Полная версия
Ни за кого и ни с кем, кроме совести
Леонид Корнилов
Ни за кого и ни с кем, кроме совести
Серия «Стихи Рунета»
Вся информация, изложенная в книге, является личным мнением автора и не преследует цели оскорбить чувства людей с иной позицией или вероисповеданием. Редакция не всегда разделяет мнение авторов. Текст приводится с соблюдением авторской орфографии и пунктуации.
Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспро-изведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.
© Корнилов Л., 2021
© ООО «Издательство АСТ», 2021
* * *Ревизор
Совесть с возрастом стала строже
И злопамятнее весьма.
Всё сурово она итожит
И оценку даёт сама.
Ничего она не забыла,
Всё вытаскивает на вид.
Никогда меня не любила.
«А за что любить», – говорит.
Всё, что сделать успел по дури,
Предъявляет она в укор.
Как наждачкой дерёт по шкуре
Несговорчивый ревизор.
Прицепилась и гложет, гложет.
Всюду ставит свою печать.
Совесть многое в жизни может,
Но не может она прощать.
Неусыпна её опека.
Всё охаживает кнутом.
Совесть делает человеком.
А без совести мы никто.
2021 г.
Удары сердца
Вышибаем ли двери плечом
Или скромненько топчемся в сенцах —
Мы гонимы сердечным бичом
И живём под ударами сердца.
Прожигаем космический мир.
Покидаем земные насесты.
На раздумье даётся лишь миг —
Тот, что между ударами сердца.
Полсекунды, не больше, – на страх.
Полсекунды – на шаг к отступленью.
Мы, качаясь, стоим на ногах
Под безжалостным сердцебиеньем.
Снова хлещет невидимый кнут.
Раздуваются паводком жилы.
Застояться сердца не дадут.
Только их мы ударами живы.
А другие удары – пустяк.
Всё доступно для духа и плоти,
Пока сердце, размером с кулак,
Нас от чистого сердца колотит.
2002 г.
«Не верь его цветам всерьёз…»
Не верь его цветам всерьёз.
В галантной выходке злодея
Колючей проволокой роз
Обносит он твои владенья.
Но радость женская слепа.
И платье содрано, как кожа.
В дарёных кольцах и цепях
Ты на кандальницу похожа.
И тянешь срок любовный свой.
И, стойко выдержав все пытки,
Бредёшь с подарками домой,
В душе – ограблена до нитки.
1996 г.
«Напряги мозги, человечество…»
Напряги мозги, человечество,
Растолкуй про мои мытарства:
Почему я, любя отечество,
Матерю своё государство?
Не ответил мир ошарашенный,
Промычал, что нет прецедента.
То есть нет аналога нашему
Историческому моменту.
Вот и я гляжу: дело тёмное.
Разломили страну, как булку.
К сердцу Родины, многотонному,
Люди-крошки прилипли будто.
Кто прикрыть собою старается,
А кто руки втихую греет.
Кто – народ, тот, понятно, мается.
Ну а прочий люд богатеет.
Я и сам как расколот надвое
И в душе под орех разделан.
Не скажу, что всех больше надо мне,
Но в стране до всего мне – дело.
И беру за грудки правительство,
И даю властолюбцам жару.
Я имею свой вид на жительство
В русской части земного шара.
И попробуй, заедь по морде мне.
Эй, чиновничья грязь, раздайся.
Я живу у себя на Родине,
А чиновники – в государстве.
Вот и разница вся, как будто.
Но огромна она, как бездна.
Разломили страну, как булку,
А народ не зовут к обеду.
От разрыва сердце не лечится.
Вот ведь русской судьбы коварство —
Умирать от любви к Отечеству,
Матеря своё государство.
1996 г.
Конюх
На мясо к празднику в колхозе
Решили резать лошадей.
Две клячи, по уши в навозе,
Глядели тупо на людей.
А люди с сумками стояли
Рядком у скотного двора
И терпеливо ожидали
Лихой расправы топора.
Но конюх вынес, как икону,
Седло и в ноги уронил.
Пропивший всё на свете конюх
Однако упряжь сохранил.
И ненадёванная сбруя,
И блях начищенная медь
Просили, бликами ликуя,
На лошадей себя надеть.
И конюх стал неторопливо
Седлать. (Народ оторопел.)
Он расчесал хвосты и гривы,
Как будто в чистое одел.
Под нос бурчал, мол, так не будет,
Уж не воротишь громких дней,
Когда смешались «… кони,
люди…». И кони вынесли людей.
И принялись ушами прядать
Две клячи, вспенив удила.
А люди сумки стали прятать
За спины. Вот таки дела.
Когда осёдланных лошадок
Наш конюх вывел, пьяный в хлам,
Народ, что был до мяса падок,
Уж разошёлся по домам.
Потом в окошки, бога ради,
Глазели с ласковым смешком,
Как две кобылы при параде
Плелись в обнимку с мужиком.
А конюх, выпятив грудину,
По каждой улице села
Водил спасённую скотину,
Рубя всех матом до седла.
1995 г.
Единственная
Уж таким слепцом уродился я,
Что других не вижу в упор.
Ты – единственная, единственная!
Выношу себе приговор.
Афродита машет руками мне,
Море с белых снимая ног.
Но в своей одиночной камере
Я тяну пожизненный срок.
Не желаю свободы выбора.
Нагулялся я, как ничей.
Я сверкал океанской рыбою,
Но на нерест иду в ручей.
Пусть ударит под дых ущелье мне
(Любят камушки ближний бой),
Но меня отольёт течение
Родниковой твоей водой.
В четырёх стенах твёрдокаменных
С леденящим каменным дном,
Слышишь, в клетке грудной, как в камере,
Ходит сердце моё ходуном.
В одиночке ему так здорово.
Ты – единственная, клянусь!
Отпускай на четыре стороны —
Я четыре раза вернусь.
Лучше в зоне любви быть зэками,
Чем свободу любить, как вор.
Не хочу жить в разбитом зеркале.
Мне нужны зеркала озёр.
Нахлебался свободы выбора.
Не мужчина тот, кто ничей.
Я сверкал океанской рыбою,
Но на нерест иду в ручей.
И камнями до рёбер выскоблен,
Прижимаясь к тебе в упор,
Постигаю земную истину:
Ты – бессмертный мой приговор.
1996 г.
Бродячий пёс
Бродячий пёс по жизни бродит.
А то, что ищет, не находит.
А жизнь собачья коротка,
Чуть-чуть длиннее поводка.
Бродячий пёс и сам не знает,
Как он мучительно страдает.
Он просто нюхает следы,
Следы холодные, как льды.
Приснилось как-то раз бедняге
Про кости на пиратском флаге.
И он во сне бежать был рад
На кличку славную Пират.
А все собаки любят кости
И за костями ходят в гости.
А я люблю таких гостей
И мне не жаль для них костей.
Все реже пёс в гостях бывает.
На все четыре он хромает.
Ведь жизнь собачья коротка,
Особенно без поводка.
Бродячий пёс уже не лает,
На все четыре не хромает.
Он навсегда ушёл в следы —
Следы холодные, как льды.
1995 г.
Донецкий аэропорт
Наш самолёт: Донбасс – Москва…
Задержан вылет
Сперва на год, потом на два,
А там – как выйдет.
В Россию надо, мать честна,
Лететь народу.
А нам нелётную война
Даёт погоду.
Но, отрываясь от земли,
Как самолёты,
Не зря же мы на небо шли
За ротой рота.
В окопы врос аэропорт,
Стоит заставой.
И перегружен каждый борт
Донецкой славой.
У нас билеты на руках
Домой – в Россию!
На все грядущие века
Билеты в силе.
Не принимает высота,
Но, зная наших,
Она бронирует места
Героям павшим.
И пусть порвало синеву
Военной бурей.
Донбасс билеты на Москву
Сдавать не будет.
2015 г.
Скорость
По асфальту поток машин
Брызжет скоростью из-под шин.
И со смертью глаза в глаза
Ржут, как лошади, тормоза.
Он спешит. Ему равных нет
В вечной гонке на красный свет.
Он по этому свету жмёт,
Чтобы раньше попасть на тот.
И столбы подставляют лбы.
И встают мосты на дыбы.
И встаёт, наконец, рассвет.
Но соперника нет и нет.
А дорога дрожит, как пёс,
Под ударом крутых колёс.
Позабыв про ночной кошмар,
Слепнут совы уставших фар.
Сбитый воздух летит в кювет.
Он спешит. Ему равных нет.
На подъёме другого дня
Он рискнёт обойти меня.
Мне соперник как божий дар.
Я грызу на свечах нагар.
Я сжигаю бензин в себе.
Я ломаю хребет судьбе.
Пропущу его на прямой.
Но зато поворот за мной.
Там дорога идёт вразнос,
Чтоб избавиться от колёс.
Нервы там на руль намотав,
Мы увидим, кто был не прав.
Каждый впишется в поворот:
Кто на этот свет, кто – на тот.
1996 г.
Стрижи
Ты своей просьбой слёзною
Крылья мне не вяжи.
Высоко ночью звёздною
Спят над нами стрижи.
Над землёй выше облака,
Где кончаются дни,
Чуть не падая в обморок,
Спят в полёте они.
Над святым и над грешником,
Миром правды и лжи,
Как свеча над подсвечником,
Темень режут стрижи.
Мне в постели удушливо,
Да и сна вовсе нет.
Дорогая, подушками
Не бросайся мне вслед.
И своей просьбой слёзною
Крылья мне не вяжи.
Я уйду ночью звёздною,
Чтобы спать, как стрижи.
И не страшно разбиться мне,
Дорогая, пойми,
Нужно быть малость птицами,
Чтоб остаться людьми.
1996 г.
Ветеран
Как последний патрон, ветеран
Остаётся в обойме живых.
По цветам салютующих стран
Он когда-то дошёл до своих.
В штыковую бросаясь на смерть,
Как ребёнка, спасал белый свет.
А теперь он не может смотреть
На останки великих побед.
И над плитами братских могил
Замер он, как живой обелиск.
Те, кто сделали всё, что смогли,
Навсегда под землёй обнялись.
Там солдатское братство навек
По прозванию Русский Иван.
И зовёт это братство наверх
Человек из осколков и ран.
Похоронена слава страны.
Хоть и Вечный Огонь, да погас,
Похоронкой с великой войны
Ходит старый солдат среди нас.
В заржавевшей обойме времён,
Фронтовые сто грамм пригубя,
Он загнал сам себя, как патрон,
Как последний патрон – для себя.
И на братство священное пал,
Как всегда героически смел.
Победителем быть он устал.
Побеждённым он быть не умел.
1999 г.
Маресьев
Растворяясь в мирской суете,
Вы забыли, наверно, забыли,
Как по снегу от стёртых локтей
Отрастали багряные крылья.
И росли они смерти назло.
И тянули на взлёт небывало.
И крылатая кровь на крыло
Истребителя вновь поднимала.
И качала героя страна,
Воспевавшая подвиг и братство.
Было время, когда ордена
Почитались несметным богатством.
И Победа солдатам клялась,
Что о них никогда не забудет.
Но меняются время и власть…
Не меняются русские люди.
И никто русский дух не собьёт.
Нашу память никто не оглушит.
Возвышает маресьевский взлёт
Непокорную русскую душу.
И Россия навечно в долгу
У героя такого размаха.
И враги тот полёт на снегу
Озирают с восторгом и страхом.
Для бессмертия нет слова «был».
Снова лётчика крылья разбудят.
Он, наверно, простил тех, кто сбил.
Но простит ли он тех, кто забудет?
2000 г.
Сердечная сумка
Не таскался с сумою.
Не поскуливал сукой.
Из котомок со мною
Лишь сердечная сумка.
Никакого товара.
Ничего на продажу.
Никакого навара
Мне от этой поклажи.
В ней сплошная морока
Да сердечная мука.
И кренясь левым боком,
Я тащу эту сумку.
Бросил всё по дороге,
То, что нажито было.
Лишь бы вынесли ноги
То, что сердце скопило.
К чёрту узел заплечный.
И чихал я на тыщи.
Лишь без сумки сердечной
Я, действительно, нищий.
2001 г.
«Беларусь»
На русском поле «Беларусь»
Пахал и пил взахлёб соляру,
Давал на сенокосах жару…
Но в бак ему залили грусть.
Потом в застенках гаража
На скатах спущенных держали.
Скребла его когтями ржа.
И под капотом кони ржали.
И сотни лошадиных сил
Рвались на русские просторы.
Он слышал дальние моторы
И каплю топлива просил.
Без плуга корчилась земля.
Без урожая чахла пашня.
Двуглавый герб-мутант на башне
Венчал двуличие Кремля.
И, окружив славянский дом,
Пылили натовские танки.
Глобальной газовой атакой
На Минск надвинулся «Газпром».
И встал мужик не с той ноги,
Ко всем чертям отбросил стопку.
Заправил «Беларусь» под пробку.
К рулю качнулись рычаги.
Советский гимн запел движок
(Его другому не учили),
И, повернув колёса чинно,
Он небо выхлопом обжёг.
И через ноздри клапанов
Втянув убитой пашни запах,
Он, вздыбившись, повёл на Запад
Ряды железных табунов.
И понеслись в последний бой
Все «Беларуси» – белороссы.
На подвиг малые колёса
Вели большие за собой.
И странно было всей Руси,
Великой некогда и смелой,
Вставать за малой Русью – Белой
И верить: Господи, спаси!
И через поле, через мать…
Опять сошлись надежды в Бресте,
Где сроду с Беларусью вместе
России славу добывать.
И честью пахаря клянусь,
Что, на бинты порвав портянки,
Тараном в натовские танки
Влетел горящий «Беларусь».
2001 г.
Заниматься любовью…
Кто сказал: «Заниматься любовью…»
Тот достойный наследник горилл.
Бог не дал ни ума, ни здоровья
Тем, кто эти слова повторил.
Мерзок лоск сутенёрских подстилок.
Я – мужчина, и, стало быть,
Я в себя ещё женщину в силах
Без услуг посторонних влюбить.
Добровольные дворники драят
Спелых ног проходные дворы…
Что-то есть в тебе, дрянь дорогая,
От озоновой страшной дыры.
Через вас выстывает планета
От постельной холодной возни.
В казино под названьем «Джульетта»
Умирает Шекспир, чёрт возьми!
Жизнь ночную откачивать поздно,
В ней гуляет больное вино.
Как на водку, рождённому ползать,
Заниматься любовью дано.
Мерзок лоск сутенёрских подстилок:
Я – мужчина, и, стало быть,
Я влюбить в себя женщину в силах.
Лишь не в силах её разлюбить.
2001 г.
Гром
Ты грозу последнюю запомни:
Я недаром небо разорвал,
Но сломал о землю крылья молний
И упал за дальний перевал.
Вот лежу с открытым переломом.
Ты не верь, мужик, пока я тут,
Что у грома нет родного дома,
Что его на родине не ждут.
И по мне, конечно, сохли бабы,
Я ведь тоже нравиться умел.
Но своё, наверно, отбабахал,
Но своё, как видно, отгремел.
Горизонтом зажимаю рану.
Мне нельзя на стон или на крик.
Ты же знаешь, если я не гряну,
Ты не перекрестишься, мужик!
Мне другое дело незнакомо.
Я не мог с высот не загреметь.
Понимаешь, я родился громом,
Значит, должен громко умереть.
2001 г.
«Я двуногой свинье…»
Я двуногой свинье
Не могу не заметить:
Изменяя жене,
Изменяешь и детям.
И потомки твои
Унаследуют гены
Не со знаком любви,
А со знаком измены.
2001 г.
Не беда…
Не беда
Считать года.
Мне с годами стало ясно:
Жизнь страшна,
Когда прошла,
А пока идёт – прекрасна!
2001 г.
Последний вагон
Нас несут под уклон
Наших лет поезда.
Детство первый вагон
Занимает всегда.
Во втором – перезвон,
Счастье быть молодым.
Лишь последний вагон
Громыхает пустым.
В третьем – враг и обман.
А в четвёртом – свои.
В пятом стонешь от ран,
А в шестом – от любви.
А в седьмом – небосклон.
А в восьмом – полумрак.
А последний вагон —
Порожняк, порожняк.
А в девятом давно
Годы жмутся битком.
И разбито окно,
И саднит сквозняком.
А в десятом с тобой
Едет жизни итог.
А в последний, пустой,
Не садится никто.
Но однажды, отстав,
Ты рванёшься вдогон.
И отцепит состав
Твой последний вагон.
2001 г.
Русский язык
Мне последнего слова не надо.
И когда хлынет кровь под кадык.
Из меня, как чеку из гранаты,
Время выдернет русский язык.
И сорвёт оглушительной силой
Свет со звёзд, словно пламя со свеч.
Над воронкой, размером с Россию,
В космос вздыбится русская речь.
Немота перейдёт все границы.
И полмира забудет слова.
И минута молчанья продлится
Может год, может век, может два.
Но когда кошельками моллюсков
Мир себя до отвала набьёт,
Он очнётся и вспомнит про русских,
Про бессребреник – русский народ,
Раздаривший Аляску и правду,
И поднявшийся к Богу впритык.
Мне последнего слова не надо.
Говорить будет русский язык.
Он из наших – последний великий
Прикрывает надёжно отход.
Не иконы, а книги, как лики,
Остаются на полках высот.
Что хотите вы мне говорите…
Как в пространстве царит высота,
Так числом русских букв в алфавите
Измеряется возраст Христа.
Древним словом мы с будущим слиты.
Человечество – наш ученик.
Наш круг чтенья – земная орбита.
Наша Родина – русский язык.
2002 г.
«Переплавляю мысли в слиток…»
Переплавляю мысли в слиток,
Когда худеет кошелёк.
Богатство – точно пережиток.
А бедность – точно не порок.
И я стихами стол накрою
Интеллигентной голытьбе.
Не то богатство, что с тобою,
А то богатство, что – в тебе.
Нет ничего богаче взгляда,
Что может счастье передать.
Талант писать я ставлю рядом
С талантом слушать и читать.
Кто продаётся – богатеет.
Но грош цена рабам мошны.
Блажен, кто денег не имеет
За неимением цены.
2002 г.
Щит вещего Олега
Нет, не прошла пора набега,
Лишь изменился сам набег.
И потемневший щит Олега
Нас ждёт уже который век.
За ним приглядывать бы надо,
Чтоб гниль да пыль не завелась.
Не зря его к вратам Царьграда
Прибил когда-то мудрый князь.
Но Византии дни минули.
Сверкнул османский ятаган.
И русский щит давно в Стамбуле
Померк от ржавчины и ран.
А русский дух к Босфору рвался.
И Скобелев, гроза войны,
Уже поднять тот щит собрался,
Уже стоял у той стены…
В крови история по локоть.
Но отводить не надо взгляд.
Для нас всегда Константинополь
Был с русским именем – Царьград.
И всё не кончатся набеги…
Уже полмира в мире том.
И где вы, римляне и греки?
А Русь и ныне – со щитом.
И вечно дует ветер славы
В тугие наши паруса.
И надо нам владеть по праву
Всем тем, что предок отписал.
Как незаконченное дело,
Нас ждёт Царьград в своих портах.
Нас ждут Босфор и Дарданеллы,
И щит Олега на вратах.
2021 г.
«Поэзия грехов не отпускает…»
Поэзия грехов не отпускает.
И если я по мелочи грешу,
Она меня к себе не допускает.
И я дышать дышу, но не пишу.
Завидую и ближнему, и дальним,
Что шепчутся в церковном уголке.
Они снесут грехи в исповедальню
И дальше согрешают налегке.
А тут никак не вымолишь прощенья.
Не вычеркнешь клеймления греха.
Поэту не прощает прегрешенья
Великая религия стиха.
2002 г.
Счастливая рубашка
Я родился в рубашке на вырост.
В необъятности мал да удал,
Развевался, как знамя навынос,
И на полы её наступал.
Не умел я прилично одеться.
И сама она падала с плеч.
И терял я с беспечностью детской
Эту, в общем, бесценную, вещь.
И тогда попадал в передряги,
То по глупости, то сгоряча.
И дразнили меня буки-бяки,
Мол, рубашка с чужого плеча.
То бродил я под Нижним Тагилом,
То по склону полярного дня.
Но рубашка сама находила
Непутёвого парня, меня.
Был я гол как сокол. И едва ли
Понимал, что в рубашке успех:
Ведь за шиворот всё-таки брали
И тащили за ворот наверх.
А однажды рукав пригодился.
Кто-то взял за него, крикнул: «Стой!»
Понял я, что в рубашке родился
В полушаге от смерти литой.
С той поры на гладильную доску
Я её, накрахмалив, кладу.
Продлеваю счастливую носку.
И счастливую вижу звезду.
Вознесётся душа нараспашку
На закате последнего дня.
Я оставлю для сына рубашку,
Хоть на вырост, да все же своя.
2006 г.
«Непониманье – смертный грех…»
Непониманье – смертный грех.
Мы потому и помираем,
Что жизнь, как главный свой успех,
Трагически не понимаем.
Нам выпал шанс на миллиард:
Мы все – избранники Вселенной!
Живи и будь лишь этим рад.
Но нет, нас мучают сомненья.
То злость, то зависть душат нас.
Мы жизнь свою берём за горло
И к ней цепляем «прибамбас»,
И «навороты» носим гордо.
Стремимся быть успешней всех.
А вот понять того не можем,
Что жизнь – единственный успех,
Преуспеванье в жизни ложно.
2003 г.
Баянист
Весну играет баянист,
Подсевший в наш электропоезд.
И ноты – ввысь. А пальцы – вниз.
А музыкант без ног по пояс.
Но он на жалость нас не взял,
А взял талантом на поруки.
Ему и ноги Бог отнял
За то, что дал такие руки.
2002 г.
«И никакого вдохновенья…»
И никакого вдохновенья.
И нет поэзии в судьбе.
Искусство слова – избавленье
От наболевшего в тебе.
Самолеченье – вот основа
Всего написанного мной.
Я просто мог лечиться словом,
Как звери лечатся травой.
2002 г.
«Моя страна – каменотёс…»
Моя страна – каменотёс
В веках вытачивает русло,
Зовётся и несётся Русью,
Вскипая пеною берёз.
Накрыла нас глухая весть.
И камни прыгают по следу.
Дотянем вряд ли до победы,
Но стать героем время есть.
Мы рвём арканы кадыком.
И головы, как камни, седы.
Пусть не дотянем до победы,
Так хоть дотянемся штыком.
В потоке времени броня
Царапает бока ущелий.
Глаза, как смотровые щели.
Полощут вспышками огня.
У нас мужик всегда солдат,
Пока бугрятся кровью вены,
Пока нас всех через колено
Не переломит перекат.
Но грудой сломанных хребтов
Точить ещё сподручней русло.
Несёмся и зовёмся Русью.
И не удержит нас никто.
2005 г.
Нация
На юг, на запад, на восток
Свой северный покажем норов.
«Мы – русские! Какой восторг!» —
Кричит из прошлого Суворов.
Над Куликовым меч поёт.
Над Бородинским ядра свищут.
Мы – русские! Какой полёт!
Нас понапрасну пули ищут.
Из клочьев тельников, рубах
Пусть мир сошьёт себе обнову.
Мы – русские! Какой размах!
Литая крепь меча и слова.
Солдатских кухонь пьедестал.
Навары заводских столовок.
Мы – русские! Сибирь… Урал…
И далее без остановок.
Мы на подножках у эпох
Под грохот революций висли.
Мы – русские! И видит Бог,
Что мы, как он, без задней мысли.
И нам без вести не пропасть,
В плечах могильный холм нам узкий,