– А, понятно, – спокойно ответил я, пытаясь не злиться. – Не слушай, ты не бестолковый. И обязательно будешь наездником, если не передумаешь. Если захочешь, я даже возьму тебя с собой полетать. Позже, когда станешь немного старше. И тогда ты сможешь точно решить, хочешь ли ты стать наездником. Договорились?

– Да, я хочу полетать с тобой. Но я точно решил стать наездником.

– Правда? Ты решил сегодня или еще раньше?

Тами-ра просто зашагал чуть быстрее и ничего не ответил. Часто бывало, что прямо в середине разговора он просто переключался, оказывался в мыслях где-то очень далеко в то время, пока ты сам еще оставался здесь. Сердиться на это – глупо. Слишком уж велик и многообразен этот мир, когда ты – новая жизнь. Намного интереснее замечать, как с каждым разом мысли Тами-ра становились глубже, а слова – точнее.

– Почему ты приходишь ко мне? – неожиданно спросил Тами-ра. Настолько неожиданно, что я даже не нашелся, что ответить, и просто механически переспросил:

– Почему я прихожу к тебе?

– Почему?

– Что ты имеешь в виду? Зачем я пришел сегодня? Или вообще?

– Другие младшие не говорят с… с такими, как ты. Из старших только матери говорят, – объяснил он свой вопрос как мог и как умел.

– Ты имеешь ввиду мужчин, верно? К твоим товарищам они не приходят?

– Да. Почему ТЫ приходишь?

– Понимаешь, я ведь… Я – твой инициатор, – говорю и чувствую себя совершенно беспомощным.

– Ини… ци…

– Подожди, не так. Забудь про инициатора. На самом деле… Это трудно объяснить. Просто ты есть часть меня. Ты продолжаешь меня… Ты будешь жить на Архипелаге тогда, когда меня уже не будет, но в действительности я буду вечно, пока будешь ты… И твои новые жизни, которые будут потом.

– Я есть часть тебя? – вяло переспросил Тами-ра, но было видно, что он окончательно запутался. Я просто не был готов к такому разговору и на самом деле не находил нужных слов. Ничего похожего на те слова, которые бы сразу все расставили на свои места в его понимании мира.

– Тами-ра, трудно тебе это сейчас объяснить, – сдался я. – Мне трудно объяснить это самому себе, а тебе – еще труднее. Просто мне нравится вот так гулять с тобой. Понимаешь? Тебе ведь тоже это нравится?

Едва заметно мой маленький спутник кивнул (или мне это просто показалось?), но мысленно он был уже где-то далеко в небе за барьером, к которому мы как раз подошли. Край Ничто, сливающийся с небом в бескрайнем пространстве, далекие острова, парящие в белесом мареве, темно-фиолетовые вспышки под покрывалом Ничто, медленно и величественно бурлящая поверхность моментально унесли его невероятно далеко. Слишком далеко от той точки, где я пытался объяснить ему свои чувства.

Мы стояли и смотрели вниз. Так, словно никакого острова за спиной нет и не было, а все, что есть, – это грубо обтесанный барьерный камень, по неведомой причине застрявший в небе. Вечность и мощь, от которой захватывает дух. Ослепительная и оглушающая свобода, о которой знают только наездники и новые жизни, еще не утратившие свежести восприятия. Я и он.

…Трудно понять, было ли это послание Сущности или просто ночной кошмар. Два образа, два смысла – один напротив другого: Тами-ра и огонь. Настойчиво, несколько раз по кругу я видел свою новую жизнь и пламя. Потом снова Тами-ра, и снова пламя.

Утром, дрожа то ли от ужаса, то ли от ночной прохлады, я убеждал себя, что это – только сон. Плохой, бессмысленный, страшный сон. Но слишком хорошо я знал, КАК приходит Сущность. Слишком явственно я почувствовал ее перед тем, как уснуть.

9. Тот, кто направляет мою волю

Когда солнце уже поднялось достаточно высоко и большая часть моей уммы оказалась залитой ярким светом, в проеме арки появился Мику-ра. До того, как он пришел, я разобрал свой механический резак, но так и не понял, в чем же была его проблема. На полу двумя ровными рядами выстроились детали, каждая из которой выглядела абсолютно целой и работоспособной. К сожалению, того же я не мог сказать про резак в целом.

– Мирами, Тиа-ра! – бодро поприветствовал меня гость и сделал шаг внутрь уммы.

– Мирами, – ответил я, отложив в сторону ручной клепочник.

– Чем занимаешься? – из вежливости спросил Мику-ра, бросив взгляд на россыпь деталей и инструментов. Как и у многих молодых законников, с механикой у него были весьма прохладные отношения и практически полное взаимное непонимание.

– Да так… Ничего особенного. Резак ремонтирую. Поможешь? – съязвил я в отсутствии публики, которая могла бы это оценить.

– Это так остроумно. Надо запомнить, – ответил Мику-ра без тени улыбки на лице.

– Ладно, ты хотел поговорить о чем-то?

– Да. Но не лично.

– Как это? – удивился я.

– Хочу пригласить тебя на одно собрание, которое начнется уже через солнечный шаг. Боюсь, если ты согласишься, тебе придется отвлечься от твоих металлических друзей. А я думаю, что ты согласишься, – не изменяя привычной уверенности в себе резюмировал Мику-ра.

– И что это за собрание?

– Знаешь, Моту-ра был против того, чтобы я вовлекал тебя в эти дела… По крайней мере, сейчас. Но я все же думаю, что это важно для всех нас. И для наездников в том числе. Возможно, для наездников это даже важнее.

– Мику-ра, просто скажи, о чем речь.

– Это будет небольшой совет людей Огненного острова – несколько законников, главный механик, управитель плавильных ям и еще несколько человек.

– Послушай, но Закон говорит, что я, как наездник, не могу принимать участие в… мероприятиях такого рода. Ты знаешь это лучше меня.

– Вот именно, я знаю лучше тебя, так что оставь мне право самому трактовать Закон. А он, Закон, на подобные встречи тебя лично не приглашает, но и не запрещает присутствовать там, ясно? Как и в днях голосования, кстати, куда ты ходишь без зазрения совести. Так что, ты будешь?

Понимал ли я, что Мику-ра в очередной раз вовлекает меня в то, что меня не касается и касаться не должно? Конечно, понимал.

Пойду ли я? Конечно, пойду.

Выбор есть всегда. Всегда можно решить, хочу я ремонтировать механический резак или говорить о судьбе острова на Совете. Но лично для меня никакого выбора здесь не оставалось. Одиночество я люблю в той же степени, в которой хочу быть полезным. И именно вовлеченность, именно участие в тех событиях, которые могли бы пройти мимо, создают ощущение нужности и полезности.

Уже через минуту после ухода Мику-ра я распутываю свой лучший хартунг и стираю с ладоней бурые пятна смазки.

В просторной умме Совета действительно людно. Казалось, на мое появление никто не обратил внимания, но с Мику-ра я все же встретился взглядом. Вокруг него – несколько младших законников. Лично я знал только одного из них – хмурого, молчаливого парня, которого так и называл про себя – «Хмурый». Настоящее его имя – Сог-ра, а Мику-ра иногда называл его «Соратник» по причинам, мне неведомым.

Легкая улыбка, которая сопровождала взгляд Мику-ра, как бы говорила: «не сомневался в твоем присутствии ни секунды». Не желая подыгрывать, отвожу глаза. Туда, где на стенах уммы выстроились в ряды таблицы с Законом – несколько десятков керамических пластин, покрытых мелкой вязью текста. В какой-то момент я даже нашел Закон о наездниках. Тот самый, который мне пришлось выучить наизусть в день после Испытания. Стоило только увидеть его сейчас, как в памяти начали всплывать целые фрагменты текста. Впрочем, слишком долго проверять свои знания мне не пришлось – Совет начался.

Открыл собрание, как и следовало, Моту-ра. Немного сутулый, аккуратный в каждой детали, но уже очевидно стареющий, главный законник таинственным образом расцветал, когда начинал говорить. Его голос – такой же проникновенный, как и прежде.

– Мы собрались здесь, чтобы обсудить свободу волеизъявления людей Огненного острова в будущий Халку-мару и все последующие дни собраний. Я не буду лишний раз напоминать, что свобода воли и свобода говорения были и останутся важнейшими ценностями нашей земли, которым, как считают некоторые, сейчас угрожают извне. Поэтому я предлагаю всем, кто желает что-то сказать по данному поводу, сделать это сейчас.

Главный законник был непривычно краток, и я не мог сказать точно, было ли это хорошим знаком. Как и всегда, в жестах, движениях или интонациях Моту-ра трудно распознать, что он лично думает по тому или иному поводу. Но сейчас мне почему-то казалось, что происходящим он тяготится. Если и проводит это собрание, то по инициативе кого-то другого – не по своей.

– Я давно говорил, что нужно было запретить мистиков, – пробасил Комму-ра, ближайший помощник главного механика и достаточно влиятельный на острове человек. – Все беды от них и всегда были от них, с самого Начала памяти. И сейчас мы можем наконец объявить Огненный остров островом-вне-Храма, чтобы сразу снять все вопросы.

– Это неприемлемо, – тут же отозвался Моту-ра. Спокойно, но твердо. – Все вы знаете, что Закон не предусматривает никаких статусов вне-Храма или в-Храме. Мы вообще не должны никак называть текущий уклад. Только народоволие, и ничего больше. К тому же, дело вовсе не в мистиках. Я, как главный законник, стою на том, что мы должны защищать не техников или мистиков, а свободу людей самостоятельно выбрать техника или мистика, или вообще кого угодно – кого посчитает нужным большинство.

– Да, но что мы тогда вообще можем решить? – спросил управитель копательных ям с огненным песком, имя которого я не запомнил. – Что решить в силах наших? Все идет туда, куда дОлжно. Что поделать тут?

– Мы должны обеспечить защиту острова от храмовников, – вдруг вмешался Мику-ра, который до сих пор ничем не выделялся из группы младших законников. – Действенную, реальную защиту не только в дни собраний, но и во все другие дни.

– Ты неверно выражаешься, Мику-ра, – мягко перебил его главный законник. – Храмовники – такие же мирные жители Архипелага, как и мы с вами. Мы никогда не видим врагов в людях других островов. Если угроза и есть, то она исходит от отдельных наездников. На то их воля.

– В том-то и дело, что это – не их воля, – чуть резче, чем это было бы уместно, сказал Мику-ра. – Храм и те наездники, которые кружат над островами, есть суть одно. Этого можно не замечать, но так есть. Камо-те люди даже называют «храмовыми птицами». Те, кто ими управляет, и есть Храм.

– Люди могут называть эти механизмы так, как подсказывает им воля. Но мы не должны из-за этого считать врагами тех, кто был рядом с Начала памяти Архипелага. Я настаиваю на том, что если у нас есть неприятели, то это не храмовники. А те наездники-добровольцы, которые вторгаются в проекцию Огненного острова и пугают наших людей.

– Но мы знаем, ЗАЧЕМ им этот страх и ЧТО они хотят донести людям. Они показывают, что они – сила, а, значит, сила в Храме. И только с Храмом можно стать ее частью, иначе сила обернется против каждого, кто ей противится. Это очевидно.

– Я бы не был так уверен, – произнес Моту-ра со спокойствием, выдающим в нем опытного законника, у которого всегда под контролем если не внешние обстоятельства, то, по крайней мере, его собственная выдержка. – Но мы отвлеклись от главной темы нашего Совета. Что бы ни представляла собой эта угроза, главное – это то, как мы на нее отреагируем…

– В том-то и дело: отношение к этой угрозе и есть первый шаг к защите от нее, – не унимался Мику-ра. – Согласившись с тем, что храмовые птицы есть сам Храм, мы можем использовать механических птиц и наездников родом с Огненного острова для противодействия.

– Да, так есть, – вдруг прорезался скрипучий голос управителя плавильных ям. – Механические птицы наши и наездники наши должны защитить остров. Бесспорно, так есть.

– Подождите, – Моту-ра поднял руку вверх, останавливая желающих тут же высказаться в поддержку этой идеи. – Вы снова забываете о том, что говорит Закон. Нет и не может быть наших и храмовых наездников, как не может быть наших и храмовых птиц. Наездник не имеет принадлежности и права голоса до тех пор, пока в его распоряжении есть механическая птица. Единственное, чем он руководствуется – воля его, и ничего больше.

– Мы знаем Закон, но, к сожалению, этот Закон нежизнеспособен, – сказал Мику-ра, вызвав настоящее смятение в рядах присутствующих. Для жителей Архипелага, которые ценят Закон и ясные правила во всем, такое заявление ставит под сомнение многое. Слишком многое, чтобы говорить об этом вслух.

– Этот Закон нежизнеспособен, – повторил младший законник громче, перекрикивая возникший шум голосов. – Он был утвержден Аракорат-мару на заре эпохи небесных камней, когда механические птицы были совершенно новой, неизведанной силой, которую нужно было контролировать. Отдав в распоряжение эту силу независимым наездникам, Совет хотел сделать ее неприменимой для любой политической силы или островного сообщества. В этом есть смысл: по отдельности воля каждого человека на Архипелаге чиста, а стихийная воля массы – опасна.

Но это не работает! – продолжал Мику-ра. – И не работает по одной простой причине: за прошедшие солнечные циклы наездники так и не стали независимыми. Мы, законники, лишили их права голоса, механики отдали им в распоряжение механических птиц, но этого недостаточно. Каждый наездник неизбежно остается частью своего острова, он здесь живет, здесь ест, спит, дышит и инициирует новые жизни. И, как следствие, не может быть независимым по определению. К несчастью, это уже поняли в Храме и, к еще большему несчастью, это понимание совпало с падением Конструкта.

– Ты хочешь сказать, что храмовники нарушают Закон? – спросил кто-то из младших законников.

– Нет, я не сказал этого. Но я уверен, они навязывают наездникам волю массы, сохраняя иллюзию их независимости. Тем не менее, это только иллюзия, и, глядя на то, как умело координируются и направляются полеты механических птиц, я не могу поверить в то, что в их основе лежит сумма решений самих лишь наездников.

По мере того, как Мику-ра говорил, в умме все чаще раздавались одобрительные возгласы присутствующих. На самом деле он просто озвучил то, о чем думали многие, но озвучить это казалось немалой смелостью.

– Так должны поступить и мы! – подытожил оратор, воодушевленный поддержкой. – Отказываясь от открытой поддержки наездников, мы только делаем себя слабее перед лицом новой угрозы. Будущий Халку-мару может быть свободным только в том случае, если в небе над Площадью будет наша механическая птица, как сигнал для каждого, кто захочет нарушить проекцию Огненного острова.

Я наблюдал за всем происходящим, спрятавшись за чьей-то грузной фигурой. И больше всего меня удивляло не то, ЧТО говорят оппоненты, а сам факт столь явного противостояния между Мику-ра и Моту-ра. Может, предпосылки к такому расхождению были и раньше. Были наверняка. Но столь явная оппозиция проявлялась по-настоящему только теперь.

Я думал о том, что истинная суть этого противостояния заключалась вовсе не в конкретных спорных вопросах и аргументах. На самом деле где-то здесь пролегала граница между традицией и реакцией, старым и новым, верховенством Закона как такового и верховенством тех целей, которых можно с его помощью достичь. Справедливости ради, того же Моту-ра трудно назвать непоколебимым поборником привычных ценностей. Он умел быть гибким и мог оценить последствия лучше, чем кто-либо. Но то, с какой силой он верил в силу Закона… Этому бы позавидовали самые искренние мистики в Храме.

– Возможно, – ответил главный законник. – Возможно, все так и есть. Я не знаю, и никто из нас пока не знает. Но для того, чтобы изменить статус наездников, мы должны созвать Аракорат-мару – Всеобщий совет Архипелага, – уточнил Моту-ра для тех, кто не знал терминологии законников так же безупречно.

– Пока соберется Аракорат ваш, на месте уммы этой будет еще один храм, – проворчал кто-то из управителей так, чтобы слышали все присутствующие.

– Но мы должны попробовать. Мы должны инициировать эту идею и вместе с ней обсудить правила неприкосновенности проекций островов и Закон об их защите. Это может быть бесполезным, но мы выиграем время и сможем лучше понять, что на самом деле происходит на Архипелаге.

– Что нам делать до того? –спросил кто-то.

– На время Халку-мару я предлагаю пригласить на башню одного добровольца, дав ему Право отложенного голоса для следующего Дня собраний. Более масштабные методы защиты мне видятся излишними.

– А как же наездники?

– Наездники будут поступать так, как говорит их воля, и никак иначе, пока не изменится Закон. Если это, конечно, произойдет.

Вяло согласившись с хоть каким-то общим решением, совет начал расходиться. Мику-ра больше не вступал в спор с главным законником, но, кажется, ему это и не было нужно больше. Его план – прост и эффективен. Услышав все то, что услышал, на будущем Халку-мару я больше не мог оставаться в стороне. Не мог. И именно я должен стать тем, кто будет в небе над Площадью в этот день.

Он прав: независимость воли наездника – идея, которая никогда не будет реализована. Оставшись в стороне в этот раз, я больше не смог бы оставаться тем, кем являюсь, не смог бы получать то, что дает мне остров. И даже если на то нет моей воли, я не могу больше оставаться в стороне.

Возможно, заслугу моего участия люди позже припишут Мику-ра. А, может, и нет. Но я – именно я, – знаю, кто направил мою волю в нужном направлении. Это был Мику-ра, и никто другой.

Детали механического резака, разложенные на полу уммы, уже тонули в закатных тенях. Даже не притронувшись к инструментам, я заполз в свою постель и не выбирался оттуда до утра.

10. Непоправимое

Халку-мару – день, когда на площади решаются споры, обсуждаются насущные проблемы острова, и каждый может быть услышан многими. Сам по себе этот день собраний не решает судьбу острова и не указывает, кому предстоит оказывать наибольшее влияние на эту самую судьбу. Но именно он, последний день каждой нечетной луны, во многом определяет настроения людей, их взгляды и отношение к действующей команде законников. Нередки случаи, когда именно Халку-мару значил для уклада острова больше, чем Оту-мару – день голосования.

Кроме того, в хорошие времена Халку-мару – это всегда праздник, когда женские роды особенно приветливы к гостям-мужчинам, а служители отдают людям все лучшее, что есть в запасах.

В хорошие времена, но не теперь. В этот день многие не столько ждали собрания, сколько хотели узнать, в какой обстановке он будет проходить, и произойдет ли нечто, способное подтвердить худшие опасения.

Примерно того же ждал и я. С той лишь разницей, что сегодня мне предстояло быть не на Площади среди людей, а в небе над ними. От этой мысли становилось немного спокойнее, но предчувствие трагедии не покидало с самого утра.

Еще за несколько часов до начала я был на площадке, где стояла Ши-те. Вместе с механиком Мар-ра проверил заряд спирали, подтянул все тяги, отрегулировал балансиры, прощупал каждый квадратный шаг металлического каркаса в поисках возможных трещин и растяжений конструкции. Мы сделали все, что могли, для того, чтобы птица была идеально настроенной, надежной машиной под седлом своего наездника. Трудно сказать, что двигало мной сильнее – стремление защитить себя от возможных неисправностей или желание убить еще немного времени в ожидании такого странного, необычного полета.

Я делал все, что угодно, чтобы не думать о главном – о том, ЧТО мне делать в небе и как вести себя, если появятся храмовые птицы. И что будет нужно в проекции Огненного острова их наездникам, если они действительно появятся. Прямо сейчас каждый из этих вопросов не имел ответа, и никто не мог бы помочь их найти. Где-то здесь заканчивалась политика, и начиналось пространство, принадлежащее только мне – наезднику, чья воля заставляет подниматься в небо.

Прыжковый механизм натянут до предела, я сижу в седле, перехваченный двумя ремнями, и настало время лететь. Даю отмашку механику. Рычаг нажат и… Я в своей стихии. Подброшенную в воздух птицу привычно перехватывает сила небесного камня, и она летит вперед и вверх, широко расправив крылья.

Для начала делаю пару кругов внутри проекции острова на небольшой высоте – что-то около сотни шагов. Отсюда хорошо видно, как человеческие фигурки на Площади собираются в небольшие группы вокруг выступающих, а потом снова рассыпаются и перемешиваются с другими группами. В некоторых частях открытого пространства – там, где служители решают проблемные вопросы жителей, – как всегда многолюдно. Напротив, возле трибуны, где законники разрешают споры, почти никого нет.

По спирали я поднимаюсь выше и выше, постепенно увеличивая радиус своих кругов. Остров уменьшается в размерах, и на Площади уже трудно различить отдельные фигуры людей. Но я уже почти не смотрю вниз. До рези в глазах вглядываюсь в закатную сторону – стараюсь вовремя увидеть темные точки приближающихся механических птиц. Смотреть трудно – постепенно спускающееся к краю солнце слепит. В полосе этого света отчетливо видны только пятна парящих вдали островов.

Я понемногу успокаиваюсь. Чувствую себя уверенней, как во время обычной прогулки в небе. До конца Халку-мару остался всего солнечный шаг или что-то около того, и я спускаюсь немного ниже.

В тот момент, когда я по-настоящему поверил, что ничего необычного не произойдет, и думал о том, что вечером смогу пойти к Миа-ку, появились они – храмовые птицы. Я напрасно вглядывался в закатное небо над островами: три Камо-те вынырнули откуда-то снизу, из-под проекции. На фоне темно-серого полотна Ничто их металлические тела были практически неразличимы. Увидел их только в тот момент, когда птицы перешли в затяжную дугу над островом, всего в пятидесяти шагах над его поверхностью. С башни зазвучали сдвоенные сигналы предупреждения. Один за одним, с интервалом в несколько десятков секунд.

Так быстро, как только мог, я перебирал рукоятками винтов оперения, складывая крылья, и почти полностью убрал силу на камне. Ши-те наклонилась на нос и нырнула вниз ближе к траектории храмовых птиц.

Пока я снижался на нужную высоту, они уже покинули проекцию острова. Впрочем, питать никаких иллюзий по этому поводу не приходилось: Камо-те разошлись веером и описывали широкие петли, снова обращаясь носом к Площади.

Спланировав вниз, я получил некоторое преимущество в скорости. Наугад выбрав одну из храмовых птиц, повторяю ее вираж и оказываюсь всего в паре десятков шагов позади. Отсюда была хорошо видна спина наездника, скрещивающиеся ремни его хартунга и даже черты лица – в тот момент, когда он заметил мою птицу сзади и на мгновение обернулся.

Он – такой же, как и я. Молодой, подтянутый, плотно сидящий в своем седле. Кажется уверенным в себе.

Странно, но наездник Камо-те даже не думал ускоряться, и пока машина снова достигла Площади, мы уже летели рядом, едва ли не крыло в крыло. Всего в нескольких десятках шагов подо мной – уммы и сотни людей. Уверен, что взгляды большинства из них сейчас были прикованы ко мне, а я… Я оказался в той ситуации, которой боялся сильнее всего: просто не знал, что делать теперь, чего от меня ждут и каким образом я вообще мог защитить людей там, внизу.

Уже сейчас было очевидно, что сам факт моего присутствия в небе над островом ничего не менял. Я несся на большой скорости совсем рядом с наездником на Камо-те, видел его лицо, чувствовал его движения, мог рассмотреть каждую рукоятку, к которой он прикасался, но не мог заставить храмовника отвернуть ни на шаг. И это уже не говоря о том, что где-то рядом в небе Огненного острова находились еще две чужие птицы, внушающие трепет и страх каждому на земле.

Не придумав ничего лучше, я просто качнул Ши-те в сторону храмовой птицы, угрожая ей столкновением. Неизвестно, для кого из нас такой удар мог оказаться более опасным, но других вариантов просто не нашел.

Наездник Камо-те благоразумно отклонился от своей траектории и, подав больше силы на небесный камень, рванул вперед, сразу же оторвавшись на десять-пятнадцать шагов. В такой ситуации трудно было не заметить – храмовая птица была все-таки резвее. Она быстрее набирает скорость и сбрасывает ее. Растеряв преимущество в скорости, полученное после скольжения с высоты, мне стало непросто играть роль преследователя.

Тем временем мы снова покинули проекцию Огненного острова и сделали еще одну петлю для разворота. Я пытался заставить противника (теперь я не мог называть его иначе) изменить курс, но единственное, чего смог добиться – снова оказаться поблизости, на расстоянии размаха крыльев. Одновременно я пытался держать в поле зрения две другие храмовые птицы, но это было непросто. Они заходили в проекцию с разных направлений и на разной высоте.

<1...3 4 5 6 7 8 >

На страницу:

Перейти

5 из 8