Кусок мяса

Это были земли, принадлежавшие барону, на них стоял стекольный завод. В планах у Павла Леопольдовича было строить каменную церковь и завод по производству торфяных брикетов, поэтому ему нужен был хороший инженер на длительный срок. А главное, он нуждался в человеке, которому мог бы доверять, и отец, который к своему делу относился со всей серьёзностью и аккуратностью, совсем скоро оправдал надежды заказчика.

Павел Леопольдович относился к нам, как к членам своей семьи. Он ценил профессионализм и начитанность моего отца, очень уважал мою мать за её женские качества и набожность – но все это было второстепенно, главное – он просто любил нас. Поэтому его даже не пришлось уговаривать, когда отец захотел взять с собой из Москвы своего друга Сергея Ивановича Лисицина, с которым они только что окончили одно учебное заведение. Павел Леопольдович был рад обоим, принимал их, не как наемных работников, а как дорогих гостей. Оба приехали с молодыми жёнами, – так им обоим выделил жильё и положил жалование в шестьдесят рублей».

Глава 11

На следующий день после убийства по такому чрезвычайному случаю из Петербурга прибыл барон Корф. Его ждали с нетерпением, и его появление как-то умирило страсти. Помню, он разговаривал с Аглаей Фёдоровной, а меня выслали в другую комнату, чтобы я не слышал. Голова у меня горела, но я спустился с кровати, куда меня пару минут назад положили заботливые руки кухарки, и в длинной сорочке, спутывающей мне ноги, еле доковылял до кабинета, где они сидели.

Я спрятался, чтобы меня не было заметно, и вот, что услышал.

– Я была на кухне, слышу, к господам кто-то зашёл, потом голос узнала, что Сергея Ивановича. И успокоилась, – полушептала Аглая Фёдоровна, всхлипывая.

– О чем у них был разговор, не припомнишь? – осведомился барон.

Она помолчала, видимо, смущаясь.

– Вы не подумайте, я никогда не слушаю, это их господское дело, о чем они говорят. Но… в этот раз Сергей Иванович разговаривал высоким тоном, не слышать было невозможно. А говорил он следующее, слово в слово вам передаю: «Ты, – говорит, – совсем забыл про меня, Яша. Я просил тебя, подсоби, чтобы меня на заводе старшим мастером поставили. Ты ведь на барона влияние имеешь. Я золотых гор не прошу, понимаю, что способности у нас с тобой расходятся. Не всем же храмы возводить, кому-то и горшки обжигать нужно.

Слышалось, что он раздражён и еле справляется с собой.

– Серёжа, я написал барону. Давай подождём ответа. Я не думаю, что он будет против, тем более, что работник ты хороший. Сядь вот лучше, чаю попей.

Потом возникла какая-то пауза. Знаете, это вот как когда стараешься поссориться с человеком, а он тебя целует и по голове гладит, понимаете? А ты от этого ещё больше злобствуешь.

Потом Сергей Иванович снова заговорил, но тут я уже слышала отрывками, потому что говорил он на сей раз приглушенно и сбивчиво, так, чтобы слышали его, видимо, только хозяева.

– Это ты завёз меня в эту дыру! В Москве что? В Москве жизнь кипит! Там водопровод, а здесь что? В бане в ушатах моемся, как в позапрошлом веке! В столицах вся правда жизни делается, и даже если она – неправда, рано или поздно она правдой станет, и все её примут, обязаны будут принять! А знаешь, что в Москве говорят? Что дворян надо… убивать. Сегодня это пока неправда, но завтра… Завтра что, а? – он засмеялся не своим смехом. – Ты, Яков, надоел мне порядком. Надоело тебя терпеть! Ты всю жизнь был лучше меня: и с рождением тебе повезло, и с головой, и ни в чем ты никогда не нуждался, все на батины денежки! А я в это время братьев и сестёр кормил, лямку тянул и в обносках твоих ходил. Объедки со стола твоего доедал. Ты думаешь, я не человек, гордости у меня, думаешь, нет?! А я тебе покажу человеческую гордость и праведный пролетарский гнев! Ты думаешь, я всю жизнь буду жить под твою дудку? И на курсе тебе везло, на инженера выучился. Я тоже мог бы инженером стать, да вот только путь в инженеры нашему брату заказан. А вот что я тебе скажу: недолго вам осталось душить простой народ!

– Что ты такое говоришь? – серьезно спросил Яков, поднялся со своего места и встал между Сергеем и своей женой. – Ты не своими словами говоришь. Где ты нахватался этих лозунгов?

– Хватит! – завопил гость. – Ты правильно встал между мной и ей. Правильно! Бойся за неё. Потому что она стала последней каплей! Больше тебе ничего не достанется!

Прогремел выстрел, потом ещё один; в нос ударил запах пороха…

Госпожа закричала, потом застонала. У нас так одна корова кричала, человеческим криком, когда её забивали. У меня сердце бешено заколотилось где-то в животе! – продолжала Аглая Фёдоровна. – Другой никакой прислуги поблизости не было, у кого помощи попросить, – я рванулась к двери кабинета. Там ещё раз выстрелили, и настала тишина. Такая тишина, как, знаете, бывает на охоте, как охотник жертву подстрелит…

Сергей Иванович наскочил на меня в коридоре. Глазюками кровавыми зыркнул в упор, и не отводит. Ну, думаю, сейчас и меня прикончит. Нет, посмотрел он на меня, посмотрел, – и вышел. Никогда не забуду я этот взгляд, как будто из самой преисподней на меня посмотрели…

– Ну, будет, будет! – строго сказал Павел Леопольдович, крепко о чем-то задумавшись.

– Хорошо, что Петеньки тогда дома не было. Порешил бы дитя и, наверное, даже не задумался, – Аглая Фёдоровна вдруг зарыдала. – Ой, Божечки, Павел Леонидович, что с ребёнком-то теперь будет? Нельзя его в тот дом. Да и мне страшно! Кто знает, что в голове у Сергея Ивановича, вдруг надумает вернуться?.. Он умом-то, видать, порешился…

– Не бойся. Тебя и Петю я заберу в Петербург, это уже решено. Тебя пристрою. А Петю отдам в кадетский корпус, у него для службы и возраст как раз подошёл.

Глава 12

Машеньку проводили полными сочувствия взглядами, когда она, покончив со всеми делами, вошла к Петру и тихонько задвинула за собой занавеску. Раненые рассказывали, как мучительно стонет за ширмой Соколовский, но, когда она входила к нему, он как будто чувствовал чьё-то присутствие и затихал.

Видя, как Петр цепляется за жизнь, Машенька не могла остаться равнодушной и делала все, чтобы хоть как-то облегчить его страдания. Не желая колоть ему морфий, она готовила мазь на основе сметаны и трав, обладающих бактерицидными свойствами. Сметана смягчала обожженную кожу, а травы не давали развиться инфекциям. Наносить эту мазь было сплошным мучением, по сантиметру, мягким гусиным пером. Но даже при всей своей аккуратности, Машенька чувствовала, что причиняет Петру боль, которую он мужественно терпит, закусывая губы.