«Святой Глеб»

Лиза Ильина захлопывает дверь своей квартиры.

– Глеб, – пробормотал Максим. – Небитый мужичок. Я до него доберусь.

ТЕРЕБЯЩИЙ ворот рубашки Кирилл Суздалев посильно удерживается от выброса чувств. Кирилл на работе. Не в кабинете, а в туалете – вместе с вызванным сантехником, который к конкретным действиям еще не приступил – стоит над унитазом, отходит и задумчиво прохаживается, глядится в зеркало и кивает закипающему Кириллу; сантехник снова у зеркала – скалит зубы, соскребает ногтем налет.

– У вас, товарищ сантехник, медитативный настрой, – выдавил Кирилл, – Было грешно его сбивать, но у меня напряг со временем. Вы собираетесь приступать?

– Поломку я пока не обнаружил, – ответил сантехник. – Мне платят за ее ликвидацию, и платить мне пока не за что. Когда начались затруднения?

– Сегодня.

– Недавно. С какой стороны ни посмотри. Поломку я непременно устраню.

– Вы почините? – спросил Кирилл.

– Проявлю железную волю, – ответил сантехник. – Если вы избавите меня от ваших подгоняющих окриков, я разберусь в ситуации и сработаю всем на зависть. Но система больна.

– Ну, так лечите! – воскликнул Кирилл.

– Сроки ее выздоровления неизвестны. Для приведения ее в чувство мне наверняка потребуется подмога. Два специалиста обойдутся вам дороже одного, однако их общее мнение будет более объективным – если они, конечно, к нему придут, что является исключением при столкновении противоположных мнений опытных мастеров. Мне позвонить?

– Второго сантехника я тут не перенесу, – пробормотал Кирилл. – Мне и вас… с вашей харизмой… вы думаете работать?!

– Мне платят за работу, – сказал сантехник.

– А за то, чтобы вы поскорее скрылись с глаз, вам не платят?!

– Твердых расценок на этот случай не установлено, но процентов за девяносто от предполагаемой выручки я бы вас оставил и выехал на следующий объект.

– Вы будете работать здесь! – заорал Кирилл. – Будете работать! Либо работайте, либо убирайтесь! Без копейки.

– Господину в таком костюме, как у вас, легко орать на простого рабочего человека…

– Рабочего?!

– Я работаю, а вы на меня орете, – заявил сантехник.

– Буржуй орет на пролетария. Какая типичная картина… вы работайте, а мне надо отдохнуть. От вас!

Выскочив из туалета, Кирилл Суздалев прошел по коридору и свернул в комнату, где за компьютерами сидели две служащие у него девушки: веснушчатая Елена и полная Маргарита.

– Это, девушки, психоз, – сказал Кирилл. – У меня, мои дорогие – у вашего начальника, который поговорил с сантехником и был им подрублен. Он меня надломил… к нему бы не меня, а Глеба. С Глебом бы ему пришлось повозиться, Глеб – мужик хладнокровный, Глеба из его кокона какому-то сантехнику не вытянуть, а меня так и подмывает вернуться и навалять… выбить из него дух! А то своим духом он меня придавил – сантехникам подобный дух не нужен. Они не мыслители, ни китайские мудрецы…

– Туалет-то он починит? – спросила Елена.

– Обязательно! Он пришел к нам в офис работать, чего же ему не починить, он сумеет… недостаток знаний будет ему мешать, но он выше обстоятельств, я на него кричал, а сантехник не шелохнулся, к работе не приступил… вы тут работаете или болтаете?

– Я у компьютера, – сказала Маргарита.

– И что нам это дает? – спросил Кирилл.

– Что обычно… я могу тебе ответить. С цифрами, детально, если ты требуешь отчет, я перед тобой отчитаюсь.

– Ты тоже у компьютера? – спросил Кирилл у Елены.

– А где мне быть? В банк я съездила, цветы полила… сантехника вызвала.

– Ты?! – вскричал Кирилл.

– Ну, я же не знала, что нам пришлют именно его… того, кто тебя доведет. Ты на меня не злишься?

– Да не на тебя, – пробормотал Кирилл. – На себя из-за срыва, а него из-за профессиональной непригодности… не поэтому – из-за его личных свойств. Но сантехника я дожму. Пока не починит, я и сам не уйду, хоть до ночи останусь – покину офис последним.

– Как капитан, – сказала Маргарита.

– Тонущего корабля… да! Одно он починит, другое сломает, и вода попрет, все зальет, сантехник устроит потоп… как Всевышний. Управляющий процессом не с не неба, а из сортира. Подходящая метафора для нашего времени.

В ГОРОДСКОЙ черте, в клокочущем месиве гудков и метаний, спокойно едет темно-синий автомобиль, который ведет Глеб, часто крутящий головой отнюдь не из-за беспокойства; сидящая рядом с ним Лиза взволнована интенсивным движением намного сильнее, и ей кажется, что столкновения не избежать, ее руки судорожно стискивают ремень безопасности, Лиза Ильина пристегнулась, но девушку это не успокаивает.

Глеб выключает магнитолу. Прослушивание диска с тибетскими мотивами прекращается.

– Ты не молчи, – сказал Глеб.

– Как пожелаешь. И о чем поговорим?

– О дороге, – ответил Глеб. – Подсказывай мне при случае, а то я тебя везу и подозреваю, что ты знаешь дорогу лучше меня. Тут вроде бы уместнее ехать переулками, но я не гарантирую… кратчайшим путем мне тебя не домчать. До выезда из города ты со мной еще намаешься.

– Глупости, – сказала Лиза. – Я ни капельки не маюсь, и мне с тебя будет довольно того, что мы все-таки доедем, и ты нас не угробишь.

– Я плохо вожу? – осведомился Глеб.

– Водить ты умеешь, но дорогу не знаешь. Это было бы опасно, если бы ты гнал, а ты едешь неспешно. Благородно пропуская всех подряд.

– Именно, что благородно, – промолвил Глеб. – Из сочувствия к тем, кто меня подрезает.

– Вероятно, ты бережешь машину, – сказала Лиза. – Не хочешь, чтобы ее кто-нибудь сдуру поцарапал. Она же не твоя, ты говорил. Ее нужно вернуть в прежнем виде.

– За царапину с меня не спросят, – сказал Глеб. – Я могу ее даже разбить – мне и это простят.

– Надо же.

– Машина принадлежит нашей фирме, в которой выше меня стоит лишь один человек: мой старый амиго. Из-за машины он на меня не набросится. В драке один на один я, скорее всего, его одолею.

– Когда ты его изобьешь, он и тогда на тебя не разозлиться? – поинтересовалась Лиза.

– Тогда он меня, пожалуй, уволит. Подобного испытания наша дружба не выдержит. Придется мне ему поддаться… ну, куда лезет эта «тойота»… во имя сохранения дружбы не бить, а огребать. Такое возможно только между мужчинами. Тебе, как женщине, не понять.

– А ты, как мужчина, переоцениваешь свои силы, – сказала Лиза.

– В драке с другом? – спросил Глеб.

– После нее. Ты не сможешь водить с ним дружбу, если он тебя отдубасит. Какой бы крепкой она ни была.

– Логично, – промолвил Глеб. – Не по-женски, а по-настоящему логично. И что же нам делать?

– Не драться. Или драться, но вничью.

– Спортивный термин, – сказал Глеб.

– У меня брат спортсмен, – усмехнулась Лиза.

– Опять же логично. Не будь он спортсменом, мы бы к нему в спортлагерь не ехали.

ИЗБАВИВШИСЬ от соседства норовящих укусить железных зверей, выехавшая из города темно-синяя машина вольно катится по просторной прямой.

Лиза убаюкана монотонностью, Глеб заворожен снежным однообразием; проезжая стоящую на трассе деревню, он увидел хозяйственный магазин. У него потемнело в глазах, и он ударил по тормозам. Если бы не ремень, Лиза бы пострадала.

– Ты чего? – воскликнула Лиза. – Из-за чего? Тормоза проверяешь?

– Я зайду в тот хозяйственный, – сказал Глеб.

– За дрелью? – спросила Лиза.

– Почему сразу за дрелью?

– Ну, не за дрелью, а за гвоздями, граблями, удобрениями. Тебе для дома или для дачи?

– Мне для себя… как для человека. А что конкретно, выясним на месте.

– Мне с тобой пойти? – спросила Лиза.

– Я оставляю тебя охранять машину. Оставил бы, если бы она меня заботила.

– Так, я иду?

– Встаешь и идешь, – сказал Глеб. – Не от меня под грузовик, а со мной в магазин.

Резко затормозивший Глеб съехал на обочину, но задняя часть темно-синей машины осталась на шоссе и рискует стать жертвой громыхающих по асфальту грузовиков; Лиза это замечает и испытывает тревогу, удаляющийся от девушки Глеб смотрит на сложенные у магазина доски и заходит в помещение раньше ее. Не слишком отставшая Лиза находит Глеба ходящим и пытливо рассматривающим предлагаемые товары; они под стеклом, на стеллажах, на полу, сорокалетняя продавщица Барышева заряжается активностью наведавшегося клиента. Она встает со стула.

Ничего существенного для себя Глеб не обнаруживает. Остановившись, он опускает глаза – размышляет и вспоминает.

– Доски у магазина ваши? – спросил Глеб.

– Мы ими торгуем, – ответила Барышева. – Вам сколько кубов?

– У вас прямо, как у наркодилера, – промолвил Глеб. – Счет на кубы.

– Вы говорите о наркотиках? – спросила Барышева.

– А у вас ими не торгуют?

– Наркотики мы не продаем, – процедила Барышева. – Если вы за ними, то вы ошиблись адресом… вы не похожи на наркомана.

– Я еду в спортлагерь. Точно адреса я не знаю, но мне указывает вон та девушка.

– Я, – сказала Лиза.

– Она спортсменка? – спросила Барышева.

– Не она, а ее брат, – ответил Глеб. – Молодой парень, пребывающий в том возрасте, когда легче всего пристраститься к наркотикам.

– Вы за ним следите, – сказала Барышева Лизе. – А то моя знакомая не уследила, и ее сын сел на иглу и просидел на ней ровно год. Его похоронили в прошлом октябре. Продававшие ему героин продают и сейчас – точка, где была, там и осталась… я бы убивала всех, кто этим занимается.

– И я бы убивал, – сказал Глеб.

– Ну, и чего вы ждете? Купите у меня топор и идите. Точку я вам покажу. Вы пойдете?

– Я с девушкой, – сказал Глеб. – Второй топор вы мне не предлагайте – топором она их не сделает… ей больше подойдет бензопила. У вас есть?

– Вы как бы клиент…

– Несомненно, – кивнул Глеб.

– И я не вправе вас оскорблять… вы зашли за бензопилой? И столь усложненно меня к этому готовили? А я вам говорила… пускай… бензопилы у нас есть!

– Хорошо распродаются? – спросил Глеб.

– Приемлемо, – пробормотала Барышева. – Вам продемонстрировать? Немецкие дороже, но наши тоже… наши для нашего дерева…

– На бензопилу я всегда деньги найду, – сказал Глеб. – Кошелек я забыл в машине, и я схожу погляжу, чем я располагаю. Машина у меня далеко – раньше ночи я у вас не объявлюсь.

– Мы работаем до девяти, – сказала Барышева в спину уходящего Глеба.

– До закрытия мне не успеть.

Глеб выходит, однако без Лизы к машине не идет. С преисполненным серьезностью лицом он поджидает ее у магазина, и она появляется.

– Зачем ты все устроил? – спросила Лиза.

– Когда я увидел этот хозяйственный, во мне что-то екнуло и сказало: остановись. Зайди. Посмотри. И я прислушался – зашел внутрь, посмотрел на товары, ничего важного не узрел, доски я заметил еще до входа… внутри их и не было. С продавщицей я заговорил как раз о них и почему-то вышел на наркотики, а потом заявил, что и я бы убивал… не в воде, а на суше.

– О воде ты с ней…

– В воде убивает твой брат, – сказал Глеб. – Не до смерти, в духе честной игры… матчи по водному полу, по-моему, проводятся в воде. Если ее перегрели, от воды поднимается пар, а если недогрели, пар идет изо ртов игроков. Въезд в спортлагерь попроще, чем в обычный?

– У них там не тюрьма, – промолвила Лиза. – Нужно сказать к кому едешь, и тебя впустят. По машине стрелять не станут.

– От выстрела в бензобак мы бы взлетели. Не слишком высоко, но безвозвратно. Твой брат бы переживал?

– Он не знает, что я приеду на машине, – ответила Лиза. – Знай он, кто в ней горит, он бы, наверно, прослезился. Не захныкал, а едва-едва, как мужчина.

ЗАКОНЧИВШЕМУ рабочий день Кириллу Суздалеву нужно отдышаться, и он это делает – выходит из здания, закатывает глаза, напористо выдыхает и идет к своей машине, около которой отирается незнакомый Кириллу мужчина в перехваченном поясом белом пальто; уши у его шапки опущены, но, кинув взгляд на подходившего и остановившегося Кирилла, Зязин их поднимает, выказывая желание расслышать все, что ему будет сказано.

– Вы Кирилл? – спросил Зязин.

– Кирилл.

– А я Зязин.

– Будем знакомы, – пробормотал Кирилл. – И чем я обязан вашему появлению?

– Меня прислал ваш друг, – промолвил Зязин. – Он мне сказал, как вы выглядите и как вас искать: он ничего не напутал. Своими точными сведениями он свел нас, как говорится, лицом к лицу.

– Кто? – спросил Кирилл. – Глеб?

– Глеба я знаю, но это не он. Меня привело к вам дело, насчет которого с вами мог побеседовать и Глеб – его об этом просили, однако понимали, что между вами тремя запутанные отношения, а я человек со стороны, и мне не нужно оглядываться в общее с вами прошлое, чтобы довести до вас следующее: Михаил Шамонин желал бы…

– Мишка? Вы от него?

– Да, – сказал Зязин. – Мы с ним коллеги. Но он хотел бы быть не моим, а вашим коллегой – помириться и работать у вас. Если в вашей фирме, конечно, есть вакансии. Для оформления примирения Миша предлагает встретиться у него, у вас, в ресторане, на симфоническом концерте, в театре кукол, под открытым небом…

– Вот говнюк, – процедил Кирилл. – Никакого самоуважения. Вы…

– Зязин.

– Передайте ему Зязин, что разговор состоялся. Я был весь в колебаниях, волосы ерошил и кулак покусывал, но простить его не смог и уехал на тренажеры в душевном расстройстве.

– Вы занимаетесь на тренажерах? – спросил Зязин. – На силовых или на беговых?

– Как придется… Мишке привет. И пусть он больше вас не присылает.

– Я и сам не приду, – сказал Зязин. – Все, что надо, я выяснил.

– Сами вы можете приходить, но только от себя, а не по поручению этого бздуна… со мной он работать вздумал! Да мне его рожу и на фотографиях-то видеть омерзительно, не то что в конторе. В мою контору ему не проползти… змееныш! Ну и денек…

НЕВЫСОКИЙ, но плечистый брат Лизы Володя похож в своей дутой куртке на бордовый шар, перекатывающийся по засыпанному неглубоким снегом футбольному полю чуть впереди Лизы и Глеба, который с одобрением подмечает происходящие в девушке перемены, связанные со встречей с любимым младшим братом: она выглядит более счастливой, открытой и беззащитной. От оглядывающегося Володи благодушия не исходит.

– Зря вы меня не послушали, – пробурчал Володя. – Мой вариант вполне прокатывал. Я бы посидел в вашей машине, и вы бы двинули обратно, у нас же тут не весна, долго не погуляешь, а вести мне вас некуда.

– К тебе исключено? – спросила Лиза.

– Туда, где я живу? Это место не для моей сестры. У нас там куча озабоченных подростков, и ни одной девки, что нас бесит, ведь прежде приезжали и дзюдоистки, и синхронистки – приедут, съедут, приедут новые, а нынче лишь мы и хоккеисты, и эти… команда по бадминтону. И тоже парни. Доходяги… в ручонках ракетки и воланчики. На тренировках они сморкнуться, разомнутся и давай пулять через сетку. Десять по сто они под секундомер не гребут.

– У вас тут есть бассейн? – спросил Глеб.

– Ха! – воскликнул Володя. – Да вы тормозите! По-вашему мы плаваем на ледовом? На катке?

– На катке не выйдет? – усмехнулся Глеб.

– Откуда вы все знаете? – поразился Володя. – С кем-то говорили?

– Мы только что приехали, – сказал Глеб.

– А уже все знаете. Нет, вам кто-то сказал, иначе я не врубаюсь, каким-таким о катке вы узнали. Под ним и вправду накрылась система охлаждения, и лед элементарно растаял – хоть плавай, хоть на лодке ходи. Занятия у хоккеистов отменили, и силу им тратить не на что, броди да приставай… мы после тренировок измучены, и нам не до драки стенка на стенку. Она была нам предложена.

– Вызов не принят? – спросил Глеб. – Я вас не провоцирую, но мне представлялось, что ватерполисты здоровее хоккеистов.

– Мужчины здоровее, но мы еще не мужчины, – сказал Володя. – Мы выступаем по юношам, и в нашем возрасте имеет значение каждый год в разнице между тем, сколько им и сколько нам, а та команда хоккеистов нас старше. Всего на год, но разница, повторяю, важна. Когда летом сюда прибудут хоккеисты помоложе, или такие же, как мы, зубов они явно не досчитаются… Вы ели?

– Ты ловко это сделал, – усмехнулся Глеб.

– Что? – не понял Володя.

– Перескочил от выбитых зубов на еду.

– Да я не нарочно, – пробормотал Володя. – Совсем не про еду.

– Ну ты, брат, мудришь, – сказала Лиза.

– В нашей столовой вас не накормят, а в кино, думаю, пустят. Для спортсменов тут устраивают показ разных фильмов, и сеанс начнется через пятнадцать минут. Я о нем помнил, но вас не приглашал, потому что в зале нам не поговорить: тренер требует, чтобы мы сидели все вместе и чувствовали плечо товарища, бла-бла-бла… в жару там без кондиционера край, а зимой самое оно. Моя продрогшая сестра бы отогрелась.

– А что сегодня показывают? – спросила Лиза.

– Какое-нибудь старье, – ответил Володя. – В нашем древнем кинозале все старое – и фильмы, и кресла, и механик. От этого старого гада не следует ждать, что он будет крутить приличные фильмы.

В КИНОЗАЛЕ демонстрируется «Проверка на дорогах». Ряды поднимаются вверх, и Лиза с Глебом сидят выше всех; под ними разрозенные одиночки и кучная группа из полутора десятка юных ватерполистов. Где-то среди них и Володя – Лиза его не видит, фильм девушку не увлек, инертность не помышляющего поцеловать ее во мраке мужчины ей непонятна; Лиза к нему льнет, но Глеб не реагирует. Он смотрит на экран. Происходящее там ему не безразлично.

– В зале, помимо меня, женщин нет, – прошептала Лиза.

– Сиди тихо, как мышь, – прошептал Глеб. – Постарайся не привлекать внимания.

– Мой брат меня предупреждал, что это чревато. Если возникнут проблемы, ты за меня заступишься?

– Спящим я не притворюсь, – ответил Глеб. – Вскочу и буду умолять, чтобы тебя пощадили.

– На них это подействует?

– Они молодые ребята, – ответил Глеб. – Сердца у них еще не очерствели. Твоего брата ты отсюда разглядишь?

– Он где-то… где-то среди всех.

– Вздумай его команда на нас напасть, он не пойдет против команды, – прошептал Глеб. – Увидев тебя вблизи, передумает. Встанет на мою сторону и поможет мне в драке.

– Я ему сестра и я с ним навсегда, а они временно. Сплоченно они сидят… голова к голове. Застыли… от скуки не изнывают.

– Интересный фильм, – прошептал Глеб. – Впустую мы время не тратим.

ПЕРЕКОСИВШИСЬ от натуги, Кирилл Суздалев борется на тренажере с предельным для себя весом; губа закушена, мышцы вздуваются, происходящее вокруг не фиксируется. На периферии его зрения объявляется натренированная фигура инструктора, лицезреющего мучения Кирилла, отмечая и прыть, и подступающее отчаяние; инструктор Федоренко делает шаг в сторону и встает перед Кириллом, неприязненно от него отворачивающимся.

– Вы, как я посмотрю, увеличили вес, – сказал Федоренко. – Такую нагрузку вы себе еще не давали. Вы ходите к нам уже полтора года, и я обязан знать сколько и на каком тренажере вы берете. На этот вы столько не навешивали.

– Я прогрессирую, – простонал Кирилл. – Возражений не допускаю. Если я надорвусь, тебя за меня отомстят.

– Вы смеетесь, а у меня из-за вас действительно могут быть неприятности. Вы качественно поработаете и что-нибудь в себе разорвете – с тренажера я вас сниму, но меня обвинят в том, что я не согнал вас с него раньше, не нашел аргументов и не уберег от несчастья… поверьте моему опыту – вам недолго осталось. Сердце, наверно, выдержит, а мышца на руке или на груди лопнет, и вас увезут, и лишат меня удовольствия принимать вас у нас, где вам всегда рады…

– Не опутывай меня, – проворчал Кирилл. – Суетный паук, не опутывай меня. Я начинаю сдавать? Ты судишь по моему лицу?

– Я слежу за всем вашим телом, – сказал Федоренко.

– Какие-то слова ты говоришь… смущающие меня. Хватит на меня смотреть! – Кирилл прервал тренировку. – Теперь я знаю, что ты следишь за моим телом, и нам с тобой ни к чему находится близко друг к другу. Ты нормальный парень?

– Мужчина, – сурово поправил Федоренко. – Мужчина-натурал.

– Как сантехник. Как Зязин. К нам присоединился инструктор – ты. Ты бы от меня отошел, занялся бы чем-то другим… тем же самым, но с другими. Не стой около меня! С эрекцией.

– Что?! – взревел Федоренко.

– А что тут необычного? – поинтересовался Кирилл.

– Но не с вами же… не перед вами. Вы меня оскорбили. Голова у вас не в порядке.

Федоренко отходит, и Кирилл Суздалев, сожалея о нанесенной инструктору обиде, невесело вздыхает и с новыми силами возобновляет тренировку. С железом он управится, давать себе послабление он не будет, дышать ему нелегко, поддерживать надлежащий дыхательный ритм еще тяжелее; мимо Кирилла проходит закончивший занятия поджарый мужчина со шрамами на груди и на плече: они получены в результате пулевых ранений. Подмигнув замедлившемуся Кириллу, Юрий «Шалтай» Лахонин покинул зал. Кирилл Суздалев включил прежние обороты.

СЕАНС в спортлагере завершен. Зажигается свет, и зрители в гробовой тишине тянутся к выходу, в том числе и ватерпольная команда. Володя идет со всеми, но потом задерживается и недоумевают, отчего же Лиза с Глебом продолжают сидеть на своих местах.

Данный вопрос занимает и Лизу – ей уже не сидится, и она бы направилась к подзывающе махающему брату, однако Глеб не встает. Он еще не вернулся: то ли из фильма, то ли из сферы посторонних раздумий; уважая его состояние, Лиза деликатно помалкивает.

Устремившийся к ним Володя нацелен на крик.

– Давайте в темпе! – закричал он. – Выходите, давайте, сейчас он снова погасит свет и будет на вас орать, я через это проходил и расскажу вам, как это происходит, но не здесь, а снаружи! – Володя обернулся. – Ну… моя команда вся ушла.

– С сестрой не останешься? – спросила Лиза. – Команда тебе важнее?

– Она нужна мне не из-за них… из-за хоккеистов. Шли бы мы вместе, они бы нас не тронули, а ко мне одному они привяжутся. Мы стыдно об этом говорить, но если я задержусь с вами, вы меня проводите?

– Я тебя провожу, – сказала Лиза.

– Ты одна и я один, – проворчал Володя. – Мы только усугубим. Необходимо, чтобы с нами пошел твой мужчина. Вы как, отважитесь? На взрослого человека они не полезут.

– Тогда я согласен, – промолвил Глеб. – Мое участие тебе обеспечено.

– Тут надо кому-нибудь напоминать?! – раздался голос из окна киномеханика. – Не всем ясно, что пора выметаться?!

– А свет? – спросил Глеб.

– Чего свет?! – заорал киномеханик.

– Мне говорили, что вы вырубаете свет и орете на людей в темноте. Не видя тех, на кого орете.

– Я всех вижу, – пробурчал киномеханик. – Посмотрю, а затем выключу и кричу. В темноте, так в темноте.

– Вы и меня видели? – осведомился Глеб. – Вы видите меня и сейчас. Свет же вы не погасили – можете смотреть и параллельно орать.

– Я не на тебя орал, – пробормотал киномеханик. – Молодежь я шугаю, чтобы они после сеанса выходили на воздух и не засиживались тут, как не пойми кто… ты мужик. Ты сиди. Тебе решать.

– В этом лагере тренируется только молодежь? – спросил Глеб у Володи.

– У команд мастеров свои лагеря, – ответил Володя. – У них и обслуживание, и досуг… все другое.

– А ваш тренер? – спросил Глеб. – Он с вами в кино не ходит?

– Он у себя в номере. Думает над схемами… стоит кому-либо не прийти, как ему сразу же настучат, и он так всыплет, что уши завянут. Этот старик-механик хотя бы не унижает… орет страшно, но культурно – не матом.

– И ты все сносишь? – спросила Лиза. – Не пытаешься ответить? Не матом, а как Глеб старику. Механику.

– Глеб? – переспросил Володя.

– Я, – сказал Глеб.

– Ты… вы… вы с сестрой не догоняете. Механик – это детский кошмар, а тренер – это власть. Возражать ему проблемно.

ЮРИЙ «Шалтай» Лахонин в раздевалке – на нем брюки и майка. Принюхиваясь к рубашке, что у него в руках, он скашивается на сидящего вполоборота к нему толстяка, который уже полностью оделся и теперь шнурует ботинки. В раздевалку заходит взмыленный Кирилл Суздалев – видит, что Лахонин не один, не скрывает досады; толстяк встает, берет сумку, шаркает к выходу – останавливается и оглядывается, чтобы удостовериться в том, что он ничего не забыл. Попутно он скользит взглядом по лицам Суздалева и Лахонина.

«Шалтай» усмехается. Кирилл злится. Толстяк подтягивает живот и уходит.

– Что-нибудь разузнал? – спросил Кирилл.

– В нашем суровом краю привычная суета. Из-за мелочей расправы. За мощную подставу, которую ты удумал и о которой я знать ничего не хочу, у нас карают немилосердно. Информацией для тебя я еще не разжился, но бабки для меня ты можешь уже обналичивать – вскоре я к тебе подойду.

– Намечается, да? – осведомился Кирилл. – Большая, солидная?

– Крупняк, – кивнул «Шалтай». – Если сорвется, я даже не представляю, как они завоют и кого грызть начнут. Я в их лесу зверушка неприметная, и вычислить меня они не должны, но попадусь я – сгоришь и ты. И не образно: живьем сожгут, гвоздем вечера будешь – они выпивают за столами, а ты бегаешь и орешь, и никто тебя не потушит.