Истории без географии

Да, я все же позволю себе сказать еще об одном удобстве, которым я пользуюсь после того, как запомнил общепринятые названия многих известных или каким-то образом примечательных мест. Обычно, если спрашиваешь у прохожего или пассажира, как добраться до такого места, то все сразу понимают, о каком месте идет речь, объясняют, как туда проехать или пройти. Это очень удобно, потому что не нужно объяснять людям куда и зачем конкретно я еду, а можно просто спросить: «Как проехать до кинотеатра «Ударник»?», и мне любой сразу расскажет, как туда проехать. Но мне, конечно, нужно не в сам «Ударник», а просто это такое примечательное место рядом с тем местом, куда мне нужно, и про него все знают, и уже привыкли отвечать, как туда проехать. Так что никого не приходится беспокоить и выходить за рамки вполне принятых и соответствующих месту фраз. Тут, пожалуй, не может быть никаких разночтений, и никто не поймет моих слов превратно или неправильно, так что пришлось бы при помощи других слов объяснять то, что я хотел сказать в первый раз.

Тут я затронул тему, о которой с самого начала хотел упомянуть ― о языке и об общении людей между собой. Я имею в виду использование языка не только при перемещении в пространстве и при поиске пути к определенному месту. Я уже сказал, что в этом простом случае язык очень хорош и, если им правильно пользоваться, практически исключает возможность ошибки и нарушения последовательности. Но этот же самый язык, поскольку им владеет поголовно почти все население города, часто используется людьми для взаимодействия друг с другом и в гораздо более сложных и неоднозначных ситуациях, когда, как мне кажется, даже бывает невозможно одним только языком ясно выразить вопрос, или отношение, или какое-либо другое движение в человеке, требующее общения с другими людьми.

К сожалению, в этой стороне жизни города я не смог еще достаточно разобраться, так что я не понимаю, как людям удается так ловко участвовать в огромном количестве последовательностей, каждая из которых даже в отдельности связана с выполнением множества разнообразных условий и требует определенных сил и времени. Часто оказывается, что арифметическая сумма всех сил и всей информации, которые должны участвовать в некоей ситуации на пересечении нескольких последовательностей, намного превосходит все простые потенции человека и то количество информации, которое может быть передано посредством языка.

Однако, люди каким-то образом справляются с подобными ситуациями по много раз не дню, причем, видно, что они вовсе не испытывают ожидаемых при такой сложности перегрузок. Видимо, язык играет здесь лишь вспомогательную роль, потому что вся информация, используемая в таких ситуациях, видимо, заложена в устройстве самих ситуаций, в законах и правилах, которым подчиняются события, люди и вещи, когда они живут своей человеческой или вещественной жизнью в городе. Языка людям, видимо, вполне хватает, чтобы иногда сказать друг другу то, что не понятно и так.

А законы и правила городской жизни людей, хоть и существуют и строго исполняются, так что огромный городской организм не разваливается и исправно работает, но они настолько сложны, содержат в себе столько неэлементарных, стохастических и, может быть, даже еще не открытых наукой зависимостей, что…

1992

У озера

Широко трепещет туманная нива,

Вороны спускаются с гор…

Б. Гребенщиков

Мы разгоняем молочных щекотрясов ― так это называет Женька. В переводе на русский язык это означает, что, загрузившись грамм по сто «Столичной», мы бросаем наш костер и идем чуть вверх по бережку, где сидят и пробуют петь какие-то школьники. Они, видимо, устраивают себе культмассовое мероприятие, выезд на природу, но нам это не важно. Нам важно, что у них есть гитара, а у нас нет, и тратить вечер без гитары нам совсем не интересно ― не так уж надолго мы сюда приехали.

Поют пионеры плохо. Они пробуют копировать нынешнюю эстраду, но слуха ни у кого из них нет, и даже такое простое дело у них не получается. Женька скромно подсаживается на бревнышко и просит гитару ― оказывается гитар у них две. И еще оказывается, что они ни разу не слышали «Люди идут по свету».

– Дети! Для тех, кто сидит у костра и пытается что-то петь, «Люди» ― это песня номер один. Ее надо знать, как «Отче наш». Впрочем, «Отче наш», вы тоже не знаете, как и мы, разумеется. Мы сами «Людей» уже не поем ― надоело. Но для вас споем обязательно.

И Женька поет «Людей», а я, Дюша и Шурик ему подпеваем. Гитара у них дрековская, но кое-что у нас все же получается. Тут появляется еще одна бутылка ― это я говорю, чтоб не показалось, что я скрываю, что была водка. Водка была, но оказалась такой горькой, что я после первого раза пропускал, а ребятам она много не добавила ― они люди закаленные. Без нее все было бы точно так же, по крайней мере, для меня.

Потому что была ночь, и темно, и кроме нас на берегу никакого света (получается, что мы ― это свет; нет, свет ― это костер), и наш небольшой мир кончается на освещенных лицах сидящих напротив. Дальше, за ними, ничего нет. Там тьма, ничто, и пока мы здесь сидим, пьем и поем, там не живут люди, не ходят звери, не стоят горы, не действуют законы, нет природы и мира, и если я обернусь и посмотрю в темноту, я не увижу, я никак не постигну того, что там. Потому что все здесь, в освещенном круге костра.

За «Людьми» идет песня номер два ― «Виноградная косточка», они ее тоже не знают. Потом мы начинаем петь что попало и в конце концов сваливаемся на Гребенщикова, что и отмечено в эпиграфе к этому рассказу. Разгулявшись, мы начинаем орать, не щадя глоток, так что даже гитара становится почти не нужна. Незнакомые совсем друг другу люди, мы сходимся голосами на этих текстах, узнанных и выученных в разных местах и в разное время, ― каждый в них слышит что-то свое, но какое это имеет значение?

Щекотрясам, видно, надоедает слушать непонятные песни, и они начинают по одному расходиться ― вот почему Женька сказал, что мы их разгоняем. Наш мир становится еще меньше. Потом мы устаем драть горло и начинаем философствовать. Оказывается, Шурик тоже москвич, и он тоже здесь в первый раз, приехал отдохнуть от столичной суеты.

– Послушай, ― говорю я, ― объясни мне такую простую вещь ― почему на свете есть только две выделенные точки ― Москва и Телецкое озеро, где могут жить и встречаться такие люди, как мы с тобой. Вчера на теплоходе я весь день проговорил с незнакомым мужиком о смысле жизни, и он тоже оказался из Москвы. А? Есть, наверно, закон природы на эту тему?

Шурик ничего не находит мне ответить, и мы обсуждаем законы природы, мировые катаклизмы и цены на магнитофонные кассеты. Он выслушивает мою теорию Бога, первая заповедь которой ― «Ты есть Бог», а я решаю не спорить с его, в общем-то, сырой идеей, что человек ― это одна большая молекула (Шурик ― химик по специальности), и так далее. Не оставляем мы без внимания и вопрос влияния алкоголя на потенцию к философии, потом нас заносит на идеалистов-солипсистов, и мы соглашаемся, что, в сущности, есть только я (или он, тут мы не договорились), а все остальное ― плод моего (или его) воображения. После этого уже стало непонятно, разговариваем мы друг с другом или с собственными мыслями, но вспомнив, что это одно и то же, мы успокаиваемся и даем жару дарвинистам-эволюционистам, а заодно всем остальным материалистам, которых удается припомнить. Дальше речь заходит о восточной мудрости, и Шурик по секрету шепчет мне, что человек воплощается на земле пятнадцать раз, и в следующий раз я воплощусь в Рамакришну, с чем я не берусь спорить, потому что в будущем еще не был.

Наконец, костер догорает, Женька с Андрюхой уходят в палатку, Шурик погружается в размышления, а я иду погулять по пляжу. Мир становится совсем маленьким и моим. Тишина вокруг мертвая ― возню у палатки я слышу, но она никоим образом не запечатляется у меня в голове. Я не вижу почти ничего, ничего особенного не чувствую под ногами ― там ровный мокрый песок ― и могу совершенно спокойно считать себя единственным человеком на земле.

Я долго гуляю по берегу в таком блаженном состоянии, потом забираюсь наверх, нахожу палатку и укладываюсь в нее, прикрывшись чьим-то спальником. Все уже здесь и уже спят. И я посплю.

Митька проснулся свежий, как огурчик ― что называется, ни в одном глазу. Он приподнялся на локте и поглядел по сторонам. Ага, значит, вчерашняя система сработала ― не ложиться спать, не дойдя до состояния твердой походки. Вот здорово-то! Мелочь, а приятно.

Прошло, кстати, не так уж много времени ― часа четыре, не больше. Вчера, когда он залезал в палатку, он заметил, что уже светает. Впрочем, какое же это «вчера», если это было всего четыре часа назад?

Спать совсем не хотелось. Митька вылез из-под спальника, перевалился к выходу и выставил голову наружу. Видимо, успел пройти дождь. Влажный воздух будто холодной салфеткой прикоснулся ко лбу, глазам, щекам, и потянул Митьку наружу. Он сложился пополам и вслед за головой высунул из палатки ноги. Бр-р-р. Теплые еще.

Из палатки был виден спуск на пляж, куст какой-то зелени, потом кусок травы, протока метров сто шириной и то, что за ней, километрах в трех ― залив с косами, противоположная сторона озера и другой берег. Без отвращения натянув кроссовки, Митька выкарабкался из палатки, выпрямился во весь рост. Махнул руками, хрустнул позвонками, размял ноги, вытащил из-под навеса ватник и, накинув его на плечи, пошел к воде.

Костер потух ― прогорел, и дождь прибил и унес оставшуюся золу. Вчера тут была навалена куча дров высотой в человеческий рост ― всё спалили, не осталось ни палочки, ни веточки. Костра тоже не осталось, теперь на его месте мокрый песок с оспинами от капель дождя, такими же, как везде на берегу. Так бывает, если дрова прогорят до конца ― не до угольев, а до золы. Митька ковырнул ногой песок ― верхняя мокрая корка разломилась, открыв нижний слой сухого светлого песка. Волоча ноги, Митька пробороздил сухую дорожку от костра метра на полтора в сторону воды, потом ему это надоело, и он спрыгнул вниз на пляжик.

Он прошел десять шагов по ровному мокрому песку до воды, коснулся носками кроссовок кромки, нагнулся и, не спеша, присел. Попробовал ладонями воду ― холодная. Потом раздвинув колени, просунул между ними локти и так, удобно устроившись, остался сидеть.

Красиво. Красиво и тихо. Зеленая, с почти отвесными километровыми стенами берегов, коробка гор; налитая на самом донышке стальная гладь воды; серо-голубое, с клочьями высоких далеких облаков небо ― такая картинка. За митькиной спиной серая вата утреннего тумана поспешает перевалиться за соседнюю гряду. Вата стыдливо подбирает клочковатый подол; недавний дождь ― ее работа. Внизу движения почти нет; ни птицы, ни человека ― все еще спит. На воде штиль, ветра нет, лес стоит недвижно. Только бесшумно втягивается за гору тучка, заговорщицки подмигивая Митьке: «Мы одни тут с тобой. Ты уж будь добр, не выдавай меня, не говори, что это я вам воды в кружки налила». «Ладно, не выдам, видали мы таких» ― отвечает ей Митька.

Они есть ― эти горы, эта вода, это небо. Они всегда есть, они громадны, и маленький Митька сидит между ними на бережку и может только смотреть, только смотреть на них ― и восхищаться. И когда он уйдет обратно по озеру, они останутся у него за спиной, останутся нетронутые, такие же, какими были, нимало не изменившиеся оттого, что под ними посидел и пофилософствовал Дмитрий-свет Алексеевич.

И там, где кончается одна гора, начинается другая, а где кончается та, начинается вода. Или небо, или что-то еще. А потом идет берег, и песок, и черное пятно на границе синего и желтого ― это сидит у воды, засунув руки в ноги, человек в черном бушлате ― на плотной мокрой поверхности, на которой остаются неглубокие четкие следы.

Все вплотную, все рядом и за все держится. Мир. Цельный кусок. Где тут место для чего-то еще? Где тут место для Рамакришны, где тут место для единого духа, для наших мозгов и слов? Как туда протиснуться, как его понять, этот мир; понять так, как мы понимаем наши собственные мысли; как стать им? Можно только ходить по нему, смотреть на него и жечь его. Смотреть на него или жечь его.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.