос.

– Вам что-то нужно? – робко спросила перевязочная медсестра, еще не знакомая Виржилу.

Обернувшись, он вгляделся в девушку: надо же, совсем молоденькая.

– Нет, спасибо. А вы… Ага, вспомнил, – вы подменяете Брижит, которая ушла в декрет, не так ли?

– Да, это так.

Отвечая ему, девушка покраснела, – она ужасно смутилась, что происходило почти со всеми новыми членами хирургической бригады. Виржил понял, что должен ее приободрить, если хочет, чтобы она эффективно работала.

– Ну что ж, очень рад, добро пожаловать в нашу команду, – ласково сказал он.

– О, для меня большая честь работать под вашим началом, доктор Декарпантри, – робко произнесла она, но с такой готовностью, словно отвечала хорошо заученный урок.

– Ну, предупреждаю вас, что это не всегда так уж приятно, – со смехом ответил он.

– Вот именно, – подтвердил Себастьен, который в этот момент зашел в помывочную. – Он бывает просто ужасен, но только по вечерам в полнолуние. Когда в нем наверняка просыпается оборотень…

Девушка улыбнулась и, похоже, слегка расслабилась. Виржил и Себастьен понимающе перемигнулись перед тем, как войти в операционную. Себастьен давно уже привык шутить на эту тему: его и забавляло и немного раздражало впечатление, которое Виржил производил на женский персонал больницы. Он посмеивался над дифирамбами, подслушанными ненароком у молоденьких медсестер, обсуждавших главврача: «Виртуозная техника… потрясающее обаяние… лазурные глаза – просто умереть можно!» Все эти и многие другие восторженные отзывы вызывали у него смех. «Ты можешь выбрать среди них любую, стоит только мигнуть», – говорил он Виржилу с легкой завистью. Но Виржил хранил верность Филиппине и был совершенно равнодушен к чувствам, которые вызывал у дам персонала. А главное, даже будучи одиноким, он никогда в жизни не завел бы роман с женщиной, имеющей хотя бы какое-то отношение к его больнице. Виржил раз и навсегда взял это за правило и часто убеждал Себастьена, что это единственный способ избежать проблем. Увы, Себастьен был не в силах бороться с искушением – вот и эта новенькая сестричка уже заставила его «сделать стойку». Если он сможет ей внушить, что Виржил недоступен, может, и у него самого появится шанс на успех?

Впрочем, сейчас, подойдя к операционному столу, он выбросил из головы все, что не имело отношения к анестезии. Виржил, будь он ему трижды друг, не простил бы ни малейшего промаха.

А Этьен никак не мог угомониться. Снова увидев Клеманс, он пришел в полное неистовство, чего и следовало ожидать. Он так давно, так упорно думал о ней! Думал все с той же страстью и той же яростью, бередившими его душу. А ведь после развода он поклялся себе подвести черту под прошлым, забыть о ней, послать к черту все воспоминания об их браке. И, конечно, это ему не удалось. Мало того, что он не смог отрешиться от мыслей о бывшей жене, – раненая гордость по-прежнему заставляла его страдать. А ведь он попытался заменить Клеманс несколькими случайными связями, которые продлились совсем недолго, а потом еще одной, более прочной, но и она, увы, закончилась полным фиаско. Как будто над ним довлело какое-то проклятие. Или же виной всему это поганое женское коварство?! Вот с Клеманс он пережил настоящий самум. Она была тогда очень красива, да и осталась такой, ничуть не изменилась. Аппетитная, соблазнительная, почти всегда покорная, а иногда и чуточку строптивая, но быстро уступавшая: от всего этого он прямо с ума сходил. Как же горько он сожалел, что ему не удалось сделать ей ребенка! Не то чтобы он хотел детей, они его не интересовали, но это, по крайней мере, помешало бы ей уйти. А может, следовало заставить ее продать свою парикмахерскую? Или хотя бы потребовать, чтобы она обслуживала только женщин и чтобы ни один мужчина не переступал порог салона? А так, конечно, она принимала там, в своем халатике, сотни всяких типов, суетилась вокруг них с ножницами в руке, улыбалась им, поглаживала по затылкам… От одной этой мысли он приходил в бешенство. Ведь именно так ее и соблазнил этот Люк Вайян! Небось посылал ей томные взгляды в зеркало, поощрял ее к признаниям и обещал помочь. Да, именно так: Этьен был твердо убежден, что, если бы не этот тип, Клеманс, которая его стригла, никогда в жизни не посмела бы подать на развод. И вообще: наверняка она жаловалась на мужа, слушала советы всех окружающих, например Сони, той девицы, что работала вместе с ней в салоне, или приемных родителей – Жана и Антуанетты. Вот их-то Этьен возненавидел в первую очередь. Достаточно только вспомнить, с каким подозрением они на него смотрели, как брезгливо морщились и поджимали губы, – хорошо, что он сразу же дал им от ворот поворот. А что они себе вообразили?! Небось подумали, что он зарится на этот убогий салон, который Клеманс купила на их денежки?! Если так, то они сильно ошиблись, он строил совсем другие планы! Этьен был опытным электриком и прекрасно знал, что его охотно возьмут работать на любое местное предприятие. Но он предпочитал быть вольным стрелком, нередко брал плату наличными и никогда не испытывал нужды в деньгах. И не жалел их, чтобы побаловать Клеманс, часто водил ее в бутики и покупал красивые шмотки, а главное – дорогое белье (которым только он один и любовался), и нередко приходил домой с букетом цветов или с бутылкой хорошего вина. Словом, ей не в чем было его упрекнуть. Если не считать оплеух, которые он ей отвешивал время от времени и из-за которых она поднимала такой шум, хотя могла бы сообразить, что заслуживала настоящей трепки, если уж на то пошло. По правде говоря, со времени их развода он частенько об этом подумывал: не излупить ли ее как следует за то, что променяла его на другого? Да еще на какого-то жалкого автомеханика!