Горизонт забвения

Я просыпаюсь от испуга. По спине пробежал холодок, и он не от росы. Я осмотрелась по сторонам. Никого рядом не было, но моё плечо все еще помнило ужасающее прикосновение. Солнце уже высоко над горизонтом. Пора продолжить путь.

V День третий.

Утро было солнечным, кучевые облака в высоком небе плыли медленно и размерено. Некоторое время я наблюдала за сменой их форм, за их неспешным течением по безмятежной синеве, пытаясь предугадать, во что они перевоплотятся. Казалось, они были настолько близко, что до них можно дотянуться рукой, что они вот-вот могут поцарапаться об острый пик ближайшей горы. Вот бы забраться на одну из них и пролететь остальной путь.

Листья на верхушках деревьев слегка пританцовывали в паутине золотистых лучей восхода, наполняя каждый уголок этого леса озорным настроением. Розовое зарево нового дня, исполосованное тонкими полосками вытянутых вдоль горизонта облаков, предвещало ветреную погоду.

Еще раз оглядевшись по сторонам я заметила маленькую бабочку на своём плече. Медленно, что – бы ее не спугнуть, я пересадила ее на свой палец и поднесла ближе к лицу. Бабочки, на мой взгляд, одни из самых замечательных и красивых созданий, они похожи на ожившие бутоны полевых цветов. Наверное, это первое существо, которое я помню из детства. И до сих пор в душе возникает трепет при виде маленького летящего, изящного, воздушного яркого чуда. Сейчас, можно провести аналогию между мной и ей. Как и гусеница, прорывающаяся сквозь кокон, я сейчас прорываюсь сквозь пелену лжы, которой меня окутывала годами.

Когда мне было лет восемь, моя мама поймала одну очень красивую бабочку в поле. Она принесла ее для меня в закрытых ладонях, где маленькое существо билось в истерике, ища выход. У нее были очень тонкие и нежные бархатные крылышки, покрытые ярким узором и мельчайшей пыльцой. Мы посадили ее в небольшую банку с одуванчиком и горсткой земли, проделали несколько маленьких дырок в крышки и любовались ею. Её тоненькие лапки цепко хватали цветок, тоненький хоботок набирал нектар. Это продолжалось недолго, когда бабочки перестают летать – то умирают.

Я протянула руку к солнцу и почувствовала кончиками пальцев его греющее тепло. Мне бы хотелось всем телом погрузиться в эти маленькие лучи как в теплое одеяло. Крошка сделала несколько усердных взмахов и, не спеша, упорхнула.

Спина начинала ужасно болеть в области груди и поясницы. Пытаясь встать, я уперлась коленями в опавшую прошлогоднюю листву, от чего штаны сразу промокли. За несколько дней в пути вся одежда уже оказалась насквозь пропитана росой, а в каждой складке налипла смола, мелкие веточки и иголки.

Поднявшись, я почувствовала ломоту во всем теле. Это состояние я могла соотнести с тем, что было у меня полгода назад, во время пневмонии. Дышать было сложно, будто кто – то крепко навалился на мою спину и сдавил легкие, голова закружилась так сильно, что, казалось, будто земля и небо поменялись местами, кашель не давал сделать вздох. Оперившись руками о дерево, у корней которого я провела эту ночь, я склонилась вниз от острого жжения в горле. В тот же миг рот и губы тоже обожгло, а голова будто взрывалась. Я очень надеюсь, что люди, если я все-таки дойду до них, окажут мне помощь, проявят заботу, которой прежде я не знала. В общине, где прошла большая часть моей жизни, о ближнем никто не заботился. Людская жестокость поражала своей бескрайностью. Только из рассказов моей матери я знала, что в «том мире» существуют организации, которые заботятся об окружающих людях и животных. По ее рассказам все живущие в мире люди очень добрые и отзывчивые, стоит только попросить. Это шло в разрез с тем, что нам внушали в секте. Пока она была жива, то пыталась сохранить во мне эту веру в добрых людей и хорошие поступки. После ее ухода я каждый день находила подтверждение, что все зло этого мира собралось в одном месте.

К прежним симптомам добавилась еще и кровь из носа. Затыкать ее пришлось рукавом кофты. Я едва могла переставлять ноги, переваливаясь с одной на другую. Перед глазами все плыло и стало мутным. С порывом ветерка до меня донеслась сырость из болотистой низины. Легким шлейфом он коснулся моего горевшего пламенем лба и вернул, пусть ненадолго, мне четкость сознания. Я сбросила рюкзак со своими малочисленными пожитками, добралась до елей на верхушке холмика и оборвала с них крупные ветви. В низине, где от порывов ветра меня защищали два валуна, а мягкой периной стал густой мох, я обустроила себе постель. Я обессилила! Я чувствовала нескончаемую дрожь в коленях, они подгибались и словно стали мягкими. Коснувшись лицом влажной, холодной листвы забвение захватило моё сознание, и я вновь оказалась в своём маленьком круге ада.

VI

Во второй половине ночи зашелся дождик, переросший в остервенелый ливень. Сначала послышался легкий равномерный перестук, плавно перешедший в ленивую барабанную дробь, а затем в частый и ровный ритм. В эту ночь прошелся проливной дождь, сродни библейскому. Извергавшиеся потоки воды журчали как горные реки, омывающие камни на своем пути и заполоняя теплой водой каждую канаву. Под тяжестью капель листья провисли, а по стволам стекали целые водопады. Бесконечное плотное полотно черного как смоль неба то и дело изрезала вспышка молнии, которая озаряла все вокруг. Это чудо природы будто пыталась выбраться из темницы. Раскаты оглушающего грома, эхом проносились по всему пространству бесконечного леса, отталкивались от гор далеко на западе и возвращались обратно. Ливень хлестал, будто с невыносимой злостью, но не приносил прохладу. Душный, затхлый воздух в низине сохранил запах гниющей с прошлого лета листвы.

Здесь, в диком лесу, жизнь состояла из противоречий: рядом существовали надежда и отчаяние, жизнь и смерть. Всем руководила одна цель, все живое знает, ради чего существует.

Всего на мгновение наступила звенящая тишина, а следом, словно спохватившись, задул резкий холодный ветер. Ослепительная молния, растянувшаяся с востока на юг на сколько было видно глазу, вспорола небо будто остро заточенным лезвием. Следом, оглушительным пушечным выстрелом, яростно прогремел гром. С неба обрушилась еще более мощная лавина дождя.

В далеке на западе, на самом краю скалистого выступа стоял большой старый клён. Он стоял в стороне от остального леса, склонив свои руки – ветви в грустных думах, словно опечален тем, что вот – вот должно произойти. Все живое на короткое время затихло, будто предвкушая, на кого падет жребий.

В очередной раз небо озарило ветвистая жилка молнии, закончив свой короткий бег в кроне этого самого дерева. Всего доля секунды понадобилась, что бы пройти ей от зеленой шапки через толстый ствол к корню и завершить свой путь в черной сырой каменистой почве. Могучее растение вспыхнуло как спичка, несмотря на то, что ливень уже тщательно смочил каждый листик. От ветра пламя колыхалось, то склоняясь вниз к самой земле, то вытягивая свою длинную руку к небу. Прошло несколько минут и под порывами дождя огонь стих, а пышная цветущая крона потеряла большую часть зелени.

Шум дождя успокаивал, помогая погружаться все глубже в забытье и расслабиться. Я продолжала слышать барабанную дробь дождя, изрядно стихшую, неторопливую.

Нарушаю всю умиротворенность, неожиданно, над моей головой раздалось уханье совы. Резко вздернув голову вверх, я увидела усыпанное звездами небо. Внутри меня раздался то ли вздох, толи стон, а сердце будто упало в пустоту. За все время своего уединенного путешествия даже не было времени насладиться небом.

Непрерывно, одна за другой, продолжали вспыхивать молнии. Не утихая, гремела где-то в вышине небесная канонада. От всего этого необузданного великолепия живой природы сжималось сердце. В памяти от увиденного проснулся образ того, как в детстве, когда я боялась грозы, мама брала меня на руки и говорила, что молния – это возможность неба прикоснуться к земле. Гроза бушевала долго, по меньшей мере, несколько часов, хотя уже и свалилась куда – то на восток. Оборвалась она так же резко, как и началась.

Ночь стала уже не настолько темной, и можно было увидеть, как тучи разбежались и скрылись за горизонтом. С низины начал подниматься густой туман, скрывающий в своем плотном покрывале кустарники и цветы. Будто бы атмосфера какой – то старой сказки – тревожная и загадочная – заволокла душу.

Поёживаясь от холода под ветвями молодой ели, я ждала появление солнца. На востоке сквозь плотную пелену тумана проступала еле различимая розоватость. Рассвет принес с собой звенящую тишину. В считанные минуты дождливая ночь сменилась солнечным утром.

Все тело ломило от сырости и холода, я продрогла до костей и не смогла уснуть не на минуту. По моим предположениям идти нужно было еще пару дней, возможно чуть больше, если я не ошиблась с направлением. А вот что делать, когда я доберусь до цивилизации? Я не обдумывала свою историю. Что можно рассказать? Не сочтут ли меня соучастницей преступлений? Сейчас уже не имеет значение, только бы выжить…

VII День четвертый

Серая часовня покосилась на правый бок от старости и сырости. В дощатых стенах появилось много просветов, сквозь которые бессовестно вторгался лунный свет и осенний холод. Крыша, козырек которой украшал вырезанный из дерева крест с ажурной резьбой, сильно протекала. Если во время молитвы шел дождь, приходилось подставлять ведра. Я отчитывала минуты этой каторги считая капли. Никогда не понимала суть этого процесса. Для меня настоящая вера – это то, что в твоей душе.

На полу перед самодельным алтарем расположились три десятка человек. Уже почти час, сохраняя молчания, они изредка, как по команде склонялись в глубоком поклоне. Все одновременно, будто марионетке на невидимых нитях безумного кукловода. Все вокруг серое: прогнившая во всех смыслах святая обитель и одежда прихожан. Их лица потеряли все оттенки от недоедания и тяжелой работы, даже цвет глаз стал у всех одинаковый. Взгляд всех этих глаз отражал только усталость от этой жизни и желание покончить со всем происходящим. Маленький трепещущий огонек свечи содрогался и потрескивал, нарушая звенящую тишину.

Моё место было справа у стены. С годами доски иссохли, и я могла наблюдать сквозь них за восходящей луной. Глядя на людей в этом маленьком помещении, мне казалось, что это безнадежно одержимые люди. Все свои поступки и своё бездействие они оправдывали волей кого-то незримого. Они были готовы калечить себя ради того, что им казалось высшей целью. Самое ужасное, что калечили они не только себя. С каждым днем я убеждалась все больше, что каждый из них утратил рассудок, а вместе с ним и душу.

Коснувшись пола в последний раз, и сохраняя молчание, все направились к выходу, а за тем разошлись по своим малюсеньким лачугам. Часовня находилась в центре поселения, обеспечивая для каждого «верующего» равный доступ к вере.

В ту ночь мне было особо плохо. Голова горела, пульсируя в затылке и висках, меня бросало то в жар то в холод. По спине одновременно проносился и жаркий пот и озноб. Я долго вертелась, не могла найти удобное положение и скрыться от ломоты во всем теле. Глубоко вдыхая прохладный воздух, моё тело будто пыталось выдохнуть болезнь из себя. Все звуки за пределами комнаты перестали существовать, пока не объявился неожиданный гость. Мои метания по мокрой от пота кровати прервал тихий шорох в дверном проеме. Приглядевшись в темноту, я увидела человека, но не обычного и не кого-то из общины. Он был огромный. В дверь он заглядывал присев на корточки, еле помещаясь в пространстве коридора. Его светящиеся неестественным светом бездонные глаза смотрели на меня. Движением руки он пригласил пойти с ним. Откинув одеяло, я почувствовала холод, пробежавший по вспотевшему телу и то, насколько сильно мое тело горело от недуга.

Мы вышли на улицу, обогнули несколько строении и направились к опушке леса. Этот великан был будто соткан из лунного света, его мышцы как кнуты были натянуты вдоль всего тела, пшеничного цвета волосы спускались на плечи и слегка подергиваясь от ветерка. Это огромное, но, в то же время, невесомое существо передвигалось бесшумно, делая своими ногами гигантские шаги, за которыми я не поспевала. Я знаю, все уведенное тогда было галлюцинацией, но ощущение того, что за мной присматривает кто-то, грело душу.

– Не беспокойся, все они спят крепко, я позаботился об этом – сказал он, увидев, что я оглядываюсь по сторонам.

– Кто ты и зачем здесь? – спросила я.

– Я нужен тебе сегодня, потому что ты готова сломаться, а тебе нельзя. Помни, о чем ты должна рассказать другим! – он слегка улыбнулся, и на его бледном лице алые губы растянулись алой лентой.

За разговором мы незаметно приблизились к реке, несшей свой бурные воды мимо застывшей зеленой лагуны, над которой уже расстелился густой туман. Поле, такое пустынное и голое, окаймлялось где-то на горизонте полосой зелени.

Жар прошел и теперь все тело бил озноб.

Я знала, что он хочет мне показать. Самое ужасное место на свете. Небольшую поляну с восемнадцатью могилами маленьких детей общины. Это и без того жуткое место было оцеплено колючей проволокой, не давая родным приблизится и поощрять свои страдания.

– Я не забуду о них – заверила я нового друга.

Я подошла к колючей изгороди и положила руки на железные шипы. Как любой выживший в массовой бойне я винила себя в том, что осталась жива. Это моя вина, думал я. Моя вина Я с силой вжимала острие заточенных иголок в свои ладони, сжимала до тех пор, пока кровь не начинала сочиться между пальцами.

Яркий солнечный луч пробежался по моим закрытым векам на рассвете. Солнце палило нещадно, потоки воздуха начинали парить. Я проснулась среди тех могил, вдалеке от своего дома. Это все было только сном? Нигде поблизости дружелюбного великана не оказалось, а вот рассерженный отец уже бежал ко мне. В один прыжок он пересек ручей, и оказался рядом со мной. Далее все по отработанной схеме: замах, удар по лицу до треска костей, и за волосы меня тащат обратно к дому.

VIII День пятый

Шорох сломанной ветки выдернул меня из девятого круга ада. Я приоткрыла глаза, но долгое время не могла понять, где нахожусь. Густой, как парное молоко, туман заволок все вокруг. Его невесомые волокнистые руки пронизывали каждую ветку дерева, обволакивали каждый ствол и каждый камень. Сквозь белесое полотно четко различимо серое ярило солнца.

От земли исходил запах болота и это зловоние уже начинало парить, предрекая душный день. Если туман поднимется вверх, то есть надежда на прохладный дождь.

Легкое движение рядом с моим лицом вернуло меня в реальность. В полуметре от меня сидел маленький ёжик. Его маленький носик слегка подергивался, глазки бусинки были устремлены прямо на меня. Я шевельнулась, чем заставила это маленькое существо свернуться колючим клубочком.

Ломота во всем теле не прошла, а лишь спустилась на ноги. Все тело изнемогало от усталости, холода и сырости.

Я поднялась на ноги и осмотрела себя – одежда была безумно грязная, полупрозрачная кожа на кистях рук исполосована паутиной порезов, колени на штанах надорвались и сквозь них проглядывали бледно синие костяшки. Живот сводило судорогой, а в горле стоял кислый привкус.

Я поднялась на холм и на время потеряла дар речи. Перед моими глазами открылась самая невероятная картина: безмятежно спокойная гладь зеркально чистой воды, в которой как в зеркале отражалось небо, холмы с цветущими кустарниками, кустами рябины, которые как маленькие бусинки подергивались на легком ветерке. Вдоль кромки леса, откуда я вышла, пролегал песчаный пологий берег.

Когда я приблизилась к воде, мое отражение меня там уже поджидало, но было не таким как в первый день.

Через лоб проходила длинная багровая полоса сеченой раны, волосы, пшеничного цвета от природы, сейчас приобрели оттенок грязной земли, отовсюду из них торчали листочки, веточки и даже смола. Мои губы побелели, лицо припухло и потеряло румянец.

Проверив температуру воды и, как не странно, она была вполне приемлемой, я распустила свою косу, сняла одежду и погрузилась с головой под воду. Она все же оказалась холоднее, чем показалось сначала, но сейчас это служило обезболивающим. Не выныривая, я промыла волосы, обтерла руки и тело, дотрагиваться до которого было все-таки больно.

Из глубины солнце казалось ярким переливистым шаром, лучи его золотой паутиной просачивались, нежно лаская подводный мир. Я расслабилась и позволила воде меня вытолкнуть на поверхность. Еще какое – то время, сохраняя спокойствие, легко покачиваясь на волнах, меня придвинуло ближе к берегу.

Безумное чувство голода вынудило пойти на крайние меры. Я нашла рыхлую землю и начала копать толстой веткой. Достаточно легко было найти несколько дождевых червей, промыть их в воде озера и съесть вприкуску с корнем лопуха. Главное в этот момент не думать о том, что ты ешь, а представлять какое-то другое, вкусное блюдо. Для меня это была запечённая на костре молодая картошка. Блюда вкуснее для меня не существовало.

На протяжении долгих лет традиционным блюдом в общине считали суп из одуванчиков. Это не хитрое блюдо ели каждый вечер, перед сном. Нас убеждали, что такой легкий ужин способствует легкому засыпанию и глубокому сну. Изредка в суп можно было добавить грибы, ягоды или другие травы.

Находясь, возможно, во многих километрах от какой бы то ни было цивилизации я стала терять надежду, добраться до конечной цели своего путешествия казалось невозможным. Оставалась надежда на то, что все лишения и тяготы прежней жизни достаточно хорошо меня подготовили, что бы вынести этот «крестовый поход».

IX

Весь последующий день я посветила абстрактному миру мысли и фантазии своих одиноких будней, где компанию мне составляли лишь вымышленные друзья и изредка пролетающие мимо птицы.

Спустя пару часов продвижения вдоль озера солнце поднялось достаточно высоко и беспощадно жгло. Я прикрыла голову своей старой футболкой, смочив ее в прохладной воде. Это помогло совсем не надолго, вода испарилась, и глаза стал жечь пот со лба.

К моей радости из-за кустов за очередным поворотом показался вытянутый песчаный берег, выступающий далеко в озеро золотистой косой.

Я сняла свои рваные тряпочные тапочки и оставила их в тени большого валуна у самой кромки леса, одежду развесила рядом на ветки сухого дерева. Опасаться здесь было некого и я, не беспокоясь, что меня кто-нибудь увидит голой, прошла к изгибу пляжа и погрузилась в теплую воду с головой. Сквозь толщу воды солнце все равно тянулось ко мне своими тёплыми руками, переливающимися всеми цветами радуги. Вода была очень теплой, а легкое покачивание волн успокаивало и расслабляло.

На песчаном раскалённом пляже я немного задремала. За это время мои волосы и одежда успели подсохнуть, а солнце перевалить за зенит. Мой путь дальше пролегал через цветущее поле подсолнухов. Яркие желтые солнечные цветы устремили свои головы вверх. Я прошагала быстро все поле поперек и вышла у кустов какого – то кустарника, высокого и цветущего лиловым цветом.

Я засмотрелась на этот кустарник и не заметила куда наступила. За резким щелчком последовал металлический скрежет и дикая боль в правой голени. Капкан крепко заключил мою ногу в свои объятия. Крик, вырвавшийся из моей груди, спугнул стаю птиц с ближайших деревьев, эхом разнесся во все стороны, и вернулся ко мне невообразимой болью. Перед глазами все стало очень мутным, вздох сделать оказалось почти невозможно, и я потеряла сознание.

Прохладные капли приятно прикасались к коже лица. Пока они вместе с моими слезами скользили по щекам и подбородку, я прислушивалась к голосу своего тела, которое истошно кричало о помощи. Я не удержалась и разрыдалась, взывая к тому, в кого не особо верила, но просить милости больше было не у кого.

Сознание уже вернулось ко мне, но шевелиться было страшно. Нога от бедра онемела и жутко ныла. Какое-то время я не могла даже глубоко вздохнуть, боясь, что боль вернется.

Когда я открыла глаза, было уже темно, огромная, нависшая надо мной желтоватая луна, потерявшая свою четверть, хорошо освещала поле, меня и мою ловушку. Оглядев ногу и капкан стало ясно, что рана серьезная, и крови вытекло много. Бежевые штаны стали багрово – красные ниже колена. Я достала из рюкзака за спиной футболку, разорвала ее, что получилось сделать легко, и перетянула бедро так туго, насколько хватило сил дрожащими руками. От этих движений боль вернулась, а с ней пришла дрожь и онемение во всем теле.

Пришлось взять себя в руки. Я четко осознавала, что кроме самой себя мне никто не поможет. Самое главное сейчас открыть этот капкан и вытащить ногу из этой дьявольской ловушки. Превозмогая боль, я оперлась на колено свободной ноги, перенесла вес на руки и поднялась быстрым рывком, от чего голова сильно закружилась, и равновесие получилось сохранить только удержавшись за дерево. Этот капкан был совсем маленький, видимо рассчитанный на лису. Можно сказать, что мне повезло, хотя для моего истощенного анорексичного тела это тоже было сильным ударом. Мы в общине пользовались такими, хотя и считали, что в лесных зверей переселяются души наших умерших близких. С другой стороны это означало, что люди могут быть где – то поблизости.

Я нашла небольшую палку, протолкнула ее в щель створок капкана и придавила его середину, отчего створки стали расходиться и ногу получилось вытащить из плена. Горячая кровь из раны продолжала течь тонкой струйкой по холодной коже в мой ботинок. Пришлось достать последнюю целую вещь из моего рюкзака – кофта из хлопка, которая осталась еще от моей мамы и была последней связью с ней. Я обмотала ею поврежденную голень, закрепив рукава тугим узлом ближе к колену.

Несколько минут пришлось переводить дыхание и выжидать когда боль отступит. Там, сидя на старом, гниющем, поваленном ветром дереве, я прокручивала в голове события последних дней, взвешивала то, насколько верное решение я приняла, отправившись в такой путь. И все- таки – нет! Я бы не повернула назад, не отказалась от этого опасного путешествия, не осталась дома умирать от голода и безнадеги. Все моё существование последние пятнадцать лет приводило меня сюда, не оставляя шансов ни на что другое.

Когда боль чуть отступила, я огляделась по сторонам. Следов человека, принесшего этот капкан, не было.

Х День шестой

Правая нога онемела, ее изнутри будто тысячи маленьких иголок кололи. Продвигаться дальше пришлось на импровизированных костылях, которыми мне служили две толстые палки. Хотя я в основном просто прыгала на здоровой, от напряжения покалеченная нога безумно болела так, что хотелось выть. Дышать полной грудью невозможно.

До полудня удалось пройти совсем немного, голова кружилась, а в глазах все плыло. Земля проваливалась под ногами, образуя глубокие рытвины. Но я продолжала передвигаться вперед шаг за шагом, словно была неподвластна ярости небес, заливавших меня дождем. Сейчас всем мои мысли сконцентрировались только на том, как пройти еще один шаг, затем еще один.

Слезы застилали глаза, мне хотелось рыдать в полный голос, хотелось сдаться от отчаяния и вернутся в тот день в далеком детстве, когда за разбитую коленку мама прижимала меня к своей груди, брала на руки и успокаивала, говоря самые нежные слова на свете.

Этот день порадовал меня еще одной находкой. Среди цветочной поляны расположилась небольшая пасека. Пчел дома не было, поэтому я вытащила одну соту: из нее капал мед. Я отломила липкий кусочек и отправил его скорее в рот. И почувствовала изысканный, насыщенный богатый аромат. Мягкие шестигранники легко раздавились, и из них вытек драгоценный сочный нектар. Вкус был такой нежный и сладкий, что я внезапно почувствовала опьянение – будто хмель моментально растекся по всем внутренностям. В душе промелькнула надежда, что поблизости мог быть хозяин улья и капкана, но не было никого живого, на сколько было видно глазу.

Воск из сот послужил мне вместо пластыря. Я оторвала небольшой кусочек, разогрела его между ладоней и налепила на раны. Таким образом, в рану не подойдет инфекция и не наступит сепсис. Надеюсь.

Я продвигалась сквозь эту смертоносную гущу, как солдаты, которые преодолевают порог страха, когда приближаются к линии фронта. Чем дальше я продвигалась, тем чаще начинали попадаться болота. Увязая в трясине, в этой зловонной жиже, изо всех сил пытаясь не сгинуть здесь, я взывала к тому эфемерному шансу выбраться. Я обещала самой себе, что если смогу добраться и рассказать свою историю полиции, тем, кто сможет помочь, то обязательно и сама начну помогать другим.