Сердце кошмара

Глеб Дьяконов

Сердце кошмара

Глава 1 Город

I

Осень.

Пора перемен. Время, когда природа, устав от летней суеты, медленно застывает и уходит на покой. Когда все вокруг умирает и оставляет после себя лишь могилы, покрытые желтеющими листьями, стебли которых медленно гниют у основания.

Грустное и печальное время.

Асмер всегда любил осень. Любил, не обращая внимания на тоску, которую навеивал кричащий во все горло упадок жизни. Любил за красоту и невероятно острое ощущение перемен.

Бывало, он долго гулял в парках и скверах, слушая приятный хруст листьев под ногами и наблюдая за золотисто-зелеными хороводами в воздухе. В такие моменты Асмер чувствовал умиротворение и спокойствие, смешанное, однако, с досадой. С обидой на людей, что сметали листья, последние отголоски лета, с дорог и аллей. Он совсем не понимал, зачем и кому надо лишать мир ярких, пестрящих золотом, бронзой и красным железом красок природы. Поэтому и пытался насладиться каждым моментом, каждым неаккуратным мазком картины, с которой небрежные реставраторы постепенно стирают цвета.

Асмер вздохнул.

Медленно ржавеющая бронза листьев за окном шелестела под дуновением набирающего силу ветра. Деревья кренились и сгибались, издавая едва слышимый треск и хруст сухого дерева.

– Скоро будет гроза… – прошептал он, чувствуя духоту и чуть различимый запах озона. – Будет гроза…

Асмер отвел взгляд от полуоткрытого окна и с досадой посмотрел на черные, шитые серебристыми нитками папки, кипы которых почти полностью завалили стол. Без интереса взял одну в руки, так же без интереса повертел ее в руках, а затем отбросил обратно.

Он чувствовал усталость, чувствовал, как ломит спину, как мышцы и кости требуют сменить положение. Ощущал, как внимание и мысли рассеиваются, улетают куда-то прочь. Асмер чувствовал, что хочет чего-то, однако, не мог понять, чего конкретно.

Возможно, выйти на улицу и подышать приторно-сладким воздухом осени. Просто прогуляться по листовым коврам аллей, мертвеющую красоту которых еще не успели смести своими метлами дворники. Возможно, он хотел вновь, как раньше сорваться из участка на место убийства, пропахшее запахом крови, металлическим пеплом, оседающим на губах и языке.

Возможно, он хотел именно этого.

Только папки, лежащие на столе, думали совсем по-другому. Каждая из них ждала, что старший детектив полиции Атифиса возьмет ее в руки и обратит внимание на буквы, аккуратно напечатанные на страницах. Каждая из них ревниво посматривала на него своей черной, бархатной обложкой, в надежде, что история, скрывающаяся за ней, переберется с бумаги в разум сидящего перед ними человека. И там в его голове смешается с сотней подобных ей ужасных рассказов об ужасных деяниях людей.

Асмер не мог убежать от этого. Наверное, хотел бы, но не мог.

Он слишком глубоко попал в эту трясину. Слишком долго просидел в теплом уютном кабинете, что практически забыл, каково это – видеть смерть своими глазами. Впрочем, ее образы до сих пор всплывали в голове, мимолетно, скоротечно и практически неуловимо. А еще Асмер боялся. Страшился того, что за годыпросиживания в кабинете, занимаясь бумагами и контролем работы подчиненных, он растерял все навыки и умения полевой работы. И неизвестность, боязнь неудачи и бесполезности, пугала, наверное, больше всего. Она и мешала плюнуть на эти горы папок, дел, что надо было собрать и привести в порядок, и с глазу на глаз встретиться с ужасами Атифиса.

Асмер откинулся в кресле. За окном бушевал ветер, стекла окон дребезжали от его порывов, казалось, подуй он сильнее, все разлетится острыми осколками. Но старший детектив об этом не волновался, его мысли витали совсем в другом месте, а никак не в этом небольшом, но уютном кабинете, заваленном различного рода бумагами. Асмер прокручивал в голове последние случаи убийств и показания виновных, пытаясь найти им причину. Искал оправдания зверским поступкам убийц, не желая списывать все на пресловутую человеческую природу. Для него было легче думать, что город пронзает болезнь, заставляющая хороших когда-то людей, делать настолько ужасные вещи.

Зазвонил телефон. Детектив дернулся от неожиданности, а все его мысли вмиг заползли куда-то вглубь разума, оставив в нем звенящую, пугающую пустоту. Асмер поднял трубку и услышал резкий, неприятный и недовольный голос комиссара:

– Амуннсен, Улица пророка Иекорилла, 42. Срочно поднимай задницу и тащи ее сюда.

– А что случи… – Асмер не успел договорить, как в трубке раздался громкий щелчок, и зазвучали гудки.

***

Ветер нисколько не успокоился за те несколько секунд, что Асмер надевал плащ. Деревья гнулись от его дуновений к земле, словно резиновые игрушки, а кровля крыш гремела и угрожающе колыхалась, словно, подхваченная восходящими потоками, в любой момент может сорваться и отправится в полет. Впереди, сверкая растрепанной ветром белоснежной гривой и с трудом переставляя ноги под порывами, тянул за собой повозку гнедой жеребец.

– Эй, извозчик, постой, – крикнул детектив, с трудом перекрикивая дуновения ветра и треск деревьев. Из-за деревянной стенки кареты выглянуло морщинистое лицо старика. Он выглядел изможденным, а полностью седые длинные волосы на голове извозчика, островками растущие из покрытой проплешеннами головы, странным образом не поддавались ветру.

– Тпру! – крикнул извозчик и потянул на себя вожжи.

Детектив, еле держась на ногах и придерживая шляпу руками, заковылял к повозке, внутри которой можно было скрыться от порывов ветра. Когда он, наконец, с трудом открыл дверь и забрался внутрь, ветер еще усилился, и теперь, казалось, мог перевернуть и лошадь, а также деревянную и не очень устойчивую конструкцию.

– Ну и погодка! – проворчал старик. Морщины на его лице на мгновение разгладились. – В такое ненастье по уму надобно дома сидеть, не думаете, ваше благородие?..

– Думаю, так оно и есть, – кивнул Асмер.

– Пошла! – крикнул извозчик, взмахнув поводьями. Повозка скрепя колесами, тронулась с места.

Асмер назвал адрес и откинулся на спинку сиденья, поплотнее укутался в плащ. Осенний ветер неприятно задувал в одежду, с легкостью проходя сквозь трещины между досками повозки, которая спустя десять минут движения остановилась.

– Так быстро? – Асмер удивленно выглянул в окно, а затем понял, что ошибся.

– Попали в затор… – озвучил его мысли извозчик.

Впереди на многие метры виднелись деревянные крыши открытых, а также обнаженные сиденья и заполненные таварами коробы повозок и возов. Ложади и мулы запреженные в них, недовольно ржали, склонив головы по ветру, а извозчики, погоняющие их кнутами, казалось, совсем не замечали, что их повозки и кареты слегка кренятся при каждом дуновении ветра. Обращали внимание лишь на знакомых товарищей по цеху, кричащих им приветствия, смешанные руганью досады на застывшие дороги. Асмер их понимал: для извозчиков и транспорнтых компаний была важна каждая секунда, ведь их выручка напрямую зависела от количества доставленных пассажиров и товаров.

Асмер вздрогнул. Он не заметил, как повозки впереди тихо заскрипели колесами, как в почти полной тишине зацокали копыта. Через несколько метров выяснилась и причина затора: на дороге лежал трамвай, сошедший с рельс. Возле него, недалеко от лобового стекла лежало тело его водителя, искореженное и переломанное, а над трупом, жадно гаркая, кружились голодные, жаждущие плоти птицы. При виде них детектива передернуло. Трамвай находился с правой стороны дороги, так что, окруженный полицейской лентой, он занимал чуть больше ее половины поэтому дорога, перегруженная повозками, застыла без движения.

– Да уж, ну и разворотило эту консервную банку, – заговорил везший Асмера извозчик, задумчиво глядя на искореженную обшивку трамвая. – Никогда мне не нравились эти штуки, уж больно какие-то неправильные.

– Раньше мне тоже так казалось, но теперь… Теперь я дума, что все это более чем естественно. Прогресс, эволюция… Развитие… Таковы законы нашего мира – либо стоишь на месте и постепенно умираешь, либо движешься вперед и живешь. И каждый сам для себя определяет, как сосуществовать с ними.

– Красиво говорите, – сказал старик, потянув за поводья, – но, думаю, когда голубое и ясное небо затянет черная дымка пепла, вряд ли этот ваш хваленый прогресс принесет счастье в наш мир, которому станет нечем дышать от копоти и газа. По мне, так лучше уж умереть под чистым небом, а перед этим сделать глубокий вздох чистого воздуха.

Асмер промолчал. Он лишь молча взглянул на извозчика, а затем повернул голову к окну, в сторону дымящих за водной гладью труб фабрик и заводов, над которыми клубились плотные тучи смога, завесой отделяющие землю от неба.

Старик был в чем-то прав. Менялось все слишком быстро.

А началось это относительно недавно – когда церковь Разума, впервые за столетия открыла двери своего собора и показала людям чудо – универсальную энергию, что может осветить самую темную ночь. Через несколько месяцев в каждом доме, на каждой улице горел электрический свет, не такой теплый, как свет пламени свечи или камина, но гораздо более дешёвый и долговечный. Затем улицы покрыла сеть трамвайных путей. Трамваи были более доступны, да и менее затратны для широких масс, нежели повозки и кареты. И это, само собой, не очень нравилось компаниям извозчикам, которых постепенно вытесняли с дорог.

Да и все эти блага не могли взяться из ниоткуда. Поэтому вскоре в районе Атифиса под названием дымовой Квартал выросли трубы заводов, из жерл которых заструились густые и плотные клубы чёрного дыма. А люди, что потеряли работу из-за церкви Разума, пошли работать на фабрики, утопая во мгле ядовитых испарений, медленно убивающей их. И далеко не все с энтузиазмом относились к происходящему в их городе.

Недовольство, царящее в народе, вроде бы росло, набухало, но не могло никуда излиться, а люди ограничивались лишь обсуждением того, что им не нравится в кабаках или за бутылками мутно-белой жидкости, от которой все проблемы отходили куда-то на второй план, начинали казаться не такими уж и важными.

Как грустно бы от этого не было, но все постепенно меняется. В плохую или хорошую сторону – без этого никуда. И зеленые луга рано или поздно превратятся в каменную долину без единого цветка.

– Такова суть людей, – тихо сказал он, – суть интеллекта, которым они одарены. Ведь, так или иначе, человечество никогда не будет довольствоваться тем, что имеет. Будет пытаться подчинить себе даже то, что подчиняться не может. И даже, если ничего не выйдет, оно найдет способ заключить союз, а затем подло придаст, вогнав нож в спину, чтобы в полной мере заполучит ресурсы мира.

Асмер дернулся и подумал:

– Ты себе противоречишь…Пытаешься оправдать все человеческой природой, но почему тогда отказываешься признать, что это люди виноваты в тех ужасных убийствах, почему пытаешься оправдать их какой-то выдуманной болезнью? Или тогда может и эти заводы, выженная земля рядом с ними – тоже лишь людской недуг?

– Не знаю, – подумал он. – Может и так, а может люди и действительно ужасны.

– Чтоб тебя, – выругался ивозчик, – Вечно в Старом городе не протолкнуться.

От участка до адреса, названного комиссаром, было совсем не далеко, однако дорога заняла у Асмера около часа, даром, что оба этих места находились в одном районе. Старый Город был именно тем, с чего начался Атифис, был его началом, завязкой многотысячной истории. Поэтому вся роскошь и богатство древнего города были сосредоточены там, в особенности на верхнем ярусе старого Города, великолепие которого было дано узреть далеко не каждому. Именно там находились резиденции бургомистра, понтификов великих Церквей, а также мэрия и городской совет. Асмер жил и работал на нижнем ярусе, и выше него он давненько не забирался, но теперь, проезжая по чистым, мощеным камнем улицам, мимо домов из красного и черного кирпича, парков и соборных площадей с живыми изгородями и статуями, он вспомнил почему. Старый Атифис был ему ненавистен. Он казался ему лощенным, вылизанным, неестественным, лишенным настоящей жизни.

Впрочем, любой другой человек вряд ли бы согласился с Асмером.

Старый город бурлил, пестрил жизнью, кипел ей, как водная гладь во время нереста. И жизнь была разнообразна. С одной стороны – прогуливающиеся по мостовым знать и богачи в идеальных одеждах, без единой пылинки, дамочки в дорогих платьях с дорогими питомцами, а также церковные служащие в пестрых робах. С другой стороны, нищие в лохмотьях, бедняки в порванной обуви, а также простые рабочие в серых, ничем не примечательных костюмах, бредущие в церковь, чтобы попросить у своего бога лучшей доли, нежели загибаться на убивающих их заводах и фабриках. Асмер даже не знал, от кого его больше тошнило. От тех, кто живет одной ногой в могиле, веря, что их судьба предопределена высшим существом, или все-таки от тех те, кто давно начал подниматься по социальной лестнице, вымостив себе ступени из черепов первых. Асмер видел, как пришельцы из мира, находящегося за границами старого Атифиса, склонив головы, идут по улицам под презрительными и насмешливыми взглядами местных жителей. И не чувствовал ничего: ни жалости к первым, ни презрения ко вторым. Асмеру вдруг захотелось курить.

– У вас не будет закурить? – обратился он к извозчику и подумал:

– Я же давно бросил.

– Держите-с, – дружелюбно произнес тот и протянул обтянутый кожей портсигар, сделанный довольно искуссно.

– Дорогая вещь, – подумал Асмер, а затем в слух: – Благодарю.

Он достал одну сигарету и спички. Чиркнул одной, а затем поднес крохотный огонек к лицу. Затянул позолоченные шнурки и вернул кисет владельцу, вновь поблагодарив его. В повозке запало табаком, а кончик сигареты тихо заскрипел в такт затяжке. Едкий дым наполнил легкие и Асмер почувствовал, как голова стала тяжелой, словно кто-то напихал туда ваты.

Почему комиссар вызвал его?

– Видимо в этот раз что-то серьезное, – подумал он, выдыхая дым. – Интересно что…

За небольшим парком показалась двускатная крыша полукруглого дома. Его черный кирпич был обрамлен серебристыми виноградными лозами, обвивающими фасад дома своими металлическими стеблями. Позади мощенной камнем площадки, на которой стояли полицейские и кареты медиков, красовался сад, через который проходила небольшая аллейка, закрытая от солнечного света кронами раскидистых, узловатых деревьев. Когда они подъехали ближе, Асмер заметил декоративный куст в форме свернувшейся спиралью змеи, окруженный цветами с кроваво-красными лепестками, а извозчик коротко сказал:

– Вот и приехали… Красивый дом, однако. Жаль, что в таком месте произошло нечто ужасное… Не зря же тут столько полиции, как думаете?

Асмер молча протянул ему деньги, кивнул и направился к дому.

У входа, на живописной веранде с колоннами, обвитыми металлическими змеями, стояло двое полицейских. Ветер утих, облака разошлись, обнажив голубое небо и желтый диск светила. Собирающаяся гроза отступила. Стало жарковато, и Асмеру пришлось снять плащ и взять его в руки. Он кивнул караульным, мысленно выразив им соболезнования, глядя на то, как те морщились и обливались потом, хоть и стояли под крышей крыльца.

В тот самый момент, когда Асмер потянул руку к ручке, дверь распахнулась, и из нее вылетел молодой полицейский. По его зеленовато-белому лицу и дрожащим рукам сразу стало понятно, что там, за стенами дома случилось убийство, и, по всей видимости, довольно кровавое, раз вывела из строя детектива, зеленого, но детектива.

– Йокин, ты чего?

Парень ничего не ответил, лишь пронесся мимо своего начальника в сторону деревьев и скрылся за кустами. Асмер явно расслышал, как тот избавляется от обеда.

– Ничего… Со временем привыкнешь, – подумал он, обернувшись. – Все привыкают.

В доме было довольно людно. Весь первый этаж был заполнен полицейскими. Они рыскали по комнатам, переворачивая мебель и потроша шкафы. Ничего примечательного, обычный обыск, но Асмера настораживали тревожные перешептывания, и взволнованные взгляды, обращенные к нему.

– Где комиссар? – Асмер спросил рыжебородого детектива, который рылся в платяном шкафу в гостиной. В тот момент, когда Асмер обратился к нему, детектив достал оттуда красное церковное платье.

– На втором этаже, – хрипло ответил тот, отбросив робу в сторону, а затем продолжил увлечено изучать наряды хозяев дома. Бесцеремонно шарился по карманам. Вот, его лицо украсила улыбка, в пальцах сверкнуло серебрянное кольцо, и тут же пропало в кармане брюк полицейского.

Асмер этого не видел. В последнее время он на многое закрывал глаза, наверное, от безразличия. Асмер давно привык, что большинство его сослуживцев не были чисты на руку. Взятки и вымогательство стали обыденностью в системе. Лишь комиссар пытался бороться с этим, однако и он не мог справиться с людской жадностью.

Выше по лестнице полицейских и детективов не было, и на этом контрасте с первым этажом, второй казался каким-то мертвым.

– Полиция Атифиса сама в состоянии проводить расследование, и лучше вам не испытывать мое терпение, иначе тут станет на два трупа больше, – раздался на весь этаж недовольный голос.

Нотки пренебрежения и презрения, с легкостью читаемые в его звучании, дали Асмеру ясно понять, какая картина его ждет. И он не ошибся.

Дальше по коридору, возле одной из дверей, недовольно размахивая руками и яростно брызжа слюной, стоял комиссар. Перед ним, ошарашенно вылупив глаза, топтались на месте двое мужчин, одетых в церковные одежды.

– Да как вы смеете, комиссар, угрожать представителям великих Церквей! – взвизгнул человек в красной мантии со змеем. Он уже видел такую на первом этаже, когда полицейский достал ее из шкафа. Картина начинала проясняться: теперь было более или менее понятно, что тут делают церковные служащие. И от понимания этого по спине Асмера пробежали едвазаметные мурашки.

– Если вы думаете, что это просто так сойдет вам с рук, то вы глубоко ошибаетесь, – добавил мужчина в белой мантии со звездой на спине. – Погодите, вот бургомистр узнает о ваших угрозах…

– А кто вам угрожал? – спросил комиссар и, заметив Асмера, добавил: – О, а вот и старший детектив. Скажи, ты слышал, чтобы я говорил что-то такое?

– Не припомню такого, – ответил Асмер, подходя ближе. – А что, вообще происходит?

– Да собственно-то ничего, – ответил комиссар. – Просто эти милые господа решили, что полиция не справляется со своей работой. Кстати о ней… Думаю, вам уже пора, у нас тут вообще-то убийство. Так что, будьте так любезны – катитесь нахрен.

Тот, что был одет в красное церковное платье, побагровел о возмущения и стал одного цвета со своей одеждой.

– Это еще не конец, – недовольно произнес он, взмахнув мантией и отвернувшись.

– Да да, – махнул рукой комиссар в след удаляющимся церковникам. – Что-то ты долго, Асмер.

– Пробки, как всегда. Что они хотели?

– За этой дверь труп крупной шишки в церкви Крови. Ради него они и пришли сюда. Видите ли, полиция должна отдать им дело, ведь смерть церковного служащего – угроза Церквям. Хрен бы их побрал, сучьи святоши, – комиссар рассмеялся, протягивая Асмеру медицинские перчатки. – А, главное, ты видел, какие дружные? Прямо гребанные лучшие друзья. Будь моя воля, пристрелил бы придурков на месте. Вижу, что уже горишь желанием узнать, зачем я вызвал тебе. Не стану тешить твое любопытство. Пойдем, бьюсь об заклад, ты такого еще не видел.

Комиссар потянул за ручку. Из увеличивающейся щели между дверью и стеной сочился карминовый свет. Асмер вопросительно взглянул на комиссара, но тот лишь кивнул головой и указал ему на багрово-красный дверной проем.

II

Асмер зашел в комнату и попал в кошмар наяву, в один из тех ужасных снов, что снились ему первые годы работы в полиции. Тогда он почти каждую ночь видел ожившие трупы убитых людей. Изуродованные и покалеченные, они часто приходили к нему ночью, что-то говоря на своем мертвом языке.

Затем кошмары прекратились. Асмер избавился от них после одного из вызовов, когда случайные прохожие нашли в одном из парков Атифиса обгоревшее тело трехлетнего ребенка. Тогда оказалось, что за этим стояла целая секта, приносившая в жертву маленьких детей. Асмер нашел их спустя два дня бессонных поисков, а то, что он увидел в “храме” сектантов, что-то в нем сломалось, словно какая-то ниточка внутри оборвалась. Те маленькие, искореженные и изуродованные трупы несчастных деток еще долго стояли у него перед глазами.

Когда у их предводителя, в лице которого читалась лишь слепая, безумная преданность своей вере, на запястье захлопнулись наручники, он упал на колени и, разрывая голосовые связки, проорал «ОН ПОМИЛУЕТ НАС! ОН УСЛЫШИТ! ВЕЛИКИЙ БЕЗЛИКИЙ СПАСЕТ НАС ОТ ОКОВ ЭТОГО МИРА». Он орал это до тех самых пор, пока Асмер ударом по голове не лишил его сознания. После увиденных им распятых и прибитых к доскам детей, Асмер уже не мог сдерживаться. Он все бил и бил обмякшего сектанта, голова которого превратилась в кровавое месиво, пока его не оттащили товарищи.

Следующие несколько ночей Асмер не спал, боялся, что увидит во сне изуродованных детей или убитого им сектанта. Но, когда все же уснул, кошмары так и не пришли, и с тех пор, подобные сны перестали ему сниться, словно какой-то внутренний передатчик, наконец, настроился на частоту ужасов Атифиса, перестал конфликтовать с ней.

***

Однако сейчас перед ним был не кошмар. Это была ужасная реальность, и такого, Асмер мог поклясться, он еще не видел. Когда дверь только открылась, он подумал, что это заходящее солнце своими мягкими лучами освещает комнату багровым светом. Правда, поймал себя на мысли, что для заката еще слишком рано. Солнце стояло высоко, да и вряд ли смогло бы пробиться через плотные шторы.

Это была спальня, довольно большая и хорошо обставленная. По левую стену стояла огромная двуспальная кровать с золотым тиснением и резьбой в изголовье, а по правую – стол с большим зеркалом и множеством тюбиков косметических средств, платяной шкаф и два кресла. Комната могла показаться уютной, если бы не одно но.

Она была сплошь залита кровью. Багровая, загустевшая жидкость неровным слоем покрывала каждый миллиметр стен, потолка, пола и мебели, бугрилась и шла волнами, походя на рельефную карту. Создавалось ощущение, что неопытному маляру поручили покрасить стены, но он переборщил с краской.

Асмер застыл, рассматривая спальню, и ни одна морщинка на его лице не дрогнула, когда он рассматривал стены, но, вот взгляд детектива упал на середину комнаты под потолком, там, где висела хрустальная люстра, почему-то абсолютно чистая, и губы его невольно скривились. На мясницком крюке, привязанном к люстре, висела голова мужчины. Белая, вздувшаяся от многочисленных кровоподтеков, ссадин и синяков восковая маска ужаса – лицо смерти, лицо мертвеца. Два выпученных, налитых кровью глаза и неаккуратные обрывки из кожи, костей и мяса вместо шеи. Капли крови, крупными гроздями орошающие обрубок плоти, собирающиеся в складках, лоскутов кожи и с глухим стуком падающие на пол. Асмер видел, как очередная капля растет, как кровь скапливается на куске мяса, а затем падает вниз, медленно ударяется о пол и взрывается крохотным фейерверком.

– Асмер, – откуда-то издалека он услышал голос комиссара, но не предал ему значения: глухой стук капель о пол почти полностью заглушил его.

Кто-то потряс его за плечо. Асмер встряхнулся. Слева от него стоял комиссар.

– Да…Да… – задумчиво пробубнил Асмер. – Я что-то…

– Убитого звали Арне Кристенсен, 32 года, викарий церкви Крови, – произнес комиссар.

– Семья, дети? – Асмер постепенно приходил в себя.

– Жена и две дочери, местонахождение неизвестно. Мы уже объявили их в розыск.

Асмер подошел к столу, где под слоем крови виднелись очертания рамок с фотографиями. Он взял одну из них в руки. Стекло было заляпано кровью, и Асмер, сняв грязные перчатки, аккуратно вытащил из рамки снимок. В его центре, широко улыбаясь, стоял мужчина в светлом костюме и обнимал жену в легком голубом платье, а две девочки близняшки в белых сарафанах обнимали родителей с двух сторон. Все они улыбались и выглядели счастливыми. Сзади них, за деревьями виднелось здание собора со спиралью обвивающим его каменным змеем.

Детектив еще взглянул на фото мужчины. Сходство виднелось. Это была определенно голова викария, хотя под мертвенно-бледной, синеватой маской и вздувшимися венами на лице, это было, оконечно не так очевидно. Впрочем, Асмер имел за плечами подобный опыт и мог примерно представить, как выглядел труп до своей смерти. Он отложил фотографию в пакет для улик, и подойдя к середине комнаты, присел на пол.

С головы несчастного Арне Кристенсена все также капала кровь, но звук падения капель теперь, когда голова Асмера прояснилась, казался не глухим, а, наоборот, звонким, словно они падали не на паркет, а на металл. Асмер присмотрелся, и, действительно, там, где капли ударялись о пол, под слоем крови, виднелось что-то темное и круглое. Он подошел ближе и рукой в перчатке расчистил это место на полу.