В конце вечности

Створки ворот были плотно сомкнуты, однако из небольшой щели наружу всё же пробивались лучики яркого белого света. Было в этих воротах что-то зовущее, завораживающее. Остап на мгновение даже позабыл о своём проводнике и двинулся им навстречу, и лишь сухое «Прощай», брошенное ему вслед, заставило его обернуться и растерянно проводить взглядом удаляющийся силуэт.

Остап снова взглянул на ворота. Они манили его. На одном дыхании охотник сбежал вниз и всем телом прижался к одной из створок.

Тёплый металл ласково отозвался на озябшей коже. Прижимая ухо к воротам, он услышал струящуюся из глубины музыку. Это была мелодия первозданного счастья, льющегося из древней колыбели человечества.

Там, за этими тяжёлыми воротами, был истинный финал, единение с абсолютным – тот смысл, ради которого и был создан человек.

Непреодолимое желание попасть внутрь захлестнуло Остапа с головой. Он с силой надавил на одну из створок, та поддалась, и яркий свет, вырвавшийся наружу, ослепил его, заставив заслонить глаза рукой. В памяти вдруг заметались картины прожитой жизни, её события и лица. А в это время из леса стали появляться странные тёмные фигуры. Ими были те самые неуловимые попутчики, что следовали за Остапом всю дорогу от самого ущелья. Силуэты стремительно приближались и окружали его. К своему удивлению, в каждом из незваных гостей он узнавал самого себя. Двойники разом заговорили с ним, стали качать головами, навзрыд плакать и причитать. Остап пытался сосредоточиться то на одном, то на другом и вдруг понял, что это его собственная исповедь. Двойники каялись ему в его же грехах.

Оказалось, что о многих бессовестных и постыдных поступках он давно позабыл, и лишь сейчас они выползали из потаённых уголков его памяти. Остап сейчас с горечью понимал, что прожил жизнь не так достойно, как мог бы. Он лгал, порою брал чужое и не всегда возвращал долги. Обижал кого-то и порой с позиции силы доказывал свою правду. А ещё он бывал безразличным к людям, нуждающимся в его участии…

Все эти нюансы тёмной своей стороны он искусно прятал, насаждая ими тот самый дремучий лес своей памяти. Однако обитатели этого леса никуда не делись. Вот они, все разом вышли на свет и заявили о себе. А позади тем временем раздался скрежет. Распахнутые охотником ворота вдруг стали закрываться. Остапа охватила паника. Он стал протискиваться сквозь стоящих на его пути двойников, но они вовсе не горели желанием его отпускать. Падая ему под ноги, они вцеплялись в него мёртвой хваткой. Остап кричал, бил их и рвал одежду, толкал и тащил на себе, но ворота неумолимо закрывались. Перед самым его лицом они захлопнулись, металл их деформировался, в мановение ока покрылся ржавчиной и рассыпался в труху, утонув в песке вместе с колоннами.

В чёрном унынии Остап рухнул на колени и по-волчьи завыл. С этим воем исчезли и проклятые двойники, словно отпущенные этим немыслимым горем, – грехи его жизни. Всё было кончено.

Где-то позади послышался глухой топот приближающегося коня. В зареве рассвета показалась уже знакомая фигура Ангела смерти. Поравнявшись с Остапом, проводник спустился с коня.

– Снова неудачно, – глядя в ту сторону, где совсем недавно стояли ворота, произнёс он.

Остап, пересыпая из руки в руку холодный песок, взглянул на Ангела. Он больше не казался ему таким опасным и важным, как прежде. Пережитое им только что разочарование наполнило охотника холодным равнодушием ко всему.

– Почему ты вернулся? – опустив глаза, спросил Остап.

– Потому что у меня к тебе есть дело, – раздался низкий голос из-под капюшона. – Я не знал, примут тебя или нет. Но поскольку ты всё ещё здесь, значит, уже не примут никогда.

– Никогда? – отряхивая ладони от песка, спросил Остап.

– Увы, – поглаживая коня, произнёс Ангел смерти. – Раньше, когда такое случалось, я просто отправлял тебя обратно на землю. У тебя была масса попыток всё исправить и вернуться достойным человеком. К сожалению, это была последняя.

– Почему последняя? – щурясь от поднимающегося ветра, спросил Остап.

– Потому что время людей закончилось, – устало ответил Ангел. – Ты же наверняка заметил, что женщины больше не рожают детей. Туда никто больше не вернётся. Всему рано или поздно приходит конец.

– Вот как, – опустив голову, закивал Остап. – Что ждёт меня теперь? – вздохнув, спросил охотник. – Я должен провести вечность в твоём обществе?

– Нет, – решительно ответил Ангел смерти. – Я привык к одиночеству и, признаюсь, не горю желанием менять устоев. Ты отправишься в лимб и останешься там в обществе таких же, как ты. Они не праведники и не подонки. Вечность в обществе единомышленников… Не так уж и плохо, согласись!

Остап ничего не ответил, молча уставившись на место, где недавно гудели ворота Эдема.

– Но как я и говорил, у меня есть предложение для тебя, – потирая ладони, произнёс Ангел смерти.

– Выкладывай, не томи, – устремив взгляд в бездонную тьму под капюшоном, сказал Остап.

– Я могу вернуть тебя обратно, – расхаживая по песку, произнёс Ангел. – Дам тебе ещё один шанс себя проявить. Эти ворота по твоему возвращению появятся снова. Однако есть одно условие. Ты должен, вернувшись, спасти человека.

– Какого человека? – приподняв подбородок, спросил Остап.

– Женщину. Её имя – Эльза. Она из вашей деревни. Её гибели допустить нельзя.

– Постой, я всех знаю в деревне. Не было у нас никого с таким странным именем. Да и не осталось там никого. Какие-то выродки ночью всех убили…

– Выродки, говоришь, – похлопывая по загривку коня, протянул Ангел. – А ведь когда-то они были обычными людьми. Их предки правили народами. А потом… Передрались, отравили войнами землю, сделали её непригодной для жизни и скрылись в подземных городах. Там они стали дичать, питаться друг другом и плодиться от своих матерей. Души в них больше не осталось, теперь это просто животные, – задумчиво, словно копаясь в глубинах памяти, произнёс он.

– Животные или нет, мне всё едино! – сквозь зубы произнёс Остап. – Все они заслуживают лежать в общей могиле и смердеть падалью, – сдвинув брови, добавил он.

– Спасая девчонку, заодно и поквитаешься, – ответил Ангел. – Эльзу сейчас сторожит твой волк, но и его острые зубы её не спасут. Если девчонке и твоему псу не помочь, то дикари их разорвут.

– У нас никогда не было в селении Эльзы! Я знаю всех поимённо, – уверенно заявил Остап. Ангел смерти ухмыльнулся и покачал головой.

– Дом возле церкви, – спокойно продолжил Ангел. – Тот, что всегда охранялся. Там и живёт Эльза.

– Там? – удивлённо глядя на Ангела, спросил Остап.

– Да! И ты должен знать ещё кое-что. Эльза не просто женщина. Это Ангел.

– Ангел? В нашей деревне? В голове не укладывается, – проведя ладонью по лицу, произнёс Остап. – Так вот почему сторожили этот дом.

– Перед тем как стереть человечество с лица земли, к вам отправили двух посланников. Ангела праведного гнева и Ангела любви. Думаю, кем из них является Эльза, догадаться нетрудно. Она должна жить.

– Чего же ты тянул столько времени?! – с тревогой, бросив на собеседника взгляд, спросил Остап. – Мы тут треплемся, а её там на части рвут! Возвращай меня!

– Не гони лошадей, Орбодиан! Всему свой черёд. Я верну тебя ровно в тот момент, когда душа покидала тело, – расхаживая из стороны в сторону, ответил Ангел смерти. Кивнув, Остап нервно выдохнул.

– Мне послышалось или ты назвал меня Орбодианом? – взглянув на Ангела, спросил охотник.

– Не послышалось, – ответил Ангел смерти. – Это твоё бессмертное имя. Хотя называй себя, как хочешь, мне до этого нет дела.

– Почему я его не помню? – задумчиво опустив глаза, спросил Остап.

– Вспомнил бы, если за ворота пустили, – подтягивая перчатки, ответил Ангел смерти. – Пусть будет тебе авансом. Я верю, что в следующий раз эти ворота окажутся для тебя сговорчивее.

Ангел несколько раз громко хлопнул в ладоши, и на опушке леса показался ещё один конь, рысцой направившийся к Остапу.

– Влезай в седло, мы отправляемся обратно, – спокойно произнёс Ангел и неспешно направил лошадь вверх по дороге.

Остап неуклюже вставил ногу в стремя и кряхтя взобрался в седло. Конь двинулся вслед за Ангелом.

Спустя некоторое время всадники въехали в уже знакомое ущелье, где по обеим сторонам из камня выступали холодные человеческие фигуры. Ангел смерти соскочил с коня и, припав на колено возле кучки белого песка, набрал его в руку.

– Взгляни, Орбодиан! – протягивая ладонь с белым песком, произнёс Ангел смерти. – Это всё, что осталось от вашего спасителя.

– Песок? – осторожно коснувшись ладони, спросил Остап.

– От бессмертного Ангела праведного гнева осталась каменная труха.

– Если Ангелы бессмертные, почему этот лежит в твоей ладони горстью дроблёного камня? – спросил Остап.

– Бессмертие – условность. Каждый из нас может оказаться в этой ладони, – перетирая песок, произнёс Ангел смерти. – Вот только в пепел нас может обратить лишь та сила, которая когда-то создала.

– Ты имеешь в виду Бога? – обернувшись, словно боясь, что их подслушивают, спросил Остап.

– Что ты, Орбодиан?! – понизив голос, произнёс Ангел смерти. – Это сделал не Бог, – отряхивая руки, добавил он.

– Тогда кто же?

– Очевидно, тот, кто украдкой познал его тайны и однажды уже был за это наказан.

– О ком ты? – вопросительно вглядываясь под тёмный капюшон, спросил Остап.

– О Дьяволе, – переведя взгляд на чёрную фигуру, торчащую из камня, ответил Ангел.

Взглянув на изваяние, Остап поёжился. В фигуре явно чувствовалось что-то осязаемо гнетущее и пугающее.

– Это враг, – со вздохом произнёс Ангел смерти.

– Чудовищная сила, – не сводя взгляд с пугающей фигуры Дьявола, прошептал Остап.

– Люди покидают планету, и он это знает, – наматывая на кулак удела, произнёс Ангел смерти. – Сейчас там идёт борьба за каждую душу… Но убить Ангела… Это слишком дерзкое преступление. Даже для Дьявола.

– Видимо, он так не считает, – окинув взглядом вьющуюся по ветру горку белоснежного песка, произнёс Остап.

– Так или иначе, он сам себе подписывает приговор. Игра продолжается. Пока жива Эльза, жив и замысел Творца, – переведя взгляд на белоснежную скульптуру, сказал Ангел.

– Она ослепительна! – коснувшись белой мраморной кисти, с трепетом произнёс Остап.

– Осторожнее, Орбодиан! – опустив его руку, сказал Ангел смерти. – Там, на земле, не вздумай увидеть её лицо. Лишишься рассудка. Это Ангел любви, Орбодиан! Человек, взглянувший в её лицо, уже никогда не будет прежним. Чувства, вспыхивающие к ней, не проходят. Она наполняет силой, но забирает волю.

– Как я её спасать-то должен, если и смотреть на неё нельзя?! – с негодованием выпалил Остап.

– Она тебе лица не откроет, – придерживая на ветру капюшон, ответил Ангел смерти. – Эльза прекрасно знает, чем это грозит. Признаюсь, я даже не представляю, кому эта сила может принести пользу.

– Если мне удастся её спасти, что дальше?

– Если выживете, отведи девчонку в крепость за горной расщелиной, к северу от деревни. Твой старик объяснит, как туда попасть. Там живёт добрый народ, их правитель Демид – справедливый и благородный человек. Он поможет. А ещё… – поскрипывая перчаткой, Ангел смерти на мгновение замолк. – Ты должен проникнуть в подземелье под крепостью.

– Зачем? – убирая с лица растрёпанные ветром длинные волосы, спросил Остап.

– Это важно! В подземелье замка есть замурованный вход в древний город. Отыщи его. Ты должен предупредить его жителей о грядущей войне. Расскажи об убитом Ангеле. Это всё.

– Если вход в этот город замурован, как я туда попаду? – пытливо глядя на собеседника, спросил Остап.

– Дай мне руку, – приказал Ангел.

Остап протянул развёрнутую кверху ладонь. Ангел вложил в неё плоский камень и крепко сжал. Камень, раскалившись добела, обжёг кожу. Остап, вскрикнув, отдёрнул ладонь и, разжав её, увидел вместо камня выжженное на коже клеймо в виде угловатого символа.

– Что ты со мной сделал?! – сотрясая обожжённой ладонью, выпалил Остап.

– Это твой пропуск туда, куда другим вход закрыт, – угрюмо произнёс Ангел. – Это моя печать. Приложишь руку к камню, преграждающему вход в подземный город, и он подчинится.

– Как же больно! – дуя на покрасневшую ладонь, прошипел Остап.

– А теперь ступай, – сказал Ангел смерти и толкнул охотника в плечо.

Отшатнувшись, Остап схватился за каменную стену, после чего мгновенно провалился сквозь неё в ледяную пропасть. Размахивая руками, охотник летел вниз. Вскоре Остап почувствовал, что падение стало замедляться, а затем и вовсе прекратилось. Он словно завис в полной темноте и давящей на уши звенящей тишине.

Приоткрыв глаз, Остап увидел лицо склонившегося над ним Фомы. Здоровяк просиял, словно своими глазами увидел чудо, и расплылся в широкой и счастливой улыбке.

– Живой!!! – заорал Фома.

– Ты чего орёшь, дурной, – зашипел Степаныч, зажимая ему рот костлявой рукой.

– Смотри, Степаныч, – понизив голос, с неизменным восторгом зашептал Фома. – Живой. Живой.

Боль быстро уходила, Остап продрал от запёкшейся крови левый глаз, стряхнул с головы траву и не спеша поднялся.

– Ох, Остапушка! Напугал ты нас, – скрипучим голосом произнёс старик. – Пойдём скорее! Уходить надо. В деревне этих тварей кишмя кишит, не одолеем.

– Степаныч, родной, не могу я уйти, – прошипел Остап. – Там живые в деревне остались.

– Да кто ж там живой-то? Одни черти эти бродят, – плюнув на лежащего под ногами людоеда, сказал Степаныч.

– В том доме, который староста сторожил. Девчонка там. Волк мой её бережёт пока. Твари не добрались ещё до них, – поднимая с травы окровавленный нож, произнёс Остап.

– А ты почём знаешь, что она живая? – сменившись в лице, произнёс старик.

– Знаю. Объяснять долго, Степаныч. Выручать её надо.

– Щас мы этих уродов дубинами размозжим! – сжимая свой огромный кулак, произнёс Фома.

– Нет, братец. Много их слишком, – решительно остудил его Остап.

– Чего задумал? – внимательно глядя на охотника, спросил старик.

– Вы с Фомой ступайте на волчью тропу, – ткнув пальцем в сторону просеки, сказал Остап. – Там огромный валун. Знаете. Ждите меня за ним.

– Там же капканы кругом! – вскинув брови, сказал старик.

– Вот именно, – ответил Остап. – Я выведу дикарей прямиком на них. Зверям – звериная смерть.

– Ну мы-то капканы обойдём, а ты-то как? От них ведь со всех ног удирать придётся! Сам ведь в капкан попадёшь! Там их понаставлено под каждым кустом тьма целая.

– Сам ставил, знаю, – отмахнувшись, ответил Остап. – В свои не попадусь! А тех тварей, что капканы сумеют обойти, вместе бить будем! Будьте наготове!

– Ох, Остап! Отчаянная ты голова, – покачивая седой головой, произнёс старик. – Я-то уж пожил, а вот вас, дураков, жалко. Ну уж коли решил, так тому и быть. Бежать-то сможешь? Вон ведь как досталось-то тебе!

– Смогу. Ты сам, главное, нож наготове держи. Ты ведь, Степаныч, у нас только с виду поизносился, опыта тебе не занимать. Справимся. А ты, Фома, не зевай, под ноги смотри. Ну всё, идите с Богом! Услышите свист, ждите гостей, – хлопнув по плечу Фому, сказал Остап.

Печально вздохнув, Степаныч дёрнул за рукав здоровяка, и, аккуратно перешагивая сухие ветки, они скрылись в лесной чаще.

Выждав время, Остап выдохнул и двинулся к воротам. Прижавшись спиной к забору, он заглянул во двор. В деревне всё ещё продолжалось кровавое пиршество людоедов, рвущих на куски мёртвые тела. Неподалёку от ворот спиной к лесу сидел дикарь и жадно копался во внутренностях местного кузнеца. Стиснув зубы, Остап в два прыжка оказался рядом с людоедом и, схватив его за волосы, несколько раз саданул его ножом. Дикарь завизжал как палёная крыса. Услышав вопль соплеменника, твари со всех концов деревни бросились к Остапу. Охотник, попятившись к лесу, вложил два пальца в рот и издал пронзительный свист.

– Ну что, скоты, догоняйте! – сплюнув кровью под ноги, сказал Остап и бросился в чащу. Он бежал что было сил. По треску веток и визгам было ясно, что разъярённая толпа выродков его нагоняет. В глазах замелькали зарубки на деревьях.

«Вот оно – волчье поле», – подумал Остап, перескакивая через кусты. Позади раздались первые лязги капканов с истошными воплями попавших в них дикарей. Перемахивая через все кусты, где только могли быть ловушки, Остап стремительно приближался к огромному, поросшему мхом валуну. Позади всё ещё слышались хрипы преследователей.

Остапу удалось не попасть в капканы, но от усталости уйти оказалось труднее. Охотник запнулся и упал, проехавшись на животе добрых три метра. Идущие след в след четверо людоедов, спотыкаясь об Остапа, кубарем покатились по земле. Один из каннибалов поднялся и сцепился на земле с охотником. Троих оставшихся остановил раскатистый бас, раздавшийся за их спинами.

– Убью!!! – заорал, брызгая слюной, Фома и, выскочив из-за валуна, размашистым ударом дубины снёс двух людоедов. Третий людоед, вытаращив от страха глаза, бросился прочь. Однако этой твари уйти не дал Степаныч, уложив его безвольную тушу метким выстрелом из охотничьего лука.

Озверевший Фома подскочил к Остапу и, схватив сидящую на нём тварь за грязные волосы, оттащил в сторону. Не дав людоеду подняться, здоровяк с размаху вколотил дубину в его уродливую голову.

– Вставай, родной! – поднимая Остапа, закричал Фома.

– Спасибо! – скривив лицо от боли и усталости, сказал Остап и, тяжело дыша, достал с голенища нож.

– Что, суки?! – зарычал Фома, вскидывая над визжащими людоедами дубину. – Это вам не спящих баб резать! На!!! – добавил он и со свистом впечатал своё орудие во врага.

А тем временем волчья поляна ревела десятками глоток. Звеня цепями, людоеды пытались выбраться из капканов. Увидев бегущих к ним охотников, дикари взбеленились и были готовы отгрызть себе ноги, лишь бы сбежать.

– А ну, дай помогу! – заорал Фома и с треском обрушил своё дубьё на голову одного из людоедов. Засвистели стрелы Степаныча. Через несколько минут всё было кончено. Поляна погрузилась в мёртвую тишину, и лишь сбившееся дыхание Фомы и Остапа не давало ей зазвенеть в ушах.

– Нам нужно идти! – отдышавшись, сказал Остап.

– Вставай, Фома, надо глянуть, что в деревне творится, – хлопнув по плечу сидящего на земле здоровяка, сказал старик. Фома кивнул и, обтерев лицо грязным рукавом, кряхтя поднялся.

Приблизившись к деревне, Остап взобрался на забор и осмотрелся. Охотник никого не увидел. Откуда-то из глубины доносился треск ломающихся досок.

Соскочив с забора, Остап взглянул на товарищей и прижал указательный палец к губам. Коротким кивком Остап указал Фоме и Степанычу следовать за ним. Передвигаясь как можно тише, трое двинулись в деревню.

Приблизившись к дому Эльзы, охотники увидели груду тел. Охранники дома вперемешку с дикарями лежали друг на друге, запечатлев трагический момент отчаянной и неравной схватки. Дверь, ведущая в терем, была вырвана и лежала неподалёку. Из дома доносился рык, клацанье зубов и всё тот же треск ломающихся досок. Остап приблизился к искорёженному крыльцу и заглянул внутрь. В полумраке метнулась крупная лохматая фигура. Во внутренней тяжёлой двери уже была проделана приличная брешь, сквозь которую то и дело показывалась здоровенная волчья морда и оскаливала клыки.

Фома, крепко сжимая дубину, прижался спиной к стене у входа. Степаныч, заприметив в траве окровавленный топор, поднял его и отдал Остапу, а сам отошёл к колодцу.

– А ну, выходи!!! – громко закричал во тьму старого терема Остап.

Звуки внутри стихли. Послышались тяжёлые шаги и скрип половиц. Из темноты на свет вышел, пригнувшись, огромный дикарь. Роста он был исполинского. Метра два с половиной, не меньше. Посмотрев снизу вверх на гиганта, Остап попятился.

На поясе этого чудовища болтались на крюках человеческие черепа, некоторые из которых были совсем свежие. Всклокоченные волосы делали огромную голову варвара необъятной. Выпученные глаза блестели безумием и яростью. Нижняя челюсть людоеда подалась вперёд, обнажая гнилые зубы. Заревев, дикарь бросился на Остапа.

Оказавшийся позади чудовища, Фома что было силы заехал дубиной ему по спине. От неожиданности выродок вздрогнул и, разворачиваясь, пошатнулся, и снёс плечом деревянную опору крыши крыльца. Крыша затрещала и рухнула на голову людоеда. Однако ошеломлённый дикарь быстро пришёл в себя и поднялся на ноги, раскидывая по сторонам доски. Вырвав из обломков рухнувшего крыльца кусок сломанного бревна, дикарь двинулся на Фому.

Толстяк, сжимая дубину, украдкой бросил взгляд на Остапа, словно пытаясь этим придать себе храбрости, и, стиснув зубы, зарычал.

Фома понимал, что едва ли переживёт удар этого чудовища, но трусом он никогда не был. Единственное, чего он хотел в эту минуту, не умереть раньше, чем успеет как следует приложиться по выродку. Когда между Фомой и людоедом осталось пару шагов, засвистела стрела Степаныча и впилась великану под колено. Нога огромного варвара подломилась, и он упал перед Фомой, опершись руками о землю.

Воспользовавшись моментом, здоровяк сплеча приложился дубиной по огромной башке людоеда. Схватившись одной рукой за разбитую голову, а второй вырывая из ноги стрелу, великан поднялся. Подскочивший Остап всадил в спину дикаря топор. Заревев, гигант махнул обломком бревна и ударил охотника, отбросив того в сторону. Развернувшись к Фоме, дикарь вновь получил удар дубиной в грудь. С силой вырвав из рук толстяка оружие и свалив на землю, варвар замахнулся на него, но очередная стрела, впившаяся ему под лопатку, мгновенно охладила его пыл. Скривив и без того безобразное лицо от боли, дикарь подскочил и бросился к Степанычу. Стоящий у колодца старик невозмутимо натянул тетиву. Очередная стрела вошла людоеду под сердце. Вот только умирать огромная тварь не спешила. Размахнувшись, варвар швырнул в Степаныча обломок бревна. Угодив в колодец, деревянный снаряд разлетелся. Рука старика дрогнула, и стрела, нацеленная в голову варвара, лишь скользнула по его щеке.

Заревев, людоед в два прыжка оказался рядом со стариком и, схватив его за одежду, оторвал от земли.

Пришедший в себя Фома кряхтя поднялся и, подобрав с земли дубину, застыл в оцепенении, глядя на то, как беспомощный Степаныч отчаянно вырывается из рук чудовища.

– Отпусти!!! – закричал Фома и в сердцах топнул ногой. – Отпусти, кому говорю?! – потрясая дубиной, закричал толстяк. Гигант бросил взгляд на Фому, оскалился и швырнул старика на землю. Степаныч охнул от боли и, перевернувшись, медленно пополз к Остапу. Людоед взглянул на шагнувшего в его сторону Фому и, поравнявшись со стариком, с силой наступил ему на спину. Старые кости захрустели. Степаныч застонал и, закашлявшись кровью, уткнулся лицом в траву.

– Убью, сука!!! Убью, тварь!!! – в отчаянии закричал Фома и бросился к выродку.

Остап, держась за рёбра, поднялся с земли и, стиснув зубы, двинулся на помощь Фоме. Подбежав к людоеду, толстяк подпрыгнул и с ходу обрушил на него дубину, выбив глаз и превратив лицо варвара в кровавое месиво. Великан схватился за лицо. Подоспевший Остап повис на шее варвара, всаживая под рёбра охотничий нож. Ударом ноги великан отбросил толстяка в сторону дровницы, с грохотом засыпавшей того берёзовыми поленьями. Стащив с себя Остапа, гигант швырнул его на землю. Подобрав из-под ног увесистый булыжник, варвар занёс его над собой, готовясь размозжить голову врага. В глазах Остапа плыло. «Я не справился», – мелькнула мысль в голове охотника. Ещё мгновение, и его голова разлетится как спелый арбуз, отправив его с позором к Ангелу смерти. Заваленный поленьями Фома и перебитый Степаныч ему уже ничем помочь не смогут. Остап лишь закрылся руками, ожидая, когда огромный валун рухнет на него и снова погрузит во тьму. Однако камень глухо упал рядом. Варвар заорал. В его разорванную руку мёртвой хваткой вцепился чёрный взъерошенный волк. Людоед тщетно пытался стряхнуть тяжёлого хищника, после чего, размахнувшись, ударил животное о землю. Волк взвизгнул и кубарем откатился в сторону. Оскалив красные от крови зубы, гигант поднял с земли Остапа и, схватив за шею, стал душить. Глаз варвара злорадно впился в бледное лицо охотника, наслаждаясь его агонией. Разжать мощные пальцы у Остапа не хватало сил. Он захрипел, отчаянно цепляясь сознанием за ускользающую реальность. Он почти потерял сознание, когда за спиной людоеда возникла хрупкая женская фигура.

Опустив мутнеющий взгляд на девушку, Остап увидел, как лёгкая ткань, скрывающая её лицо, опустилась. По телу охотника пробежала волна негодования. Ещё секундой ранее охотник был готов смириться с неизбежностью, но открывшийся ему лик Ангела любви не оставил от отчаяния и камня на камне. В голове заметались мысли. Остап вспомнил рассказ Степаныча о стороже, сошедшем с ума при виде этого лика, и о неистовой силе, в нём пробудившейся в тот момент. Остап на себе прочувствовал всю эту власть над разумом и духом. Желание единолично владеть этой немыслимой красотой проникло в охотника так глубоко и бесповоротно, что сопротивляться этому было невыносимо. Однако он мог сопротивляться огромному варвару, стоящему между ним и его вожделенной святыней.